Гадкая ночь

Бернар Миньер, 2017

Миньер – это огромный талант рассказчика и умение вселить в душу читателя страх; не хуже, чем у Стивена Кинга в его лучших романах. Daily Mail Этот роман стал во Франции бестселлером № 1, а его автор окончательно закрепил за собой репутацию живого классика французского триллера. Книги о Мартене Сервасе переведены более чем на 20 языков, а компания Netflix сняла по ним сериал. Чудовища выползают из ночи… В жизнь майора тулузской полиции Мартена Серваса вернулся его главный кошмар. И у этого кошмара есть имя. Юлиан Гиртман. Самый изощренный, самый хитроумный и самый неуловимый маньяк современности. Человек с тысячью обличий и уловок. Какое-то время Гиртман содержался в клинике строгого режима. Но решетки и смирительные рубашки оказались не способны удержать злого гения…

Кирстен и Мартен

9. Было еще темно

В понедельник утром, когда он поднялся из метро на станции «Каналь-дю-Миди», было еще темно. Пересек эспланаду и прошел мимо вахтенных в бронежилетах (после событий 13 ноября 2015 года в Париже ^[44] они сторожили подступы к зданию). Жалобщики и просители еще не выстроились в хвост, но скоро появятся и они.

Город Тулуза плодил преступность, как поджелудочная железа — гормоны. Если университет был мозгом, ратуша — сердцем, а проспекты — артериями, то комиссариат полиции играл роль печени, почек и легких… Как и эти органы, он обеспечивал равновесие организма, отфильтровывал грязные элементы, устранял токсичные субстанции и временно складировал отдельные нечистоты. Но у комиссариата — как и у любого другого органа — случались дисфункции.

Не слишком уверенный в придуманной им самим аналогии, Сервас вышел из лифта на третьем этаже и свернул в директорский коридор. Стелен позвонил накануне — узнать, готов ли майор к работе. Позвонил в воскресенье. Сервас удивился. Он чувствовал, что готов вернуться на ринг, но знал, что придется скрывать некоторые произошедшие в нем перемены и ни с кем не обсуждать увиденное в коме. Незачем окружающим знать о странных скачках настроения, когда его бросало из эйфории в печаль и обратно. Нельзя разглашать слова кардиолога: И речи быть не может! Сидите в кабинете, если не можете обойтись без полиции, но я запрещаю — слышите меня? — запрещаю вам участвовать в оперативной работе! Мы прооперировали ваше сердце два месяца назад, вы не забыли? Относитесь к нему очень нежно и бережно…

И все-таки нетерпение дивизионного комиссара слегка удивило Мартена.

Запах кофе в пустынных коридорах; редкие, рано пришедшие или до сих пор не ушедшие с работы коллеги вели себя тихо, будто заключили негласный договор не орать и не выражаться в этот ранний час. Кое-где под дверями кабинетов виднелись полоски света, из открытого где-то окна доносился шум дождя. Все было в точности как два с половиной месяца назад, и все вернулось, словно он отсутствовал один день. Все было родным и знакомым, даже мусорные ящики, прикрепленные к стенам. В действительности это были кевларовые баллистические шахты: возвращаясь с задания, полицейские были обязаны вынимать магазин из оружия внутри этих самых урн. Правда, большинство сотрудников криминальной полиции все чаще игнорировали приказ вышестоящего начальства: то из одного, то из другого кабинета доносились щелчки затвора.

Сервас повернул направо, прошел через противопожарную дверь — она оставалась открытой зимой и летом, попал в приемную с кожаными диванами и постучал в двойную дверь директора.

— Войдите.

Он толкнул створку. Дивизионный комиссар ждал его не один. У большого письменного стола сидела незнакомая блондинка; обернувшись через плечо, она бросила на него оценивающий, профессиональный взгляд. Мартен почувствовал себя экспонатом анатомического театра. Легавая. Женщина не улыбалась, не пыталась выглядеть милой. Половина ее лица оставалась в тени, другая, освещенная лампой, выражала решимость, и Сервас даже спросил себя, не переигрывает ли она. Слегка. Другая служба? Другая администрация? Таможня? Прокуратура? Новенькая? Стелен встал, блондинка последовала его примеру и поднялась, обернув узкую юбку. На ней были темно-синий костюм, белая блузка с перламутровыми пуговицами, серый шарф и черные лаковые туфли на шпильках. Черное пальто с крупными пуговицами висело на спинке соседнего стула.

— Как самочувствие? — поинтересовался комиссар. Он обогнул стол и большой сейф, где держал папки с «деликатными» делами, и продолжил дружеский допрос, упираясь взглядом в грудь Сервасу: — Готов к бою? Что сказали врачи?

— Со мной всё в порядке. В чем дело?

— Я знаю, это слегка преждевременно, и не собираюсь посылать тебя на задания немедленно, но сегодня утром ты обязательно был нужен мне здесь…

Он посмотрел на Серваса, перевел взгляд на блондинку, и в этом было нечто театральное. Говорил Стелен тихо, как будто не желал утомлять больного. Забыл, что Мартена выписали? Или ранний час предполагал сдержанность и шепот?

— Мартен, представляю тебе Кирстен Нигаард, полиция Норвегии, Крипо — подразделение по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Мадам, это майор Мартен Сервас, бригада уголовного розыска Тулузы.

Последнюю фразу он закончил по-английски. «Значит, она и есть деликатное дело? — подумал Сервас. — Что забыла в Тулузе норвежская сыщица? Какого черта ей понадобилось так далеко от дома? И родинка на подбородке уродливая…»

— Здравствуйте, — с легким акцентом сказала норвежка.

Он ответил, пожал ей руку. Она посмотрела ледяным взглядом, и Мартен снова почувствовал себя измеренным, оцененным и исчисленным. Учитывая недавние события и последовавшие за этим перемены, он спросил себя, что она в нем разглядела.

— Садись, Мартен. Если не возражаешь, беседовать будем на английском…

Стелен выглядел на редкость озабоченным. Не исключено, что выпендривался перед норвежкой (кстати, в каком она звании?) — мол, пусть не думает, что французская полиция легкомысленно относится к делу.

— Мы получили запрос от подразделения Кирстен через Международную службу технического сотрудничества и ответили на него. Далее от норвежской полиции последовала просьба о правовой помощи. Тогда же мне позвонил патрон Кирстен, и мы договорились работать в тесном контакте, общаясь по телефону и электронной почте.

Сервас кивнул: это была обычная процедура международных расследований.

— Не знаю, с чего начать… — продолжил Стелен, переводя взгляд с майора на блондинку. — Происходящее довольно… невероятно. Офицер Нигаард служит в полиции Осло, на днях ее вызвали в Берген. («Господи, до чего же смешно он говорит по-английски», — рассеянно подумал Сервас.) Это на западном побережье Норвегии, — счел нужным уточнить комиссар. — Второй по величине город страны. — Холодная гостья не кивнула в подтверждение, но и не опровергла его слова. — Там произошло убийство… Жертва — молодая женщина — работала на нефтяной платформе в Северном море.

Стелен кашлянул, словно поперхнулся, поймал взгляд Серваса, и тот мгновенно насторожился: дело касается меня, вот откуда этот вызов…

— Офицер Нигаард поехала в Берген, потому что в кармане жертвы лежал… листок с ее фамилией, — продолжил комиссар, не глядя на Кирстен. — Один из рабочих так и не вернулся на платформу из отпуска. В его каюте были найдены фотографии, сделанные телеобъективом.

Сервасу показалось, что ими управляет, дергая за веревочки, некий демиург — тень, которая, даже не будучи названной, стремительно разрастается и затягивает их в свой мрак.

— На этих снимках ты, Мартен. — Стелен подтолкнул фотографии по столу. — Их делали в течение довольно долгого периода времени, если судить по деревьям и свету. — Он выдержал паузу. — Обрати внимание на ту, где на обороте написано «Гюстав». Мы полагаем, так зовут мальчика.

ГЮСТАВ.

Слово взорвалось, как граната, из которой выдернули чеку. Возможно ли это?

— В вещах отсутствующего рабочего мы нашли фотографии, — сообщила Кирстен, мелодично-хрипловатым голосом. — Они привели нас сюда. Сначала мы прочли французские слова Hotel de police — Комиссариат полиции. Потом ваше Министерство внутренних дел сообщило, о каком именно… politistasjonen… э-э… комиссариате идет речь… И твой… присутствующий здесь шеф… опознал тебя.

Отсюда и воскресный звонок… У Серваса оборвалось сердце.

Он рассматривал фотографии почти не дыша. Человеческий мозг — гениальный компьютер: Мартен никогда не видел себя под подобным углом — даже в зеркале, — но сразу узнал.

Да, снимали с помощью телеобъектива. Утром, в полдень, вечером… На выходе из дома и из комиссариата… У машины… Рядом с книжным магазином… На тротуаре… На террасе кафе перед Капитолием… И даже в метро и на стоянке в центре города. Фотограф прятался между машинами…

Когда это началось? Сколько времени продолжалось?

Вопросы без ответов. Кто-то следовал за ним тенью, шаг в шаг, наблюдал, следил. В любое время суток.

На мгновение показалось, что ледяные пальцы коснулись его затылка. Просторный кабинет Стелена внезапно стал тесным и душным. Почему не зажигаются неоновые лампы? Как здесь темно…

Сервас поднял глаза: за окнами плескался рассвет.

Майор инстинктивно коснулся левой стороны груди, и этот жест не укрылся от Стелена.

— Всё хорошо, Мартен?

— Да. Продолжай.

Ему было трудно дышать. У преследовавшей его тени было имя. То, что он пытался забыть последние пять лет.

— В каюте и службах взяли биологический материал и сделали анализ ДНК, — сказал комиссар. Ему было явно не по себе. — Судя по всему, обитатель каюты регулярно ее убирал. Тщательно — но недостаточно. Один фрагмент «заговорил». В последнее время наука сделала огромный шаг вперед…

Стелен снова откашлялся и посмотрел в глаза Сервасу.

— Короче, Мартен… Норвежская полиция отыскала след… Юлиана Гиртмана.

10. Группа

Это что — новая галлюцинация? Он вернулся в реанимацию, снова стал пленником машины-паучихи, лежит себе и видит и слышит несуществующее?

Последний «привет» из Швейцарии Сервас получил пять лет назад: Гиртман прислал ему человеческое сердце, и майор решил, что оно принадлежало Марианне. Пять лет… С тех пор ничего. Ни слова, ни звука. Ни намека на след. Бывший прокурор Женевы, предполагаемый убийца сорока женщин разных национальностей, исчез с экранов радаров полицейских служб всего мира.

Улетел. Испарился.

И вот появляется норвежская цаца и утверждает, что они случайно вышли на его след. Случайно? Они серьезно?! Сервас с растущей тревогой слушал рассказ Стелена об убийстве в Мариакирхен. Почерк похож на гиртмановский. Профиль жертвы уж точно. Дополнительную сложность создает то обстоятельство, что за исключением следов, найденных на ферме в Польше, ни одну жертву швейцарца не нашли. Почему же сегодня преступник так наследил? Если Сервас правильно понял, жертва работала на одной платформе с Гиртманом. Возможно, она что-то о нем узнала и он заставил ее замолчать, а потом сделал ноги. Или давно домогался несчастной и наконец перешел к действиям… Нет. Что-то не складывается… А бумажка с именем и фамилией каким боком относится к делу?

— Это на него не похоже, — сказал Мартен — и перехватил острый взгляд норвежской коллеги.

— Почему ты так решил?

— Гиртман всегда работает аккуратно.

Она кивнула, соглашаясь.

— Я, конечно, не так хорошо его знаю… — она сделала неопределенный жест рукой, устанавливая порядок подчиненности, — но домашнее задание выполнила — досье Гиртмана изучила. Однако…

Сервас терпеливо ждал продолжения.

–…приняв во внимание экспозицию места преступления, следы ног на снегу и железную трубу как предполагаемое орудие убийства, я спросила себя: а не идет ли речь о ловушке…

— Объясните…

— Представим, Гиртман узнал, что разоблачен, или она надумала его шантажировать, и они — тем или иным способом — договорились встретиться в церкви…

Полицейские помолчали.

— Он убивает ее и скрывается, — закончила Кирстен, не сводя глаз с Серваса.

— Не сходится, — Мартен покачал головой. — Если б Гиртман решил, что ему пора скрыться, не стал бы заводиться с убийством.

— Возможно, он захотел наказать ее. Или «попользоваться». Или то и другое вместе взятое.

— А фотографии? И что за фортель с бумажкой в кармане жертвы? На ней была написана ваша фамилия, верно?

Она молча кивнула и положила ладонь ему на запястье. Жест поразил его своей интимностью. У нее красивые пальцы, холеные, длинные. Маникюр безупречный, ногти покрыты розовым перламутровым лаком.

Сервас поежился.

— Верно, и мне непонятно, какой в этом смысл. Но, если я все правильно поняла, у вас двоих долгая общая история, так? Наверное, он хотел, чтобы снимки нашли, решил… — она пыталась подобрать слово, — …передать тебе дружеский привет.

* * *

— Кто этот мальчик? — спросил майор, кивнув на фотографию Гюстава. — Есть предположения?

— Ни одного. Наверное, его сын.

Сервас поднял глаза.

— Сын?

— Почему вы так удивлены?

— У Гиртмана нет детей…

— Возможно, появились — после бегства. Если снимок свежий, ребенку четыре-пять лет, а Гиртмана никто не видел шесть, я не ошибаюсь?

У Мартена мгновенно пересохло в горле. Шесть лет… Совпадает по времени с похищением Марианны…

— Гиртман мог сделать ребенка какой-нибудь женщине, — продолжила Кирстен. — На платформу он нанялся два года назад, а чем занимался до того, нам неизвестно. Но у тех, кто работает на платформе, частые отпуска.

Она понимает, — подумал Сервас и услышал, как Кирстен попросила, не отнимая пальцев от его запястья:

— Объяснись, иначе мы не сможем работать вместе. Не скрывай ничего.

И он решился.

— Впервые мы с Гиртманом встретились в заведении для душевнобольных, в сердце Пиренеев, — начал он по-английски.

— Пи-ре-не-ев?

Сервас махнул рукой в сторону окна.

— Mountains… close… ^[45]

Она кивнула. Ясно.

— Это было странное место. Там содержались не обычные душевнобольные, а безумные преступники. Гиртман содержался в специальном отсеке, с самыми опасными пациентами… Его ДНК нашли на месте преступления, совершенного в нескольких километрах от заведения. Потому я и поехал, чтобы поговорить с ним.

— Его выпускали на прогулку, разрешали встречаться с посетителями?

— Нет. Меры безопасности были беспрецедентными.

— Но как же тогда? How?

— Это длинная история, — пробормотал Сервас, вспоминая страшное, апокалиптичное расследование 2008–2009-го, когда он едва не лишился жизни, одну лошадь обезглавили, а располагавшийся на высоте двух тысяч метров завод был похоронен под снегом на глубине семидесяти метров под скалой.

Мартену казалось, что пальцы женщины вот-вот прожгут ему кожу. Она почувствовала, что ему неловко, и убрала руку.

— Когда я вошел в камеру — там были не палаты, а самые настоящие тюремные камеры, — он слушал музыку. Своего любимого композитора… И моего тоже… Мы любим одну и ту же музыку. Same music. Одного и того же композитора: Малера. Густава Малера. Гюстава.

— Понимаю… В его каюте на платформе мы обнаружили диск… — Она нашла в смартфоне нужную фотографию и повернула экран к Сервасу. — Густав Малер.

Майор указал на озеро, высокие горы, иглу колокольни на заднем плане.

— Деревню и озеро идентифицировали?

Кирстен кивнула.

— Это не составило труда: Халльштатт ^[46], одна из красивейших австрийских деревень. Потрясающее место. Включено в список Всемирного наследия человечества. Австрийские федеральные службы и полиция начали собственное расследование, но мы пока не знаем, живет мальчик в деревне постоянно или приезжал с родителями на курорт. Там всегда полно туристов.

Сервас попробовал вообразить Гиртмана, гуляющего за руку с пятилетним сыном.

Стелен посмотрел на часы.

— Пора на оперативку…

Майор бросил на него удивленный взгляд.

— Я позволил себе собрать твою группу, Мартен. Ты готов?

Он кивнул — и соврал, чувствуя, что Кирстен смотрит ему в спину.

* * *

Десять утра. Присутствовали: Стелен, Венсан Эсперандье, Самира Чэн, Пюжоль и еще три члена группы № 1 плюс Мальваль, руководитель поддирекции по уголовным делам ^[47], Эсканд, один из пяти следователей поддирекции по экономическим и финансовым преступлениям, занимающейся киберпреступностью, и Роксана Варен, представитель бригады по делам несовершеннолетних Полиции общественной безопасности.

Кирстен незаметно наблюдала за собравшимися. Тем же занимался и сидевший слева Сервас. Вид у майора был рассеянный. Он успел коротко изложить коллеге историю своего общения с Гиртманом «на удаленном доступе»: убийца сбежал из психиатрической больницы в Пиренеях; похитил знакомую Серваса (Кирстен догадалась, что это слово — эвфемизм и речь идет не о дружбе, а о чем-то более серьезном); оба исчезли в неизвестном направлении, и единственным приветом от Гиртмана стала присланная пять лет назад из Польши коробка с человеческим сердцем. Сначала Мартен решил, что это сердце Марианны, но позже анализ ДНК опроверг трагическое заблуждение.

Эту невероятную историю французский сыщик рассказал с непонятной отстраненностью, словно говорил о постороннем человеке и все ужасы случились не с ним. Было в таком отношении нечто, чего Кирстен не понимала и пока не могла себе объяснить.

— Представляю вам Кирстен Нигаард из полиции Осло, — сказал он и зачем-то добавил: — Это в Норвегии.

Прозвучало глупо.

Она наблюдала за каждым, пока майор коротко докладывал сотрудникам то, что ей уже было известно. Они слушали очень внимательно. И вглядывались. В него.

Атмосфера совершенно переменилась, как только Мартен сообщил, что след Юлиана Гиртмана обнаружился в Норвегии. Полицейские переглянулись, воздух как будто сгустился.

— Прошу, Кирстен.

Она с полсекунды молчала, слушая дождь, как биение пульса, потом заговорила, повысив голос:

— Мы связались с Евроюстом ^[48]. Разворачивается международная операция в пяти странах — Норвегии, Франции, Польше, Швейцарии и Австрии.

Она сделала паузу и увидела, что все на нее смотрят. Кирстен знала, о чем сейчас думают эти люди. Норвегия — не та ли это скандинавская страна, где тюрьмы напоминают северную версию «Клабмед» ^[49], а легавые никогда не задают задержанным неприятных вопросов? Присутствующие на оперативке сотрудники, конечно же, не знают, что ее родину много лет критиковали за манеру сажать задержанных в камеру в комиссариатах, а в тюрьмах изолировать каждого второго преступника в одиночке. Они понятия не имеют, что норвежский музыкант и видный деятель неоязыческого и неонацистского движений Кристиан Викернес, совершивший в 1993-м умышленное убийство гитариста Эйстейна Ошета и отсидевший пятнадцать лет (из присужденного по совокупности двадцати одного года за поджог трех церквей) ^[50], а потом задержанный во Франции, куда переселился с семьей, расхваливал образцовое отношение французских полицейских по сравнению с «поведением банды ублюдков, называемой норвежской полицией».

Кирстен, будь ее воля, с превеликим удовольствием затолкала бы электрогитару этого фашизоидного гаденыша в одно из не предназначенных для этого мест. Кроме того, она была наслышана о методах работы, популярных во французских полицейских комиссариатах.

Она нажала на кнопку пульта и включила стоявший у дальней стены телевизор. Головы повернулись к экрану, на котором через несколько секунд появилось изображение. Металлические стойки, мостик, стальной решетчатый настил пола, бушующее море — материал с видеокамер, установленных на нефтяной платформе.

В конце мостика появился силуэт, приблизился к камере, и Кирстен нажала на «паузу». Сервас не мог отвести взгляд от «призрака». Никаких сомнений, это он. Волосы чуть длиннее, развеваются на морском ветру, но в остальном точно такой, каким он его помнил.

— Гиртман проработал на платформе два года. Адрес в анкете, заполненной при найме, естественно, липовый, как и биография. Документы, найденные при обыске каюты, мало что нам дали. По судебному ордеру мы получили доступ к банковскому счету, на который перечислялась зарплата Гиртмана, и сумели частично восстановить его перемещения по миру: он переводил деньги на другие счета в налоговых оазисах. Норвежская полиция подозревает Гиртмана не только в убийстве этой женщины, но и в причастности к исчезновению многих других в окрестностях Осло. Это одна из причин моего присутствия здесь.

О другой Кирстен решила до поры умолчать.

— Этот человек наверняка давно покинул Норвегию. В декабре две тысячи восьмого он сбежал из… — она сверилась со своими записями, — …института Варнье. В июне десятого снова побывал у вас, а в одиннадцатом был замечен в Польше. Именно там, в отдельно стоящем доме в Беловежской пуще, были обнаружены останки многих его жертв. Только молодых женщин. Это случилось пять лет назад. Следующие пять лет для нас — черная дыра. Теперь мы выяснили, где он провел два последних года: на платформе в Северном море. Не надо иллюзий: такой, как Юлиан Гиртман, может исчезнуть надолго — если не навсегда, — и мы его не найдем. — Кирстен бросила взгляд на Серваса, но тот был погружен в собственные мысли и не сводил глаз с экрана, где, как чайка в полете, застыло изображение его врага. — Подобный тип не мог не убивать целых пять лет. Это немыслимо. Наше расследование имеет целью восстановить его преступный маршрут, используя недавно полученные сведения. Будем исходить из принципа, что все это время Гиртман оставался в Европе, хотя гарантий нет, учитывая часы налета и заработанные мили. К слову сказать, нынешняя профессия идеальна для подобного человека: отпускных дней больше, чем рабочих, хорошие деньги и неограниченная зона действий, судя по пунктам в электронных билетах. Мы разошлем его фотографию во все концы континента; возможно, сработает. Нам известен его модус операнди и профиль предыдущих жертв. Молодые женщины жили в приграничных с Швейцарией районах: Доломиты, Бавария, Австрийские Альпы, Польша… Живя на нелегальном положении, он мог совершать преступления в любом месте. Предыдущие попытки отыскать его след ничего не дали. Бесполезно говорить, что шансы преуспеть ничтожно малы…

Сделав паузу, Кирстен посмотрела на Серваса — тот с грехом пополам переводил для тех, кто не владел английским, — и протянула фотографию Гюстава соседке справа.

— Передайте по рядам, — велел майор.

— Второй пункт расследования касается этого ребенка. Снимок найден в вещах Гиртмана. Мы не знаем, кто он. Где он сейчас. Жив или нет… Ничего не знаем.

— Гиртман никогда не покушался на детей, — вмешалась уродливая молодая женщина по имени Самира, безупречно говорившая по-английски. — Он не педофил. Его жертвы — взрослые женщины, молодые и привлекательные, как вы сами только что подчеркнули.

Самира сидела, положив ноги в сапожках из псевдозмеиной кожи на край стола, и раскачивалась на задних ножках стула. На груди, под кожаной курткой, висел на цепочке маленький череп.

— Верно. Мы полагаем, что мальчик может быть его сыном. Или ребенком одной из его жертв…

— Что еще о нем известно? — поинтересовался лысый здоровяк, не переставая что-то черкать в блокноте. Наверняка портрет докладчицы.

— Ничего, кроме имени. Даже национальность не можем предположить. Знаем только, где сделана фотография. В Халльштатте, в Австрии. Их федеральная полиция задействована. Однако… Этот курорт очень популярен, там всегда много туристов, так что ребенок мог случайно попасть в объектив.

— Гиртман — турист?! — Тон Самиры был откровенно скептическим.

— Почему нет? — подал реплику Венсан. — В толпе легко затеряться. Как там говорил Честертон? Где умный человек прячет лист? ^[51]

— В чем наша роль? — спросил плешивый верзила. — Я вас впервые вижу, у меня полно своих дел… Зачем терять время на ерунду?

Кирстен не поняла смысла произнесенной по-французски фразы, но по тону и смущенным лицам полицейских поняла, что реплика прозвучала неприятная и даже обидная — возможно, для нее самой или для всей норвежской полиции в целом.

— Мы допросили его соседа по каюте и коллег по платформе, — сообщила она. — Выяснили, что держался Гиртман особняком, не распространялся о том, как распоряжается свободным временем на берегу. На борту, если не дежурил, читал и слушал музыку. Классическую.

Взгляд в сторону Серваса.

— Самое важное — снимки вашего начальника. Они доказывают, что Гиртман провел в Тулузе много времени и… по непонятной причине возвращается… к вам, Мартен. Проверка банковского счета и аудит расходов подтверждают: в течение двух последних лет этот человек неоднократно приезжал в ваш город.

Еще один взгляд на майора.

— Не исключено, что швейцарец собирается вернуться сюда и сейчас. Повторюсь: нам известен профиль жертв, мы знаем, как он действует, и стараемся выявить все исчезновения женщин в регионе за несколько последних месяцев.

— Эта работа была сделана и ничего не дала, — сообщила Самира.

Многие кивком подтвердили ее правоту.

— Давным-давно, — не согласился с подчиненной Сервас. — А потом у нас было много других дел…

Кирстен заметила, как переглянулись Венсан с Самирой, и угадала их мысль: слишком легко, слишком просто.

— Вы проделали впечатляющую работу, — сказала она, — пусть даже эта работа не дала результатов. Я собираюсь задержаться в Тулузе на некоторое время — комиссар Стелен и майор Сервас дали согласие на сотрудничество. Понимаю, у вас много других дел, и Гиртман — не приоритет, но подумайте вот о чем: если он здесь, может, стоит уделить ему немного времени?

«Если он здесь…» Ловко, подумал Сервас, очень ловко. Он понял, что та же мысль укротила его подчиненных: они купились на блеф норвежки. Призрак швейцарца все равно не даст им покоя.

Именно этого и добивалась скандинавская гостья.

11. Вечер

На венской Карлплац, в австрийской снежной ночи, выделялся неоклассический фасад Музикферайна — Общества друзей музыки в Вене, дома Венского филармонического оркестра. Залитые светом дорические колонны, высокие сводчатые окна и треугольный фронтон делали Венскую филармонию похожей на храм. Она и была храмом музыки, одним из лучших по акустике в мире. Меломаны переживали здесь уникальный звуковой опыт — если верить мнению специалистов. Многим венским критикам случалось досадовать на программную политику, приторность моцартовских концертов и набивших оскомину бетховенских. Они называли это глянцем для туристов с ленивым слухом.

Однако этим вечером в позолоте Музикферайна Венский филармонический оркестр под управлением Бернхарда Цехетмайера играл «Песни об умерших детях» ^[52] Густава Малера. В свои восемьдесят три года Император не утратил ни юношеского пыла, ни высочайшей требовательности. Он нередко безжалостно отчитывал на репетиции музыканта, чья игра казалась ему «дилетантской» (худший недостаток, по мнению маэстро). Легенда гласит, что однажды он покинул возвышение, подошел к второй скрипке, болтавшему с соседом, и закатил ему такую оплеуху, что бедолага свалился со стула. «Слышал, как верно она звучала?» — спросил он и вернулся к пюпитру.

Конечно, это не более чем изящный анекдот, но о самом «малерском» (после Бернстайна) руководителе Венского филармонического оркестра рассказывали много разных историй. Учитывая камерный характер песен, концерт давали не в Золотом зале, а Брамсовском, меньшем по размеру. Так решил Император, несмотря на протесты администрации (шестьсот посадочных мест хуже тысячи семисот!). Но Цехетмайер последовал примеру композитора: в 1905 году, сочиняя это произведение, Малер репетировал в Брамсовском зале. Император доверил вокальные партии тенору и двум баритонам, хотя современная традиция тяготела к женским голосам.

Последние такты коды отзвучали под потолком зала, элегические и умиротворенные на фоне неистовой ярости первой части. Неясный голос рожка слился с угасающим тремоло томных виолончелей. Несколько бесконечно долгих секунд зал молчал, потом взорвался аплодисментами. Слушатели в едином порыве поднялись, чтобы приветствовать дирижера и его музыкантов. Цехетмайер благосклонно принимал крики «браво!» — он всю жизнь был очень тщеславен — и кланялся так низко, как позволяли больная спина и гордыня. Заметив знакомое лицо в зале, подал незаметный знак и ушел в свою гримуборную.

Через две минуты в дверь постучали.

— Входи!

Посетитель был ровесником маэстро — ему исполнилось восемьдесят два, голову украшала грива седых волос, кустистые брови смешно подергивались. Рядом с высоким тощим дирижером он выглядел корпулентным коротышкой. Этому человеку никогда не пришло бы в голову дать руководителю Венского филармонического оркестра нелепое прозвище Император. В этой комнате сейчас и впрямь присутствовал Император — Йозеф Визер, построивший одну из самых могущественных промышленных империй Австрии в области нефтехимии и производства целлюлозы и бумаги. Поспособствовали ему в этом щедрые австрийские леса и архивыгодная женитьба: он получил от жены капитал и нужные выходы на капитанов узкого круга сильных мира сего. Два следующих брака оказались не менее удачными; теперь он собирался жениться в четвертый раз — на журналистке из экономического пула на сорок лет моложе себя.

— Что происходит? — с порога спросил гость.

— Есть новости, — ответил дирижер, надевая на майку белую крахмальную рубашку.

— Новости?

Цехетмайер ответил горящим взглядом в стиле киногероя немецкого экспрессионизма.

— Обнаружили его след.

— Что?! — Голос миллиардера сорвался. — Где?

— В Норвегии. На нефтяной платформе. Информация надежная, от моего человека.

Визер не реагировал, и Цехетмайер продолжил:

— Похоже, негодяй там работал. Он убил женщину в бергенской церкви — и растворился.

— Ему удалось исчезнуть?

— Да.

— Дьявол!

— Зато теперь достать его будет легче, чем в тюрьме, — утешил дирижер.

— Не будь так уверен.

— Есть кое-что еще…

— Да?

— Ребенок.

— Что значит ребенок? — изумился Визер.

— В его вещах нашли снимок пятилетнего малыша. Угадай, как его зовут…

Миллиардер покачал головой.

— Гюстав.

У промышленника округлились глаза. Им владели противоречивые эмоции — озадаченность, надежда, недоумение.

— Думаешь, это может быть…

— Его сын? Очень вероятно. — Взгляд дирижера утонул в зеркале, отразившем строгое печальное лицо. Цехетмайер повернулся к собеседнику, посмотрел на него маленькими злыми глазками и спросил: — Это открывает перспективы, разве не так?

— Что еще нам известно о мальчике?

— Пока немного. — Император колебался. — Но он должен очень дорожить ребенком, раз держит при себе фотографию. — Протянул промышленнику снимок Гюстава на фоне гор, озера и колокольни Халльштатт.

Мужчины переглянулись. Они «нашли друг друга» — по воле Провидения или Случая — после очередного триумфа Цехетмайера на концерте вокального цикла «Песни об умерших детях». Йозеф Визер был до глубины души потрясен его версией малеровского шедевра. Огни в зале погасли, а он сидел и плакал — настоящими слезами — впервые за очень долгое время. Плакало сердце отца, потерявшего дочь. Визер нутром чуял, что интерпретатор глубоко прочувствовал произведение, помня, что Малер тоже потерял ребенка: его старшая дочь умерла (правда, уже после первого исполнения «Песен»).

Визер попросил разрешения пройти за кулисы. Он поздравил маэстро и отважился задать вопрос:

— Что помогло вам проникнуться духом партитуры?

— Потеря ребенка, — ответил Цехетмайер.

Визер был потрясен.

— Вы… тоже?

— Дочь, — холодно подтвердил дирижер. — Самое нежное и прекрасное создание на свете. Она училась музыке в Зальцбурге.

— Как? — осмелился спросить Визер.

— Ее убил монстр…

Миллиардеру показалось, что земля ушла у него из-под ног.

— Монстр?

— Юлиан Гиртман. Прокурор Женевского суда. Он убил больше…

— Я знаю, кто такой Юлиан Гиртман, — перебил его Визер.

— Понимаю. Прочитали в газетах…

У промышленника кружилась голова.

— Нет. У меня самого… я… моя дочь была… убита этим монстром. Во всяком случае, так полагали полицейские… Тело не нашли… Но Гиртман находился поблизости, когда она исчезла.

Он говорил очень тихо и не был уверен, что собеседник услышал, но Император смотрел изумленно, потом нетерпеливым жестом отослал костюмершу.

— И что вы чувствуете? — спросил он, когда они остались одни.

Визер опустил голову, уставился в пол.

— Отчаяние, гнев, ужасную тоску, поруганную отцовскую любовь…

— Желание отомстить? Ненависть?

Визер посмотрел в глаза Цехетмайеру — в них плескались ярость и безумие.

— Я ненавижу его с того дня, как узнал, что случилось с моей дочерью, — сказал дирижер. — Пятнадцать лет назад. Я каждое утро просыпаюсь с этим чувством. Ненависть — чистая, беспримесная, неизменная. Раньше мне казалось, что со временем она утихнет, но становится только хуже. Вам не приходило в голову, что полиция никогда не найдет убийцу, если ей не помочь? Чуть-чуть…

* * *

Они подружились. Это была странная дружба, основанная не на любви, а на ненависти. Два старика в вечном трауре объединились, чтобы отомстить. Двое одержимых с общей тайной. Они не считались с расходами, как и все, кого терзает навязчивая идея. Сначала встречались на охоте, вели разговоры в венских кафе, строили гипотезы, обменивались информацией. Цехетмайер прочел и просмотрел почти все, что опубликовали и сняли о швейцарце на немецком, английском и французском языках. Книги, статьи, телепередачи, документальные фильмы… Безумие заразно, и Визер очень скоро увяз в документах, полученных от дирижера. Разговоры продолжились. Шли недели, месяцы. План постепенно структурировался. Сначала они собирались использовать только деньги и связи (в основном Визера), чтобы попробовать отыскать следы Гиртмана. Наняли частных детективов, но результаты оказались невразумительными. Визер обратился к знакомому в австрийской полиции — и ничего не добился. Тогда они решили использовать Интернет и соцсети. Собрали больше десяти миллионов евро. Эти деньги должны были стать вознаграждением любому, кто укажет надежный след. Обещали миллион за любую сто́ящую информацию. Был создан веб-сайт для общения с осведомителями. Они получили сотни нелепых сообщений, но на контакт вышли и серьезные профессионалы. Полицейские, журналисты, даже частные сыщики из разных стран.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

44

Террористические акты в Париже и пригороде произошли поздно вечером в пятницу 13 ноября 2015 года. Почти одновременно было совершено несколько атак: взрывы возле стадиона «Стад де Франс» в Сен-Дени, расстрел посетителей нескольких ресторанов, а также бойня в концертном зале «Батаклан».

45

Горы… поблизости… (англ.)

46

Халльштатт — ярмарочная община в федеральной земле Верхняя Австрия, в труднодоступной альпийской местности на Халльштаттском озере. Памятник Всемирного наследия ЮНЕСКО.

47

Уголовный розыск на территории Франции осуществляют три поддирекции, которые входят в состав Центральной дирекции судебной (уголовной) полиции: поддирекция обеспечения технической и научной информацией судебной полиции; поддирекция по уголовным делам; поддирекция по экономическим и финансовым преступлениям.

48

Агентство Европейского союза, имеющее дело с судебными органами. Евроюст состоит из прокуроров, судей или сотрудников полиции, наделенных аналогичными полномочиями от каждого государства, входящего в ЕС. Его задача заключается в повышении эффективности национальных властей в расследованиях и судебных разбирательствах в отношении трансграничной и организованной преступности.

49

«Клабмед» (ClubMed, сокращение от Club Méditerranée) — международный туроператор, владелец и управляющий французской сетью курортов в разных странах.

50

Речь идет о резонансном преступлении в среде норвежского тяжелого рока (вернее, блэк-металла), проникнутого духом антихристианства и сатанизма. Кристиан Викернес более известен как Варг Викернес, основатель группы «Бурзум», а Эйстейн Ошет — как Евронимус, лидер группы «Мэйхем».

51

Цитата из рассказа «Сломанная шпага» Г. Честертона (1874–1936): « — А где умный человек прячет лист? — В лесу. — Но что ему делать, если леса нет? — Он сажает лес, чтобы спрятать лист. И если ему надо спрятать мертвый лист, он сажает мертвый лес» (пер. с англ. А. Ибрагимова).

52

«Песни об умерших детях» — вокальный цикл для голоса и оркестра Г. Малера на слова Ф. Рюккерта, 428 стихотворений, написанных им в 1833–1834 гг. под влиянием скорби, связанной с болезнью (скарлатина) и смертью двух его детей (по другой версии, умер один ребенок).