Целинный разлом. Повесть

Борис Глимханович Сафин

Казахстанская Целина приняла всех. Чтобы люди жили, творили, любили, берегли её, как добрую мать. Для кого-то она стала началом крепкой семьи, для кого-то полем рискованных экспериментов. То она одаривала людей богатым урожаем, то осыпала горячим песком. Для Гриши с Феней она стала гостеприимным домом, где выросли дети, внуки, правнуки. Теперь это их ЦЕЛИНА! Земля, впитавшая украинские, русские, татарские, казахские традиции. И им хорошо на этой земле!

Глава вторая. Целинный разлом

— Мама! Папа! Радис! Смотрите, море! — Борька прилип к широкой щели деревянного щита, закрывавшего вход в вагон, — и пароход! Вона, вона, белый!

— Це не море, сынок. Це рика великая! Волга — матушка! Я в сорок втором уже бачила цю Волгу. Два рази, — Феня с гордостью оглянулась на мужчин.

— Нужно монетки бросить. На счастье. Феня, принеси. — Гриша с Иваном выглянули из-за щита, придерживая мальчишек, — Да быстрей. Они в правом кармане серого пиджака. Давай!

— Валерка! Держи две копейки. И давай по команде, — Борька вытащил из коротких брюк монетки и одну отдал Валерке, — давай. Раз! Два! Три! Кидай!

Все, по команде, бросили монетки навстречу освежающему ветру. Как красиво! Поднимающийся рассвет красными бликами мигал по бесконечному водному полю. Только изредка проплывали верхушки затопленных деревьев на небольших островках.

— Пап, а в Волге рыба есть? Большая? — Борька заметил маленькие лодки, прилипшие к одному из островков, — Есть! Вон рыбаки на лодках сидят. Сейчас поймают большущую рыбу! И нам бросят.

— Лыба! Лыба, — донеслось снизу у щита — на Любочку никто не обращал внимания. Не до неё сейчас!

— Да, большая река! А у нас будет река? — Валерка дёрнул Радиску за рукав.

— А я, знаю? Вон у Борьки спроси. Он у нас всё знает.

— Всё, дети, отходим от дверей, бо занозы позагоняете. Вон, бачьте як девочки тихо сидять. И Любочка, умница, тихо грае. А где её игрушки? Борька! Я що казала? Поглядайте!

Борька с Валеркой кинулись собирать игрушки, а их нет! Нет, ни возле сестрёнки, нет ни возле кроватки. Нет нигде! Нет ни пупсиков, ни медвежонка, ни рыбки. Нет ни кружков с пирамидки, ни раскладок с картинками. Нет даже сандалика на одной ноге!

— Вот у кого счастья будет целый чемодан! — Иван прыснул от смеха, — Валюха! Хай, Леночка с Оксанкой, тоже по монетке бросят. Може женихов в Казахстане снайдут.

— Сейчас снайдут! Так тебе женихи в Казахстане табунами и пасутся, в той степи. Давайте завтракать, каша уже готова! — Валя приподняла крышку с кастрюли на «буржуйке». Вагон наполнился ароматным паром.

— Опять пшонка! — Радис сдвинул стол в середину вагона.

— Если мы щё недилю будемо ехати, то и пшонка закончится и детей порастеряем.

И действительно. Уже неделю в дороге. Трижды перецепляли на другой состав. Две ночи вообще стояли. Вагон не зря «теплушкой» прозвали. Посередине печка «буржуйка» с запасом дров и угля в ящике. По противоположным стенкам полати, сбитые из толстых досок. Посередине вагона крепкий стол со сбитыми накрест ножками. Для двух семей вполне уютный домик на колёсах.

— В Саратове сказали, что это последний перегон. После обеда будем на станции Александров Гай. Там машины ждут из Фурманово, — Гриша погладил карту, лежащую на столе, — и целина обнимет нас своей материнской любовью!

— Нехай обнимае, тильки не душе!..

…На станции вагон отцепили и загнали в тупик, недалеко от вокзала.

— Пойду, узнаю обстановку. Феня! Валя! Детей из вагона не отпускать. Собирайте пока узлы. Иван! Ты со мной?

Через полчаса мужики вернулись с усатым дядькой.

— Здравствуйте, люди добрые! Мы вас уже второй день ждём. Думали, что затерялись. Машина сейчас подъедет. К вечеру будем на месте. Дети поедут на «Бобике» и моя «Победа» свободная. Я не представился: Кучерный Матвей Петрович — уполномоченный Фурмановского района. А это Алибек Таукенович Пшимов, — уполномоченный показал на подходящего к вагону мужчину, — директор МТС. Машино — тракторной станции нашей. Сколько у вас детей! Шестеро? Это хорошо. Ну что, будем грузиться?

И уже через полтора часа небольшая колонна поднимала пыль на незнакомой дороге. Иван сел в грузовик. Радис, мать и мальчишки уселись на заднем сидении «бобика». Валя с девочками уютно устроились на мягком сидении легковушки, а Гришу Матвей Петрович усадил рядом с собой, впереди. «Я познакомлю вас с обстановкой».

— Вы последние, кого мы принимаем в этом году, — начал свой разговор Матвей Петрович, когда машины выехали на пустынную дорогу, — район по подъёму залежных земель задание партии выполнил. В мае осталось допахать две-три тысячи гектаров, отсеяться и всё.

— Это, что получается, — Гриша снял фуражку и вытер шею от пота, — мы опоздали на целину?

— Ну, что вы! Целина это не только ударное переворачивание вековых пластов земли. Целина ухода требует и кропотливой бережной работы. Научного севооборота! Опять, культуры нужно подобрать — не каждое зерно земля примет. На это нужны годы и годы. Вон, в пятьдесят четвёртом году в восточном Казахстане? Распахали тысячи и тысячи гектаров земли с уверенностью, что продовольственная проблема решена. Два года радовались. Ордена получали. А в пятьдесят шестом засуха, урожайность упала на сорок процентов. А в пятьдесят седьмом ещё на тридцать! Плодородие земли нужно сохранять, без спешки, без гонки за рекордами. Вовремя вспахать, вовремя пробороновать, вовремя прикатать, чтобы влага в почве сохранилась. Зимой опять же снег нужно на полях задержать. Кто это будет делать? Люди! А в наших степях людей маловато. Так, что вы вовремя в наши края прибыли. Закончится реорганизация МТС и совхозы станут настоящими хозяевами этих степей.

— Так МТС ещё в прошлом году должны преобразоваться в РТС. Ремонтно-технические станции, если я не ошибаюсь. Закон «О дальнейшем укреплении колхозного строя и реорганизации МТС» ещё в 58 году мы на партячейке обсуждали, — «блеснул» Гриша своими знаниями.

— Всё верно. Только решение принималось о постепенной передаче техники совхозам и продаже колхозам. Учитывая важность завершения работ по подъёму целинных и залежных земель, создание РТС отложили на 60-й год. Точнее эта работа идёт параллельно. Спешка может повредить земле.

— А какие здесь земли? Черноземы? У нас в Башкирии, где жили мои родители, земля, как сажа, чёрная и жирная. Палку воткнешь, через год уже цветёт!

— В Западном Казахстане, к сожалению, черноземов нет. Если интересно, я расскажу немного о нашем климате, может пригодиться. Летом, в июле, стоит жара по сорок, а зимой морозы за сорок. Да, что зимой. У казахов легенда бытует: «22 марта отмечается наступление нового года „Наурыз“. Есть традиция навестить своих родственников в разных аулах. Как-то в апреле собрались гости в одном ауле. Хорошо посидели! И решили ехать в гости в другой аул, по степи прогуляться, свежим воздухом подышать, благо погода была хорошая, солнечная. Выехали в степь, а тут неожиданно снег пошёл, да такой, что в метре ничего не видно. Растерялись гости, да и ушли в другую сторону. Больше их никто и не видел. Пятеро их было. А на дворе середина апреля, весна! Так и прозвали это время „Бес кунак“, что в переводе „Пять гостей“. Как только похолодание в апреле наступает, опасаются казахи в гости приглашать — верят поверью». Одним словом, резко — континентальный климат. При таких колебаниях даже карагач не выдерживает, сохнет. Земли, в основном, светлокаштановые глинистые. Четвертая часть района — солонцы. Четвертая часть — камышитовые степи. Главный хозяин степей — ковыль. «Кавыл», как называют его местные жители. Основной вид деятельности — овцеводство. Местные власти, как могли, сопротивлялись, что бы у нас не трогали землю. Но планы Партии есть планы Партии. Руководство сменили: «за сопротивление реализации Продовольственной Программы». Многие лишились партбилетов и пошло-поехало. Приграничные, с Куйбышевской областью, земли в прошлом году распахали. В этом году пошли «под плуг» серозёмы в бассейне Узеней. Последние, пригодные земли будут распаханы в Талдыкудукском сельском Совете. Да вы увидите, мы же туда едем. Как я говорил, работы вам хватит! Ещё детям вашим останется.

— Извините, Матвей Петрович, а люди какие у вас?

— Сорок четыре процента казахов, остальные в основном, казаки. Уральские. Я и сам из семьи казаков. Родители мои в двадцатом бежали с берегов Урала, да не доехали до Саратова. Здесь уже и дети мои выросли. Обратите внимание, большинство станиц носят казацкие названия — Степановка, Асерчево, Стольниково, Аксёнкино.

— Вы говорите, что в двадцатом бежали. А, от кого, извините, бежали? Ведь Советская власть была.

— В двух словах не объяснишь. В далёкие, старые времена кочевали по этим землям, со своими стадами, племена гуннов, огузов, кимаков, кипчаков. После развала Золотой Орды, на осколках Казахского ханства был образован Младший жуз. Ни с кем не сорились, не воевали, к соседям относились лояльно. Пасли своих овец, верблюдов, да лошадей на просторах Общего Сырта. До тех пор, пока, после царских реформ в Российской империи, не появились на берегах Жаика (сейчасУрал) беглые люди. Одни говорят староверы. Другие утверждают, что вольно отпущенные крестьяне. Но называли они себя казаками. К семнадцатому веку здесь уже была казачья вольница, потом Яицкое казачье войско. Казахов потеснили за Урал, казаки объявили себя форпостом Российской империи и, стали жить-поживать, добро наживать. Строили станицы, понемногу распахивали земельку и ловили рыбу к царскому столу. А рыбка-то какая! Красная, то есть самая прекрасная. Белуга, севрюга, осётр. Заодно и станицы называли по рыбным местам — Белугино, Севрюгино, Старица. Чёрную икру бочками доставляли к царскому столу. Потом казаки замирились с местным населением, избрали себе наказного атамана и, всё шло прекрасно. В 1773 году пришла беда. В Форпосте Бударино появился Емелька Пугачёв. Что он там наобещал казакам, неизвестно. Но казаки признали его царём Петром третьим и принесли ему клятву на верность. Два года крестьянское восстание Пугачёва терзало власть Екатерины второй. Казаки даже оженили Емельку в Яицкой церквушке, «чтобы не сбёг». Восстание подавили, но царица затаила обиду на казаков. Вот с той поры река Яик стала называться Уралом, а Яицкий городок — Уральском. Больше ста лет казаки смывали с себя «пятно позора» за лжецаря. В начале века казакам дали послабление. Часть земель было передано Уральскому казачьему войску на правах нераздельного общинного владения, а оставшуюся часть государственной собственности в общественное пользование казаков. Когда произошла Октябрьская революция, казаки заволновались. Поползли слухи, что отберут земли и ликвидируют казацкие общины. А рыбный промысел национализируют. В годы гражданской войны большинство казаков пополнили ряды «белой армии». В 20-м году, после походов Чапаева, казачество было ликвидировано. Большинство убежали в Иран, Китай, Турцию. Мои родители приняли Советскую власть, но оставаться на берегах Урала побоялись. Попытались вернуться в Пензенскую губернию, откуда родом были их предки, но застряли здесь, спасаясь от голода. Вот такая, у нас, Кучерных, история. А казахи вернулись с левого берега Урала. Хороший, дружный, гостеприимный народ. Да вы сами скоро убедитесь в этом.

— Да, здорово Вы умеете рассказывать. Я даже дорогу не заметил. Спасибо большое, Матвей Петрович! Будем осваиваться, будем привыкать.

Подъехали уже затемно. Машины остановились на окраине посёлка у высокого здания.

— Вот здесь пока будете размещаться, — директор МТС показал на тёмное здание, — это клуб. В нём мы приготовили временное жильё. Располагайтесь, а послезавтра жду мужчин в конторе. Завтра воскресенье, отдохните с дороги. Осмотритесь. А, в понедельник я познакомлю вас с заведующим Курманского отделения МТС и обговорим детали. Всего доброго! До встречи, — машины исчезли в темноте, оставив после себя клубы пыли.

— Мама! Смотри, какие звезды! Здесь, наверное, космос близко, — Борька с Валеркой, задрав головы, с изумлением и восторгом, глядели на яркие точки по всему небу.

— Мама! Кусать хосю! — Любочка настойчиво дергала за юбку матери.

— Ну-ка цыц! Берём узлы и несём в дом, — Гриша ещё не отошел от рассказа Матвея Петровича, — добро пожаловать на целину! Начинаем жизнь с чистого листа. Иван! Пойдем, посмотрим, что нам приготовили.

— Оце хоромы! — Иван удивленно осмотрел первую комнату, — тута ворота поставим, хай ребята в футбол грают. Потолки яки высокие, метра три, не меньше. Чи школа здесь була?

— Не школа, а клуб. По воскресеньям кино будем смотреть.

Вторая комната оказалась не меньше первой. Напротив ещё одна комната поменьше.

— Это кухня будет, — Валюха заметила две электроплитки на столе, — глядите, водопровод есть, вон вода из крана капает.

— Мама, кушать хотим, — девочки неотступно следовали за мамой.

— Вот вам по сухарику. Ложитесь на матрасы и не мешайте взрослым работать.

Когда разместили домашние вещи, дети уже сладко спали на разложенных матрасах.

— Умаялись, путешественники! Долго будут помнить этот день, — Валюха накрыла девочек одеялом, — давай, Феня, я быстренько что-нибудь приготовлю на скорую руку. Поздно уже. Завтра вещи разберём. И не расстраивайся ты так! Сказали же, временное жильё. Хоть отдохнём от колодцев.

— Так я ж ничого. Устала трошки. За мужиков тревожусь, как у них сложиться?

— А, мы на что? Али мы не бабы! Поддержим, направим, приголубим и, наши мужики, полетят теми соколами по той целине.

Воскресение выдалось жарким. Только девять часов, а уже парит — на улицу нос не высунешь, обожжёт. Дети проснулись спозаранку, бегают по комнатам. Того и гляди ноги переломают!

— Ну-ка цыц, детвора! — Гриша никак не мог найти ножку от радиолы, — во двор идите, в тенёчик, раз помогать не хотите. Феня! Отправь их на улицу.

— Ура! Пошли Валерка на скамейку, я вчора её бачил.

— Куды босиком! Пылюку тащить? — Феня перегородила дверь, — быстро одеваться. Що люди скажуть. Хватит мени ваших «шахтерских походов» на шахте. Не домоишься.

На улицу ребята вышли по — праздничному. На обоих голубые носочки в сандалях. Трусы холщовые с подтяжками. Маечки белые с синей полоской на груди. Панамки голубые. Одним словом — кавалеры! Посидели на скамейке, пока она от солнца не накалилась — аж рукам горячо!

— Борька! Давай по улице погуляем, хоть до тех домов.

— Айда. Только до тех хат и назад. Вон у колодца пацаны стоят.

Дома по улице все белые, как на Украине. Только крыши не соломенные, а из камыша. И заборов нет. Возле каждого дома печка на улице, с большим котлом. Проходя по улице, Борька ощущал на себе любопытные взгляды женщин, с накрученными на головах платками и, от этих взглядов, становилось неловко. Когда шли назад, их настигла ватага «Чертенят». Мальчишки, лет по пять. Обстриженные «наголо», загорелые до черноты, босиком, в грязных майках, под которыми не видно было трусов. Мальчуганы настигли Борьку с Валеркой. Но подходить близко не решались. Минут пять, молча, шли поодаль, но осмелев, стали заходить по сторонам. Стало очень жарко. Борька с братишкой стали обмахиваться панамками, чтобы пот не щипал и не затекал в глаза. И тут началось!

— Ақ бас! Қара бас! Ақ бас, қара бас! — «чертенята» начали плясать и кидаться комками глины с песком, — Орыс, орыс, ақ бас! Орыс, орыс, қара бас!

— Борька! Мне страшно, побежали домой! Чего они от нас хотят?

— Не бойся. Это такая же мелюзга, как и ты. Дразнятся они, а подходить боятся.

До самого клуба ребята шли в окружении местной ватаги.

— Я так и знала! — мать вскинула руки, увидев запыхавшихся детей, — вы що, траншеи копали? Ци немцы на вас напали? Это ж ухитриться надо за час всю одёжу перемазать! Гриш? Глянь на цих шахтёров! И здесь пылюку знайшли. А ты «Хай погуляють! Хай свежим воздухом подышуть!». Ну-ка скидайте всё, Горюшко вы мое!

— Говорил я Борьке, что бежать надо. А он: «Це мелюзга! Це мелюзга!», а они глиной в нас начали кидаться.

— Я шо, трус, чи шо? Просто я по ихнему говорить не могу. Я бы сказал!

— Ишь ты, який герой! А, хто майку стирать буде?

— А, шо они: «Акбас, карабас» на нас дразнили. Я знаю того Карабаса! Он в книжке про золотой ключик над артистами издевался. Страшный такой. Неужели и мы страшные?

— Как, говорите, они вас дразнили? — отец перестал возиться с форточкой, — Акбас, Карабас? Ну, вы меня рассмешили. Вот ты, Борька, у нас белобрысый? Значит, белая голова. А по — казахски переводится как «Ақ бас». Валерка у нас черноволосый. По — казахски «Қара бас». Это они вас называли по своему: черная голова и белая голова. А вы Карабас, Карабас. Ничего, скоро научитесь говорить и по-казахски. И никто дразнить не будет.

— А ты, откуда по-ихнему гутарить умеешь, — Феня с удивлением посмотрела на мужа, — ты же по — своему никогда не говорил?

— Не говорил, а помню. У нас в татарском языке, многие слова похожие, вот я и понимаю. Вот, например, Борька, следующий раз подойдут ребята, а ты им «Сәлем». Это «Привет» значит. Или «Жақсы», что означает «Хорошо».

— Не, я так не смогу. Сәлем, сәлем! Сәлем, Сәлем! Чудно, как-то.

— Сәлем! — вдруг выдала Любочка, — сәлем, сәлем, — и убежала в свой «домик» под столом.

— Вот, правильно, дочка. Одна казашка у нас уже есть!

До вечера Борька с Валеркой просидели дома: «Хватит грязи на сегодня». И только, когда спала жара, решились выйти из комнаты.

— Борис! Там тебя какие-то мальчишки зовут. Или ты опять трусишь? — Радис, с ехидной улыбкой, потрепал Борьку за вихры.

— Ещё чего. Сам ты трусишь. Пошли, Валерка. Кто нас там зовет?

Выйдя на улицу, ребята увидели у скамейки трёх мальчишек. Они были постарше тех, что увязались за ними, днём. Постриженные, но с чёлками. И в длинных разноцветных трусах. Но такие — же загорелые, как негры на картинке.

— Сәлем! — вдруг выпалил Борька, чем привел гостей в замешательство.

— Сәлем! — со скамьи спрыгнул худощавый мальчик и протянул Борьке руку, — давайте знакомиться. Я видел, как вы вчера приехали. Сказали, что с самой Украины. Это где?

— Не знаю. На Донбассе, наверное. У нас папка на шахте работал. А меня Борька зовут!

— Борка? Жақсы. Бауржаном будешь. А братишку как зовут? Валера? Понятно. Валиханом будет! Да вы не бойтесь, пацаны у нас хорошие, зря не обидят. Меня Талгатом зовут. А его вот Булатом. А этого Сериком.

— Серик! — прыснул от смеха Валерка, за что тут же получил подзатыльник от Борьки.

— Жақсы! — вдруг опять выпалил Борька, — а мы думали, что по — русски никто здесь не разговаривает.

— Это малышня не разговаривает. У нас в посёлке русская школа. И казаков много. Вот ты, в каком классе будешь учиться? Во-втором? Да и я во-втором. И Талгат во-втором. Серик в первый класс только пойдет. А Валихан в каком классе будет учиться?

— Какой Валихан? А, Валерка, что-ли? Так ему только шесть лет осенью будет.

— А давайте на наше место пойдем. Здесь рядом, у колодца. Там хорошо, прохладно. Мы там, в «пятнашки» играем. И лянгу бьём.

Действительно, у колодца было прохладно. Три больших, толстых вяза, своей листвой, закрывали целую полянку, образовав зелёный большой шатёр. Играющие на полянке мальчики, по очереди подходили к Борьке и называли своё имя. Борька ни одного имени не запомнил. Да и то, что говорили друг другу мальчишки, тоже ничего не понимал.

— Как они знают, о чём говорят, — пытал Валерка, когда они возвращались домой, — и почему они меня Валиханом называют? Это так дразнют, чи шо?

— Это они тебя зауважали! Ты же на них похож. Такой же Карабас! Теперь ханом будешь. Ладно, я шучу. Будем учить казахский язык. Меньше дразнить будут. А мне этот Талгат понравился. Я, наверное, с ним дружить буду. А тебе кто понравился?

— А мне Серик, — Валерка опять вспрыснул от смеха.

Так и закончился первый целинный день. Солнечный, жаркий, но наполненный новыми впечатлениями. Первый день в Казахстане! «Что ещё впереди будет?» — уже засыпая, думал Борька…

…Машино — тракторная станция встретила Гришу и Ивана гулом тракторов и запахом дыма. Со стороны казалось, что люди беспорядочно мечутся между машинами. Сталкиваются, матерятся, передают друг другу бачки и вёдра, замасленные верёвки. То там, то здесь, с грохотом вылетают клубы чёрного дыма, через секунду превращаясь в голубое, а затем белое, облачко.

— Салават! Ты оглох что — ли, — из-за второго ряда тракторов выскочила дивчина в клетчатой рубашке и листком в руке, — кричу, кричу. Ваше звено на четвёртое поле! Причем здесь кривая балка? Там Елисеевская бригада ещё вчера заступила. Михалыч сказал четвёртое поле, значит четвёртое. Все претензии к Михалычу. Что Шура? Я уже тридцать лет, как Шура!

— Шура! Четвёртое поле короткое, мы больше крутиться будем, чем пахать, — круглолицый крепыш всё никак не соглашался расписываться в листке, — Михалыч обещал, или кривую балку, или шестое. Там гон два километра! У нас же трактора новые, им крутиться никак нельзя. Крутиться с девушками на танцах в клубе можно. Я бы с тобой покрутился! Эх, Шурочка, не понимаешь ты душу резвого коня! Ему простор нужен!

— Это ты, что ли конь? — Шура насильно вставила карандаш в руку Салавата, — или подписывай разнарядку, или не мешай. У меня ещё три бригады, — Шура заметила незнакомых людей, с удовольствием следивших за её перепалкой со звеньевым, — а вы кто? А вы к кому?

— Нас Алибек Таукенович должен был встретить. Мы новенькие.

— Это с Украины? Алибек Таукенович срочно вернулся в Фурманово. Я вас к Якову Михайловичу сейчас проведу.

Из небольшой конторки, куда диспетчер привела Гришу и Ивана, навстречу вышел высокий, спортивного вида, мужчина.

— Сафин? Пилипенко? — мужчина протянул свою крепкую руку, — Степанков Яков Михайлович, заведующий Курманским отделением МТС. Алибека Таукеновича срочно вызвали в район, и он просил извиниться перед вами. Вы проходите, присаживайтесь. Я сейчас разведу бригады по полям, и мы поговорим. Заведующий убежал, оставив друзей один на один с репродуктором.

— Слухай, Гриша. Яка песня! Не слухав я её, — Иван ближе придвинулся к поющей на стене тарелке.

— Тише ты! Я тоже её не слышал. Видать местная песня:

…Выходил на поля

Молодой агроном,

Говорил, что земля

Вся в наряде цветном.

Хороша земля,

Мой край дорогой,

Люблю тебя

Всей русской душой…

— Ох и гарно спивают! Нужно слова записать.

Он не спал допоздна,

На рассвете вставал,

Чтобы больше зерна

Каждый колос давал.

Ветер кудри трепал,

Золотистый ленок.

Агроном напевал

У колхозных дорог.

Молодой агроном

Не уходит с полей.

Он приходит сюда,

Как к невесте своей.

— Тихо ты! Сейчас скажут, кто поёт, — Гриша приподнял с ушей фуражку.

— Вы прослушали новую песню «Молодой агроном» в исполнении Оренбургского народного хора, — динамик «хрюкнул» и затих…

— Ещё раз прошу меня извинить, хлопцы. Присаживайтесь поближе, будем знакомиться, — Яков Михайлович отодвинул стол и сел.

«Какого же он роста?» — Гриша с изумлением глядел на заведующего: «Как же он в трактор помещается? Ну, прямо дядя Степа — милиционер!»

— Вы, наверное, думаете: «И как он в трактор помещался?», — Яков Михайлович рассмеялся, — угадал? Все так думают. А я отвечаю: «Да никак!». Я и не пытаюсь. Всегда работал на С-4. В народе «Сталинец» называли. Открытый и мощный. Колёсные трактора МТЗ-2 тоже открытые — хоть небо подпирай. Много землицы я на них перевернул. А когда поступили гусеничные ДТ-54 и колесные МТЗ-5, МТЗ-50, всё — кончилось моё время! Потому, что все трактора начали поступать с кабиной, а я в них никак не умещаюсь. Так и стал, вот, начальником поневоле. Если только на комбайн пригожусь. Что-то мы отвлеклись. Давайте документы. Прикинем: что и как.

Яков Михайлович минут десять перебирал документы из рук в руки. Уже через пять минут Гриша понял, что заведующий в замешательстве и, никак не может принять решение. Ему знаком был этот пустой взгляд в бумаги. Делаешь вид, что изучаешь, а сам думаешь, думаешь…

— Ну, что ж, — заведующий выпрямился на стуле, от чего стал ещё выше, — я понимаю, что с войны вы видели комбайны только угольные. А трактора встречали только на улице. Не спорю, права у вас есть, но довоенные. Значит навыки подзабылись. А, сразу, посадить на новую технику я не могу. И себя погубите, и технику покалечите. Но, с другой стороны, вы теперь целинники! Как и мы здесь все. И каждый должен найти своё место. Правильно я говорю?

— Може и правильно, но я четыре года скакав по тим оврагам на своём боевом Т-34, — Иван придвинулся, со стулом, ближе к заведующему, — да я на этих «тарахтелках» враз всю степь «обгуляю». И Гришу научу!

— Ишь ты «Обгуляю». Да у меня половина танкистов! А когда жара за сорок, не выдерживают, прямо на ходу в обморок падают. Ну, хорошо. Принимаю такое решение: Завтра выходите в поле подсменными. Неделя стажировки, а там посмотрим. Сегодня оформляйтесь и садитесь изучать материальную часть тракторов. Вечером я проведу небольшой экзамен. Если наставники скажут добро, определю вас на самостоятельную смену. Шура, мой диспетчер, проводит вас на инструктаж по технике безопасности и, с богом! Да, Глимхан Мусалимович! Правильно я называю? Сдайте документы секретарю партячейки для партийного учёта. У нас ячейка небольшая, семь коммунистов, но партийная дисциплина крепкая.

— Яков Михайлович! Называйте меня Григорий Михайлович, чтобы язык не ломать. Я уже привык.

— Хорошо. Вы моложе меня, поэтому буду называть Иваном и Гришей. Договорились? Вот и ладненько. А Михалычем, как кличут меня мужики, буду я. Шура! Ты, где там застряла? Покажи новичкам всё, что нужно. До вечера.

Через неделю, Михалыч пожимал руки Ивану и Грише.

— Не ожидал! Столько лет не работали на технике, а получили отличную оценку от наставников. Я уже распорядился закрепить вас за тракторами. Завтра выходите на самостоятельную смену. В третью бригаду. У нас осталось одно поле. Шестое. Это будет ваше первое поле на целине.

Первое поле на целине! Гриша был ошеломлён увиденным. Ровная, бесконечная скатерть, расчерченная чёрными полосками пашни, сливалась с небом у горизонта. Ковыль уже выбросила свои белоснежные, сверкающие на солнце, метелки. Легкие порывы ветерка приводили их движение и, о чудо! Белая скатерть превращалась в море с бесконечно набегающими ковыльными волнами, а трактор в корабль, плывущий по этим волнам. Гриша вдруг почувствовал себя капитаном, которому подвластны эти бесконечные просторы. Где-то впереди Иван, на своём тракторе, приветствовал лёгким шлейфом пыли. Сзади, трёхкорпусной плуг, оставлял ровную, чёрную полосу перевёрнутой земли. С каждым кругом эта полоса расширялась, превращаясь в чёрное поле, готовое принять неизведанные ему семена, которые люди зовут хлебом. Что-то в этом было загадочное, выплывающее из старины, связывающее в сознании невидимые ниточки с дедами и прадедами. Гриша вспомнил слова отца, когда он брал его в поле: «Глимхан! Никогда не ругай землю, без надобности не ковыряй её и не жги. Наши предки веками отвоёвывали её у леса. Она кормит и поит нас. Она даёт нам жизнь!». Правильно тогда Гриша принял решение: — Окончить курсы трактористов перед войной. И даже успел в 41-м поработать в колхозе. Правда, трактор был другой — американский. Не то, что этот. Пятьдесят четыре лошади! Видел бы отец, как его сын покоряет это, волнующееся ковылью, поле. Не увидит. Убили его кулаки в 40-м! Убили, как председателя колхоза, как верного борца за Советскую власть. А может всё-таки видит? Из-за белых облаков, плывущих по голубому небу. Из-за колыхающего горизонта этих бескрайних степей. Наполнив «гордостью» своё сердце, Гриша вдруг запел:

На горе колхоз, под горой совхоз.

А мне миленький задавал вопрос

Дальше Гриша слов не знал, но мотив навязчиво заставлял повторять эти слова снова и снова:

На горе колхоз, под горой совхоз.

А мне миленький задавал вопрос

Стараясь отвлечься от навязчивой мелодии, Гриша решил перебить её, другой, услышанной недавно песней:

Едем мы, друзья,

В дальние края,

Станем новоселами.

И ты, и я!

«Вот, это другое дело, — Гриша улыбнулся самому себе, — а, то «Миленький задавал вопрос» — работать надо, а не вопросы задавать! — Гриша заметил впереди трактор Ивана и остановился.

— Всё, шабаш! Обед, — Иван подошёл с узелком, — давай, Гриша, у тенёчек. Трошки отдохнём. Бежит мой конь, як той жеребец необъезженный! Я за ним не поспеваю. На таких тракторах мы Гриша с тобой скоро стахановцами станем.

— Да. Алексей Григорьевич сейчас бы порадовался за нас. Пятнадцать лет землю снизу «чесали», теперь сверху «гладим». Землеробы! А, что? Мне нравится. Смотри, как степь ковыльная волнуется? Радуется! Когда девушка женщиной становится, она рожать начинает. Род продолжает! Так и земля. Погладили мы эту землю своими плугами, глядишь, и родит она к осени добрый хлеб. Была целина, стала полем-матерью! — Гриша развязал свой узелок.

— Вот тоби и матери! — Иван облизал деревянную ложку, — Так це каша из одной кастрюли. Фенька варила, а Валюха в чашки насыпала. Молодцы наши бабы, свой колхоз создали, голодными не будем. Эх! Сейчас бы ту горилку из ресторана, що в Сталино подавали. Помнишь, Гриша, як мы телевизоры покупали? Так, через ту горилку, тильки на радиолу и наскребли. Ничого! Тий «Рекорд» буде наш, як мы здесь поставим рекорд. Шо я сказав? Я, и сам не поняв. Я говорю, що заработаем и на телевизор, и на пальто кожаное. На таких-то конях! Завтра пять лемехов попрошу! Михалыч мужик добрый!

…Июнь пролетел незаметно. Боронование. Посев. Вот и поля оделись в зелёный наряд. Дожди порадовали землю. Быть урожаю! Весь июль Гриша провёл в мастерской — готовили технику к передаче в совхоз. В первых числах августа собрались механизаторы на собрание в красном уголке МТС.

Конец ознакомительного фрагмента.