Серебряный орел

Бен Кейн, 2009

I век до нашей эры. Потерпев поражение в схватке с безжалостным врагом на краю известного мира, выжившие легионеры оказываются в плену у парфян. Брошенные Римом на произвол судьбы, эти люди – Забытый легион. Среди них трое друзей: галл Бренн, этрусский прорицатель Тарквиний и Ромул, беглый раб и внебрачный сын римского патриция. Объединенные ненавистью к Риму и мечтой о Свободе, они противостоят диким племенам, которые их окружают, а также куда более коварным врагам в рядах самого легиона… Тем временем Фабиола, сестра-близнец Ромула, храня надежду, что ее брат жив, вынуждена бороться во имя собственного спасения. Освобожденная могущественным любовником, но окруженная врагами со всех сторон, она отправляется в Галлию, где ее покровитель противостоит свирепым местным воинам. Но более сердечной привязанности ею движет жажда мести: лишь он, правая рука Цезаря, в силах помочь ей осуществить коварный замысел…

Глава III

Вахрам

Восточная Маргиана, зима 53/52 г. до н. э.

С устрашающими боевыми криками скифы кинулись на двоих друзей. Бренн, изловчившись, забрал лук у убитого телохранителя-парфянина и уложил уже четверых нападавших, включая стрелков, которые ранили Пакора.

Но врагов все равно оставалось слишком много — по девять на каждого из них, если не больше. Пропали, потерянно думал Ромул. Задавят. Он внутренне напрягся, готовясь к неизбежному.

Бренн стрелял, пока было возможно, стараясь выпустить побольше стрел. Потом он, выругавшись, бросил лук и выхватил гладиус. Они с Ромулом встали плечом к плечу.

И тут, к великому удивлению Ромула, над их головами, странно осветив площадку у входа в храм, пролетел один, а за ним второй яркий огненный шар. Первый упал и превратился в мощный всплеск пламени прямо перед скифами. Было видно, что те испугались. Второй попал одному из воинов в руку; войлочная одежда сразу вспыхнула, пламя рванулось вверх, опалив шею и лицо. Обожженный заорал от боли и страха. Несколько товарищей кинулись ему на помощь, но их остановила следующая пара горящих снарядов. Атака скифов резко захлебнулась.

— Это же светильники! — сообразил Ромул.

— Тарквиний, — ответил Бренн, накладывая на тетиву следующую стрелу.

Ромул оглянулся и увидел гаруспика в нескольких шагах у себя за спиной.

— Почему ты задержался?

— Мне было видение Рима, — сообщил Тарквиний. — Если нам удастся выбраться отсюда, то останется и надежда.

Сердце Ромула на мгновение остановилось, а потом заколотилось с новой силой. Бренн громко рассмеялся.

— Что ты видел? — спросил Ромул.

Тарквиний будто не слышал вопроса.

— Поднимайте Пакора, — приказал он. — Быстрее.

— Зачем? — вполголоса осведомился Ромул. — Все равно помрет поганец. Давай лучше деру дадим под шумок.

— Нет, — ответил Тарквиний, швыряя еще два масляных светильника. — Если мы по такой погоде пойдем на юг, то наверняка погибнем. Нужно остаться в форте.

Светильники ударились о землю, и скифы вновь закричали в ужасе.

— Больше нет.

Ничего не оставалось, кроме бегства. Выругавшись себе под нос, Ромул ухватил Пакора за ноги, Бренн — за руки. Подняв командира как можно осторожнее, они взвалили тело на плечо Бренну. Руки и ноги Пакора болтались, как у тряпичной куклы; кровь, текущая из его ран, впитывалась в плащ галла. Только такой богатырь, как Бренн, мог далеко убежать с подобным грузом.

— Куда? — крикнул Ромул, оглядываясь по сторонам.

За спинами друзей возвышался утес, так что уйти они могли на север, юг или восток.

Тарквиний молча показал рукой.

На север. Ромул и Бренн, как и прежде, доверяли гаруспику. Вот и сейчас они, без слов подчинившись его решению, бросились во тьму, оставляя позади хаос.

К счастью, погода не препятствовала их бегству, а, напротив, помогала. Повалил густой снег, резко ограничивший видимость и быстро скрывший их следы. Впрочем, погони не было; Ромул предположил, что скифы знали, насколько близко лагерь противника. Сам он знал это точно, однако вскоре утратил способность ориентироваться, хотя обычно легко находил дорогу даже в малознакомых местах. Оставалось радоваться, что Тарквиний, похоже, точно знал, куда идти. По мере того как снег укрывал землю, становилось все холоднее и холоднее. Если они хоть немного уклонились от верного пути, шансов найти лагерь легиона почти не оставалось. Кроме него да кучки глинобитных хижин, на много миль вокруг не было никакого жилья. Близ восточной границы обитало около десятой части и без того немногочисленного населения Парфянского царства. Мало кто стремился в эти места, за исключением военных гарнизонов и военнопленных, у которых не было выбора.

Друзья шли молча, изредка останавливаясь, чтобы прислушаться, не погнались ли за ними скифы. Наконец из мрака появилось знакомое прямоугольное строение. Это был форт.

Ромул вздохнул с облегчением. Пожалуй, еще никогда в жизни ему не случалось так сильно замерзнуть. Когда они окажутся внутри и немного отогреются, Тарквиний сможет рассказать, что видел. Только желание узнать об этом давало ему силы идти.

Бренн усмехнулся. Даже он с нетерпением ждал, когда же можно будет перевести дух.

По обеим сторонам массивных ворот возвышались деревянные сторожевые башни. Вдоль периметра на равном расстоянии друг от друга возвышались такие же, разве что немного пониже, наблюдательные вышки. Защитный вал был сложен из плотно утрамбованной земли, вынутой при прокладке фосс — трех глубоких рвов, которые опоясывали форт. Густо усыпанные железными шипами, не позволявшими никакой коннице с ходу преодолеть преграду, фоссы находились на расстоянии прицельного выстрела из лука с деревянной галереи, тянувшейся поверх валов изнутри. С каждой из четырех сторон форта имелся единственный вход, к которому вела утоптанная дорога.

По одной из таких дорог они спешили сейчас, ожидая, что их вот-вот окликнут.

Как это ни удивительно, огромный форт не предназначался для отражения штурма — легионеры всегда предпочитали не отсиживаться за стенами, а сражаться в открытом поле. Внушительные оборонительные сооружения были нужны лишь на случай неожиданного нападения. Если о появлении врагов удавалось узнать заблаговременно, командиры собирали воинов на интерваллуме — открытом пространстве, отделяющем защитный вал от лагерных построек, — и войско, в заученном порядке, выходило на бой. В поле легионерам не было соперников. Хорошо обученные да с тактикой Тарквиния, горделиво думал Ромул, они могли разгромить любого противника, пешего или конного.

В битве лицом к лицу Забытый легион был непобедим.

— Стой! — Тарквиний подошел к Бренну и пощупал пульс Пакора.

— Живой? — осведомился галл.

— Еле-еле, — ответил, поморщившись, Тарквиний. — Нужно торопиться.

Ромул вгляделся в пепельно-серое лицо Пакора и внезапно осознал, что они оказались в совершенно отчаянном положении. Времени прошло немало, и скифион вполне мог сделать свое черное дело. Командир легиона, несомненно, скоро умрет, а их, как единственных уцелевших, обвинят в его смерти. Ни один из высокопоставленных командиров парфянского войска, тем более если он чего-то стоил как воин, не упустил бы случая покарать людей, которые допустили подобный исход. Они убежали от скифов только для того, чтобы их казнили свои.

Тарквиний, безусловно, понимал все это, однако хотел спасти Пакора. А Митра указал ему обратный путь в Рим.

Как тонущий цепляется за подвернувшееся бревно, так Ромул уцепился за эту мысль.

От ворот их отделяло менее тридцати шагов, дальность броска пилума, но их все еще никто не окликнул. Это был непорядок. Подходить к форту, не назвавшись, не должен был никто.

— Псы ленивые. У огня небось валяются, — пробормотал Ромул.

Действительно, стражам разрешалось ненадолго спускаться в теплое караульное помещение, имевшееся в каждой башне, чтобы отогреть закоченевшие руки и ноги. На деле же они торчали в тепле столько времени, сколько позволял караульный начальник.

— Значит, пора их разбудить. — Тарквиний вышел вперед и несколько раз стукнул рукоятью своей боевой секиры по толстым доскам ворот. Глухой звук далеко разносился в морозном воздухе.

Они ждали молча.

Этруск приготовился снова колотить в ворота, но тут сверху донесся безошибочно узнаваемый топот подбитых гвоздями сандалий по деревянному настилу. Через несколько мгновений наверху показалось бледное лицо.

— Кто идет? — В голосе часового, разглядывавшего сквозь продолжавшуюся метель стоявших внизу, отчетливо слышался страх. Форт редко посещали посторонние, а среди ночи вообще никто ни разу не приходил. — Назовитесь!

— Открывай, дурак! — нетерпеливо крикнул Ромул. — Пакора ранили.

Ответом было молчание, словно воин не верил своим ушам.

— Шевелись, ты, кусок дерьма! — потребовал Тарквиний.

Часовой был потрясен.

— Слушаюсь! — Он повернулся и сбежал по лестнице, на ходу громко вызывая гревшихся в помещении товарищей.

Тут же заскрипел толстый брус, запиравший ворота. Одна из створок распахнулась, появились несколько легионеров и взволнованный оптион. Больше всего их, конечно же, тревожило то, что за нарушение дисциплины в карауле полагалось серьезное наказание.

Но Тарквиний быстро прошел мимо них, не говоря ни слова. Ромул и Бренн следовали за ним. Когда же часовые разглядели фигуру, безжизненно свешивавшуюся с плеча галла, они совсем перепугались.

— Ворота закройте! — рявкнул Тарквиний.

— А где же воины Пакора? — осмелился спросить оптион.

— Погибли, — бросил Тарквиний. — Скифы устроили засаду возле храма Митры.

Все только испуганно ахнули.

Пояснять что-либо Тарквиний не пожелал.

— Доложите дежурному центуриону и возвращайтесь на посты. И не зевать!

Оптион и караульные легионеры поспешно разбежались по местам. Как-никак Тарквиний тоже был центурионом и мог своей властью наказать их так же строго, как сделал бы это Пакор. О том, что случилось, они все равно скоро узнают.

Тарквиний быстро шел по главной улице форта. Ромул и Бренн следовали за ним. По обеим сторонам улицы тянулись ряды длинных приземистых деревянных казарм, предназначенных для одной центурии — восьмидесяти человек — каждая. Внутри все они были устроены совершенно одинаково: большая комната для центуриона, комнаты поменьше для младших командиров и по десятку помещений для рядовых легионеров — контуберниум, — рассчитанных на восемь человек. Там только-только помещались двухъярусные нары, вооружение обитателей и съестные припасы. Как и гладиаторы, легионеры жили, спали, учились и сражались вместе.

— Ромул!

Молодой легионер обернулся на негромкий окрик и, несмотря на темноту, узнал в человеке, стоявшем возле одной из казарм, Феликса, их товарища с самого начала похода Красса.

— Что ты тут делаешь?

— Так и не смог уснуть, — усмехнувшись, ответил Феликс. Он был полностью одет и при оружии. — Беспокоился из-за вас. Что случилось?

— Ничего. Шел бы ты спать, — коротко ответил Ромул. Чем меньше народу будет знать о случившемся, подумал он, тем лучше.

Но Феликс не послушался, а кинулся к Бренну и ахнул, увидев торчавшие из тела Пакора стрелы.

— Всесильные боги! — воскликнул он. — Что случилось?

Ромул на ходу в нескольких словах рассказал ему о засаде. Феликс кивал и морщился. Галл был куда меньше ростом, чем Ромул, намного уступал силой Бренну, но это не мешало ему быть прекрасным солдатом. Стойкость и упорство Феликса вызывали уважение. Когда во время первого сражения при Каррах когорту наемников окружили парфянские лучники, галл остался в строю. Не так уж много воинов тогда осмелились встать плечом к плечу с Бассием, центурионом, который позже погиб в парфянском плену, и тремя друзьями. Феликс был одним из этих смельчаков. Он сам решает, как поступить, думал Ромул. А чувствовать рядом плечо надежного товарища всегда приятно.

Больше их никто не остановил. Стояла глухая ночь; почти все легионеры крепко спали. Кроме того, приставать с вопросами к Тарквинию мог решиться лишь кто-нибудь из старших командиров легиона, но никто из них не попался друзьям по пути. Да и нечего им было сейчас делать снаружи. Вскоре маленькая группа добралась до принсипии, штаба легиона, находящейся на перекрестке виа Претория и виа Принсипия, соединявшей восточные и западные ворота. Эти главные улицы делили лагерь на четыре равные части. Здесь же стояли роскошный дом Пакора и более скромные жилища старших центурионов, командовавших когортами; эти, все до одного, были парфянами. Рядом находились валетудинариум, лагерный лазарет, и мастерские плотников, сапожников, гончаров и ремесленников множества других специальностей, жизненно необходимых легиону.

Римские легионеры были не только воинами, но еще и искусными мастерами и строителями. Ромул думал, что это одна из главных причин, позволивших Риму достичь такого величия. А несчастный Красс в решающий момент подставил под удар едва ли не единственную слабую сторону республиканской армии — в ней почти не было кавалерии, тогда как у парфян конники составляли подавляющее большинство войска. Тарквиний указал на это задолго до прихода в Карры, и Ромул очень скоро убедился, что гаруспик прав. Но простых воинов не заслушивали на военных советах, сердито думал он. Красс то ли не желал, то ли был неспособен думать об участи своих солдат и бестрепетно вел войско навстречу гибели.

И поэтому у Забытого легиона появились новые командиры. Очень жестокие.

Ромул вздохнул. Если не считать Дария, командующего той когортой, куда попал юноша, большинство командиров-парфян были совершенно безжалостными. И что случится, когда они увидят Пакора, ведали одни только боги. Но хорошего ждать не приходилось.

Обнесенный высокой стеной дом Пакора находился рядом с принсипией. По форме он походил на римскую виллу — замкнутый квадрат с внутренним двором. Сразу за входными дверьми располагались атриум — вестибюль — и таблинум — зал для приемов. Оттуда проходили во внутренний двор, опоясанный колоннадой, через которую можно было войти в пиршественный зал, спальни, бани или святилище. Ромул побывал в Селевкии и знал, что новые властители не были нацией архитекторов и строителей, подобно римлянам. В парфянской столице все здания, кроме циклопической арки главных ворот и великолепного дворца Орода, представляли собой маленькие, примитивные глинобитные хижины. Он хорошо запомнил, как изумился его нынешний командир, когда впервые вошел в свой свежевыстроенный дом. В тот момент парфянин больше всего походил на ребенка, которому дали новую игрушку. Теперь же Пакор оказался перед воротами, которые охраняла дюжина парфян, вооруженных луками и копьями, — легионерам-пленникам никогда не доверяли эту обязанность, — свисая безжизненным кулем с могучего плеча Бренна.

— Стойте! — крикнул смуглый командир караула, подозрительно всматриваясь в тело, которое нес Бренн. — Кого вы притащили?

— Пакора, — ответил Тарквиний, не меняясь в лице.

— Что с ним? Ему плохо?

Гаруспик кивнул.

— Он тяжело ранен.

Парфянин кинулся вперед и громко ахнул, увидев серое лицо Пакора.

— Как?! — Он выкрикнул короткий приказ, и стражники рассыпались, взяв римлян в кольцо и направив на них копья.

Окруженные старались не шевелиться. Отношения между римлянами и парфянами и при обычных обстоятельствах были напряженными, а сейчас, когда они принесли тяжелораненого Пакора, можно было ожидать чего угодно.

Офицер выхватил кинжал, шагнул к Тарквинию и приставил лезвие к его шее.

— Говори, как это произошло! — прошипел он сквозь оскаленные зубы. — Живо!

Ответа он не получил, и у него от гнева вылезли глаза из орбит. Он пошевелил острым как бритва клинком, и сразу из узкого пореза на шее Тарквиния выступила кровь.

У часовых от смелости их командира дух перехватило. Большинство парфян не на шутку боялись гаруспика.

Молчать, как будто все это меня не касается, — единственное, что может дать мне перевес, думал Тарквиний. К тому же мне еще не суждено умереть.

Феликс напрягся, но Ромул качнул головой, запрещая ему пытаться что-либо предпринять. Их друг лучше знал, что делать. Низкорослый галл опустил руки, и Ромул почувствовал, что ему чуть-чуть полегчало.

— На нас напали скифы, командир, — громко сказал Ромул. — Посмотри на его раны.

Офицер шагнул к Бренну и его ноше. Все молчали. Вблизи скифские стрелы нельзя было не узнать. Но подозрения парфянина не улеглись.

— Где остальные люди? — резко спросил он.

— Все погибли.

Парфянин широко раскрыл глаза.

— Тогда почему вы все невредимы?

— Они стреляли из темноты, — ответил Ромул, не теряя самообладания. — Нам повезло: мы взяли щиты.

Парфянин испытующе взглянул на Бренна и Феликса, но галлы дружно кивнули. Напоследок офицер посмотрел на Тарквиния, в темных глазах которого ничего нельзя было прочесть, и вновь повернулся к Ромулу.

— Командир и Тарквиний уцелели, потому что были в святилище, — добавил Ромул. — Мы с Бренном пробились ко входу и спасли их.

Офицер молча ждал продолжения.

— Пакора ранили, когда мы собирались бежать оттуда, — продолжал Ромул. Ему было не по себе, потому что он помнил, как замешкался, когда командир потребовал, чтобы он отдал ему скутум. Пакор, если выживет, не простит его. Но беспокоиться об этом пока что не стоило. По крайней мере три отравленные стрелы достались не ему. — Ну а Бренн его вытащил.

— Зачем же он надрывался? — с издевкой осведомился парфянин. — Командир все равно умрет — от скифиона нет спасения.

На это Ромул не нашелся что ответить.

— Он наш командир, — вмешался в разговор Тарквиний. — Не будет его, и легион пропадет.

Парфяне уставились на него, не скрывая недоверия.

— Думаешь, я в это поверю? — проворчал офицер.

Никто из парфян не ожидал, что кто-либо из римлян будет заботиться о здоровье своих угнетателей. В особенности Пакора. И все присутствующие это знали.

— Я могу помочь Пакору, — громко заявил Тарквиний. — А если вы продолжите меня задерживать, его смерть будет на вашей совести.

Офицер шагнул в сторону. Понимая, насколько тяжелы раны командира, парфянин вовсе не хотел, чтобы его обвинили в том, что он помешал спасти Пакора. Что ни говори, но во всем форте лишь у одного человека был шанс вылечить командира легиона.

У Тарквиния.

— Пропустите их! — приказал парфянин.

Его подчиненные подняли оружие, один поспешно открыл тяжелые ворота и впустил римлян внутрь. Атриум был простым, с полом, вымощенным обожженным кирпичом, а не затейливой мозаикой, какие выкладывали в подобных домах Рима. Никого из прислуги не оказалось, но в этом не было ничего удивительного. Пакор считался аскетом среди парфянских вельмож и держал мало слуг.

— Принесите из валетудинариума мою кожаную сумку! — крикнул гаруспик, направляясь через таблинум во внутренний двор. — Быстрее!

Начальник стражи тут же еще громче заорал на своих подчиненных; один из них сорвался с места и опрометью помчался выполнять приказание.

Сейчас доложат старшим центурионам, встревоженно думал Ромул. Если уже не доложили. В таком случае они появятся через несколько мгновений. Он сглотнул подступивший к горлу комок и молча вознес молитву Митре. Он знал об этом боге не так уж много. Ему поклонялись парфяне, но Тарквиний говорил, что именно Митра указал ему путь. Значит, и из того отчаянного положения, в каком они оказались сейчас, должен найтись выход. Но Ромул его не видел. Помоги нам, великий Митра, молился он. Научи нас, что делать.

В большой спальне Пакора уже горел огонь, освещавший висевшие на стенах толстые ковры и множество вышитых подушек, разбросанных по полу, несколько окованных железом сундуков да широкую кровать, покрытую звериными шкурами. Больше никаких вещей в комнате не было. Трое слуг, сидевших на кирпичном полу перед очагом, напуганные внезапным появлением нескольких человек, с виноватым видом вскочили на ноги; один из них воровато шмыгнул в заднюю дверь. Греться у огня в хозяйской комнате было дерзким проступком, за который их ждала в лучшем случае суровая трепка. Когда Бренн внес безжизненное тело Пакора, они не сказали ни слова, но видно было, что им полегчало. Наказания сегодня не будет.

— Зажгите светильники! — резко скомандовал Тарквиний. — Принесите чистые одеяла и простыни. И вскипятите побольше воды.

Перепуганные слуги не посмели возразить. Один умчался прочь, а второй принялся разжигать бронзовые светильники, стоявшие вдоль стен. Стало видно, что в одном углу комнаты помещался деревянный алтарь со множеством огарков свечей, — как и всем остальным, Пакору частенько приходилось обращаться за помощью к богам. А среди огарков стояла статуэтка, изображавшая закутанного в плащ человека в тупоконечной фригийской шапке. Одной рукой он задирал вверх голову опустившегося на колени быка, а в другой руке держал нож. Ромул никогда прежде не видел этого бога, но все же догадался, кто он такой.

— Митра? — выдохнул он.

Тарквиний кивнул.

Ромул почтительно склонил голову и произнес про себя короткую, но горячую молитву.

Бренн и Феликс подошли к кровати.

Тарквиний с любопытством разглядывал статуэтку. До того как он попал в храм Митры, ему лишь раз довелось видеть изображение бога. Еще в Риме. Та статуэтка принадлежала однорукому ветерану, который помогал ему искать убийцу Олиния, его наставника. Как же звали калеку?.. Секунд! Хороший человек, но насчет веры своей предпочитал не распространяться. С тех пор Тарквиний старался узнать о митраизме как можно больше. И вот нынче ночью он попал в храм, и сам бог ниспослал ему видение. А если Пакор выживет, то можно надеяться, что откроется еще больше. Не исключено, что таким образом Тарквиний мог бы найти новые сведения о происхождении этрусков. Полено в очаге громко треснуло и распалось на две части, выбросив вверх столб оранжево-желтых искр. Тарквиний, прищурившись, внимательно следил за движением крошечных огненных точек, которые плясали в воздухе, описывая изящные спирали, прежде чем исчезнуть в дымоходе. Это был хороший знак.

Ромул увидел, что гаруспик следит за огнем, и в нем возродилась надежда.

— Великий Митра, — благоговейно молился Тарквиний. — Пусть этот раненый — мой враг, но ведь он твой последователь. Сделай так, чтобы я смог спасти его. Если ты не поможешь, он обязательно умрет.

Феликс и Бренн положили бесчувственного парфянина на кровать.

Оставшийся в комнате слуга испуганно раскрыл рот, увидев, как Тарквиний вынул кинжал.

Гаруспик заметил это и усмехнулся:

— Только не хватало мне сейчас убить его.

Тарквиний наклонился и начал разрезать пропитанную кровью одежду Пакора, оставляя стрелы на месте. Несколько мгновений — и парфянин лежал в чем мать родила. Коричневая кожа приобрела болезненно-серый цвет, грудь вздымалась слабо, почти незаметно.

При виде ужасных ран командира легиона Ромул закрыл глаза. Вокруг каждой стрелы появилась ярко-красная опухоль — первый признак того, что скифион делал свое дело. Но хуже всего выглядела рана на груди. То, что Пакор не был убит наповал стрелой, ударившей между двумя ребрами в область сердца, могло считаться чудом.

— Это смерть, — негромко сказал Бренн.

Тарквиний, погруженный в свои мысли, ничего не сказал, лишь вскинул брови.

Феликс медленно выдохнул сквозь зубы:

— Зачем вы его притащили?

— Необходимо, чтобы он выжил, — ответил Тарквиний. — Если он умрет, всем нам одна дорога — за ним.

Бренн молчал. Он полностью доверял гаруспику. Ведь он знал, хотя это было совершенно невозможно, что именно сказал ему наедине друид, перед тем как римляне поголовно уничтожили его племя.

А у второго галла, того, что поменьше ростом, был очень встревоженный вид.

Ромул понимал его чувства. И все же считал, что Тарквиний прав. В такую холодную зиму отправляться в дальний путь без хорошей одежды и большого запаса съестного слишком опасно. У них просто не было иного выбора, кроме как вернуться в форт легиона. Теперь их судьбы зависели от лежавшего перед ними полумертвого нагого человека. А вернее — от того, удастся ли Тарквинию спасти его. Он видел израненное тело Пакора, и ему казалось, что это невозможно. Взгляд юноши сам собой обратился к фигурке на алтаре. «Митра всемогущий, помоги нам!»

В этот момент в комнату вбежали несколько перепуганных слуг во главе с тем, который сбежал, когда в дом принесли его раненого хозяина. Они притащили и одеяла, и льняные простыни, и бронзовые миски с горячей водой, оставили все это возле кровати и сразу же, повинуясь приказу Ромула, вышли из спальни. Лишь двое из них — те, что были в комнате с самого начала, остались и сейчас расставляли светильники возле кровати, чтобы гаруспику было лучше видно. Еще через несколько мгновений появился охранник, отряженный за лекарской сумкой Тарквиния. При виде Пакора он побледнел как мел, попятился, бормоча себе под нос молитву, и занял место возле двери.

Порывшись в сумке, Тарквиний извлек несколько железных хирургических инструментов и ошпарил их в кипятке. Еще какие-то орудия он положил рядом на тот случай, если они понадобятся. У него были разнообразные ножички, щипчики и крючки. Вместе с палочками для зондирования ран и лопаточками лежали устрашающего вида пилки. Потом на свет появился моток коричневых ниток для зашивания ран, сделанных особым образом из овечьих кишок. Со свежей кишки Тарквиний осторожно снимал наружный слой, резал его на тонкие полоски, растягивал и просушивал. Полученные жесткие нитки годились для того, чтобы скреплять почти любые ткани человеческого тела, что Тарквиний не раз делал с помощью круглых или трехгранных иголок. Ромулу уже доводилось видеть, как гаруспик, пользуясь своими металлическими инструментами, лечил раненых воинов. Несколько чудом уцелевших лекарей легиона сами были мастерами своего дела, но и они постоянно изумлялись искусству Тарквиния.

В умелых руках Тарквиния, казалось бы, обреченные на смерть солдаты полностью исцелялись. Он ловко перевязывал порванные артерии, спасая людей от смертельной потери крови. Он сращивал сухожилия, возвращая подвижность поврежденным членам. Однажды он даже разрезал одному из легионеров кожу на голове, распилил череп и удалил кровяной сгусток с поверхности мозга. По словам Тарквиния, ключами к успеху были хорошее знание анатомии и абсолютная чистота. Хирургические операции, которые он проводил, буквально завораживали Ромула, вот и сейчас он придвинулся поближе, чтобы посмотреть, как будет действовать его друг. Но такому испытанию, как сейчас, знания и умения Тарквиния еще не подвергались. Раньше гаруспику приходилось врачевать относительно чистые раны, нанесенные остро отточенными копьями и мечами. А у скифских стрел наконечники были зазубренными и вдобавок смазанными смертоносным скифионом.

Пакор находился уже на полпути к Гадесу.

Тарквиний отлично понимал неимоверную сложность задачи, которая нынче стояла перед ним. Он вновь повернулся к изваянию на алтаре и склонил голову. «Митра, я молю тебя о помощи!»

Ромул верно истолковал это движение.

Феликс же, увидев, что Тарквиний готовится начать операцию, переменился в лице.

— Погреться немного… — пробормотал себе под нос коротышка-галл и со вздохом уселся возле очага. Мало кто из легионеров, невзирая на боевую закалку, испытывал желание наблюдать за кровавой работой врачевателя.

Ромул и Бренн не пошевелились.

— Держите его за руки, — резко бросил Тарквиний. — Он может очнуться. Сейчас его будет сильно щипать. — Вытащив зубами пробку из маленькой глиняной фляжки, он налил на кусок чистой тряпки немного остро пахнущей жидкости.

— Ацетум? — спросил Ромул.

— Уксус, — поправил его Тарквиний. — Самое лучшее средство, чтобы предотвратить заражение крови.

Они молча смотрели, как Тарквиний осторожно промывал раны. Пакор даже не шевельнулся.

Сначала гаруспик занялся рукой командира. Отломав деревянный стержень стрелы, он с помощью металлического зонда извлек зазубренный наконечник, остановил кровотечение зажимами, а потом наложил повязку. Точно так же он обошелся с ногой. Дольше всего пришлось возиться с раной в груди. Чтобы вынуть стрелу, Тарквинию пришлось раздвинуть специальными расширителями два ребра. Рану необходимо закрыть как можно скорее, объяснил он. Если в грудную клетку Пакора попадет много воздуха, он неизбежно умрет. Ромул не впервые наблюдал за работой друга и многое понимал. Однако не мог удержаться от вопросов.

— Все, что нужно, ты уже видел, — со вздохом отозвался гаруспик. — Когда в следующий раз кого-нибудь из легионеров ранят, будешь оперировать сам.

Ромул даже вздрогнул. Перевязать рану товарища посреди сражения — несложное дело, но то, о чем говорил Тарквиний, было куда серьезнее.

— Будет еще много раненых, — уверенно сказал Тарквиний. — Я один не смогу помочь всем.

Ромул кивнул, соглашаясь. Такая перспектива его пугала, но возразить было нечего. Не единожды он замечал, что гаруспик лечил только тех, у кого был верный шанс на выздоровление. Тяжелораненых обычно оставляли умирать. Те, кому повезло, то есть если позволяли обстоятельства, получали немного обезболивающей настойки мандрагоры или папаверума, но большинство умирало в тяжких мучениях, стеная от боли. И любая попытка спасти их жизни, пусть даже предпринятая неопытным и неумелым лекарем, все равно была для них большим благом, чем тот растягивавшийся на неопределенное время ад, через который они проходили. Осознание этого укрепило решимость Ромула овладеть всей медицинской премудростью, с какой ему удастся познакомиться.

Тарквиний долго возился с раненым, но в конце концов закончил. Потом он, что-то бормоча себе под нос, вытащил маленький мешочек и присыпал его содержимым раны парфянина. Тонкий порошок издавал запах затхлой плесени.

— Никогда прежде не видел, чтобы ты пользовался этим снадобьем, — удивленно заметил Ромул.

— Оно называется мантар, — ответил гаруспик, завязывая мешочек. — Мало кто знает об этом лекарстве; оно попалось мне только раз, в Египте. — Тарквиний подкинул мешочек на ладони; он казался легким как перышко. — Отдал за него три таланта.

— Сколько же его было? — спросил Ромул.

Тарквиний даже растерялся.

— Когда я его покупал? Три маленькие ложки.

Друзья уставились на него, выпучив от изумления глаза. Такого количество золота хватило бы, чтобы безбедно прожить до старости.

Тарквинию, похоже, захотелось поговорить.

— Нет ничего действеннее, чтобы убить заразу в ранах. — Мешочек снова исчез под его туникой.

— Даже заразу от скифиона? — осведомился Ромул дрожащим от напряжения голосом.

— Посмотрим, — ответил Тарквиний, вновь взглянув на изваяние Митры. — Мне уже приходилось спасать им человеческую жизнь.

— А что же это такое?

Гаруспик усмехнулся.

— Тонко размолотая особая плесень.

Бренн недоверчиво взглянул на него.

— Вроде той, что растет на хлебе?

— Да, пожалуй. И еще на некоторых фруктах, когда они перезреют. Вообще-то, я сам точно не знаю. — Тарквиний вздохнул. — Среди плесени много ядовитых видов, так что на людях не очень-то попробуешь.

Ромул ошеломленно покрутил головой — никак у него в уме не укладывалось, что какая-то гадость, растущая на гнилой еде, может вылечить смертельную рану, нанесенную оружием или зубами дикого зверя.

— Лучше бы ты сохранил его для наших товарищей! — воскликнул в негодовании Бренн.

— Может, так и впрямь было бы лучше. — Тарквиний твердо взглянул в глаза галлу. — Но дело в том, что наши жизни целиком и полностью зависят от того, выздоровеет ли Пакор.

Бренн тяжело вздохнул. О собственной участи он не слишком тревожился, ему куда важнее было, чтобы уцелел Ромул. А это — галл нисколько не сомневался — зависело в основном от Тарквиния. И от Пакора, раз уж так говорил гаруспик.

Пока шла операция, парфянин даже не открыл глаз. Лишь слабое дыхание показывало, что он еще жив.

Тарквиний сел на подушку и, не говоря ни слова, не шевелясь, всматривался в зашитые раны.

Ромул вопросительно взглянул на него. Точно так же гаруспик затихал, когда изучал ветер или следил за битвой облачных войск в небе.

— Шанс у него есть. Небольшой, но есть, — произнес Тарквиний после долгого молчания. — Его аура немного укрепилась. — «Благодарю тебя, великий Митра», — добавил он про себя.

Ромул с облегчением вздохнул (постаравшись, чтобы никто этого не заметил). Значит, и у них оставался шанс выжить.

— Осторожно посадите его, чтобы я смог наложить повязки.

Слуги кинулись к лежавшему без сознания Пакору, а этруск аккуратно разорвал чистую материю на несколько лент. Только-только он собрался приступить к перевязке торса Пакора, как дверь широко распахнулась. Часовой громко рявкнул, как полагалось при появлении командиров, и в комнату ввалились сразу восемь смуглых мужчин. На их лицах читались и гнев, и любопытство. Одеты командиры были в туники из тонкой ткани и штаны, украшенные роскошными вышивками, на поясе у каждого висели меч и кинжал в отделанных золотом ножнах. У всех были короткие, аккуратно подстриженные бороды и тщательно расчесанные черные волосы.

— Что случилось? — выкрикнул один из них.

Все, кроме Тарквиния, вздрогнули. Ромул, Бренн и Феликс выпрямились и замерли, глядя прямо перед собой, как на построении. К раненому пришли командиры-парфяне, старшие офицеры Забытого легиона. Те люди, которым предстояло командовать, если Пакор умрет.

Оцепеневшие слуги поддерживали Пакора в полусидячем положении, его голова упала на грудь.

Парфяне как один громко ахнули.

— Командир! — произнес один из них, наклонившись и глядя Пакору в лицо.

Ответа, естественно, не последовало.

Лицо парфянина перекосилось от гнева.

— Он умер?

Ромул почувствовал, что его сердце бешено забилось. Он рискнул скосить взгляд на Пакора и почти обрадовался, увидев, что тот все еще дышит.

— Нет, — сказал Тарквиний. — Но близок к смерти.

— Что вы устроили? — рявкнул Вахрам, обладатель звания примпила — старшего центуриона Первой когорты. В этой самой когорте они все служили. Могучего сложения человек, с торсом вроде хорошей бочки, только-только вступивший в средний возраст, был вторым человеком в легионе. — Ну-ка, выкладывайте!

Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не удариться в панику, Ромул приготовился выхватить гладиус. Бренн и Феликс тоже напряглись. Не услышать в словах Вахрама угрозы было невозможно. Сейчас римляне имели дело не с простыми стражами, которых легко испугать, а с теми, кто, как и Пакор, были вольны распоряжаться жизнью и смертью каждого из них.

Вахрам сжал рукоять меча; его ноздри яростно раздулись. Тарквиний спокойно воздел руки, обратив ладони к Вахраму.

— Я могу все объяснить.

— Ну так объясняй, — громыхнул примпил. — Да побыстрее.

Ромул медленно убрал ладонь с рукояти гладиуса и отступил на шаг. Бренн и Феликс попятились одновременно с ним. У всех было такое ощущение, будто они балансируют на краю глубокой пропасти.

В мертвой тишине парфяне сгрудились вокруг кровати. Вахрам слушал рассказ гаруспика о том, что случилось, то и дело с подозрением поглядывая на троих легионеров. Конечно, о предстоящем возвращении в Рим Тарквиний не упомянул.

Когда гаруспик закончил, все некоторое время молчали. Трудно было понять, поверили ли парфяне услышанному. Ромула снедала тревога. Но немедленной казни, кажется, удалось избежать. Теперь оставалось только ждать. И молиться.

— Ладно… — протянул в конце концов Вахрам. — Могло быть и так.

Ромул очень медленно незаметно выдохнул.

— Но вот что еще… — Рука Вахрама вновь потянулась к мечу. — Гаруспик, ты знал, что произойдет?

Мир остановился, сердце Ромула замерло в груди. Снова все взгляды обратились к Тарквинию. Вахрам ждал. И тут, к всеобщему изумлению, гаруспик рассмеялся.

— Я не могу предвидеть всего, — сказал он.

— Отвечай на вопрос, — буркнул Вахрам.

— Да, я знал о большой опасности, — пожал плечами Тарквиний. — Но в Маргиане всегда опасно.

Примпил не удовольствовался этим объяснением.

— Говори прямо, сын шлюхи! — заорал он, наполовину вытащив меч из ножен.

— Мне казалось, что-то может случиться, — признался гаруспик, — но что именно, я понятия не имел.

Ромул хорошо запомнил разглядывавшего отряд шакала и то, как они с Бренном отошли от огня, чтобы лучше видеть зверя. Благодаря чему и остались в живых. Неужели это не было доказательством благосклонности бога? Он посмотрел на статуэтку Митры, склонившегося над быком, и содрогнулся от благоговейного страха.

— И все? — строго спросил Вахрам.

— Да, командир.

Ромул настороженно следил за лицом примпила. Увы, оно было столь же непроницаемо, как и лицо Тарквиния. И Ромул, сам не понимая почему, преисполнился подозрениями.

— Ну хорошо. — Вахрам слегка расслабился и позволил клинку скользнуть в ножны. — Долго Пакор будет поправляться?

— Может быть, он вообще не поправится, — бесстрастно ответил гаруспик. — Яда сильнее скифиона мы не знаем.

Эти слова заметно взволновали старших центурионов. На шее Вахрама набухла и запульсировала жила.

Пакор застонал, нарушив наступившую тишину.

— Осмотри его еще раз! — потребовал один из командиров.

Тарквиний склонился над кроватью, пощупал пульс Пакора, оттянул губу и взглянул на цвет десен.

— Если он выживет, то будет поправляться несколько месяцев, — наконец произнес он.

— Сколько? — резко спросил Ишкан, человек средних лет, с черными как уголь волосами.

— Два, возможно, три.

— Пока он не поправится, ты не выйдешь из этого дома, — объявил примпил. — Ни под каким предлогом.

Остальные закивали.

— А как же моя центурия? — осведомился Тарквиний.

— Да пропади она пропадом! — крикнул Ишкан.

— Ею будет командовать твой оптион, — сказал примпил.

Тарквиний покорно склонил голову.

Бренн и Феликс, похоже, совсем успокоились, решив, что в ближайшее время им ничего не грозит. Только Ромул не мог отделаться от мысли, что радоваться рано. Позднее он с горечью понял, что в нем говорила интуиция.

— А ты останешься здесь, — повторил Вахрам.

Он шагнул было к двери, но вдруг резко повернулся и, молниеносным движением выхватив меч, ринулся, рыча сквозь зубы, к Феликсу. Маленький галл не смог ни увернуться, ни выхватить свой гладиус. Его друзья — тоже.

Вахрам вонзил клинок глубоко в грудь Феликса. Смертоносное, остро отточенное железо легко вошло между ребрами галла и вышло, окровавленное, из спины.

Феликс успел лишь широко раскрыть глаза в ужасе и разинуть рот, из которого так и не вырвалось ни звука.

Командиры-парфяне оторопели.

Тарквиний тоже был ошеломлен. За последнее время он как-то позабыл о том, что боги зачастую требуют за свою помощь высокую цену. А даром не дают вообще ничего. Желая что-то узнать у богов, он обычно приносил в жертву какое-нибудь животное. Этой ночью Митра открыл ему многое, вроде бы не потребовав ничего взамен. Душа гаруспика разрывалась от боли. Как он мог оказаться таким глупцом? Ликовать оттого, что узрел шанс на возвращение в Рим, оттого, что ему после долгого перерыва явилось откровение, — и не увидеть того, что произойдет в ближайшие часы. Стоило ли все это жизни Феликса?

Но тут перед его мысленным взором вновь появился образ Ромула: юноша стоял на палубе корабля, входившего в римский порт Остию. После тяжелых последних месяцев Тарквиний воспринял видение, как зеленый побег — ливень после долгой засухи. Нет, Феликс погиб не зря, думал гаруспик.

Но Ромул ничего этого не знал. Его захлестнула волна горя. Феликс не был никоим образом причастен к случившемуся, он даже не ходил в храм Митры. Не отдавая себе отчета, Ромул выхватил меч и шагнул к примпилу. Бренн с искаженным гневом лицом двинулся за ним. Против них двоих было восемь человек, но сейчас это ничего не значило.

Вахрам поднял левую руку и оттолкнул Феликса; тело безжизненно рухнуло на пол. Из оставленной клинком раны хлынула кровь, и сразу же вокруг трупа образовалась красная лужица.

Чувствуя, как из глаз льются обжигающие слезы, Ромул шел вперед, готовый убивать. Его отделяло от Вахрама лишь шесть шагов. Два удара сердца.

Тарквиний молча наблюдал за происходящим. Ромулу предстояло самому решить свою судьбу. И Бренну тоже. А ему вмешиваться не следовало. Ромул мог вернуться в Рим, но мог и не вернуться. Не исключено, что Митра, как и многие боги, был непостоянен в своих симпатиях. Возможно, всем нам предстоит умереть до исхода ночи, думал Тарквиний.

Но Вахрам даже не поднял свой окровавленный меч, чтобы защититься.

Спокойствие коренастого примпила подействовало на Ромула, и ему удалось сдержаться. Происшествие в храме Митры лишний раз напомнило юноше о том, что первая, естественная реакция не всегда бывает лучшей. Убив сейчас Вахрама, они разом сожгли бы все мосты. К тому же это означало верную смерть. Но был и другой вариант: уйти отсюда. Если это удастся сделать, то за Феликса можно будет отомстить — позже. Почему-то Ромул был совершенно уверен в этом. Он поспешно протянул руку, чтобы остановить Бренна. К счастью, галл сразу послушался его.

Это не то сражение, в котором не сможет победить никто, кроме меня, думал Бренн; пророчество гаруспика накрепко врезалось ему в память. А когда оно начнется, я сразу пойму.

Тарквиний, задержавший было дыхание, с облегчением выдохнул. Благодарю тебя, Митра!

— Головы у вас еще работают, — прорычал Вахрам. — Снаружи ждут двадцать лучников.

Ромул нахмурился. Парфяне обманули их всех. Даже Тарквиния.

— Стоит кому-нибудь из нас подать голос, и всех вас сразу перебьют, — добавил парфянин.

Ромул убрал оружие в ножны; Бренн медленно последовал его примеру. А Ромул взглянул на статую Митры и дал в душе клятву. Если боги позволят, наступит и мой день, думал молодой воин. Я отомщу ему за Феликса, а Гемеллу — за своих родных.

— Возвращайтесь в казармы, — рявкнул Вахрам. — И радуйтесь, что вас не повесят на крестах.

Ромул стиснул кулаки, но не пошевелился.

«О великий Беленус, — молился в это время Бренн. — Возьми Феликса прямо в рай. Там я встречусь с ним».

Но Вахрам еще не все сказал. Он ткнул коротким пальцем в Тарквиния.

— Если Пакор умрет, ты умрешь вместе с ним. — Глаза примпила злобно сверкнули. — И твои дружки тоже.

Тарквиний побледнел. Вахрам повторил, естественно не зная того, угрозу Пакора. Но видение, в котором Ромул приплывал на корабле в Остию, придавало гаруспику силы. Возможно, ему самому и не доведется вернуться в Рим, но его ученик вполне мог попасть туда. Как именно это случится, Тарквиний пока что не знал. Ему оставалось лишь полагаться на Митру.

А у Ромула екнуло сердце. Гаруспик сказал, что надежды на выздоровление Пакора были призрачными. И как туман рассеивается под лучами восходящего солнца, забрезживший просвет, в котором открывался путь в Рим, снова исчез. Ну на что им оставалось надеяться?

Бренн молча взял его за руку и отвел от трупа Феликса, но в дверях Ромул все же остановился и оглянулся.

Положись на Митру, одними губами произнес гаруспик и чуть заметно кивнул в сторону стоявшей на алтаре статуэтки. Он укажет тебе путь.

Митра… — потерянно думал Ромул. Теперь ему мог помочь только бог.