Жизнь в квадрате. Роман

Бенуа Клеман

Она написала то, на что надеялась: «Однажды наши души найдут друг друга на этом балконе в бесконечности» и подписалась: «С нежностью, Дафне»… С этого дня Симфони, старый пианист, слепой и лишенный памяти, ищет эту загадочную женщину. «Вы, случайно, не видели Дафне?» – эти слова он повторяет постоянно. В самом ли деле Дафне пряталась где-то в минувшем, надежно спрятавшись в его мертвой памяти? У него осталась лишь сухая маргаритка, которую он вертит в руках, в воспоминаниях, вертит, чтобы жить…

I

Он был там, с печальным лицом, затерянном в дыму, абсолютно один, продолжая свой вечный монолог.

С вами такое случалось, чтобы ваша судьба была предначертана одной особе до такой степени, что ничто другое вокруг вас уже не существует? Чувствовать, что ваша память живо обращается к мельчайшим деталям, связанным с этой особой, и у вас складывается впечатление, будто вы шарик, путешествующий в океане мглы.

Любовь приводит к слепоте, скажете вы, я тому живое доказательство. Но из-за трудностей, сопровождающих меня по жизни, ее лицо возникает в сознании, словно ярко освещенная картина, отражаясь во мраке моего бытия…

Разве темные воды не являются прекрасными зеркалами?

Молодой человек, мывший фужеры за стойкой, слушал это долгое повествование, пока поток холодного воздуха не заставил его содрогнуться.

— Я думаю, что настало время возвращаться, Симф. Ваша сестра пришла, — сказал бармен.

— Моя сестра?

Пожилая дама медленно приближалась к ним. Ее седые переливающиеся волосы отражали завитки дыма, который постоянно парил в воздухе к концу вечера в этой джазовой шкатулке. Тем не менее, несмотря на свои годы, дама сохранила таинственные остатки красоты, которая исходила от неё с естественной элегантностью.

— Кстати, молодой человек, я надеюсь, что мой брат не утомил вас своими беседами и создал проблем этим вечером?

— Не более, чем всегда, — ответил ей бармен, смеясь. Увидимся завтра вечером, Симф, — сказал он старому человеку.

— Ох! Вы знаете меня, вчера или завтра… Но мне приятно с Вами познакомиться, молодой человек…

— Жюльен. Как и прежде, Жульен…

— Пойдем. Приятного окончания вечера и до завтра…

Человек распрямил свою белую палку и направился между столиками заведения, солидно поддерживая под руку старую даму, которая на прощанье подарила бармену свою самую очаровательную улыбку.

На следующий день, вечером, Симфони, как и обычно, должен был выступать в «Голубой стрекозе». Портье позаботился о том, чтобы проводить его до сцены и длинного рояля, который находился сзади, в постоянном ожидании мэтра.

У Симфа уже было все необходимое, чтобы дать волю своему инстинкту и желаемому совершенству звучания. Он не выносил того, чтобы хотя бы одна из нот находилась не там, где она должна быть, когда он озвучивал всю ту музыку, которая в нем жила. Он знал, что эта диссонансная нота могла бы стать подобием груза для пальцев, неосознаваемого им, которого хотелось избежать. Каждый вечер он суетился, настраивая рояль с тщательностью хирурга, заставляя свой инструмент предоставлять ему такую желанную музыкальную свободу.

Музыка была языком Симфони, голосом, который отражал всю его восприимчивость, словно тонкая струйка влаги, которой он заботливо поливал пространство своей долгой жизни.

Еще до того, как появились первые клиенты, чистота нот уже захватила старого пианиста и они очерчивали абстрактные узоры в сумрачном пространстве, постоянно задавая свой такт.

Вероятно, слепой «видит» вещи немного по-другому, чем те, для кого доступны картины жизни.

Со своей стороны, Симфони должен был постоянно проецировать свой взгляд на внутренний мир, обращаться к той неизмеримой памяти о том, что он уже очень давно видел. К несчастью, его память заклинило в тот день, когда даже его глаза и мозг предпочли больше ничего не видеть.

Сегодня, как и обычно, «Голубая стрекоза» была заполнена десятками любопытных и завсегдатаями, пришедшими послушать мэтра за роялем.

Несмотря на годы, прошедшие уже на этой сцене, Симфони ощущал почтительное притяжение к Монреалю. Великолепное выступление этого старого человека обновлялось от вечера к вечеру, никогда не увязая в репетициях.

Если даже фактически Симфони не мог вспомнить, что было несколько минут назад, бессознательный голос, казалось, переносил и сопровождал его в музыкальной вселенной, где вечная искра вдохновения встречала его.

* * *

«Вы знаете, что человек это существо достаточно более сложное чем то, каким его себе представляют… Я твердо убежден, что в нас есть силы более значительные и еще более загадочные, чем простое научное объяснение этих миллиардов нейронов, которые взаимодействуют между собой… Вот, я, например, все время играл на рояле для женщины, даже еще ее не зная того, что однажды наши пути пересекутся, и я всего лишь думал о ее глазах, как о неиссякаемом источнике чувств, спонтанно превращающемся в музыку…»

Жюльен вновь вспоминал эти неожиданные для него слова великого пианиста, сказанные во время их первой встречи; слова, которые взволновали его навсегда. Молодой человек не комментировал музыкальные изыскания Симфони, часто пытаясь понять невидимую сторону этого человека. Его внутренние качества обнаруживались как в его музыке, так и в манере говорить о его жизни в музыке, даруя ей место, отличное от ординарного.

Этот магнетизм, который возбуждал толпы слушателей уже около десяти лет, теперь простирался на большее количество октав, чем мог предложить ему инструмент.

В период их первого знакомства Жюльену было 22 года. Он чувствовал себя исключительно уязвимым в результате нескольких безуспешных любовных историй, которые время от времени уносили его в мгновения восторженности и следовавшими затем болезненными разрывами. Тем не менее, он был удивлен, обнаружив в этом старом человеке такие трогательные мысли. Мысли, которые прекрасно объединяли его собственное представление о странных связях, которые порой связывают отдельных людей между собой. Он хотел бы и сам убедиться в том, что это единение может существовать в реальности, но годы шли, и только история Симфони позволяла ему сохранять тонкий лучик надежды, что не все еще потеряно…

Основой их отношений была, вероятно, необъяснимая дружба, которая странным образом существовала между ними, поскольку день за днем все должно было начинаться сначала.

В конце концов, Симфони говорил с Жюльеном только тогда, когда он находился в «Голубой стрекозе». После того, как он играл на рояле в течение многих часов подряд, старый пианист самостоятельно преодолевал путь между столами, потом он скромно садился на скамейку, которая была всегда приготовлена для него возле бара. Трепетным голосом он спрашивал у бармена:

«Вы, случайно, не видели Дафне?»