Башмаки на флагах

Борис Конофальский, 2023

Тяжело выступать против хорошо вооруженного и обученного войска, но еще тяжелее делать это, если твое командование играет против тебя и вместо помощи тебе достаются только проблемы, а твои полки не глядя бросают на самые безнадежные участки. Ярослав Волков не из тех, кто сдается, но возложенная на него миссия оказывается слишком тяжела даже для него.

Глава 7

Дел в городе оказалось много. Поутру, еще до рассвета, не позавтракав, кавалер поехал к епископу, чтобы успеть поговорить с ним до начала службы в храме. Отца Теодора он застал на пороге его дома. Старик, несмотря на возраст, все еще вел утренние службы сам и уже спешил на службу, но по дороге они успели переговорить. Старый поп еще раз повторил то, что уже писал в письме, но особенно напирал на распрю с графом.

— Уж не думайте, что Малены отступятся. — Они медленно шли по еще темным улицам к кафедральному собору, где у епископа проходила служба. — Их фамилия всегда была упряма и в средствах неразборчива. И вообще… Я думаю, что лучше бы вам отказаться от вдовьего надела графини и сделать сие публично.

«Отказаться? Да еще публично? Признать перед всеми свое поражение?»

— Нет, сие невозможно. Я обещал графине добыть ей поместье, — твердо возразил рыцарь. — Не захотят отдать добром, так силой заставлю.

— Силой? — Епископ даже остановился. — Да не все же можно решить силой!

— Не все, но этот раздор можно. Приведу людей, возьму его замок и заставлю признать, что поместье принадлежит графине.

— Имейте в виду — наживете себе вечного кровного врага, такого унижения фамилия вам не простит. Да еще и герцог всегда будет на стороне родственников, и знать местная вся тоже, для нее вы вовеки будете чужим. Так и станете жить, лишь на меч опираясь.

— Я всю жизнь живу, на меч опираясь. Другой жизни я и не знаю.

— Вижу, отговорить я вас не смогу. — Отец Теодор покачал головой, останавливаясь на ступенях храма. — Раз так, прошу вас быть во всеоружии. Коварен и хитер род Маленов, иначе не стали бы они из мелких землевладельцев курфюрстами.

Епископ протянул кавалеру руку.

— Да, святой отец, — отвечал кавалер, целуя перстень на перчатке. — Буду помнить предостережения ваши.

Уже светало, когда епископ входил в храм. Люди простые, и богатые, и даже благородные, ждавшие попа у церковных ворот, старались наперебой подобраться к нему и тоже поцеловать руку, подносили к нему новорожденных или больных детей, чтобы получить для них от святого отца благословение. И старый поп никому не отказывал, со всеми был милостив.

А вот Волков был задумчив. Прежде чем сесть в седло, взялся за луку, остановился и стоял так в раздумьях целую минуту, не меньше. А думал он лишь об одном: стоит ли тягаться с Маленами? Так ли уж нужно ему это поместье? Епископ-то прав. Вся знать за графом пойдет. Для них Волков чужак, выскочка, а они тут вместе веками живут. И герцог за графа будет. А Волков, Брунхильду ко двору провожая, уже думал о том, что она поможет ему с герцогом замириться. А если Малены еще и город против него настроят, а они смогут, на кого же ему тогда опереться? Да только на меч свой и сможет он опереться. Но поместье для «племянника» как иначе добыть? Может, часть своей земли отдать? Но его земля — это глина, овраги, кусты бескрайние да пустоши, с Грюнефельде не сравнить.

Вот с такими думами и садился кавалер в седло.

— Надобно трактир какой найти, — сказал он, — завтракать пора.

Фон Клаузевиц, Максимилиан и Увалень спорить с господином не стали.

Отыскали недалеко от кафедрала подходящий трактир. На вид был хорош, а еда оказалась дрянью, видно, повара никудышные. Поели молока, меда и хлеба, все остальное, что им приносили к завтраку, есть оказалось невозможно. Принесли жареную кровяную колбасу, а она несъедобная. Такое сало было прогорклое и вонючее, на котором ее жарили, что с ней и рядом-то сидеть нельзя было, не то что есть. И пироги, видно, были с тем же вонючим салом. Волков так разозлился, что звал к себе трактирщика и таскал дурака за волосы, бранил и заставлял его самого жрать те пироги. И платить ни за что не стал, даже за молоко с хлебом.

Так и не наевшись, поехали они к ратуше, где кавалер хотел повидать бургомистра и поговорить с ним о проделках этого графского холуя фон Эделя. Что он говорит, да с кем встречается, да к чему призывает славных горожан. А заодно и выяснить, что господа городские советники думают насчет дороги.

Проезжая по улице Печников, в одном проулке, что выходил на эту улицу, Волков заметил человека. Человек тот был верхом, и было сразу видно, что он из добрых людей. При железе нешуточном, при кинжале, в бригантине, бородат отменно, серьезен, глаза у него острые и непокрытая голова. Горяч. Волков, встретившись с ним взглядом, уже думал господину поклониться, так как казалось ему, что он где-то его видел, да господин тот вдруг глаза отвел и стал разглядывать старую закопченную вывеску колбасной лавки. Ну и ладно, поехали дальше.

Бургомистр, как и положено, был в ратуше. К нему люди шли вереницами, но как показался Волков, так всех иных людей он оставил.

— Рад сообщить вам, друг мой, что вопрос по дороге до владений ваших почти решился положительно, — сразу заговорил господин первый консул города Малена Виллегунд.

— И что же повлияло на решение господ советников? — спросил Волков с чувством приятного удивления.

— Во-первых, уголь, который стал возить ваш племянник в город, а во-вторых, причастность к сему делу господина Кёршнера.

— Не понимаю, а что господ советников так взволновало?

Бургомистр чуть ближе наклонился к кавалеру.

— Часть городского купечества стала волноваться, что Кёршнер сам построит дорогу до вашей пристани, — многозначительно сказал бургомистр.

— Ах вот как…

— Да, — продолжал тот, — уголь, что вы привезли в таких хороших количествах, многих господ негоциантов удивил. Говорят, они посылали верных людей смотреть ваши пристани на реке, ваши склады. И после того стали волноваться, как бы ваш родственник Кёршнер не построил к вам дорогу сам. Они думают, сам построит да потом никого к ней не допустит. А у них уже к вашей пристани аппетиты имеются.

Это было очень хорошо. Волков обдумывал услышанное, а бургомистр продолжал:

— Господа негоцианты уже думают о покупке земли у вас, чтобы строить себе склады у вашей пристани при амбарах.

— Мне стоит подумать о том, — отвечал кавалер нейтрально.

«Черта с два они получат хоть аршин моей земли. Будут пользоваться только моими складами. Кажется, мне и барж парочку стоит прикупить».

Приятно все это было слышать, но сейчас кавалера волновал другой вопрос.

— Друг мой, дошел до меня слух, что некий господин фон Эдель в городе, не скрываясь, интригует против меня.

Господин первый консул развел руками.

— Никто не может ему того запретить. — Виллегунд немного помолчал. — Тем более что представляет он фигуру в наших краях весьма значимую.

— И что же думают о том уважаемые в городе люди?

— Ваши позиции незыблемы, уважаемый господин фон Эшбахт, — улыбаясь отвечал бургомистр. — И уже не будем говорить о ваших славных делах и победах, а вспомним лишь о вашей пристани и доступе к реке. О вашем угле из Бреггена и о лесе, который лежит на вашем берегу и дожидается лишь хороших дорог. Все говорят сейчас только об этом, уверяю вас, а все усилия графа и господина фон Эделя тщетны.

— И это все, что говорят? — уточнил Волков.

— Ну, говорят еще, что городу на руку вражда двух важнейших в графстве персон, за одним из которых стоят все земельные сеньоры, а за другим — три сотни солдат и боевой опыт. Советники и главы гильдий считают, что сии персоны отныне будут более сговорчивы, так как станут искать у города поддержки. То нам надо обращать городу в выгоду.

Спорить с таким было глупо. Волков понимающе кивал.

— А еще говорят, — продолжал бургомистр, — что вы во Фринланде разбили огромный лагерь и собираете там тысячи солдат. Мол, что война с кантоном Брегген скоро опять возгорится и что вы пойдете к ним, на их берег.

Конечно, кавалер прекрасно понимал, что в тайне от всех его лагерь держать не удастся. Но такие слухи… Он даже и не знал, что на это сказать. Надо было еще подумать, что для него лучше: подтвердить эти слухи или опровергнуть их. Наверное, поэтому, несмотря на заинтересованный взгляд бургомистра, Волков ему так ничего и не сказал на сей счет.

Он бы еще поговорил с господином первым консулом, но того поджидало много просителей и посетителей, поэтому кавалер не стал его задерживать. И предложил поехать к родственнику, купцу Кёршнеру, на обед. Господа фон Клаузевиц, Максимилиан и Увалень были этому весьма рады — все знали, что дом купца славится гостеприимством и весьма богатым столом.

Самый богатый и самый большой дом Малена, чего уж тут говорить. Масштабная конюшня, огромный обеденный зал. Слуги так расторопны, а хозяева так радушны, что Волков чувствовал себя тут едва ли не герцогом. Кухня? О кухне и говорить нечего. По сравнению с кухней дома Кёршнеров кухня графов Маленов была мерзкой трактирной стряпней. Даже повара-монахи епископа не могли тягаться с поварами богатейшего купца графства.

Конечно, начались разговоры с родственниками. И тут же пошли просьбы. Госпожа Клара Кёршнер завела разговор про своего сына Габриэля. Вздумалось купчихе, чтобы второй ее сын пошел по стезе военной, и она пригласила сына, чтобы кавалер на него взглянул, пока слуги накрывали на стол. Родственница просила Волкова взять мальчика к себе в выезд. Габриэль Кёршнер оказался весьма крепок на вид, да и разговор вел разумно и с большим почтением, выражал желание состоять при доме фон Эшбахтов.

Волков, может, и взял бы его, но имелась одна загвоздка. Молодые господа, выезд кавалера, могли воспротивиться тому, чтобы служить вместе с сыном купеческим, да еще с внуком вонючего кожевенника. Уж такие спесивые юноши, как Фейлинги, точно не упустили бы возможность хотя бы позлословить. В среде молодых людей воинского достоинства всякое злословие легко могло закончиться поединком, а поединок — смертью. Волков и обернуться не успел бы, как ему доложили бы о мертвеце. В этом кавалер не сомневался. Служа в гвардии, видел все не раз: хотя среди гвардейцев поединки были запрещены настрого, но они случались систематически.

Однако отказывать родственникам, конечно, нельзя. И тогда Волков придумал простой способ решить проблему.

— Георг, — обратился он к фон Клаузевицу, который присутствовал при разговоре, — не будете ли вы столь любезны и не возьметесь ли опекать и учить господина Кёршнера? Думаю, что отец его за сие учение не пожалеет некоторой суммы денег, например пяти талеров в месяц.

Фон Клаузевиц был абсолютно беден. Все, что он получал, — это деньги за походы да полагающуюся ему часть военной добычи, которую тратил тут же на одежду, новые доспехи и, как теперь уже Волков знал, на распутных девок. Пять талеров в месяц ему совсем не помешали бы.

— Опекать и учить господина Кёршнера? — удивленно переспросил молодой рыцарь.

— Уж мы оказались бы вам благодарны, — с улыбкой говорила госпожа Клара Кёршнер.

— Почту за честь. — Фон Клаузевиц встал и поклонился хозяйке дома.

Вопрос был решен. Уж никто из молодых повес не осмелится задирать того, кого опекает фон Клаузевиц — рыцарь, который не побоялся в сложный момент выступить чемпионом сеньора и принять вызов любого фехтовальщика графства. После того случая Георг, несмотря на свою молодость, пользовался большим авторитетом среди молодых людей, да и среди офицеров тоже.

Тут появился и хозяин дома, сам господин Кёршнер, который был до этого занят делами.

— Друзья мои! — Он поклонился и улыбнулся радушно. — Стол накрыт, прошу вас обедать.

Ах, что это был за стол! Особенно для людей, которые со вчерашнего вечера ничего толком не ели.

Сначала лакеи несли паштеты. Причем два на выбор: один из мяса дикой птицы с морковью, луком и базиликом, а второй из гусиных печенок с черным перцем. Паштеты подавались с горячим белым хлебом и мягким сливочным маслом с укропом и чесноком. К паштетам приносили крепкий темный портвейн.

Волков усмехался, глядя, как его молодые спутники жадно едят паштеты. Уж он знал, что за паштетами последуют другие блюда, хотел даже сказать Увальню, чтобы тот так не спешил, но подумал, что это жестоко. Александр Гроссшвулле жил, кажется, для того, чтобы есть. Он снял свою огромную кирасу, шлем и стеганку и сидел за столом одетым на грани приличия — в одной нижней рубахе. Но как ни странно, именно он среди всех снискал наибольшую симпатию хозяина дома. Они оба любили поесть. Именно Увальню господин Кёршнер советовал новые сочетания в еде и радовался, когда тот отвечал ему:

— Это очень вкусно! Уж не думал я, что паштеты с маслом так вкусны.

— Запивайте обязательно портвейном, но лишь глотками малыми, самыми малыми, у нас сегодня будут еще и другие кушанья, нам пьянеть еще рано, — советовал ему купец, радуясь отменному аппетиту этого большого человека.

Не дав гостям насытиться, хозяин велел уносить блюда с паштетами и нести птицу. Вальдшнепы, лесные голуби, рябчики тут же появлялись на больших блюдах. Хорошо зажаренные, без всяких пряностей, чтобы великолепный вкус птицы ничем не перебивать. Тушки были лишь посолены и немного присыпаны перцем — самую малость, больше и не нужно, повара знали свое дело. К птице подавали самое светлое пиво и легкое трехлетнее красное.

Тут уже господин Кёршнер оставил Увальня и решил, что настало время для серьезного разговора. Так как Волков сидел по левую от главы дома руку, то купец мог говорить тихо. Так он и говорил:

— Все в городе только и твердят о вашем угле. Мало кто мог поверить, что вы из кантонов сюда уголь привезете. До сих пор удивляются. Говорят, что пристань вы не зря поставили, что оттуда думаете по всей реке торговать. Весь Мален о том только и перешептывается.

Волков, с удовольствием разрывая рябчика, кивал: да, ему уже о том известно.

— Думаю, до наступления тепла вы весь уголь распродадите. Ваш племянник на удивление способный молодой человек, уж как мне ни обидно, но приходится ставить его в пример моим сыновьям и племянникам.

И про то, что Бруно Фолькоф умен и ответственен, кавалер и сам знал. Волков опять согласно кивал, он все ждал, когда эти прелюдии закончатся и купец перейдет к делу.

— Ничего не упускает ваш племянник, все записывает, на слово никому не верит, все пересчитывает — для его лет сие редкая разумность, будет большим купцом.

— Очень на то надеюсь, — отвечал кавалер и тут же, беря новую жареную птичку, добавлял: — Ах, что у вас за повара, я попрошу по старой памяти святых отцов из инквизиции проверить их, уж не колдуны ли они.

Все за столом смеялись шутке. А те, кто шутку не расслышал, переспрашивали, про что она. Даже вечно серьезный фон Клаузевиц рассмеялся.

— Прошу вас, дорогой родственник, не налегайте на птицу, — умолял его купец, — у нас еще красная рыба будет, везли ее от холодного моря в бочках со льдом, вкус у нее изумительный, и лучшие лимоны к ней будут, и вино белое, а потом еще и барашек молодой, уже томится в камине на углях.

— Желаете умертвить меня едой, дорогой родственник? — смеялся Волков.

И опять все смеялись вместе с ним.

— Врагам не удалось убить меня ни железом, ни ядом, так вы меня ягненком собираетесь добить? — продолжал шутить кавалер.

Но купец его убивать не хотел. Посмеявшись со всеми, он снова тихо продолжил свой разговор:

— Уже все в городе говорят, что будет до ваших владений дорога, хоть граф тому противится и козни против строит. Говорят, что дело решенное. Что многие купцы, гильдии и даже коммуны желают вступить в концессию.

— Что ж, пусть вступают, — сказал кавалер с видом безразличным, словно это все мало его заботило.

— Пусть-пусть вступают, — кивал господин Кёршнер, — но речь-то они ведут о дороге только до ваших владений. А дальше-то что? Весной и зимой дальше они как ездить думают? По глине да по воде лошадей надрывать?

«Уж не вы ли, мой дорогой родственник, хотите дорогу дальше, до пристани, строить?»

— Об этом я тоже думаю, — говорил кавалер.

— И правильно думаете, — продолжал Кёршнер. — Дорога хорошая, что в любое время года доступна будет, дело недешевое. Знаю я, что в средствах вы ограничены из-за войны. Ходят слухи, что собираете вы большую армию к лету.

Кавалер посмотрел на купца и ничего не сказал, как и бургомистру. Пусть думают что хотят. Кёршнер собирался уже продолжить, да тут к ним подошел лакей и поклонился.

— Ну, чего тебе? — раздраженно спросил его купец. — Не видишь, дурак, люди разговаривают. Говори, чего хочешь?

— К господину кавалеру фон Эшбахту монах прибыл, — сообщил лакей.

— Монах? Какой еще монах? — воскликнул купец. Ему этот монах был ох как некстати, он как раз такой серьезный разговор с гостем затеял.

— Монах от епископа, — сообщил лакей.

— От епископа? — Господин Кёршнер был уже более мягок.

— Да, от епископа. Спрашивает господина кавалера. Прикажете звать?

— Нет, — Волков покачал головой, вылезая из-за стола и бросая салфетку рядом с тарелкой, — не зови, сам пойду спрошу, что ему нужно.