Рязанский сказ. От Мурома до Рязани

Борис Глимханович Сафин

Кто бы мог знать, что обгоревшая, потрепанная тетрадь, случайно выкопанная на огороде, положит начало увлекательному путешествию по Мещерскому краю, по уникальным местам Рязанской области. Кто бы мог предположить, что из глубины столетий проявится история предков – нелегкая жизнь семьи купцов Мусатовых. От Мурома до Рязани – переплетение легенд, переплетение судеб.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Сказ о Муроме

∞…Муром встретил жарой. Горячее дыхание шло от палящего солнца, от асфальта улиц, от фасадов старинных домов.

— Машину оставим здесь, — Виталий осмотрелся, — Дальше проезд запрещен.

— Народищу! Это, наверное, Муромский Арбат, — Любаша обошла машину, разминая отекшие от дальней поездки, ноги, — Нужно запастись холодной водичкой.

Муром. Улица Московская

— Московская улица! — прочитал Борис табличку, — Вот по ней и прогуляемся. Улица напоминает часть Соборной улицы от площади Ленина до первой аптеки в Рязани. Такие же старинные дома. Только на один этаж повыше.

— Точно. Улица Соборная, Муромский вариант, — Катерина потрогала шершавый камень старинного особняка, — Такое ощущение, что я здесь уже была. Будто сейчас откроется окно, вон из того дома и голос позовет: «Эй, Катерина! Ты откудава здеся? И где стока время пропадала? Георгий! Уходь с дороги! Зашибудь таби колёса то. Вот щас я таби оттягаю». Прямо дежавю какое — то. Даже мурашки по телу пробежали.

— Вот ты не верила, что это может быть, а это может быть, — Борис тоже потрогал горячий камень, — Ученые уверяют, что вещи и предметы могут хранить информацию о прошедшем времени. И, если информационные волны твоего тела совпадут с волнами, идущими от этих предметов, то ты можешь, на мгновение, увидеть себя в прошлом времени. Я не исключаю, что в этом доме, а может быть, вон в том доме, что с мезонином, жила Муромская Катерина и по вечерам глядела, как ругаются извозчики, развозя подвыпивших купцов из питейных заведений.

— Вот ты смеёшься, а помнишь, как мы на Красной площади в храм Василия Блаженного заходили? Я потрогала камни, а у меня слезы из глаз потекли. Сами по себе. Наверное, в прошлой жизни уже видела всё это.

— А я о чем говорю? Скоро информационные технологии доберутся и до твоей головы. Наденешь колпак на голову, скопируешь информацию на флэшку, приедешь домой и смотри по компьютеру: Где была двести лет назад, с кем встречалась, от кого бегала. Красота!

— Дурачок! Мне и так уже страшно. Будто следит за мной кто-то.

— Это Илья Муромец следит, чтобы гости не озорничали. Задумаешь плохую мыслю, а он раз! Мечом шисть, и голова долой! Возвращайся ты домой, — Виталий красочно изобразил, как меч описывает дугу в воздухе.

— Пойдемте уже. Пугальщики.

Компания двинулась по Московской улице, с любопытством оглядывая причудливые дома.

— Классицизм. Эклектика. Опять классицизм.

— Ты чего там бормочешь?

— Я удивляюсь, находчивости строителей, — Борис показал на двухэтажный дом с мезонином, — Дома построены примерно в первой половине девятнадцатого века. Предполагаю, что у купцов средней руки начали появляться деньги. На изящные дворцы средств недостаточно, но и простые избы строить стало уже не модно. Европейская архитектура начала просачиваться в русские городки. Скромная, экономная архитектура с элементами истории позволяла выделиться из серого пейзажа деревянных строений. Это и есть эклектика. Строгий кирпич (по достатку) и изящный, узорчатый мезонин, с намеком на славянскую принадлежность. А вот прибавили колонны с лепниной. Угадывается гармония, простота и строгость, в чем-то даже изящество. Это новый классицизм. Равнение на итальянских мастеров. Знай наших! Муромские купцы тоже не лыком шиты!

— Смотрите! — Любаша оглянулась назад, потом снова вперед, — Народ в одну сторону идет. Там что-то происходит. Давайте посмотрим.

Людской поток вынес гостей на большую площадь с фонтаном. Толпа жалась к фонтану, пытаясь надышаться воздухом с прохладным мокрым туманом. А вокруг кружились «пришельцы» в ярких кичках с ленточками, в белых сарафанах, в поневах на четыре ярга.

— Пряники маковые! Пряники мятные! — краснощекие красавицы, то снимали с шеи связки бубликов, то опять забрасывали их за спину, — Бублики для чаю! Бублики для душевного разговору!

— Калачи! Муромские манящие, к беседе зовящие! Налетай честной народ — урожайный нынче год! — молодки — красавицы кружились вокруг фонтана, завораживая своими шутками — прибаутками «обезумевший» от жары и ярмарочного шума народ.

— Народ больше туда идет, вниз, — Любаша с грустью посмотрела на быстро опустевшую упаковку от мороженного, — Пойдем, а то нас эти молодухи скоро заставят забыть о диете.

От площади дорога пошла вниз, к белому монастырю, из-за которого сверкала излучина Оки. На площадке, в небольшом парке монастыря разворачивалось театральное представление. Молодая княгиня просила Илью Муромца заступиться за Владимира, Красно — Солнышко и за Русь Великую от царя поганого Калина. Илья Муромец, выставив вперед меч и строго глядя на народ Мурома и его гостей, молвил:

Я иду служить за веру христианскую

И за землю русскую,

Да и за стольный Киев град,

За вдов, за сирот, за бедных людей

И за тебя, молодую княгиню, вдовицу Апраксию,

А для собаки-то князя Владимира

Да не вышел бы я вон из погреба…

Народ Мурома отшатнулся, опасливо поглядывая на грозный меч. Только Виталий Елохин не испугался: «Что ты можешь сделать мне этим ножичком?» — подумал Виталий и смело сделал шаг вперед: «Я в Афгане этих Калинов по горам гонял! Чтобы здесь только русским духом пахло! А не их вонючим зельем».

— Виталик! Отойди назад, — Борис потянул Виталия за рукав, — Не ровен час заденет тебя богатырь карачаровский, кто машину домой поведет?

— Да я так, заслушался. Хорошо играют. Из театра, наверное.

— Согласен. Играют хорошо. Вот только неувязочка: Княгиня Апраксия не могла быть вдовицей. Ведь муж Владимир живой стоит рядом. Если, конечно, она не была женой брата.

— Смотрите! Лодка какая большая, — Любаша показала в глубь парка, — Пойдем посмотрим.

— Идите, я потом.

В глубине парка, из-за раскидистого дерева, выглядывала голова неведомого зверя: толи лошадь склонила голову, толи голова птицы вытянула шею. Голова венчала большую лодку с веслами по бортам. Нижняя часть была выдолблена из цельного дерева, верхняя часть набита тонкими досточками. Из-за досточек выглядывали три мачты без парусов.

— Ладья. VI — век, — медленно прочитала Катя, — Где же они такое огромное дерево нашли?

— Метров пятнадцать — двадцать будет. В Муромских лесах это не трудно найти. Петр Великий не зря в этих краях корабельный лес ценил, — Борис постучал по борту, — На этих ладьях до Византии доплывали, когда купцы мех да мед везли, на шелка менять, а когда и боевая дружина на помощь спешила киевскому князю. Человек двадцать могли плыть с комфортом.

— Люба! Где ты? — послышался голос Виталия из толпы зрителей, — Пошли фотографироваться с Ильей Муромцем.

— А с вдовицей княгиней Апраксией можно? — оставив жену в одиночестве, Борис ринулся к сцене.

— Куды! — Катерина поймала мужа за рубашку, — Я тя можно! Я ящо не вдовица. Хотя ежели Илью Муромца попрошу тебя утихомирить, то можа и стану.

Вдоволь «нафотографировавшись» двинулись назад. На выходе из парка, Катерина остановила мужа:

— Глянь, какие ворота! Картина, а не ворота.

— Здесь написано: «Церковь Николы-Набережного».

— Мне ворота нравятся. Значки какие-то. Узоры. Цветочки. Кружочки.

— Кружочки говоришь. Подойди-ка поближе. Видишь большой круг с треугольниками внизу?

— Вижу. Ничего особенного в этом не нахожу. Ну, круг. Ну, треугольники с точками. Ну и что?

— Ничего. Если не считать, что это символ Мещеры! Круг олицетворяет солнце. Треугольники олицетворяют землю, а точки внутри семя. Часть древних племен муромы, мещеры, ирзя, жили в глубине дремучих мещерских лесов и болот, спасаясь набегов чуди и степняков. Годами не выходили они из леса. Одна радость: то солнышко выглянет из-за верхушек высоких сосен и подарит тепло. То болото в сухие годы уйдет вглубь леса и солнышко осушит редкие поляны, давая возможность посеять жито. Тогда и жить можно. Тогда и род свой продолжать можно. А чтобы это было почаще, или всегда, то нужно хорошо попросить, низко поклониться тому, кто это все дает. Солнцу, чтобы грело. Земле, чтобы приняла. Зерну, чтобы жизнь сохраняло. Три начала. Три символа.

— Я поняла. Три символа объединенные в одном. Солнце, сухой участок земли в лесу и семена, дающие хлеб и жизнь.

— Умница! Теперь ты рассуждаешь, как истинная мещерячка.

— А ты сомневался? Мы такеи — прапраправнучки бабы-ёшки. Сфотографируй меня у этих ворот, и пойдем догонять Елохиных…

©…В лучах заходящего солнца купола церквей казались неведомыми, сверкающими глазами, выглядывающими за верхушками деревьев, будто спрашивая: «Кто это к нам пожаловал? По какому, такому делу? На время, али как?».

— Ваня, глянь! И тама церковь. И тама. А тама сразу удве, — Катенька водила глазами и руками то вправо, то влево, — Ваня. А почаму стоки церквей? Это ж скольки батюшков надоть?

— Дуреха! Это ж Муром! Здесь народу — видимо-невидимо. Как же они в одну церкву поместютьси? Вот доберемси до дядьки и спросим.

Баржу подогнали к деревянной пристани, булькающей от набегающих волн.

— Не придавило? — раздался голос из-за бочек, — Берите свои узелки и по той лестнице вверх. Напротив вон той церкви. Тама извозчики стоять. Повезуть, куда скажите. Ну, с богом. Бегите.

Наверху, на площади, бричек и телег с десяток, если не больше. Сплошь бородатые мужики стоят возле своих лошадей, перекрикиваясь друг с другом. Завидев двух молодых людей с узелками, зашевелились, поворачивая свои брички к приехавшим пассажирам. Брички, тарантасы, коляски цеплялись друг за друга, издавая скрипучий звук.

Конец ознакомительного фрагмента.