Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 3

Борис Гончаров, 2021

Рассматривая мозаику и эклектику текста этой книжки (как предыдущих и последующих – если они будут), следует соответственно воспринимать сказанное: об образах, как проекции на подсознание, о гештальте, о гносеологии «любви», о женском и мужском, как образе двух параллельных пересекающихся линий, письма 8 Марта, о «мушкетёрах», футболисте и ощущениях осязания, о мистической случайности, вольную компиляцию Комдива о женских запахах и «сермяжную правду» о «запахах» женского, Куприна и «Суламифь», Соломона и «Песнь Песней», писателей – не сумасшедших и несчастных, жизнь Земли и смерть человека, счастье и судьбу, мнения дилетанта и т.д. Вторая редакция. Иллюстрации автора, фон обложки – Canva (лицензия СС0).

НОВЕЛЛЫ

Мистика случайностей жизни и интернета

Серёжа Грибов — молодой человек почти «в полном расцвете сил» уже несколько лет трудился в рекламной фирме, которая печатала разнообразную полиграфию: проспекты, плакаты, баннеры и растяжки, даже книги (по заказам авторов, кстати сказать: Серёжа и сам публиковался, но в издательстве). Грибову нравилась работа, он был доволен своим положением — до этого он некоторое время мыкался в какой-то полуподвальной с тараканами конторе.

Несмотря на свою популярность, как в коллективе фирмы, так и среди заказчиков, Грибов был «не от мира сего» стеснителен и самокритичен, находя в себе массу недостатков, с которыми боролся с переменным успехом. Например, из-за своей мнительности познакомиться с девушкой было для него научной фантастикой, не говоря уже о том, чтобы у него была подружка.

Может быть кто-то нечаянно надоумил его или он сам, но в декабре скромник обратился к ноутбуку и полез в интернет.

Случайность или судьба свели его в переписке с некой особой по имени Анастасия.

Знаменитый поэт заметил, что «у любви зимой короткий век», но к удивлению Грибова, количество писем росло, стало переходить в качество и даже как бы — в т. н. «отношения» — хотя и виртуальные. Они уже обменялись фотографиями, телефонами (что в общем-то традиционно) и адресами (это уже несколько выходило за рамки «приличия», но, надо полагать, таково было взаимное обаяние этих ребят), однако, «очная ставка» пока не состоялась (может быть, из-за всё тех же комплексов Грибова).

Тем не менее, — по своей наивности — он успел поделиться с Настей мечтами о «светлом будущем», о летнем дне, когда они вместе выйдут на крыльцо домика в деревне и бегом по заливному лугу наперегонки помчатся к озеру купаться; или как они спрячутся от дождя в старинной полуразвалившейся церкви и будут целоваться («до чего дошёл прогресс»).

В один прекрасный день Серёжа пришёл на работу и, просмотрев электронную почту, обнаружил очередное письмо от Насти. В нём было указано, что, в пику скромной нерешительности ненаглядного (буквально) респондента или учитывая это, Анастасия собирается сама нагрянуть к нему «с визитом доброй воли», но время и место будут для него сюрпризом (заботливая и внимательная Настя позаботилась, чтобы избавить «ненаглядного» от хлопот).

Грибов был обрадован и потрясён до потери сознательности. Поэтому он обратился в правый угол кабинета и перекрестился на малюсенькую иконку (не больше спичечного коробка), неизвестно как туда попавшую. Следствием ли первого события или второго действия стало решение им за пять минут задачи, над которой «споённый» коллектив фирмы бился пять дней без убедительного результата. «Вот что делает крест животворящий» — сказал бы Иван Васильевич, который сменил профессию. Но в данном случае может быть логичнее будет: — Вот, что творит чувство «образа любви»…

Серёжа по телефону попросил у начальства разрешения зайти с вариантом решения нерешаемой задачи, на что немедленно получил согласие с ремаркой «срочно». Когда «начальство» ознакомилось с предлагаемым решением, то также было потрясено изяществом и лапидарностью предложения, осуществление которого сулило большую прибыль. Начальство с обожанием взглянуло на просветлённого автора, потом — на серость за окном, потом — опять на скромника, переминавшегося с ноги на ногу у стола, и с воодушевлением изрекло:

— Ну, Сергей Александрович, Вы даёте!.. У меня — дилемма, из которой два выхода: или немедленно уволить Вас за Вашу гениальность или выписать Вам роялти. Но т. к. гении тоже могут пригодиться, я просто таки обязан исполнить второе, немедленно. Вы не представляет, что даст фирме Ваше решение… — «Сергей Александрович» смущённо кивнул и спросил разрешения удалиться для свершения других трудовых подвигов на благо фирмы и «споённого» коллектива. На что получил разрешение отбыть домой раньше окончания рабочего дня для заслуженного отдохновения.

Конечно, «герой нашего времени» был рад (в т. ч. — дополнительной возможности угостить хорошенько Настю на получаемое роялти), не обращая внимания на несоответствие нахмуренной и плачущей дождиком погоды за окном, так не соответствующей его настроению, и как бы предупреждавшей своей переменчивостью о происках судьбы.

Перед уходом ответственный Грибов заглянул на всякий случай в ноутбук. И правда — в ноутбуке нарисовалось ещё письмо, но не от Насти.

Прочитав, Серёжа помрачнел, как пейзаж за окном. Прочитал второй раз. И впал в трансцендентальное состояние. От кого письмо? А смысл был таков, что Настя — не что иное, как фикция! Т. е. девушка не существовала.

Неожиданно вспомнилось, что в Японии давно изобрели виртуальных девиц, которые вели переписку с мужским населением. Эдакая техно-любовная революция для скрашивания одиночества (которое свойственно не только Японии).

Значит, это была всего лишь игра?! Профанация чувств?!

Грибов посерел, как небо за окном его кабинета.

Ему виделась ухмылка интернета, так лицемерно и цинично обманувшего его.

Сергей накинул плащ и поплёлся под дождь, домой.

Ему захотелось спрятаться от людей, никого не видеть.

Развязался шнурок на туфле, как у Гагарина на ковровой дорожке аэропорта.

Ступни, шлёпающие по лужам, промокли, давило в затылке.

В квартиру Серёжа не вошёл — ввалился. В сердце кололо. Его сердцу, как и самому Грибову, было невыразимо плохо. Чехов — драматург и юморист сказал бы: — Настроение такое: пойти чаю напиться или застрелиться…

В прихожей раздался звонок. — Кого ещё чёрт принёс?! — Грибов поплёлся открывать.

И здесь, у открытой двери его страдальческое выражение морды лица сменила радостная и одновременно несколько глуповатая улыбка.

На пороге, весело улыбаясь, как в интернетовской копии, стояла она, Настя, живая и настоящая…

А вы говорите — купаться…

Атос, Арамис, Д,Артаньян и примкнувший к ним футболист

Глава 1.

Наташ. Наташ, ты спишь? Мы там всё обрушили. Вставай и иди.

(Ургант. Реклама банка)

Аппроксимация любви…

Женщина и мужчина — образ двух параллельных пересекающихся линий.

(Утерянная часть преамбулы неевклидовой геометрии Лобачевского. «Рассуждизмы и пароксизмы», 70).

Жили-были четыре товарища: трое умных, а четвёртый… футболист. Однако, почему «были»? Они и теперь — слава богу.

Апериодически собирались на чашечку коньяку по знаменательным для них датам: 22 декабря, 22 июня (по возможности или около этих дат): Арамис, Атос, Д,Артаньян и примкнувший к ним бывший «лучший футболист пионерского лагеря».

В этот декабрь встретиться не получилось — созвонились, поздравляя. Собрались летом следующего года. Как говорил Д,Артаньян: — Очередная пьянка под кодовым названием: «день варенья».

К сожалению, — без Атоса: его прооперировали по поводу кардиостимулятора, да не совсем удачно, пришлось оперироваться повторно, но на этот раз срослось. В результате теперь Атос традиционно шествовал на рынок, как чревоугодник, но уже «без фанатизма».

По указанной огорчительной причине собрались «на троих» в ресторане при гостинице, куда бывший футболист прибыл из своего города на несколько дней.

Это был неплохой ресторан, где блюли известный порядок: цыплёнка-табака официантка приносила с соусницей в виде лампы Аладдина и пиалу с водой, кофе с коньяком было горячим в белом кофейнике в сопровождении белой чашки на белом же блюдце с ложечкой и брикетиком растворимого сахара, и отдельно — маленькая стопочка коньяку.

Знакомая Арамиса администратор проводила ребят за столик в углу в конце зала.

— «Театр уж полон; ложи блещут; Партер и кресла, всё кипит;..» — продекламировал футболист. Администратор мельком взглянула на него уважительно, но предупредила:

— Пожалуйста, ведите себя прилично.

Подошла и приняла заказ официантка.

Расселись таким образом, что Арамис — спиной к стене и лицом в зал, Д,Артаньян — левым профилем, а футболист — правым (наивно полагая, что справа выглядит лучше).

Оркестр уже наигрывал что-то, и, как отметил про себя футболист, уровень аранжировки и исполнения квинтета вполне мог бы соответствовать филармоническому (что впоследствии здесь же подтвердилось).

Ребята начали с того, что в небольшом антракте позвонили Атосу и поздравили его с Новым годом (днём рождения), пожелав всего, что в таких случаях желают и — здоровья, что было обусловлено его послеоперационным периодом — здоровому человеку не принято желать здоровья.

Троица слушала живую музыку и романтический баритон пианиста, потягивала коньяк (сначала с тостами, потом с короткими: «прозит»), говорили понемногу обо всём, что в пересказе не имеет смысла, вспоминали былое и себя «в полном расцвете», к месту — анекдоты и — не «к месту», но, наверное, обычно в мужской компании — о девушках, однако, со стороны тех в их адрес — слава богу — и их самих поползновений на танцы не было.

В тоже время, как «реклама — двигатель торговли», так алкоголь провокатор событий. Бывший «лучший футболист пионерского лагеря», сказав собутыльникам «извините, ребята», пошёл через зал к выходу. Арамис и Д,Артаньян с пониманием подумали о технической причине.

Однако, это было их политической ошибкой. Футболист дриблингом, не глядя, миновал все столики и подошёл к пианисту, отдыхающему на стуле за своим инструментом, что-то тихо сказал ему, тот кивнул, футболист достал из своего нагрудного кармана купюру 500 рублей и скромно положил на пюпитр. Пианист обернулся к оркестру, и те начали негромко наигрывать известную мелодию, а футболист подошёл к микрофону:

— Добрый вечер, дамы и господа, товарищи и товарищи. Пожалуйста, не волнуйтесь, — песни о зайцах и разбитого зеркала не будет, зато спою об актуальном.

В зале оживились, некоторые же любопытные, сидящие спиной к эстраде, даже оглянулись, а у оставшихся за столиком Арамиса и Д,Артаньяна округлились глаза — предупреждать надо о таких фортелях.

Надо сказать, что футболист признавал и ценил только двух эстрадных исполнителей: Градского и того, чьим репертуаром воспользовался.

— Спокойной ночи, господа, спокойной ночи. — Начал он проникновенным речитативом с хрипотцой, опираясь правой рукой на стойку с микрофоном (на всякий случай), и что удивительно, попадая в такт с оркестром.

— Ваш день прошел, а ночь колдует и пророчит. Ночные сказки — отголоски дней минувших…

Взгляд его нечаянно упал на сидящую через несколько столиков от эстрады девушку, точнее — на её алое платье с глубоким вырезом на спине и родинку ниже левого плеча…

Наивный футболист был потрясён до потери сознательности:

— Мама дорогая — успел он подумать, пока оркестр солировал без него. — Она что же — без лифчика?

Замочка или крючков этого устройства не было и, кроме того, платье должно было бы упасть с открытых плеч, однако, не падало, вопреки закону всемирного тяготения…

— Ну, надо же — не веря своим глазам и спускаясь с микрофоном в зал по направлению к алому платью, чтобы убедиться, продолжал петь почти в тему:

— Окно раскройте — за окном прекрасный вечер. И если некому вас обнимать за плечи, Спокойной ночи, может, завтра будут встречи…

Соседки-подружки обладательницы смелого выреза направили свои предупреждающие взгляды не на подходящего, а на неё. Та что-то почувствовала открытой спиной и несколько напряглась. Певец прошёл мимо по направлению к своим, чуть коснувшись бретельки платья — нет, не упало…

Арамис вышел из-за столика, оставив Д,Артаньяна контролировать события и пошёл навстречу. Встретились почти на краю зала, недалеко от их столика, оба развернулись к эстраде и продолжили дуэтом, как прежде «в глубокой юности» (они когда-то вместе испытывали терпение слушателей на вечерах и днях голосования).

— И будут ангелы летать над вашим домом, Луна рассыплет жемчуга, и за порогом, Спокойна будет и тиха ночь-недотрога. Да будет мир вам и покой, усните с Богом…

Не только сидящие за столиками, но вся кухня во главе с кустодиевской «русской Венерой» — все в белых халатах, как перед проверяющими, выстроились в дверях служебных помещений — послушать и увидеть красивый финал вечера, а администратор замерла в своём уголке у стены, смежной с вестибюлем.

По окончании песни раздались общие аплодисменты, переходящие в пожелания «продолжения банкета».

Дуэт церемонно раскланялся, указывая на оркестр, вернул микрофон, пожал руки оркестрантам и вернулся «на круги своя».

Время действительно клонилось к закрытию ресторана, и пианист объявил «белый танец».

Дуэт и Д,Артаньян, довольные совместным вечером, допивали и доедали, когда к их столику неожиданно подошла та, у которой был умопомрачительный вырез на платье. Ребята растерялись — особенно футболист — т. к. подошедшая, смущаясь и краснея, обратилась именно к нему:

— Позвольте пригласить Вас?..

Хорошо, что он уже успел проглотить очередной «прозит» — иначе бы поперхнулся от неожиданности. Встал, предложил даме руку. По дороге, не доходя до танцующих пар, футболист начал свой «проход по левому краю», с которого иногда забивал мяч в ворота соперника.

— Мадмуазель, признаюсь честно, но откровенно… Моя се ля ви до сих пор не удосужилась обучить меня легальной возможности «под музыку Вивальди» обнять особу противоположного пола… Мне искренне жаль. И Ваших красивых «лодочек» на стройных ногах, и прелестные щиколотки, чтобы не травмировать… По этой сермяжной правде позвольте и Вы мне: проводить Вас к Вашим подружкам?..

Они стояли у дверей из зала, и он мягко придерживал её запястье левой руки.

Девушка с сожалением спросила:

— Вы что же, совсем меня не помните?

— Вот Вам анекдот в ответ, только Вы не обижайтесь (если бы футболист был вполне трезвым, он не стал бы это рассказывать)…

— Официант принёс «новому русскому» очередное блюдо. Тот спрашивает:

— Где мы с тобой встречались?..

Официант пожимает плечами и собирается уходить.

— Постой. На Мальдивах был?..

Официант смотрит с ужасом…

— А в Турции… или Сочах?..

Официант почти уходит.

— А-а-а! — Радостно орёт «новый русский». — Стой! Вспомнил, — ты же мне второе приносил.

Девушка, спросила с укором, не отнимая, однако, свою руку:

— Вы — циник?..

— А Вы знаете — кто это? Это свинья, которая хочет, чтобы все об этом знали… Позвольте представиться… Но, к сожалению, уже с отчеством.

— Не кокетничайте — не настолько Вы старше меня, чтобы так обращаться к Вам. Так Вы меня не помните?..

— Как Вам сказать?.. Но Вас ждут подружки…

— Э-хе-хе-хе. Петя — Митин брат, вспомните вечер в техникуме по какому-то поводу (я тогда уже была на дипломе), сцена, Вы с трибуны своеобразно начали: — Девочки и мальчики…

Многие в зале засмеялись, а Вы спросили: — Кто знает, какому роману Пастернака было первоначально дано это название? Зал затих. Только я подняла руку, которую Вы сейчас не отпускаете, и сказала: — «Доктор Живаго». Чем заслужила Вашу милую улыбку. Потом Вы сообщили, что вас — четыре товарища (не по Ремарку): трое умных, а четвёртый — футболист, это Вы. Ещё признались, что, когда учились здесь, целовались с девчонками. В конце своего выступления предложили желающим звонить — если что, но телефон так и не назвали, а из зала некоторые просили.

— Да, да — был случАй, меня пригласила выступить перед вами… Вы её знаете, конечно. Однако, интересно, про Петю, который — это же из моего лексикона… А телефон и Вы тоже?..

Она не ответила, но добавила, что знает и тех, других — его умную «троицу».

— Пойдёмте, всё-таки верну Вас Вашим подружкам — они уже волнуются о Вас.

В это же время на эстраде пианист подошёл к микрофону:

— Дорогие гости, оркестр заканчивает свою работу и прощается с вами.

Хочу признаться в приятном и грустном: нас пригласили на постоянную работу в филармонию. Здесь теперь будут играть для вас другие музыканты. Но мы хотим надеяться, что не прощаемся навсегда, и будем встречаться всё же иногда и здесь. Спасибо вам. Спасибо администратору ресторана за её благосклонность — нашей дорогой Елене Львовне — вон она спряталась в уголке — пожалуйста, поприветствуем её. Спасибо тем, кто обещал, что «завтра будут встречи» — поприветствуем и их. Всего вам доброго.

Оркестр по знаку пианиста исполнил несколько музыкальных фраз марша «Прощание славянки».

Зал аплодировал стоя.

Вечер закончился, все потянулись к выходу. Футболист вышел на ступени подъезда проводить товарищей, такси уже ожидало недалеко от парадного входа. Обнялись. Ребята уехали. Он задержался на ступенях перед входом в гостиницу…

И вдруг услышал мелодичный голос, назвавший его имя. Это была она — милая незнакомка.

— Ну, если уж Вы знаете и помните моё имя, логично будет узнать Ваше…

— Ирина.

— Замечательное имя. По-немецки: Ирэн — сумасшедшая. Впрочем, прошу пардону.

Девушка улыбнулась.

Из дверей ресторана к подъехавшему такси вышли подруги.

— Ира!.. — Позвала одна из них.

— Сейчас.

— Поторопись, а то он тебя «запоёт». — Подруги рассмеялись.

— Действительно, уже поздно — сказал он, — но, может быть и правда: «завтра будут встречи», при свете дня не покажусь Вам таким уж циником — это ночью все коты серые…

— Хорошо. Завтра суббота. Где и в котором часу?

— Как Вам удобно.

— Позвоню Вам в гостиницу. Вы в каком номере?

Он назвал номер и свою фамилию.

— Помню и Вас, и Вашу фамилию тоже… Спокойной ночи.

— И Вам — «усните с богом».

Глава 2.

Ох, то-то все вы, девки молодые,

Посмотришь, мало толку в вас.

Упрямы вы…

Уж если друг завидный

Вам в случай подвернулся,

Умейте вы разумным поведеньем

Его тотчас и в руки взять!

Вот, хоть бы ты? Учил тебя я,

Как надобно порой о свадьбе

Обиняком речь заводить,

Сама подумай, ведь не вечно

Вам красотой дано пленять,

И ведь не вечно вас станут баловать.

(А.С.Пушкин, А.С.Даргомыжский. «Русалка»)

Легко, по летнему одетые девушки (впрочем, у некоторых через наплечные ремешки сумочек были предусмотрительно перекинуты кофточки) подошли было к стеклянным дверям ресторана. Но увидев за ними швейцара, ощетинившегося «будёновскими» усами, отвернули вправо к дверям гостиницы, чтобы не дразнить гусей и пройти в зал к заказанному столику через холл гостиницы. Всё же миновать бдительного стража дверей питейного заведения не удалось. Но когда ему сказали о заказанном и напомнили о Елене Львовне — администраторе ресторана, швейцар встал по стойке «смирно» и жестом регулировщика пригласил девушек в зал.

Девушки прагматично разделились: трое проследовали в туалетную комнату — почистить пёрышки, а двое решительно вторглись в ресторан. Нашли взглядом администратора, подняли правые руки в приветствии «рот фронт» и получили взглядом же указание на их столик у колонны с табличкой «заказан». Через некоторое время пришла задержавшаяся троица, зато двое первых отправились по их следам с той же целью, пришедшие пообщались с подошедшей официанткой. Впрочем, меню девичника уже было обговорено при заказе столика, поэтому к возвращению ушедших стол уже начал заставляться «джентльменским» набором еды и питья, уточнили только полусухое красное.

Не успела уйти официантка, как к столику с двух сторон пожаловали кандидаты с приглашением на танец.

— Ребята, дорогие, дайте же нам восстановить пошатнувшееся здоровье и потерянные в борьбе со швейцаром силы…

«Ребята» прониклись и кто с извинением, кто молча — удалились.

— Ну-с, сёстры по разуму, за кем первый тост?.. — спросила одна.

— Давайте вспомним — предложила другая — бывших мужей…

— В каком смысле, и наших — тоже? Ор-р-ригинально…

— А что? Каких милых и замечательных созданий они потеряли в нашем лице. Доставшихся им практически бесплатно. Хотя за прощание им и пришлось-таки немного раскошелиться…

— Это правда — особенно по поводу «милых и замечательных», и даже больше. В общем, за наше всё…

Они пригубили. Далее последовало традиционное девичье щебетанье: как живёте, с кем живёте и т. д. и т. п. и периодическое вкушение.

Но когда в зал вошла троица в сопровождении администратора и разместилась за столиком в пределах досягаемости невооружённой видимости, пятёрка девушек оживилась.

— М-да…

— Да уж…

— А я бы вон тому, небритому отдалась бы, пожалуй, в добрые руки.

— Так их двое — усатых-бородатых. Которому?

— Тому, что посдобнее, лицом к нам сел.

— Тебя всё на десерт тянет…

— Так я и сама сдобненькая.

— А мне больше нравится с подстриженными тёмными седеющими кудрями, напротив окна…

— Ир, а ты что примолкла?

— Я бы хотела, чтоб меня пригласил тот, что у окна, шатен с серыми глазами…

— Надо же, рассмотрела.

— Ну, девочки, всех разобрали, знали бы они это… Давайте выпьем и за них, хотя они не наши мужья. Пока… А там, как карты лягут. И за нас — ненаглядных и нецелованных ещё, сегодня.

— Девчонки, ну, прямо «уж, замуж, невтерпёж»… Вам прежних мало?

— Да никто и не говорит, что «замуж, невтерпёж».

— А хорошо ребята играют… — Переключились они безо всякой последовательности на оркестр.

— Да, но я слышала, что их в полном составе пригласили работать в филармонию. Так что, наслаждайтесь, как в последний раз — может смена будет не под стать.

Теперь выпили за смену «под стать», ещё поболтали.

Пока суд да дело, несколько танцев почтили собою, послушали музыку, помолчали, ещё потанцевали, выпили, поели…

И вот тут, под занавес вечера свершилось…

— Ну ты подумай — это ж твой «сероглазый», во даёт…

— Но поёт-то вполне ничего себе, хотя и подшофе, но почти комильфо.

— Да уж, всё нам, всё нам…

Ира почувствовала спиной приближающийся взгляд, который как будто жёг её открытую родинку…

А потом — ещё лёгкое касание плечика платья, удержанного усилием её воли.

Всё, прошёл мимо. Нет, не «всё» — вдруг повернулся, и к нему поспешил другой «небритый».

Батюшки, да она ведь знает их, и третьего — тоже, который из знаменитой 10-й группы, как и певший теперь с первым дуэтом.

А к первому так она вообще неровно дышала, когда училась в техникуме и о котором вздыхала, видя его подружек… Он тогда был знаменит: снимал кино, по его сценарию команда впервые за долгое время победила соперников в КВН.

Когда был объявлен «белый танец», она вздрогнула…

— Ирка, что с тобой?

Она ответила подружкам и себе:

— «Сейчас отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этот блеск, и шум, и чад

За полку книг, за дикий сад,

За те места, где в первый раз,

Онегин, встретила я вас…»

Подружки покрутили головами: вот, мол, до чего чтение книг доводит впечатлительных девушек…

А она со страхом неизбежности и неизвестности пошла приглашать — и будь, что будет…

* * *

Милые барышни, любил бы вас и лето красное, но Пушкин говорит:

Ох, лето красное! любил бы я тебя,

Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.

Ты, все душевные способности губя,

Нас мучишь; как поля, мы страждем от засухи;

Лишь как бы напоить, да освежить себя —

Иной в нас мысли нет, и жаль зимы старухи,

И, проводив её блинами и вином,

Поминки ей творим мороженым и льдом.

Однако, и зима — не то, что лист зелёный, под ливнем с громом, весёлою весною…

(И может поменять местами первую главу с главой второю?)

Глава 3.

Не знаю я, увидимся ли мы,

Пути Господни неисповедимы…

(Сола Монова. «Не знаю я…»)

Проснувшись на следующий день «после вчерашнего», он констатировал про себя:

— Да уж, приложились мы вчера…

Тем не менее, был в вертикальном положении, как всегда рано утром, практически в нормальном состоянии, без головной боли (немного только подташнивало) и в предвкушении…

Встав, помахал руками и ногами, принял душ и все утренние процедуры, оделся и пошёл завтракать в ресторан (который утром и днём становился кафе) — с трудом («после вчерашнего»), но, как необходимое, проглотил яичницу, кефир и кофе (без коньяка и сахара). Затем отправился на кладбище, где были похоронены его родители. Звонка утром от Ирины не ожидал (даже с учётом того, что она «сумасшедшая» и блондинка), поэтому, когда звонок сотового всё-таки прозвучал из его кармана, ответил несколько фривольно:

— Смольный слушает…

С другого края электромагнитного поля хохотнул мужской голос:

— Смольный, и снова — здрасьте…

Он узнал голос своего начальника и внутренне чертыхнулся, не ожидая от того счастья (начальники не дают его даже на час). Тот продолжил:

— Труба зовёт… За Вами отправили машину. Возвращайтесь, как можно скорее.

— Да что случилось, шорт по-бе-ри, Юрий Иванович?

— Авария… «Мы могли бы сами, да привыкли с Вами».

Трубка продолжила короткими гудками…

Делать нечего — надо укладываться, а голому собраться — только подпоясаться, как сказал классик: «плюрализму альтернативы нет». А как же Ирина?

Он срочно ткнул в телефоне номер Арамиса. Тот хрипло ответил, демонстрируя и своё «после вчерашнего»:

— Алле, капитан мушкетёров вас…

— Не преувеличивай свои заслуги — когда это тебя поставили на место Де Тревиля, минуя звания, полученного Д,Артаньяном?

— А, это ты, майн фроинд…

— А ты ждал, что администратор ресторана? Кстати, скажи мне честно, но откровенно: мы вчера вечером были в Лувре?

— Ты что — монархистом стал?

— Понятно. А в харчевне «Три пескаря»?

— Вот. Был грех. А что, за нами послали уже гвардейцев кардинала?

— «Хуже, Петька, хуже»: меня отзывают на службу, продолжение банкета отменяется — по крайней мере — сегодня со мной. И у меня к тебе нижайшая просьба: поезжай срочно в гостиницу, найти свою администраторшу и попроси объяснить Ирине, когда та позвонит (если) в мой номер, моё вынужденное отсутствие и передаст записку, которую тебе сейчас отправлю на почту…

— А-а-а, так её зовут Ирина? Ваще… Тебя никак нельзя оставлять одного — тем более после принятия внутрь драгоценной влаги — обязательно кто-нибудь женит на себе.

— Нет, как сказал Михаил Самюэлевич: «я старый — меня девушки не любят»…

— Да ладно. Но «мне надо принять ванну, выпить чашечку кофе»…

— «Будет тебе кофе и какао с чаем» — с меня причитается. Записку тебе сейчас сброшу. Распечатай, положи в открытый конверт и поезжай немедленно — успей до того, как Ирина позвонит — иначе приговорю к расстрелянию из рогатки. Понимэ? Да смотри, свои псалмы администраторше не пой — она и без того уже готова на «11 минут»… А если хочешь знать моё мнение, то это милое, домашнее создание, несмотря на должность, не исключаю её профессию в прошлом: преподаватель начальных классов.

— Есть… А о Елене Прекрасной ты почти угадал — она работает на кафедре математики нашего института. В ресторане подрабатывает — такова наша се ля ви.

В записке было следующее:

«Ирина, солнце моё сумасшедшее, добрый день.

Не судьба. Вы знаете, что это такое? Армянское радио объясняет так:

— Вы идёте по улице и вам на голову падает кирпич. Судьба.

У радио уточняют:

— А если не падает?..

Армянское радио сочувственно вздохнуло:

Конец ознакомительного фрагмента.