К вопросу о проститутках

Борис Егоров

Книга о том, что жизнь – она веселая штука и не даст вам заскучать. Конечно, если вы не будете от нее прятаться в сыром и теплом уголке.

Сколько я детей убил?

Бабы всякие важны, бабы всякие нужны. Особенно в молодости, когда душа просто рвется в клочья от желания все попробовать самому.

Это я к тому, что не пугался я женщин с внешностью Бабы Яги или поведением постоянной клиентки дурдома. Мне — лишь бы нескучно с ней было.

Была у меня когда-то в прошлых веках подруга по имени Люся. Правда, она требовала, чтобы я называл ее Клеопатра. Вот уж поистине, дама была — «вся такая несуразная… такая внезапная… вся угловатая такая… такая противоречивая вся». Ну, вспоминать все подробности у меня как-то не было никогда желания. Но вот последнее свидание помню почему-то до сих пор.

Я уже тогда переселился к Люське… пардон, к Клеопатре — со всеми своими немногочисленными потрохами. Жили, тэкс-скэть, семейной жизнью. И ничто не предвещало… кошмарной трагедии. Я тогда занимался полукриминальным улаживанием конфликтов, поэтому с бабками у нас проблем не было. А Клеолюська переводила для самиздата всякие забугорные детективы.

И как-то приперся я с работы своей хитрой, довольный, как слон. И деньги получил, и сам целый остался, и прятаться пока ни от кого не надо. Приволок с собой полную сумку иностранного бухла, консервов тоже нездешних. Выдернул у Люськи бумагу из пишущей машинки и заявил: «Полундра! Немцы в городе!»

Сначала моя мадам забурлила возмущением за мое самоуправство. Но потом подозрительно быстро стихла, и мы с ней налимонились принесенных напитков.

Честно сказать, я жопой-то чувствовал, что Клеопатра эта ведет себя как-то странно. Но не стал углубляться в это, а зря, как оказалось.

Короче. Откидывает неожиданно Люсенька простыню, вылезает и начинает одеваться. Я, ничего не понямши, говорю: «Плавный переход. И далеко ты, девица, собираешься?» А она, не глядя на меня: «Сейчас же одевайся и убирайся отсюда!» Вот те на. Я сел на крвоати: «Эй, на буксире! Штой-то вы в лице переменимши?» И тут Люсю так понесло! Она металась по квартире и орала голосом Луи Армстронга: «Ты подлейший человек, который только мог появиться на этот свет! Как ты можешь жить, когда ты убил столько детей! Но нет! Меня убить тебе не удастся!» И далее в том же духе. Мало того, она достала из шкафа мою сумку, запихала туда мою одежку — вплоть до кроссовок — распахнула балконную дверь, и мое скудное имущество полетело в никуда.

Поймал я, наконец, ее взгляд. Свят-свят-свят! Там в глазах плескалось натуральное безумие. Ну, пару раз я тырился в дурдоме, когда тучки сгущались. И от скуки помогал санитарам. Поэтому я быстро Люську упаковал на вязки, которые изобразил из простыней, положил матрас около батареи и к ней буянку привязал. Позвонил в скорую, правда, объяснид все туманно.

Хорошо, доктор попался толковый и широкого профиля. За бонусы он попробовал все сделать в домашних условиях. И, слава Богу, получилось. Доктор и промыл ее со всех концов, и нашпиговал чем-то. Оставил ампулу и шприц — на рецидив возможный.

Люська спала, улыбаясь, а я, завернутый в простыню, курил на балконе. Сумки внизу не было. А ведь, кроме шмоток, у меня же в джинсах и документы, и бабки были. Твою же мать-то… Деньги-то — да хрен бы с ними.

Под утро Люся-террористка проснулась и потянулась ко мне целоваться. Ага, счас! Оказалось, у нее полный провал памяти. И она долго не верила моему рассказу. И, только когда не нашла моей сумки и одежды — до нее дошло и она взялась за голову. Объяснилось все очень просто. В тот день Люська пожаловалась подруге на головные боли. И та привезла ей какие-то пилюли импортные, которые не только избавили мою Клеопатру от головняка, но и настроение поправили. И до моего прихода мадам еще несколько раз закинулась этими колесами. А потом солидная доза коньяка — и перемкнуло у ей все муэжички.

Просидел там еще пару часов, пока кенты привезли одежку. И уехал с концами. Понимал, что ее вины нет никакой. Но чего-то внутри обломилось. Я до сих пор уверен, что из человека может выскочить только то, что в нем было. Он даже сам может и не подозревать о своих внутренних запасах.

Кстати, именно поэтому, когда подсирают, а потом все валят на то, что — «ну, прости, пьяный я был!» — меня это не утешает. И отношение к человеку — меняется…