Плацдарм непокоренных

Богдан Сушинский, 2010

Конец зимы 1943 года. Отряд капитана Беркута продолжает оборонять Каменоречье – важный плацдарм в тылу немецких войск, который должен стать опорным пунктом будущего наступления Красной армии. Но планы советского командования изменились, и теперь только от самих бойцов и командира зависит – сражаться дальше или возвращаться к своим… Роман завершает новый цикл «Хроника «Беркута» известного писателя Богдана Сушинского и является продолжением романа «До последнего солдата».

4

Уже возвращаясь в Каменоречье с «языком» — рослым, костлявым унтер-офицером, Кремнев не раз благодарил судьбу, что в составе группы оказалась Калина.

Со стороны реки немцы выставили довольно плотный заслон — с пулеметными точками, засадами и бродячими заставами. Однако Войтич сумела подвести их к узкому, подползающему к самой реке оврагу, и по нему группа метров на сто углубилась в деревню, не встретив на своем пути ни одной души.

Оказавшись в центре села, девушка сначала повела лейтенанта к большой, довольно просторной хате, в которой обитал древний, но еще довольно бойкий старик, бывший объездчик.

Любчич — как он представился Кремневу, словно бы только и ждал их появления. Случилось так, что какой-то немецкий офицер заставил Любчича сопровождать его при расквартировании вновь прибывших солдат. Воспользовавшись этим, бывший колхозный объездчик высмотрел у врага все, что только можно было. Он знал, где квартируют офицеры, где стоят их машины и две танкетки. А еще сообщил, что чудом уцелевшую школу немцы превратили в казарму.

Поблагодарив его, Войтич и лейтенант тотчас же увели группу к школе.

— Теперь вы понимаете, товарищ капитан, что в разведку я могла идти одна? — самодовольно молвила девушка.

— Теперь — да.

Сняв ударом ножа часового, Исмаилов, слывший у лейтенанта спецом по «снятию», облачился в его шубу, реквизированную немцами, очевидно, у какого-то ночного сторожа, а еще минут через десять им удалось повалить и связать унтер-офицера, наверное, возвращавшегося в казарму от какой-то молодки. Был он в это время основательно навеселе, и даже когда, захватив его за ворот, Исмаилов приставил к горлу финку, унтер, казалось, ничего толком не понял, восприняв случившееся чуть ли не как глупую выходку «своего» часового.

Первыми — оттаскивая убитого — отходили в сторону реки Кремнев и Исмаилов. Володчук и Мальчевский тащили пленного. Калина и Арзамасцев прикрывали их, при этом девушка успевала заметать «веничком» следы, благо, что снежный наст выдался крепким, и все пространство между школой и оврагом было покрыто ледяной коркой.

Дойдя до крутого изгиба, группа остановилась. Впереди, у моста, послышались голоса патрульных, и Кремнев решил переждать, пока они пройдут мост и удалятся.

— Послушай, овраг этот тянется до конца села? — опустился рядом с Калиной, на полуприсыпанный снегом куст, Арзамасцев.

— А потом уводит влево, за село, до самого леса. Там он, правда, помельче.

— Так здесь рядом лес? — оживилась партизанская душа ефрейтора. — Настоящий, большой лес?

— Не то чтобы большой, но густой, еловый, разбросанный по склонам каньона и большой каменистой долины…

— Постой, — вдруг спохватилась Войтич. — Ты чего это?

— Значит, километра два можно пройти по нему, не опасаясь немцев? — продолжал думать о чем-то своем Арзамасцев. — Знать бы, сколько до линии фронта.

— Останавливаться в лесах они не любят — это уж точно. Кстати, лес этот у нас Ведьмацким зовут. Слишком часто блуждают в нем.

— Но тянется он в сторону передовой? Туда, на юг?

— В сторону… Постой, что это ты вдруг так заинтересовался оврагом, лесом и передовой?

— Из любопытства.

— Не темни. За линию рвануть собрался? Прямо говори, не выдам.

— Я здесь оказался случайно. Никто меня в гарнизон этого сумасшедшего капитана не определял. Достаточно того, что я с ним по ту сторону фронта намучился. Где он только взялся на мою голову. Мы-то ведь прибыли сюда…

— Знаю, все знаю. Вынужденная посадка самолета. Случайная машина с боеприпасами и харчами, которая, вместо тыла, шла на передовую… — полушепотом протараторила Калина. — Только ты вот что, червь лагерная, капитана своего оплевывать не смей. Он-то среди вас всех, может быть, и есть тот, единственный настоящий солдат. Не в пример всем вам, остальным, кого судьба загнала в каменореченские подземелья.

— О капитане слова плохого не скажу, — клятвенно пообещал Арзамасцев.

— И все-таки, почему ты собрался уходить?

— Говорю же тебе: из плена бежал. Буквально из могилы выполз. Хотя бы один день хочу пожить где-то там, в тылу среди своих, на своей земле. Пусть потом опять на фронт, но…

— Хватит рыдать. Раз настроился, можешь идти. Без тебя, горемычного, как-нибудь справимся.

Арзамасцев прекрасно расслышал слова Калины, однако не сразу уловил их смысл. Уставившись на девушку, он несколько мгновений ожидал, что она повторит сказанное.

— Ты что, согласна, чтобы я?..

— А ты больше всех меня опасался? Уверен был, что пальну в спину; что даже если уйдешь — достану и прикончу?

— Я ведь не к немцам бегу, а к своим, к армии! — возмутился Арзамасцев.

— Эй, вы, гладиаторы колизейские! — выглянул из-за изгиба Мальчевский. — Что вы тут курлычете, как журавушки, вместо Африки на Колыму улетевшие?

Сержант откровенно завидовал сейчас Арзамасцеву, которому выпало быть рядом с Калиной, и в то же время откровенно ревновал к нему.

— Исчезни, — повела в его сторону стволом карабина Войтич. — Сказала: исчезни!

— Как только ты ее, Арзамасцев, терпишь, мегеру соловецкую? — проворчал Мальчевский и, еще немного поколебавшись, все-таки исчез.

Мост был далековато, однако Войтич и Арзамасцев прекрасно слышали, как солдаты громко — очевидно, вспомнив какой-то казарменный анекдот, — расхохотались. И уходить с моста пока что не собирались.

— Так почему ты меня так вот просто… напутствуешь? — едва подобрал нужное слово Арзамасцев. — Ты ведь теперь вся при капитане.

— Как раньше «при нем» был ты. Неужто успел забыть, гнида лагерная?

— Ну, я… Мы столько прошли…

— Не мычи. Ты мне, честно говоря, осточертел. Сама не пойму, кто ты: то ли слишком преданный адъютант, то ли лагерная шестерка. Если бы, уходя, ты еще и Клавку эту, стерву майорскую, прихватил, цены бы тебе не было.

— Ее я бы как раз с удовольствием прихватил, — не стал отнекиваться Арзамасцев. — Да только лейтенант Глодов что-то слишком разнервничался, соперник Кремнева.

— Лейтенант не в счет. Лишь бы она подальше от Беркута держалась. Хотя относительно лейтенанта Глодова… Надо подсунуть лейтенанта учихе этой, на всякий случай.

Они помолчали, прислушались. Солдаты затихли. Может, ушли, может, просто приумолкли. Однако начинать движение Кремнев почему-то не торопился.

— Ну так я…

— Только не сейчас, — упредила его Калина. — Если сейчас, расценят как дезертирство. Ты что: прямо с задания!

— Когда же?

— Когда дойдем до реки, а еще лучше, до своего берега. То есть с разведки уже как бы вернулись, так что приказ ты выполнил. А коль так, рви себе, куда заблагорассудится.

— Арзамас, в путь! — в ту же минуту раздался голос Мальчевского. — По колесницам!

До берега они добрались без каких-либо приключений. Но как только остальная часть группы уползла за бугорки полегшего на лед камыша, Калина тронула Арзамасцева за рукав.

— Не передумал?

— Нет.

Она отсоединила от заброшенного за спину трофейного автомата магазин и протянула его ефрейтору.

— Все, чем могу одарить.

— Уговори Беркута, чтобы шума не поднимал, не объявлял меня дезертиром.

— Как можно скорее проскакивай путь, которым мы прошли, — ничего не стала обещать ему Войтич. — Немцы вот-вот бросятся разыскивать часового, поднимут тревогу.

— Кого ты учишь?! — умышленно возмутился Арзамасцев. — Знала бы ты…

— Все, что мне положено знать, я знаю, с меня достаточно, — огрызнулась Калина.

И, не обращая больше внимания на ефрейтора, уползла вслед за разведчиками.

Дело было вовсе не в том, что ефрейтор постоянно вертелся возле капитана. Просто ей жаль было этого парня, чудом вырвавшегося из ада концлагерей и так глупо не дошедшего до своих. Благословив его на побег, Калина как бы искупила вину перед ним капитана Беркута. И пусть ей это зачтется: не богом — так хотя бы капитаном.