Пигмалион

Бернард Шоу, 1914

Крупнейший английский драматург конца XIX – первой половины XX в. Джордж Бернард Шоу (1856–1950) в своих произведениях выступает как мастер интеллектуальной драмы-дискуссии, построенной на острых диалогах, полной парадоксальных ситуаций, разрушающей все традиционные представления о театре. Его пьесы бичуют политическую реакцию, нормативную мораль, лицемерие, ханжество. В 1925 г. писателю была присуждена Нобелевская премия.

Действие первое

Лондон в 11.15 вечера. С неба низвергаются потоки воды. Отовсюду доносятся истерические автомобильные гудки. Прохожие спасаются от летнего ливня под портиком церкви Святого Павла (не собора, построенного Реном, а церкви Иниго Джонса на овощном рынке Ковент-гарден); среди них Дама средних лет и ее Дочь в вечерних платьях. Все мрачно смотрят на струи дождя, и только один Мужчина повернулся спиной к остальным и сосредоточенно строчит что-то у себя в блокноте.

Церковные часы бьют четверть.

Дочь (между центральными колоннами, рядом с правой, если смотреть из зала). Продрогла до костей. Куда пропал Фредди? Целых двадцать минут где-то ходит.

Мать (по правую руку от дочери). По-моему, меньше. Но все равно, пора бы ему уже поймать нам такси.

Посторонний (по правую руку от дамы). Не видать вам никакого такси до полдвенадцатого, уважаемая. Развезут которых из театра, тогда и вернутся.

Мать. Но нам очень нужно такси. Мы не можем стоять здесь до половины двенадцатого. Это никуда не годится.

Посторонний. Я тут ни при чем, уважаемая.

Дочь. Был бы наш Фредди пошустрее, так поймал бы какое-нибудь у театра.

Мать. Разве он виноват, бедный мальчик!

Дочь. Другие-то раздобыли такси. А он почему не мог?

Из-под дождя со стороны Саутгемптон-стрит прибегает Фредди и втискивается между ними, стряхивая с зонтика воду. Это юноша двадцати лет в вечернем костюме; брюки у него снизу совсем промокли.

Дочь. Ну что, поймал такси?

Фредди. Хоть умри, никто не везет.

Мать. Ах, Фредди, быть этого не может. Наверное, ты плохо искал.

Дочь. Он утомился, бедняжечка. Хочешь, чтобы мы сами отправились?

Фредди. Говорю вам, они все заняты. Дождь полил так внезапно — застал людей врасплох, вот они и бросились ловить такси. Я добежал до Чаринг-Кросс в одну сторону и почти до Ладгейт-серкус в другую, и все заняты.

Мать. А на Трафальгарской площади пробовал?

Фредди. Не было там такси.

Дочь. Ты скажи, пробовал?

Фредди. Я даже на Чаринг-Кросском вокзале был. Хотите загнать меня в Хаммерсмит?

Дочь. И вовсе ты не пробовал.

Мать. Какой ты беспомощный, Фредди. Иди снова и без такси не возвращайся.

Фредди. Промокну зря, вот и все.

Дочь. А о нас ты подумал? Хочешь, чтобы мы простояли всю ночь под этим ливнем почти что голые. Ну и эгоист же ты…

Фредди. Ладно, ладно. Иду. (Раскрывает зонтик и бросается в направлении Стрэнда, но налетает на цветочницу, которая спешит спрятаться под портиком, и выбивает у нее из рук корзину. Столкновение сопровождается ослепительной вспышкой молнии и немедленно вслед за нею — оглушительным раскатом грома.)

Цветочница. Эй, Фредди! Смотри, куда идешь!

Фредди. Простите. (Убегает.)

Цветочница (поднимает рассыпанные цветы и снова кладет их в корзину). Ну и манеры! Два букета мне раздавил. (Она садится на цоколь колонны, по правую руку от дамы, и перебирает цветы. Это малопривлекательная особа. Ей лет восемнадцать-двадцать, не больше. На голове у нее маленькая черная соломенная шляпка, собравшая на себя значительное количество лондонской пыли и копоти и явно почти не знакомая со щеткой. Волосы девушке тоже не мешало бы помыть: их мышиный цвет едва ли может быть естественным. На ней дешевое черное пальтецо, еле достающее до колен и слегка приталенное, коричневая юбка и грубый передник. Ботинки в плачевном виде. Она, несомненно, следит за собой настолько, насколько позволяют ее средства, но по сравнению с дамами выглядит очень грязной. Черты лица у нее не хуже, но их состояние оставляет желать лучшего; кроме того, ей требуются услуги дантиста.)

Мать. Откуда ты знаешь, что моего сына зовут Фредди, милочка?

Цветочница. Так он ваш сынок? Хорошо вы его воспитали: загубил товар у бедной девушки и удрал не заплативши. Вы, что ль, платить будете?

Дочь. И не вздумай, мама. Ишь, хитрая!

Мать. Тихо, Клара. У тебя есть мелочь?

Дочь. Нет. Мельче шестипенсовика — ничего.

Цветочница (с надеждой). Я вам сдачи дам, добрая леди.

Мать (Кларе). Дай его мне. (Клара неохотно подчиняется.) Ну вот! (Цветочнице.) На тебе за цветы.

Цветочница. Благодарю покорно.

Дочь. Пусть сдачу отдаст. Букетики-то по пенни штука.

Мать. Придержи язык, Клара. (Цветочнице.) Оставь сдачу себе.

Цветочница. Благодарствуйте.

Мать. А теперь скажи, откуда ты знаешь имя моего сына.

Цветочница. Да не знаю я.

Мать. Я слышала. Не обманывай.

Цветочница (возмущенно). Никто вас не обманывает. Незнакомый — он и есть Фредди или Чарли, так любой сказал бы, ежели он воспитан.

Дочь. Шесть пенсов на ветер! Право, мама, нельзя так швыряться деньгами. (Рассерженно удаляется за колонну.)

Под крышу вбегает добродушного вида Джентльмен средних лет с военной выправкой, закрывает и отряхивает зонтик. Как и у Фредди, брюки у него внизу промокли насквозь. Он одет по-вечернему, в легком плаще поверх костюма. Ему достается место, освободившееся после ухода дочери.

Джентльмен. Ф-фу!

Мать (джентльмену). Простите, сэр, дождь еще не кончается?

Джентльмен. Нет, к сожалению. Минуту-другую назад еще сильней припустил. (Подходит к цоколю, на котором сидит цветочница, ставит на него ногу и нагибается, чтобы подвернуть штанину.)

Мать. О Господи! (Грустно отступает вслед за дочерью.)

Цветочница (решив воспользоваться соседством джентльмена, чтобы завятать с ним дружеские отношения). Раз сильней стал, значит, скоро кончится. Выше голову, капитан; купите цветок у бедной девушки.

Джентльмен. Не могу. У меня нет мелочи.

Цветочница. Я сдачи дам, капитан.

Джентльмен. С соверена? Меньше у меня нет.

Цветочница. Да ладно вам. Купите цветочек! Полкроны разменяю. Вот этот, за два пенса.

Джентльмен. Оставьте меня в покое, девушка. (Роется в карманах.) У меня действительно нет мелочи… постойте-ка, вот три полупенсовика, держите. (Отходит к другой колонне.)

Цветочница (она разочарована, но три полупенсовика все же лучше, чем ничего). Спасибо, сэр.

Посторонний (цветочнице). Поосторожней: дай ему цветок за его деньги. Видишь, вон тот — он все твои слова записывает. (Все оборачиваются к человеку, делающему пометки в блокноте.)

Цветочница (подскакивает в ужасе). Я ж ничего плохого не сделала. Я имею право цветы продавать, если прохожим не мешаю. (Истерически.) Я честная девушка! Помогите, я только предложила этому джентльмену купить цветочек, вот и все!

Общее волнение; в целом присутствующие сочувствуют цветочнице, но осуждают ее за излишнюю эмоциональность. Старшие, более уравновешенные наблюдатели похлопывают ее по плечу, приговаривая: «Да чего ты вопишь? Кто тебя трогает? Все нормально. Какой смысл шуметь? Держи себя в руках. Успокойся», — и т. д. Менее терпеливые предлагают ей заткнуться или грубо спрашивают, что это ей приспичило. Те, что стояли подальше и не знают, в чем дело, подходят поближе, увеличивая общую сумятицу своими вопросами и ответами: «По какому поводу шум? Что она натворила? Где он? Сейчас ее арестуют. Кто — вон тот? Ну да, он самый. Деньги у человека вымогала», и т. д.

Цветочница (в панике проталкивается сквозь толпу к джентльмену и отчаянно голосит). Сэр, он меня в тюрьму заберет! А мне это нельзя! Скажут — к джентльмену приставала, и куда мне потом — на улицу? Мне мое честное имя еще дорого! Мне…

Человек с блокнотом (подходит к ней слева, если смотреть из зала; толпа устремляется за ним). Эй! Хватит! Хватит! Кто тебя трогает, чудачка? Кто я, по-твоему?

Посторонний. Все нормально, он джентльмен: по башмакам видать. (Объясняет человеку с блокнотом.) Она решила, что вы накатчик, сэр.

Человек с блокнотом (с живым интересом). Кто такой накатчик?

Посторонний (затрудняясь дать определение). Накатчик — он и есть накатчик. А как еще скажешь? Шпик вроде.

Цветочница (по-прежнему истерически). Христом-богом клянусь, я ничего не делала…

Человек с блокнотом (властно, но беззлобно). Да помолчи ты. Помолчи. Я что, похож на полицейского?

Цветочница (все еще в сомнениях). А чего тогда записывали? Может, вы там все переврали? Покажите, чего там написано. (Человек раскрывает блокнот и держит его прямо у нее перед носом, не давая любопытным, пытающимся заглянуть туда через его плечи, спихнуть себя с места.) Что такое? Не пойму. Как это читать-то?

Человек с блокнотом. Очень просто. (Читает, в точности копируя ее произношение.) «Выше голову, капитан; купите цветок у бедной девушки».

Цветочница (в полном расстройстве). Это потому, что я его капитаном назвала! А чего тут такого? (Джентльмену.) Сэр, пожалуйста, не дайте ему забрать меня в тюрьму. Вы…

Джентльмен. В тюрьму? Какая еще тюрьма! (Человеку с блокнотом.) Если вы сыщик, сэр, не надо защищать меня, пока я сам об этом не попрошу. Девушка не сделала ничего дурного, это всякому видно.

Толпа (выражая общее возмущение полицейскими, которые повсюду суют свой нос). Ясное дело. А вам-то что? Нечего лезть, куда не просят. Он небось в начальники метит. Записывает тут! Что она ему сделала? Ну, сказала два слова. Уж и от дождя не спрячешься! — и т. д., и т. п. (Самые сердобольные провожают ее обратно к цоколю, она усаживается на него и пытается прийти в себя.)

Посторонний. Да он не шпик. Просто нос сует куда не надо. Говорю же, гляньте на его башмаки!

Человек с блокнотом (оборачиваясь к нему, добродушно). Как поживает ваша родня в Селси?

Посторонний (подозрительно). А почем вы знаете, что я из Селси?

Человек с блокнотом. Неважно. Я ведь прав. (Цветочнице.) А тебя зачем понесло на восток? Жила бы в своем Лиссон-Гроув.

Цветочница (испуганно). А чего, нельзя, что ли? Жилье там хлев хлевом, а четыре с полтиной в неделю им плати. (Ударяясь в слезы.) У-у-у-у!

Человек с блокнотом. Да живи где хочешь, только не вопи.

Джентльмен (цветочнице). Ну, ну! Не тронет он вас; вы имеете право жить, где хотите.

Шутник (вклиниваясь между джентльменом и человеком с блокнотом). Хоть на Парк-лейн. Готов обсудить с тобой жилищный вопрос.

Цветочница (погрузившись в глубокое уныние над своей корзиной, говорит безнадежным тоном сама с собой). Я честная девушка.

Шутник (больше не обращая на нее внимания). Ну, а я откуда — можете сказать?

Человек с блокнотом (быстро). Из Хокстона.

Раздаются смешки. Общий интерес к трюкам человека с блокнотом возрастает.

Шутник (изумленно). Ничего себе! Во дает! Все знает.

Цветочница (все еще лелея свою обиду). Пусть не цепляются. Кто им право давал?

Посторонний (ей). Никто не давал. Ты его не бойся. (Человеку с блокнотом.) Вот что: какое вы имеете право знать всякие вещи о людях, которые вам этого, между прочим, не позволяли?

Цветочница. Пусть болтают что хочут. Я их знать не желаю.

Посторонний. Мы вам что, грязь под ногами, да? С джентльменом небось вольничать боитесь!

Шутник. Во-во. Скажите ему, где он бывал, ежели вы такой догадливый.

Человек с блокнотом. В Челтнеме, Харроу, Кембридже и Индии.

Джентльмен. Совершенно верно.

Общий смех. Реакция в пользу человека с блокнотом. Восклицания: «Все знает! Прямо так ему и сказал! Слыхали, как он его определил, а?» — и т. д.

Джентльмен. Позвольте спросить, сэр, вы не из цирка?

Человек с блокнотом. Да нет. Может, когда-нибудь и наймусь.

Дождь кончился. Толпа постепенно начинает рассеиваться.

Цветочница (огорченная переменой общественного мнения). Так джентльмены не поступают, вот что. Оскорблять честную девушку!

Дочь (потеряв терпение, проталкивается вперед и оттесняет джентльмена, который вежливо уступает ей, становясь по другую сторону колонны). Куда Фредди пропал? Не хватало еще заработать пневмонию на этом сквозняке!

Человек с блокнотом (себе под нос, подметив, как она произнесла слово «пневмония», и занеся в блокнот очередную пометку). Эрлскорт.

Дочь (свирепо). Придержите язык, господин хороший.

Человек с блокнотом. Я что, вслух сказал? Простите. Я не хотел. А матушка ваша, конечно, из Эпсома.

Мать (шагнув вперед и став между дочерью и человеком с блокнотом). Вот чудеса! Я выросла в Ларджледи-Парк, под Эпсомом.

Человек с блокнотом (в буйном восторге). Ха-ха! Ну и названьице, черт побери! Извините. (Дочери.) Так вам нужно такси?

Дочь. Не приставайте ко мне.

Мать. Прошу тебя, Клара! (В ответ дочь сердито пожимает плечами и надменно отходит в сторону.) Если бы вы нашли нам такси, сэр, мы были бы очень благодарны. (Человек с блокнотом извлекает из кармана свисток.) Спасибо вам большое! (Присоединяется к дочери.)

Человек с блокнотом пронзительно свистит.

Шутник. Ага! Говорил я вам, он легавый в штатском.

Посторонний. Это не полицейский свисток, а спортивный.

Цветочница (упорно не желая успокаиваться). Чего он на меня напраслину возводит! Раз я не леди, так клепать можно?

Человек с блокнотом. Может, вы не заметили, но дождь-то уже давно кончился.

Посторонний. Верно. Что ж вы молчали? Слушаем тут вашу чепуху! (Уходит в сторону Стрэнда.)

Шутник. Я знаю, откуда вы сбежали. С Бедлама. Чешите-ка обратно.

Человек с блокнотом (с готовностью поправляет). Из Бедлама.

Шутник (саркастически). Спасибочки, дяденька. Ха-ха! Всего хорошего. (С издевательской вежливостью дотрагивается до шляпы и удаляется.)

Цветочница. Пугают тут людей! Самих бы так!

Мать. Ну вот, Клара. Можно идти на автобус. Пойдем. (Подбирает юбки, чтобы не замочить подол, и спешит в направлении Стрэнда.)

Дочь. Но ведь такси… (Ее мать уже не слышит.) Ох, Боже мой! (Сердито идет следом.)

Все остальные тоже разошлись; остались лишь человек с блокнотом, джентльмен и цветочница, которая сидит, поправляя цветы в корзине и недовольно бормоча себе под нос.

Цветочница. Бедная я, бедная. И так жизнь собачья, да еще пристают всякие.

Джентльмен (возвращаясь на свое прежнее место по левую руку от человека с блокнотом). Позвольте спросить, как вам это удается?

Человек с блокнотом. Ничего сложного — просто фонетика. Произношение. Это моя профессия и хобби тоже. Мне повезло, что они совпали! Вы можете узнать по выговору ирландца или йоркширца. А я могу определить, откуда человек, с точностью до шести миль. А в Лондоне — до двух. Иногда и улицу назову.

Цветочница. Постыдились бы, трус несчастный!

Джентльмен. Неужели этим и заработать можно?

Человек с блокнотом. О да. И неплохо. Нынче век выскочек. Люди начинают с восьмидесяти фунтов в год где-нибудь в Кентиш-тауне, а кончают на Парк-лейн с доходом в сто тысяч. Они хотят забыть свое прошлое, но выдают себя, едва открыв рот. А я могу научить их…

Цветочница. Чего он сует нос в чужие дела и не может оставить бедную девушку в…

Человек с блокнотом (взрывается). Слушай, ты прекрати здесь бубнить или ищи крышу над головой в другом месте.

Цветочница (неуверенно огрызается). Сами ищите, а я тоже право имею!

Человек с блокнотом. Женщина, которая издает такие мерзкие, отвратительные звуки, вообще не имеет права жить на свете. Ты же человек, у тебя есть душа и божественный дар членораздельной речи: твой родной язык — это язык Шекспира, Мильтона и Библии, а ты тут гундосишь, как больной голубь!

Цветочница (явно глубоко потрясенная, исподлобья глядя на него со смесью вызова и изумления). А-а-а-а-у-у-у!

Человек с блокнотом (выхватывая блокнот). Боже! Ну и звуки! (Пишет; затем отстраняет от себя блокнот и читает, в точности воспроизводя услышанное.) А-а-а-а-у-у-у!

Цветочница (польщенная представлением, смеясь помимо воли). Да отстаньте вы от меня!

Человек с блокнотом. Видите это убожество с ее уличным английским: она всю жизнь не вылезет из канавы. Так вот, сэр, через три месяца на великосветском приеме она у меня сошла бы за герцогиню. Мало того — она даже могла бы устроиться в горничные или в хороший магазин продавщицей, а для этого нужен язык получше.

Цветочница. Чего-чего?

Человек с блокнотом. Да-да, жалкая гнилая кочерыжка, бельмо на глазу у порядочных людей, живое оскорбление нашему языку — я мог бы выдать тебя за царицу Савскую. (Джентльмену.) Что, не верите?

Джентльмен. Нет, почему же. Я сам изучаю индийские диалекты, и…

Человек с блокнотом (жадно). Правда? Вы случайно не знакомы с полковником Пикерингом, автором книги об устном санскрите?

Джентльмен. Это я и есть. А вы кто?

Человек с блокнотом. Генри Хиггинс, автор Универсального алфавита Хиггинса.

Пикеринг (с восторгом). Я приехал из Индии, чтобы увидеться с вами!

Хиггинс. А я собирался в Индию, чтобы познакомиться с вами!

Пикеринг. Где вы живете?

Хиггинс. На Уимпол-стрит, 27-А. Приходите ко мне завтра.

Пикеринг. А я в «Карлтоне». Пойдемте перекусим вместе.

Хиггинс. Это мысль.

Цветочница (Пикерингу, когда тот проходит мимо). Купите цветочек, добрый господин. Мне за жилье платить нечем.

Пикеринг. Сожалею, но у меня нет мелочи. Простите. (Уходит.)

Хиггинс (потрясенный криводушием цветочницы). Лгунья. Ты же говорила, что можешь разменять полкроны!

Цветочница (поднимается, в негодовании). А вас кто за язык тянет? (Швыряет корзину ему под ноги.) Вот, забирайте всю корзину за шесть пенсов.

Часы бьют вторую четверть.

Хиггинс (услышав в этом глас Божий, упрекающий его за фарисейский недостаток чуткости по отношению к цветочнице). Ближнего надо жалеть. (Торжественно приподнимает шляпу, затем кидает в корзину горсть монет и идет догонять Пикеринга.)

Цветочница (достает из корзины полкроны). А-а-у! (Достает пару флоринов.) А-а-а-у! (Достает еще несколько монет.) А-а-а-а-у! (Достает полсоверена.) А-а-а-а-а-а-у-у!!!

Фредди (выскакивает из такси). Наконец-то поймал. Эй! (Цветочнице.) А куда делись две леди?

Цветочница. Пошли на автобус, когда дождь кончился.

Фредди. А меня бросили с этим такси! Тьфу, черт!

Цветочница (с достоинством). Спокойно, молодой человек. Я его беру. (Величественно шествует к такси. Шофер перегибается назад и держит дверцу, не давая ей сесть. Отлично понимая причину его недоверия, она показывает ему горсть монет.) Такси — это для меня не расход, Чарли. (Он ухмыляется и распахивает дверцу.) А как насчет корзины?

Таксист. Давай ее сюда. Два пенса сверху.

Лиза. Нет — я не хочу, чтоб ее видели. (Запихивает корзину поглубже назад и забирается в машину сама, продолжая разговор через окно.) Пока, Фредди!

Фредди (ошеломленно приподнимая шляпу). Пока.

Таксист. Куда?

Лиза. В Бекнегемский дворец.

Таксист. То есть как это — во дворец?

Лиза. Чего, не знаешь, где он? В Грин-парке, где король живет. Пока, Фредди. Можете тут не торчать, я уезжаю. Пока.

Фредди. До свиданья. (Уходит.)

Таксист. Эй! Чего это ты насчет Бекенгемского дворца-то? На кой тебе в Бекенгемский дворец?

Лиза. Да не нужен он мне. Я просто не хотела при нем говорить, куда мне на самом деле. Отвези-ка меня домой.

Таксист. Это куда?

Лиза. Эйнджел-Корт, Друри-лейн, рядом с керосиновой лавкой Мейклджона.

Таксист. Вот это больше похоже на правду, подружка. (Отъезжает.)

* * *

Давайте проследуем за такси до въезда на Эйнджел-Корт, узкой арки между двумя лавками — одна из них и есть керосиновая лавка Мейклджона. Когда машина останавливается, Элиза выходит и вытаскивает за собой корзину.

Лиза. Сколько?

Таксист (указывая на счетчик). Не видишь, что ли? Шиллинг.

Лиза. Шиллинг за две минуты!!

Таксист. Две или десять, нам без разницы.

Лиза. Ну, а по-моему, это нечестно.

Таксист. Ты раньше хоть раз на такси ездила?

Лиза (надменно). Столько много раз, что и со счету сбилась, молодой человек.

Таксист (со смехом). Ну, ты даешь, подружка! Оставь себе шиллинг, чтоб тебе жить богато. Удачи! (Уезжает.)

Лиза (оскорбленно). Нахал!

Взяв корзину, она бредет с ней по переулку в свое жилище; это очень маленькая комнатка с обоями, отставшими от стен в сырых местах. Разбитое стекло в окне заклеено бумагой. На стене висят вырванные из журналов картинки — портрет популярного актера и иллюстрация с модными дамскими платьями, которые явно не по карману бедной Элизе. В окне птичья клетка, но ее обитатель давно почил; ее берегут только как память.

Этим исчерпывается все, что можно назвать излишествами; прочее представляет собой тот минимум, без коего не могут обойтись даже бедняки. Это жалкая кровать с наваленным на нее тряпьем, хоть как-то способным удерживать тепло, накрытый куском ткани ящик с тазиком и кувшином на нем и маленьким зеркальцем над ним, кухонный стол и стул, выброшенные на свалку какими-нибудь мещанами среднего достатка, и американский будильник на полке над камином, которым давно не пользовались; все это освещается газовым рожком с прорезью для монеток. Арендная плата — четыре шиллинга в неделю.

Несмотря на свою хроническую усталость, Элиза слишком возбуждена, чтобы лечь спать; она садится, пересчитывает нежданно обрушившиеся на нее богатства, предается мечтам и строит планы на будущее, покуда не гаснет свет. Она наслаждается непривычным сознанием того, что может опустить в прорезь пенни, не сожалея о столь крупной трате. Впрочем, давно укоренившаяся привычка к экономии берет верх над этой внезапной тягой к расточительности: Элиза понимает, что мечтать в постели теплее и к тому же обойдется дешевле, нежели сидение за столом у нетопленого камина. Сбросив с себя шаль и юбку, она добавляет их к груде тряпок, служащих ей одеялом. Потом скидывает ботинки и, завершив таким образом свой вечерний туалет, залезает в постель.