Завтра будет лучше

Бетти Смит, 1948

Марджи Шэннон выросла в бедной семье, всю жизнь наблюдая за непростыми отношениями родителей. Она была твердо убеждена: когда ей выпадет шанс создать свою семью, все сложится по-другому. Но, выйдя замуж за соседского парня Фрэнки и вырвавшись из родительского дома, Марджи поймет, как сложно остаться верной своим идеалам и не растерять свои мечты, столкнувшись с суровой реальностью жизни. «Завтра будет лучше» – роман о попытке вырваться из замкнутого круга бедности и отчужденности и о том, как родители, желая дать детям самое лучшее, забывают дать им самое главное.

Глава 5

Миссис Прентисс сидела за столиком в ресторане «Гейдж энд Толлнер», выпрямив спину и с трудом дотягиваясь до пола носками маленьких ног. Над ней склонился вышколенный официант, державший поднос с десертами так почтительно, словно предлагал бриллианты и рубины королеве.

— Дайте-ка подумать… — Миссис Прентисс склонила голову набок, уперев палец в глубокую морщину на правой щеке. — Все выглядит изумительно! Не могу выбрать между абрикосовой корзиночкой и кофейным эклерчиком.

— Возьми и то и другое, — предложил сын.

— Ну что ты! Разве могу я быть настолько жадной?!

Официант переступил с ноги на ногу. Это движение заменило ему вздох. Старая леди подняла голову и улыбнулась ему. Там, где раньше возникали ямочки, теперь залегли складки, но благодаря знакомому сокращению мышц миссис Прентисс ощутила себя столь же пленительно женственной, какой была в двадцать лет.

— Ах вы бедный! — пробормотала она понимающе. — Как вы, наверное, ненавидите слабых женщин, которые никак не могут понять, чего хотят!

— Ни в коем случае, мэм! — Галантной улыбкой официант извинился за то, что его ноги позволили себе вздохнуть. — Выбирайте не спеша. Это моя работа.

— До чего он милый! — воскликнула миссис Прентисс, обращаясь к сыну.

Лицо официанта выразило удовольствие, смешанное со смущением. «Черт возьми! Скорее бы она хоть что-нибудь выбрала, и мы бы с этим покончили!» — подумал мистер Прентисс.

— Больше я ни секунды не заставлю этого приятного молодого человека ждать! — Крепко зажмурив глаза, как делают дети, миссис Прентисс медленно описала пальцем круг и протянула: — Возьму… — взрывообразно произнеся слово «это», она открыла глаза: палец указывал на неаполитанское ванильно-клубнично-шоколадное мороженое. — Но я его не хочу! — захныкала миссис Прентисс.

Официант снова переступил с ноги на ногу и вздохнул уже откровенно.

— Давайте первые два, — распорядился Уэйн.

Благодарный официант быстрыми отточенными движениями положил корзиночку и эклер на тарелку старой леди.

— Нет, нет, нет! — заверещала она и протестующе выставила руки ладонями вперед.

Люди за соседним столиком, перестав есть, подняли глаза и наблюдали эту исполненную драматизма сцену.

— Ах, мама! — произнес Уэйн нетерпеливо. — Больше ничего не нужно, — сказал он официанту, и тот с радостью удалился.

Миссис Прентисс убрала последнюю булочку с хлебной тарелки и взяла нож.

— Ты просто обязан помочь мне это съесть, — сказала она и надрезала эклер: наружу вытек бежевый крем.

— Мама, перестань, пожалуйста. Либо съешь сама, либо оставь.

Глаза миссис Прентисс вдруг наполнились слезами.

— Меня приучили не быть эгоисткой! — С этими словами она переместила липкие половинки обоих пирожных на тарелку из-под хлеба и протянула сыну. — Ну пожалуйста, скушай!

— Не хочу. — Зрители за соседним столиком поглядели на него с неодобрением. — Я терпеть не могу сладостей.

Миссис Прентисс поставила тарелку на стол. Ее рука задрожала, по щеке скатилась слеза. Уэйн запаниковал. Нужно было что-то сказать, причем срочно.

— Терпеть не могу сладостей, — повторил он и, с трудом сглотнув, прибавил: — Единственное сладкое, что мне нравится, это ты.

Поток горькой жижи внезапно хлынул ему в рот, как было в детстве, когда его укачало на пароме. Он залпом осушил стакан воды со льдом.

Углубив морщины на щеках, мать улыбнулась ему сквозь слезы. Она вдруг почувствовала себя защищенной, счастливой и любимой. Заинтересованные зрители растроганно улыбнулись маленькой старой леди и вернулись к своему ужину. Миссис Прентисс принялась изящно поедать пирожные, блуждая взглядом по соседним столикам.

Уэйн смотрел на мать, пытаясь представить себе ее молоденькой девушкой. Отец в ней души не чаял — так, по крайней мере, она всегда ему говорила. Из-за хрупкого телосложения ей не советовали иметь детей — это она тоже ему говорила много раз. Тогда зачем же она его родила? Просто не смогла устоять или решила предоставить его отцу неоспоримое доказательство своей любви? Или захотела по совести уплатить за кров, стол и статус жены? (Бедная и миловидная, она вышла замуж за достаточно обеспеченного мужчину.) Хотелось бы Уэйну знать, что ею руководило.

— Мама, — спросил он, — а почему у меня никогда не было брата или сестры?

— Тебе одиноко? — живо откликнулась она.

— Нет.

— Я сама старалась составлять тебе компанию в играх, когда была молодая. То есть моложе, чем теперь. Это же хорошо, что мы с тобой вдвоем: мать и сын. Мы добрые друзья, разве не так, дорогой?

— Да, мама. — Он подавил вздох.

— Будь я уверена, что и другие дети вырастут такими, как ты, я бы родила еще. — Миссис Прентисс подождала, напряженно глядя на сына.

— Спасибо, дорогая, — сказал он галантно.

Стоя на кухне в подвальном этаже их с матерью бэй-риджского дома, он увидел, как из закрытого крана в медную раковину упала капля воды, и, достав носовой платок, стер ее. Он сделал это по привычке. С шестилетнего возраста чистка раковины была его еженедельной обязанностью. Двадцать пять лет он начинал каждое воскресенье с тряпкой в руках — кроме того времени, когда служил в армии, разумеется.

Уэйн выключил газ. Молоко разогрелось как раз так, как она любила: пенка только-только начала образовываться. Он налил его в высокий тонкий стакан и поставил рядом с украшенной цветочным рисунком тарелкой, на которой лежали два печенья «Набиско». Держа поднос в одной руке, а другую поднеся к электрическому выключателю, он окинул кухню взглядом, как делает опытная домашняя хозяйка, когда собирается выйти из комнаты. Кастрюлька! Поставив поднос, он вымыл сотейник из-под молока, вытер и повесил на крючок. Подождал, пока перестанет раскачиваться.

На маме была изящная батистовая ночная сорочка с длинными рукавами и большим количеством складочек. Волосы она заплела в две косы и перевязала узкими лентами лавандового цвета. Свет бра с абажуром из присборенного розового шелка удачно ложился на ее лицо.

— Как славно, — сказала она, с улыбкой глядя на поднос, — что мы можем радовать друг друга этими маленькими излишествами. В воскресенье ты будешь спать до обеда, а завтрак тебе принесу я. Встану пораньше и приготовлю все, что ты любишь.

— Нет, мама! Я не могу тебе этого позволить.

— Позволишь. Это моя привилегия и мое удовольствие. К тому же так будет справедливо: ты обслужил меня, а я обслужу тебя.

Он сдался. Спорить с нею не имело смысла. Помолчав, он спросил, удобно ли ей.

— Я пригрелась как котенок.

— Хочешь еще чего-нибудь?

— Нет, но ты не убегай. Посиди немного.

Уэйн придвинул себе низкий стульчик и сел. Колени почти доставали до подбородка. Брюки задрались и натянулись. Он поерзал, стараясь принять такое положение, чтобы они не лопнули по швам.

— Как дела в конторе? — спросила мама, подперев подбородок ладонью.

— Да так себе. Обыкновенно. Ничего интересного.

— Ничего?

— Кроме того, что я вышел в холл и увидел приятную леди, которая меня ожидала. — Он пожал ей руку и был вознагражден сиянием удовольствия на ее лице.

— А скажи мне: та девушка, Марти, которая попросила фермера на ней жениться… Что из этого вышло?

— Марджи? Это он сделал предложение ей.

— Бедняжка! Она, наверное, мечтала о том, чтобы выйти за богатого фермера и не ходить больше ни в какую контору.

— Да нет же, совсем не так. Она просто захотела дать ему совет, а он ее неверно понял. Ты же знаешь девушек!

— Как не знать? Я сама была молодой — хочешь — верь, хочешь — не верь.

— Верю.

— А та, другая? Ее до сих пор не перевели?

— Кого?

— Ты понял, о ком я: о той нахалке с крашеными рыжими волосами.

— Мэри?

— Тебе виднее, ты же всех по именам знаешь.

— Конечно, знаю, я их начальник. Нет, Мэри не перевели, мне самому нужны сотрудники. И волосы у нее не крашеные: это ее естественный цвет.

Мама отрицательно помахала пальцем.

— Мы, женщины, можем дурачить вас, мужчин, но не друг друга.

Уэйн протянул ноги под кровать и сунул руки в карманы: так ему стало удобнее.

— Надеюсь, сынок, ты когда-нибудь женишься. Но пусть это будет девушка, достойная тебя. Мне бы хотелось подержать внука или внучку на руках, пока я… пока я… не переправлюсь на тот берег.

— С женитьбой мне придется поспешить, — он улыбнулся, — я ведь уже четвертый десяток разменял.

— У тебя еще уйма времени. Твой отец женился только в сорок, причем не совсем неудачно. — Она задорно и кокетливо кивнула. — Хотя, конечно, не мне следовало бы это говорить.

— Тогда я подожду. Потому что… — он произнес нараспев: — «Ищу я девушку, как та, кого нашел отец…»^[9]

— Напрасно смеешься, — добродушно пожурила мама. — В пословицах и в песнях много правды. Иначе они бы подолгу не жили.

— А я и не смеюсь. — Уэйн забрал у нее поднос. — С днем рождения! Пусть у тебя их будет много.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она обвила его руками и прижала к себе:

— Ты хороший мальчик, хороший. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Ему пришла в голову одна из тех мыслей, которые он считал предательскими. Он представил себе, как бы это прозвучало, если бы слова: «Не знаю, что бы я без тебя делала», — сказала ему молодая девушка. Он чувствовал себя связанным, понимая: пока мать жива, жениться ему нельзя. Ее смерти он не желал, но иметь жену и детей ему хотелось. Хотелось любить женщину и быть любимым ею. Иногда — очень нечасто (он не любил это вспоминать) — в его жизни находилось место тому, что он называл «купленной любовью». В те моменты, когда такие покупки совершались, они казались совершенно необходимыми, но сколько-нибудь продолжительного удовлетворения они не приносили. Он вздохнул, отгоняя от себя эти мысли.

— Что, дорогой? — спросила его мать.

— Ничего. Просто все наоборот: это я не знаю, что бы я без тебя делал.

Примечания

9

I want a Girl… («Я хочу жениться на девушке…») — популярная в США песня, написанная в 1911 году (музыка Гарри фон Тилзера, текст Уильяма Диллона).