Галобионты

Иван Беляев

ГЛАВА 2

Стоял погожий денек бабьего лета. Супруга советника Президента Ольга Викторовна Тимофеева с удовольствием шла пешком по Малой Бронной. Это была статная дама сорока лет, весь облик которой говорил о неусыпных стараниях приостановить увядание и сохранить остатки былой привлекательности. В первые минуты прогулки Ольга Викторовна не жалела о своем решении отпустить водителя: так приятно было пройтись по улице, наслаждаясь последними в этом году теплыми лучами солнца. Несмотря на то, что часы только что пробили одиннадцать, улица буквально кишела народом, словно люди в одночасье сорвались со своих рабочих мест и студенческих парт, чтобы, подобно Ольге Викторовне, успеть урвать последние солнечные денечки. Все успели соскучиться по теплой безветренной погоде за четыре недели не по-сентябрьски холодной и сырой осени, пришедшей на смену благодатному августу. По утверждениям синоптиков, наблюдалась аномально теплая для этого времени года погода. Говорили, что сейчас на добрых десять градусов теплее, чем должно быть в октябре. Неизвестно было, сколько продлится это неожиданное второе бабье лето.

Ольга Викторовна сняла пиджак, оставшись в кашемировой водолазке, но ей все равно было жарко. По ее мнению девицы дефилировали чуть ли не в чем мать родила. Когда едешь в машине с тонированными стеклами, это не так заметно. А теперь Ольге Викторовне казалось, что она находится не на одной из оживленных центральных улиц столицы, а где-нибудь на приморском курорте, откуда рукой подать до пляжа. Она нахмурилась и начала жалеть, что отпустила шофера — до ее дома оставалось еще шесть кварталов. Пока она дойдет, будет вся в мыле и не то что не получит удовольствия от прогулки, но напротив, запыхается и устанет.

Хорошее настроение супруги советника Президента портилось на глазах. Она думала о том, что сегодня же вечером обсудит с мужем долгожданную поездку в Лондон. Ольга Викторовна очень любила этот город. Он немного напоминал ей родной Петербург, но английская публика, на ее взгляд, была гораздо изысканнее петербургской. Ольга Викторовна не отдавала себе отчета, что судит лондонцев по впечатлениям, получаемым из окна лимузинов или по тем людям, которых она встречала на официальных банкетах и фуршетах. Ольга Викторовна успела отвыкнуть от простого народа за удивительно короткий срок. Прошло всего два года с тех пор, как ее супруг занял столь ответственный пост, а она начала ездить исключительно на правительственных автомобилях и регулярно бывать за границей. Геннадий Аверьянович уже давно обещал жене очередную поездку. Но она все откладывалась по разным государственным причинам. Ольге Викторовне очень хотелось поскорее покинуть пределы родины, которая начинала ее утомлять, если она оставалась на ней дольше двух-трех месяцев. Однако в связи с событиями последних недель о поездке можно было забыть не менее, чем на месяц, если не больше.

От всех этих мыслей у Ольги Викторовны настроение и вовсе упало. Она стала озираться по сторонам в поисках чего-то, что поможет ей отвлечься от неприятных переживаний. В этот момент ее внимание было привлечено мальчишкой-газетчиком. Казалось, сорванец являет собой ожившего экранного героя фильма типа «Республика ШКИД» или другого в таком же роде, посвященного беспризорникам. На мальчишке были пузырящиеся на коленях затертые штаны, грязный порванный в нескольких местах свитер, какие-то совершенно невообразимые боты, в которых в свое время хаживал не один бомж. Картину дополняла фуражка с погнутым козырьком и дырой на макушке. Но на Ольгу Викторовну самое сильное впечатление произвело даже не это. Мальчишке было не больше одиннадцати-двенадцати лет, а он уже смолил сигарету без фильтра, способом заправского курильщика приткнув окурок в уголок рта. При этом он как-то умудрялся кричать громким и пронзительным голосом, так, что он него шарахались все прохожие, а кое-кто даже порывался огреть крикуна сумкой или пакетом. В руках у мальчишки была пачка газет, из чего можно было заключить, что он зарабатывает себе на жизнь столь нелегким трудом. Это впечатление подтверждалось и призывными криками, которые испускал юный труженик. В шуме транспорта Ольга Викторовна никак не могла расслышать его слов, но, судя по интонациям, предположила, что он выкрикивает заголовки статей.

Ольга Викторовна остановившись посреди тротуара, с живейшим интересом разглядывала мальчишку. Мальчишка не преминул заметить женщину, обратившую внимание на его скромную персону.

— Купите газету! — возопил он так, что Ольга Викторовна отшатнулась в испуге, врезавшись спиной в торопящегося куда-то толстяка.

— Ну ты, дамочка, смотри, куда тебя несет, — проворчал толстяк, бесцеремонно отпихнув супругу советника Президента, и пошел своей дорогой.

— Тетенька! — пискнул мальчик жалобно. — Купите газету! Калифорнийские врачи изобрели вакцину против курения! Новая информация о взрыве подлодки!

Ольга Викторовна нахмурилась. Она-то прекрасно знала, что собой представляет желтая пресса. Видя, что женщина нисколько не убеждена его возгласами, мальчишка закричал еще громче и одновременно жалобнее.

— Тетенька, ну купите газету! Мне хлеба купить не на что! — и тут же бодро и звонко продолжил: — В районе катастрофы были замечены дельфины!

Ольга Викторовна укоризненно покачала головой.

— Эти писаки уже совсем потеряли всякий стыд, — громко произнесла она, так, что некоторые прохожие обернулись в ее сторону, — пишут такой бред, что просто не веришь собственным глазам. Ну какие могут быть дельфины в Северном море? Там же температура не поднимается выше нескольких градусов тепла, — продолжала возмущаться Ольга Викторовна, — а дельфины… — глубокомысленно закончила она, вытянув для убедительности указательный палец и почти ткнув им в лицо мальчишке.

Любой другой на его месте уже давно бы плюнул на эту вздорную бабу и пошел искать удачу с другими, более сговорчивыми прохожими. Но мальчишка оказался как нельзя более решительным.

— Ну пожалуйста, тетенька, купите газету! — заканючил он.

Ольга Викторовна, которой надоело пререкаться с мальчишкой, попыталась обойти его и продолжить путь. Она была раздосадована до крайности. Однако бойкий юнец оказался проворнее. Он, пятясь, бежал перед Ольгой Викторовной, не переставая жалобно поскуливать. Жена советника Президента была очень деликатной женщиной и не могла равнодушно переносить столь нелицеприятное зрелище, как этот мальчишка. К тому же Ольга Викторовна замечала, что прохожие с все большим интересом начинают присматриваться к тому, что происходит. А ей, как супруге не самой последней политической фигуры, не пристало привлекать к себе внимание. Она покраснела от гнева и досады, попадись ей сейчас водитель Виталий, Ольга Викторовна, наверное, разорвала бы его в клочья.

— Ну хорошо, — ледяным тоном сказала Ольга Викторовна, — я куплю у тебя газету, но не потому, что мне интересно читать какую-то чушь, а только для того, чтобы избавить себя от твоего вида. Ты меня понял?

Последние слова Ольга Викторовна прошипела, склонившись к мальчишке и буравя его испепеляющим взглядом. Но тот и бровью не повел.

— А может, сразу две купите, — не растерялся он, — для мужа, например, или для вашей мамы…

Этого бедная женщина уже не могла перенести. Она открыла сумочку, вынула кошелек и долго рылась в нем, отыскивая самую мелкую купюру — мелочи у Ольги Викторовны не было.

И тут мальчишка снова избавил супругу советника от проблем, осторожно вытянув у нее из пальцев одну из бумажек. Не дав Ольге Викторовне опомниться, он сунул ей в руки все свои газеты и был таков, оставив ее в недоумении стоящей посреди тротуара.

Если бы Ольга Викторовна нашла в себе силы последовать за мальчишкой, она увидела бы, как он, свернув за угол, нырнул в первую же подворотню. А если бы она зашла туда, то обнаружила бы, как мальчишка подбежал к невзрачному мужчине в серой рубашке и коричневых брюках, лениво попыхивающему сигаретой, очень тихо произнес несколько слов, после чего мальчишка едва уловимым движением взял что-то из руки взрослого, сунул в карман и исчез так же быстро, как и появился. Мужчина в свою очередь спокойно докурил сигарету, сплюнул через плечо, при этом кинув быстрый взгляд назад и в стороны, а затем направился к выходу из подворотни все в той же ленивой манере. Но как только он оказался на многолюдной улице, его облик изменился кардинальным образом. Мужчина шел быстро и сосредоточено, как человек, спешащий по важному делу.

Но Ольга Викторовна ничего этого не видела. Постояв еще некоторое время, она вернула кошелек на место и медленно пошла вперед по Малой Бронной, переваривая неприятную сцену. Только через несколько десятков шагов она вспомнила о газетах, которые всучил ей наглый мальчишка. Оказалось, их совсем немного — всего шесть штук. Сначала Ольга Викторовна хотела выбросить газеты, но урна ей почему-то не попадалась, а мусорить на улице ей не хотелось. Потом, когда возмущение стало понемногу ослабевать, Ольге Викторовне пришло в голову, что неплохо было бы все-таки ознакомиться с содержанием газет, которые обошлись ей в довольно-таки кругленькую сумму.

Первым, что попалось ей на глаза, была газетная шапка:

«ПОДВОДНУЮ ЛОДКУ ВЗОРВАЛИ ДЕЛЬФИНЫ»

Целых три столбца на первой полосе посвящались рассказам очевидцев, утверждавших, что они видели нескольких дельфинов в непосредственной близости от места катастрофы.

«Чушь!» — подумала Ольга Викторовна, однако дочитала статью до конца, потому что в эти дни ничто другое не могло вызвать такого же интереса как произошедшая трагедия.

Придя домой, уставшая и очень недовольная, супруга советника Президента бросила газеты на пуфик в прихожей и тотчас же о них позабыла — через пятнадцать минут к ней на дом должна была явиться маникюрша.

Геннадий Аверьянович вернулся как обычно очень поздно. И, как это часто бывало в последнее время, не в самом лучшем физическом и моральном состоянии. В администрации Президента со дня этого злополучного взрыва на АПЛ царило сильное напряжение. Все ждали, что оно должно вылиться в крупную головомойку. Чем дольше этого не происходило, тем сильнее нарастало напряжение. Геннадий Аверьянович называл это цепной реакцией.

Он сразу обратил внимание на ворох газет в прихожей, которые горничная почему-то не позаботилась убрать.

— Что это, Валюша? — спросил Геннадий Аверьянович, указывая на брошенные газеты.

— Я не знаю, — ответила горничная, — это Ольга Викторовна принесла откуда-то.

— Можно было и убрать их, — проворчал Геннадий Аверьянович.

Горничная проворно заспешила к пуфику и собралась унести газеты.

— Постой, Валюша, — Геннадий Аверьянович взял у нее газеты и принялся их просматривать.

— Очень интересно, — сказал он, обнаружив, что держит в руках шесть экземпляров одного и того же издания. Название ему ни о чем не говорило, наводя на мысль, что это мелкая бульварная газетенка.

— Чего ради Ольге Викторовне понадобилось приносить сюда это. Ей что, мало тех газет и журналов, которые мы выписываем? — озадаченно вопросил он Валюшу.

Горничная хранила молчание, понимая, что слышит не столько вопросы, сколько мысли, высказываемые вслух.

Геннадий Аверьянович направился было в комнату к супруге, чтобы расспросить ее об этом необычном инциденте, но Ольга Викторовна опередила его, выйдя в коридор.

— Геннадий, — произнесла она таким тоном, что советник Президента сразу почувствовал беспокойство, — мы в этом году поедем за границу или будем ждать следующего года?

Геннадий Аверьянович вздохнул, готовясь выдержать атаку жены. Силы были не равны: Ольга Викторовна весь день копила энергию и решимость, в то время как ее супруг растрачивал и то, и другое на своем рабочем месте. Мысли о газете разом вылетели из его понурившейся головы, он машинально бросил газеты на стул в коридоре и побрел за женой, сожалея, что Президент не задержал его сегодня на работе до полуночи. Тогда Геннадий Аверьянович вернулся бы домой, когда Ольга Викторовна уже легла спать, значит, ему удалось бы избежать тяжелого объяснения с супругой. Так было на протяжении почти всей текущей недели, но на сей раз удача от него отвернулась.

Когда измученный Геннадий Аверьянович добрался до своей постели, ему уже было не до газет, неизвестно как оказавшихся в его квартире. Таблетка успокоительного, услужливо поднесенная ему супругой, когда он начал краснеть и хватать ртом воздух, подействовала почти сразу.

Однако от судьбы, как говорится, не уйдешь. Наутро, когда Геннадий Аверьянович уселся за завтрак, он обнаружил на столе одну из вчерашних газет. Была суббота, на работу можно было особенно не спешить. Президент сам сказал, что он, Геннадий Аверьянович, может отдохнуть несколько часов, они, дескать, заслужили хотя бы полдня спокойного и приятного времяпрепровождения после недельной нервотрепки.

Геннадий Аверьянович отпил глоток кофе со сливками и развернул газету.

«ПОДВОДНУЮ ЛОДКУ ВЗОРВАЛИ ДЕЛЬФИНЫ»

«Хм, ничего себе, — сказал себе советник Президента, отставляя чашку и погружаясь в чтение. Вся информация, касающаяся катастрофы, даже самая невероятная и фантастическая, обязательно должна была быть принята к сведению. Об этом им неоднократно говорил Президент. Поэтому Геннадий Аверьянович добросовестно ознакомился с содержанием статьи. Реакция советника главы государства не намного отличалась от реакции его супруги. Правда, он не сказал не „чушь“, а „ерунда“.

Придя после долгого крепкого сна и калорийного завтрака в благодушнейшее расположение духа, Геннадий Аверьянович по дороге в Кремль подумал о том, что Президента все же стоит поставить в известность относительно очередной газетной утки.

Вероятнее всего Геннадий Аверьянович благополучно забыл бы о своем намерении, если бы не одно маленькое обстоятельство. Президент в этот день ознакомлялся с программой пребывания в курортной зоне Черноморского побережья России. Среди многочисленных экскурсий было посещение уникального дельфинария. Уникальность его заключалась в том, что он был расположен прямо в море, в небольшой, но глубокой бухточке и огражден от остальной воды бетонной стеной. Это был единственный в стране дельфинарий, где животные обитали практически в естественной среде.

Президент ставил галочки рядом с наименованиями тех объектов, на которых он хотел бы побывать. Дойдя до дельфинария, он в нерешительности призадумался. Именно в этот момент Геннадий Аверьянович вспомнил прочитанную утром статью. Он сказал об этом Президенту.

— Это несерьезно, — последовал ответ.

— Я понимаю, — тут же согласился Геннадий Аверьянович, — но забавно, как далеко может простираться фантазия этих писак.

— На мой взгляд, в этом нет совершенно ничего забавного, — возразил Президент, — у этих людей нет ничего святого, они не гнушаются никакими способами, лишь бы только привлечь читателей и увеличить объем продаж.

Тут подал голос Секретчик, генерал военной разведки, который по неизвестным Геннадию Аверьяновичу причинам должен был сопровождать Президента в поездке на юг страны.

Это был импозантный мужчина, крупный, с небольшим „пивным“ брюшком, холеным лицом, с сочными алыми губами. Жгучий брюнет с роскошной шевелюрой. Советнику Президента он почему-то не внушал доверия. Да и о каком доверии может идти речь, если перед тобой сидит человек, всю свою сознательную жизнь проработавший в военной разведке. Геннадий Аверьянович подозревал, что Президент разделяет это мнение. Но насколько данное предположение было близко к истине, оставалось только догадываться. Президент никогда не давал ни малейшего намека на то, какие эмоции у него вызывает та или иная персона.

— А что, — вдруг произнес Секретчик, — по-моему, дельфинарий — это очень интересное место.

— Вот как? — Президент поднял брови и вопросительно посмотрел на Секретчика, ожидая пояснения.

— Я рискую показаться несведущим и наивным, — продолжал тот, — но на мой взгляд, если бы эта статья была напечатана не в какой-то бульварной газетенке, а в серьезном журнале, информация стоила бы того, чтобы ею заинтересовались соответствующие службы.

— Вы хотите сказать, — не удержался Геннадий Аверьянович, — что верите в эту чушь?

Секретчик живо повернулся в сторону советника Президента.

— Я хочу сказать, — произнес он с некоторой снисходительностью, так во всяком случае показалось Геннадию Аверьяновичу, — что в той ситуации, в которой мы сейчас находимся, нельзя пренебрегать ни одной появившейся версией, пусть это даже кажется нам газетной уткой.

Геннадий Аверьянович счел ниже своего достоинства вступать в дискуссию с Секретчиком, он обратил свой взор на Президента.

— С детства мечтал побывать в дельфинарии, — неожиданно произнес тот с едва заметной улыбкой.

Вопрос был решен. А вечером того же дня работники дельфинария получили правительственную телеграмму, извещавшую о том, что Президент собирается их посетить.

Рабочий день в администрации Президента закончился. И снова Геннадий Аверьянович возвращался домой в плохом настроении и совершенно обессиленный. Зато Секретчик, который сам сел за руль своей „Volvo“, насвистывал веселую песенку. Фокус с мальчишкой-газетчиком удался. Первый, так сказать, пробный шар оказался весьма успешно упавшим в лузу. Секретчик был заядлым бильярдистом и любил при всяком удобном случае проводить параллели с любимой игрой.

„Теперь мы поиграем“, — с улыбкой проговорил он, но взгляд его при этом были жестким и не сулил ничего хорошего.

* * *

Он пролежал в ванной больше получаса. И пробыл бы еще дольше в холодной, пахнущей хлоркой воде, если бы старуха не помешала ему тихим стуком в дверь.

— Ты там часом не утонул ли, касатик? — спросила она с плохо скрываемой тревогой.

— Сейчас выхожу! — крикнул он.

Ему не хотелось надевать свои вещи, вернее, вещи тех, кого он закопал на берегу. На крючке висел затрепанный выцветший банный халат, его-то он и натянул на себя, услышав, как затрещали швы.

— Мне нужно купить одежду, — сказал он старухе.

— Какую, касатик? — с готовностью спросила старуха.

— Обычную, — ответил он.

— Я имею в виду, дорогую, или дешевую? У тебя вообще как с деньгами?

— С деньгами у меня нормально, — он с неприязнью посмотрел в жадное лицо старухи, — одежда нужна простая, не слишком дорогая, но и не дешевая. Такая, чтобы в ней было не стыдно на людях показаться.

— Ага, касатик, кажись поняла тебя, — заверещала бабка, — у нас тут недалеко скупка есть, там вещички приличные продают и цены сносные.

— Скупка? — с недоумением переспросил он.

— Ага, скупка, касатик, это вроде как комиссионка, только деньги там стразу дают.

— Постой, — начал догадываться он, — там поношенные вещи продают, так?

— Поношенные, — согласилась старуха, — да только самую малость, с виду и не скажешь. А новые покупать, только деньги на ветер выкидывать…

— Я не хочу носить чужие вещи, — он с отвращением передернул плечами, вспомнив, как влезал в пропахший запахом чужого тела свитер. — Мне нужна новая.

— Как скажешь, сынок, только это тебе раза в три дороже встанет.

Он достал из нагрудного кармана бушлата второй бумажник, принадлежавший, как он помнил, сухопарому рыбаку. Денег в нем оказалось больше.

— Сколько? — уже в который раз за этот день спросил он.

— Так сразу не могу тебе сказать, сынок, — старуха вытянула жилистую шею, безуспешно пытаясь определить количество хрустящих бумажек, которые он держал в руке.

— Ладно, бабка, вот тебе деньги, — он протянул ей большую часть найденных у рыбаков купюр, — этого, я думаю, должно хватить, даже с лихвой. Иди в магазин и купи мне что-нибудь из одежды.

— А что же тебе купить?

— Все, что нужно. Белье, рубашку, брюки, обувь. Только смотри, чтобы по размеру подошло.

— Ой, да как же я пойду без тебя! — всплеснула руками старуха. — А вдруг чего-нибудь не то выберу?

— Поменяешь.

— И то правда.

Видно было, что старуха очень хочет пойти одна, чтобы потратить полученные деньги по своему усмотрению и зажилить пару-тройку сотен. Но в то же время не решается уходить из дома.

— Чего ты ждешь? — спросил он ее напрямик.

— Да вот доченьку свою поджидаю. Она вот-вот прийти должна.

— Не хочешь оставлять меня одного в своих хоромах? — усмехнулся он.

— Да ты на меня не обижайся, касатик, — старуха смущенно повела плечами, — все-таки в первый раз тебя вижу, мало ли что, а так поспокойнее будет.

— А что ж ты меня домой к себе привела? Ты же меня в первый раз видишь.

— А что с меня брать-то?

Старуха похлопала себя по пустым карманам.

— И дом мой, сам видишь какой. Живу на крохи, еле перебиваюсь. Вот комнату сдаю, кой-какой доход получается, на хлебушек.

— Не нужно мне твое барахло, я лягу посплю, а ты иди, не беспокойся.

— И то правда, касатик, поспи, отдохни с дороги. Я тебе в спальне постелю, — засуетилась старуха.

Двухкомнатная квартирка и впрямь находилась в весьма плачевном состоянии. Ветхая мебель, вытертые коврики на дощатом полу с облупившейся краской. Древний телевизор на тонких ножках, ситцевые давно нестиранные занавески на грязных окнах. В спальне стояло несколько железных коек, накрытых драными покрывалами в пятнах и громадный платяной шкаф.

— У тебя что, тут ночлежка? — спросил он, морщась.

— Тем и живу, милок, тем и живу. Надо же как-то пробавляться.

— И много у тебя тут народа ночует?

— Когда как, касатик. Нынче никого нет. Летом больше людей бывает, а сейчас не сезон.

Старуха расстелила постель на одной из кроватей, взбила подушку в посеревшей от времени и грязи наволочке.

— Вот, сынок, ложись, отдыхай, а я мигом сбегаю, куплю тебе одежонку.

— Только смотри, чтобы новая была. Поношенную я тебе назад отдам, поняла?

— Поняла, касатик, как не понять! Дай только мерку с тебя сниму, чтобы по три раза не бегать.

Старуха метнулась в соседнюю комнату и возвратилась с сантиметровой лентой. Сняв с него мерки, она добросовестно записала размеры на клочке бумаги и уточнила список необходимых покупок.

Он уселся на кровать, которая тут же прогнулась под его весом. Похоже, толком отдохнуть ему на этом ложе не удастся.

— Слышь, касатик, а может тебе покушать чего-нибудь принести? Или выпить?

При упоминании о еде, в желудке заворчало. Но, подумав немного, он решил отказаться.

— Я потом сам схожу куда-нибудь.

— Как скажешь, сынок, — закивала старуха.

Она прошла было к двери, но замешкалась на пороге, никак не решаясь оставлять его одного. Человеческая глупость всегда представлялась ему вполне естественным и распространенным явлением, поэтому он спокойно наблюдал за бабкой, которая, не боясь приводить к себе первого встречного, в то же время опасается оставить его без присмотра, словно ее присутствие могло бы помешать ему делать в ее квартире все, что душе угодно.

Он вытянул ноги на неудобной сетчатой кровати и прикрыл глаза. Тело взывало об отдыхе, мозг тоже требовал нескольких часов сна.

Старуха некоторое наблюдала за своим новым постояльцем, имени которого она так и не узнала, потом, убедившись, что он уснул, тихонько вышла из квартиры, и заперла входную дверь на два замка. Бабка очень торопилась, но та, которую она назвала своей дочерью, пришла раньше, чем вернулась хозяйка квартиры.

Он едва успел провалиться в тяжелую полудрему, как встрепенулся, потревоженный звуком отпирающегося замка. Старуха не могла вернуться так скоро, значит, пришел кто-то другой.

Входная дверь с шумом захлопнулась, в прихожей раздались шаги, не похожие на бабкины. Не вставая с кровати, он напряженно прислушивался. Судя по звонкому стуку каблуков, в квартире была женщина и, видимо, молодая.

Она прошла в гостиную, потом заглянула в кухню и, не обнаружив там никого, направилась к спальне. Дверь осторожно приоткрылась. Сквозь ресницы он увидел женский силуэт, замерший на пороге. Постояв с минуту, женщина на цыпочках приблизилась к его кровати и стала разглядывать лежащего человека. Убогий халат не скрывал всех достоинств его мощной атлетической фигуры. Нельзя было не залюбоваться на широкие мускулистые плечи, густые рыжевато-каштановые волосы, скрывающие уши, лицо с правильными чертами и квадратным подбородком и смуглую, с красноватым оттенком кожу.

— И где только она откопала такого красавчика? — шепнула женщина, не сводя с него заблестевших глаз.

— На вокзале, — громко произнес он, заставив ее отшатнуться от неожиданности.

— Ах, вы не спите!

Женщина смущенно захихикала. Он открыл глаза и в свою очередь стал внимательно изучать вошедшую. С истинно мужским чутьем он с первого взгляда определил, что дамочка относится к известному роду женщин, которых принято называть доступными. Ее никак нельзя было назвать красавицей, но в ней проглядывалось нечто такое, из-за чего многие мужчины невольно оборачивались ей вслед. Неестественно светлые волосы наводили на мысль о том, что они окрашены искусственно. Лицо яркое, бросающее в глаза, с сочными полными губами, задорными глазами, вздернутым носом. Он попытался определить ее возраст, но это оказалось затруднительным.

— И откуда же ты, такой красивый, взялся? — спросила быстро оправившаяся от испуга дамочка.

— Я уже сказал — с вокзала.

— Тебя что, и родили на вокзале? — съехидничала она, усаживаясь на соседнюю койку и закидывая ногу на ногу.

Короткая юбка не скрывала ее обтянутых черными колготками костлявых колен.

— Почти, — процедил он, неотрывно следя на движением ее ножки в черной лакированной туфельке, которой она кокетливо болтала.

— А где баба Маня?

— В магазине.

— А почему ты в таком виде, можно узнать?

— А чем плох мой вид? — парировал он, поведя плечом.

— Видок у тебя, конечно, что надо, — хихикнула женщина, — мне очень даже нравится. Правда… — он интригующе примолкла.

— Что?

— Мне кажется, что без этого рванья ты выглядел бы намного лучше.

Всем своим существом он ощущал исходящее от женщины жгучее желание. Оно находило отклик в нем, но что-то мешало ему поддаться этому новому чувству. Скорее всего, то, что женщина не в полной мере отвечала его эстетическим притязаниям.

— Меня зовут Елена, — произнесла она, видя, что незнакомец не торопится представляться.

— Елена, — повторил он, продолжая задумчиво разглядывать дамочку.

— А тебя как? — не выдержала она.

Он чуть помедлил с ответом, потом медленно произнес, наблюдая за ее реакцией:

— Герасим.

— Ого! Ну и имечко! — хохотнула она. — А где же твоя Му-му?

Он по-прежнему смотрел на нее, на лице не отразилось никаких эмоций. Между тем дамочка спохватилась, что ляпнула глупость и мгновенно посерьезнела.

— А можно я буду звать тебя Германом? Так, по-моему, красивее звучит.

— Можно.

Он подумал о том, что мог бы и сам догадаться назваться этим именем.

— Спасибо за подсказку, — сказал свеженареченный Герман, — теперь так и буду представляться.

— Видишь, какая я умная.

Он промолчал, не оспаривая, но и не подтверждая ее самодовольного утверждения.

— Ты всегда такой? — дамочка капризно надула губы.

— Какой? — не понял Герман.

— Молчун такой.

Он пожал плечами, действительно, не зная, что на это ответить. Наука говорить ни о чем была для него пока недостижимой. Герман привык относиться к речи, как к средству передачи необходимой информации. Каждое слово в его представлении было не просто набором определенных звуков, но неким символом, обозначающим конкретное понятие. Хозяин любил говорить. Иногда его заносило так, что он не мог остановиться в течение нескольких часов, самозабвенно ораторствуя на интересующую его тему. Герман слушал Хозяина и удивлялся этой способности, которой он сам был совершенно обделен. В такие моменты особенно остро ощущалось различие между ними, и это приносило ему боль.

Нечто похожее он испытывал сейчас, в разговоре с этой вульгарной дамочкой. Но на сей раз вместо ощущения неполноценности в Германе возникло раздражение. Женщина была слишком глупа.

— Иди сюда, — сказал он, положив руку на кровать рядом с собой.

— Зачем это? — Елена подняла тонкие подведенные брови.

— Я тебя хочу.

— Ого! — женщина снова захихикала, усиливая его раздражение. — Вот тебе и молчун. Вот молчит, молчит, а потом, как скажет, так хоть стой, хоть падай…

Герман, не вставая с кровати, схватил ее за плечо и рывком притянул к себе. Женщина вскрикнула. В ее лице отразился слабый испуг.

— Ты что! Мне же больно!

Она не кривила душой. Но обнажившемся плече в том месте, за которое Герман схватил ее, появился кровоподтек. Он отпустил женщину.

— Зверюга! — всхлипнула Елена, потирая ушибленное место.

В ее глазах появились слезы, лицо исказила обида.

— За что ты так со мной?

Герман слегка дотронулся до кровоподтека, ему стало не по себе.

— Извини меня, я не рассчитал свою силу.

— В следующий раз будь добр, рассчитывай, — потребовала Елена, порываясь подняться.

— Постой, — он заставил ее сесть, — если будешь себя хорошо вести, я тебя вылечу.

Елена немного успокоилась и вновь приняла кокетливый вид.

— Вылечишь? Это как?

Ни говоря ни слова, он наклонился к поврежденному плечу и слегка коснулся его губами. В нос ударил тяжелый запах плохих духов. Он поморщился и отпрянул. Кожа женщины была бархатистой и приятной на ощупь. Ее дыхание чуть заметно участилось, глаза заволокло пеленой. Герман снова наклонился к ней и, стараясь не вдыхать, осторожно лизнул ушибленное место. Елена шумно перевела дыхание и откинула назад голову. Кровоподтек, смоченный слюной, стал бледнеть. Он больше не ощущал запаха ее духов, теперь он чувствовал лишь трепещущее женское тело в своих руках. Удары его сердца отдавались в ушах, руки начали подрагивать. Елена потянулась к нему и поцеловала в губы. Она и думать забыла об ушибе, боль разом отпустила ее. Герман ощутил ее теплые руки на своих плечах.

В глазах потемнело, в голове все смешалось, его поглощала яростная животная страсть…

— А-а-а! — раздался вдруг дребезжащий старухин голос. — Молодежь уже спелась, как я погляжу!

Герман поднял голову и так посмотрел на стоящую в дверях возвратившуюся бабку, что она в испуге отшатнулась и попятилась назад. Собрав последние остатки благоразумия, он сумел взять себя в руки и не наброситься на старуху. Герман резко поднялся, бесцеремонно бросив Елену на постель.

— Купила?

Голос был сдавленным, словно он говорил из-под одеяла.

— Купила, касатик, все купила. Останешься довольным.

Она показала на авоську с несколькими свертками.

— Посмотришь?

— Конечно, посмотрит, баб Мань, что ты глупости спрашиваешь, — встряла в разговор Елена.

Ободренная этими словами, старуха просеменила в глубину спальни и выложила на кровать свертки.

— Вот, — говорила она, распаковывая вещи, — это рубашка, это брюки, вот исподнее и носки…

Герман, не сбрасывая халат, рассматривал принесенные покупки. Они походили на новые, видимо, старуха не решилась обманывать его.

— Ну что же ты, — подзадорила его Елена, — примерь, а мы с баб Маней посмотрим, как сидит.

— Я сам посмотрю, — решительно заявил он, недвусмысленно давая понять, что хочет остаться один.

Елену это слегка задело.

— Пойдем, баб Мань, не хочет нам показывать свои прелести, да нам не больно-то и хотелось.

Она встала и с видом оскорбленного достоинства направилась к двери. Старуха засеменила следом.

Оставшись один Герман прежде всего позаботился о том, чтобы в комнату никто на заглянул, для этого он пододвинул к двери одну из ближайших кроватей. Затем открыл платяной шкаф и встал между двумя створками так, чтобы его не видно было от двери. В шкафу висело большое, но помутневшее от времени зеркало.

Герман скинул халат. В зеркале отразилось его почти обнаженное могучее тело. Талия была обтянута широким кожаным ремнем со множеством карманов. Нож Герман вынул и положил под матрац еще перед тем, как лег на кровать. Он отстегнул ремень и начал облачаться в принесенную одежду. Старуха постаралась на славу. Хлопчатобумажная рубашка была немного коротковата, но зато не жала под мышками. Брюки из серой синтетической материи оказались как раз впору. Не повезло только с обувью, туфли были узки в носках. Однако он решил, что может походить в них какое-то время. Придирчиво оглядев себя в зеркале, Герман остался вполне доволен, он выглядел совершенно обычным человеком. Вернее, не совсем обычным, для этого он был слишком высоким и плечистым. Но вряд ли теперь на него будут с подозрением коситься прохожие на улицах. А это как раз то, что ему нужно.

Женщины шушукались за дверью. Очевидно, Елена расспрашивала старуху о том, как он оказался в квартире. Герман отодвинул кровать и предстал перед женщинами.

— Вот красавец, так красавец! — восхитилась старуха.

Елена молча любовалась Германом, кивками выражая полное единодушие с бабкой.

— Хорошо я постаралась, правда, сынок? — елейным голоском пропела старуха.

По своему обыкновению Герман промолчал.

— С тебя причитается, — осмелев сказала баба Маня, — я полгорода обегала, пока все это отыскала.

— Врешь, — безо всякого выражения бросил Герман и обратился к Елене: — пойдем прогуляемся.

— Ты меня хочешь куда-то пригласить? — засияла та.

— Я уже это сделал, — ответил Герман и, не дожидаясь ее согласия, взял Елену за руку и направился к выходу.

Она, памятуя о его крутом нраве, даже не думала сопротивляться, тем более что перспектива пройтись по улице с таким мужчиной привела дамочку в полный восторг.

— Куда мы с тобой направляемся? — спросила она на улице, взяв его под руку и повиснув на нем, словно стрекоза на ветке.

— Ты живешь с этой старухой? — спросил Герман, проигнорировав вопрос Елены.

— С чего это? — оскорбилась она. — У меня есть своя отдельная комната на Васильевском, а сюда я просто в гости захаживаю.

— Она разве тебе не мать?

— Она? — Елена покачала головой. — Она просто моя хорошая знакомая. Прихожу к ней, когда мне скучно становится.

— Подыскиваешь себе пару?

— Что подыскиваю? — удивилась Елена.

— У старухи ведь разные гости бывают, иногда наверняка попадаются и такие, которые тебе нужны.

— А какие-такие мне нужны?

Елена даже остановилась и отпустила его руку.

— Почему ты все время пытаешься морочить мне голову? Я прекрасно вижу, что тебе нужно, — безапелляционно заявил Геракл.

— Ах вот как? Может, тогда ты и мне это объяснишь, а то я иногда сама не могу понять, а что же мне все-таки нужно.

— Тебе нужен самец.

Елена выглядела так, словно он влепил ей пощечину.

— И самец породистый, — продолжал он, чеканя каждый слог, — потому что ты самка с претензиями.

— Послушай, Герман, — и снова в ее карих глазах стояли слезы, — если ты собираешься все время меня оскорблять, я лучше уйду.

Она всхлипнула.

— Сначала наставил мне синяков, потом самкой обозвал, что же дальше будет!

— Прости меня, — голос Германа смягчился, — я больше не буду делать тебе больно, если ты сама не будешь меня провоцировать.

— А как это я тебя провоцирую?

— Ты морочишь мне голову глупостями. Давай договоримся один раз и навсегда. Не пытайся изображать передо мной черт знает кого.

— Но ты обозвал меня самкой!

— Разве я не прав? Разве ты не существо женского пола, жаждущее совокупления с существом мужского пола?

С минуту Елена озадаченно смотрела на Германа, вникая в суть его слов.

— Ничего я не жажду, — обижено проворчала она, — опять ты меня оскорбляешь.

— Не нахожу в этом ничего оскорбительного, — отвечал Герман, — это абсолютно нормальное, естественное явление для любого здорового живого существа.

— Ну и зануда же ты! — хмыкнула Елена, однако снова взяла его под руку.

— Где здесь поблизости можно хорошо поесть? — спросил Герман.

— Какая кухня тебя интересует? Кавказская, китайская, или японская?

— Выбор оставляю тебе, главное, чтобы еда была качественной.

— Тогда кавказская! Мы закажем сациви и чахохбили. И, конечно, красное вино. Ты любишь вино?

— Не знаю, — рассеянно ответил Герман, наблюдая за прохожими.

— Как это?

— Не было случая попробовать.

— Что-то я тебя не пойму… — начала было Елена.

— Послушай, тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов? — оборвал ее Герман.

— Ну хорошо, я буду молчать, — поспешно сказала Елена, но не выдержала и добавила: — странный ты какой-то.

Герман искоса бросил на нее быстрый взгляд и промолчал.

Первый заказ почти целиком уничтожила Елена. Герман только попробовал, но не смог есть блюдо, обильно сдобренное всевозможными приправами. Он попросил официанта принести еще одну порцию, но безо всяких добавок.

— Ты меня удивляешь, — заявила Елена с полным ртом, — без приправ пропадает весь вкус.

— А по-моему, наоборот, эти пряности убивают весь вкус, — возразил Герман.

Елена качнула головой, но ничего не сказала, мало-помалу привыкая к причудам своего нового знакомого.

Пока ждали заказ, Елена предложила попробовать вина.

— Это мое любимое, — заявила она.

Герман поднял бокал, почти до краев заполненный рубинового цвета напитком. Осторожно пригубил, почмокал губами, чтобы лучше распробовать вкус. Елена внимательно наблюдала.

— Ну как? — спросила она, когда Герман поставил бокал на стол.

— Похоже на виноградный сок.

— Глупый, — засмеялась Елена, — да это же и есть виноградный сок.

Лицо Германа потемнело. Он едва сдержался, чтобы не отвесить женщине пощечину.

— Я просил тебя быть осторожной в выражениях.

— Извини меня, пожалуйста, — спохватилась Елена, — я больше не буду.

— Тем лучше для тебя. Я тоже больше не буду предупреждать тебя.

Хорошее настроение Елены померкло. Герман начинал по-настоящему пугать ее. Она осушила бокал и взяла бутылку, чтобы налить еще. Вдохновленный ее примером, Герман вновь отпил вина. Он стал привыкать к его терпкому вкусу и даже находить в нем удовольствие.

— Если хочешь, мы можем заказать что-нибудь другое, например, водку, — предложила она.

— Нет, пока не будем.

Герман достал бумажник.

— Возьми, — он протянул деньги Елене.

— Зачем это? — удивилась она.

— Посмотри, тут хватит денег, чтобы расплатиться?

Елена деловито пересчитала купюры.

— Хватит, если не будем особенно шиковать, — констатировала она, возвращая бумажник.

— Оставь себе, сама расплатишься.

— Как скажешь, — она покорно положила деньги в сумочку.

К тому времени, как принесли заказ, Герман успел опустошить второй бокал. В голове слегка зашумело. Однако он не терял способности четко соображать, тщательно фиксируя новые ощущения. Елена добросовестно вливала в себя алкоголь, чтобы при помощи этого средства унять нарастающую тревогу. Теперь Герман снова стал казаться ей привлекательным и ужасно сексуальным мужчиной, как тогда, когда она увидела его лежащим на кровати. Какая-то сверхъестественная мужественность исходила от каждой клеточки его тела, даже в банном халате он в ее глазах был способен затмить самую яркую кинозвезду. Но больше всего Елене хотелось узреть своего нового знакомого обнаженным.

Герману понравились мясные блюда, но желудок тотчас же дал понять, что такая пища для него слишком тяжела.

Когда они вышли из ресторана, Герман остался почти совсем без денег. Но его это нимало не огорчало в отличие от Елены, которая с тревогой спросила:

— Ты что теперь, совсем на мели?

— В каком смысле?

— Ну, совсем без денег?

— А если и так, то что в этом страшного?

— Знаешь ли, ты, конечно, парень, что надо, но без денег у нас не проживешь.

— Где у вас?

— Как где? Вообще у нас. Да хотя бы в нашем городе. Если у меня в кошельке нет хотя бы полтинника, я из дома вообще не выхожу, — сказала Елена и с философским видом изрекла: — Деньги — основа жизни.

— Что же, без денег никак не проживешь?

— Да без них, родимых, и дня не протянешь. Я не знаю, откуда ты такой выискался, и спрашивать не буду, потому что знаю, что ты все равно не скажешь, разозлишься только, — голос Елены звенел, язык слегка заплетался, — только вот поживи у нас здесь еще денек и сам поймешь, что без денег ты не человек.

— Допустим, еду можно добыть и без денег, — возразил Герман, на которого тоже подействовал алкоголь.

— Это как же, интересно? Воровать что ли?

— Способов много, — неопределенно обронил Герман.

— Вот как? Может, ты и меня научишь. А то я за столько лет так и не научилась без денег обходиться.

— Значит, уже и не научишься.

— А ты, значит, научился, — горячо возразила Елена, — то-то я смотрю, одежонку тебе бабка Маня за деньги купила. И в ресторане мы с тобой не за так кушали. А теперь нам надо поехать на машине, потому что пешком до моего дома далеко. У тебя деньги вышли, — Елена помахала перед его лицом опустевшим бумажником, — поэтому платить на этот раз буду я.

— Как далеко до твоего дома?

— На машине с полчаса будет, а на автобусе и вовсе почти час.

— А сколько это в километрах?

— В километрах? — Елена опешила. — Не знаю, не мерила.

— Может, измерим?

— Это как?

— Очень просто, пойдем пешком, и ты узнаешь, сколько это в километрах.

— Ты в своем уме?! — возмутилась женщина. — Да мы до ночи не дойдем до моей улицы. Я не смогу так долго идти!

— Давай попробуем, — настаивал Герман, — если ты сильно устанешь, то мы поедем на машине.

Елене ничего не оставалось, кроме того, чтобы согласиться.

Они шли больше двух часов. Герман по преимуществу молчал, внимательно наблюдая за тем, что происходит на многолюдных улицах. Елена изредка обращалась к нему с вопросами, на которые Герман отмечал по своему обыкновению скупыми фразами. Хмель постепенно выветривался и теперь он сам ощутил, что немного устал от пребывания в городе. Снова пришла жажда. Он попросил Елену зайти в ближайший магазин и купить пару бутылок минеральной воды.

— Как странно, — произнесла Елена, увидев, как он в несколько глотков осушил полуторалитровую бутылку, — ты совсем не потеешь. Я уже вся взопрела, а ты совсем сухой.

— Моя система терморегуляции отличается от твоей, — ответил Герман, не отдавая себе отчета, что говорит лишнее.

— Почему отличается?

— Потому что я — другой.

— Это я заметила, — подтвердила Елена, — раз уж ты сам об этом заговорил, то может быть, ты расскажешь, откуда ты взялся и кто ты есть.

— Зачем тебе это знать?

— Интересно. Я таких, как ты, никогда не видела.

— Наверное, и не увидишь.

— Расскажи, — снова повторила Елена, — откуда ты?

Герман посмотрел ей в глаза. На долю секунды он ощутил порыв откровенности. Ему вдруг захотелось довериться этой маленькой женщине. Но, поймав ее жадный взгляд, он разом пришел в себя.

— Потом, — ответил Герман и быстрее пошел вперед.

Елена умолкла и около четверти часа не произносила ни слова. Но когда силы оставили ее, она взмолилась.

— Герман! Я больше не могу. Давай сядем в автобус.

— Сколько осталось до твоего дома?

— Шесть остановок.

— Это мне ни о чем не говорит.

— В километрах я не измеряла.

— Вот и измеришь.

Поняв, что Германа не удастся заставить воспользоваться общественным транспортом, Елена глубоко вздохнула и поплелась рядом с ним. Она уже начинала прихрамывать. Герман тоже устал. Неудобные туфли, тесные в носках, натерли на коже мозоли. Боли не ощущалось, но дискомфорт был налицо. Ему тоже хотелось поскорее закончить этот долгий путь, но он не имел привычки менять свои решения.

Наконец, Елена сообщила, что до ее дома осталось несколько десятков шагов.

— Ты живешь одна? — спросил Герман.

— Да, если не считать соседей.

— Соседи есть у всех.

— Да, только не все встречаются со своими соседями во время каждого похода в сортир.

Герман попросил пояснить непонятную ему фразу. Елена стала объяснять ему, что собой представляет жизнь в коммунальной квартире.

— Мы туда не пойдем, — решительно произнес Герман как раз в тот момент, когда они подходили к подъезду ее дома.

— Ты что?

Елена изумленно воззрилась на своего спутника.

— Я не хочу идти в такое место, где везде и всюду буду натыкаться на посторонних людей.

— Куда же ты хочешь?

— Поедем на природу. Я бы хотел оказаться где-нибудь на берегу водоема. Хочу поплавать немного. Поедем к морю.

— Ты сошел с ума! Водя ледяная. Октябрь на дворе.

— Мне нравится холодная вода.

— А мне нет! — теперь настала очередь Елены выйти из терпения. — Если тебе хочется, отправляйся хоть к черту на рога. А я приду к себе и лягу спать. Ты меня уморил.

— Мы поедем на машине.

— У меня не хватит денег, чтобы ехать в такую даль.

— Об этом не беспокойся. Я вовсе не на мели, как ты думала.

Он вынул из кармана увесистую пачку долларовых банкнот.

— Этого нам хватит?

— Ого! — глаза Елены заблестели, совсем как у старухи, когда он в первый раз показал ей деньги.

— Не пойму, чего ради ты заставлял меня тащиться сюда пешком, когда у тебя есть такая куча денег!

— Я просто хотел пройтись по вашему городу.

— Нормальные приезжие обычно не слоняются без толку по улицам, а идут в музеи.

— А кто тебе сказал, что я нормальный приезжий?

— Это точно, — согласилась Елена.

— Ну так как? Поедем?

— Но сначала я все-таки зайду к себе. Мне нужно переодеться и надеть другою обувь.

— Покажи мне окна твоей комнаты, — сказал Геракл.

— Думаешь как-нибудь наведаться в гости? — кокетливо спросила Елена.

— Нет, просто хочу знать, где тебя искать, если ты пропадешь.

Не найдя, что на это ответить, Елена задрала голову и показала спутнику на два окна на четвертом этаже.

— Я подожду тебя внизу, — произнес Геракл.

— Может зайдешь?

Герман качнул головой в знак отрицания. Елена скрылась в подъезде, а он остался стоять внизу. Большой Город оказался не совсем таким, каким он представлял его себе. Чувство разочарования, возникшее еще в квартире у старухи, становилось сильнее. Да, это был пестрый, оживленный мирок, в котором постоянно царила сутолока. Но уже после первых нескольких километров, пройденных по грязным улицам, он понял, что ему здесь скучно. Люди, спешащие в разные стороны, казались ему марионетками, заведенными однажды каким-то великим кукловодом, и с тех пор никак не могущие остановиться, чтобы перевести дух и взглянуть на себя со стороны. Это было мелко и ужасно скучно. Вдруг пришла щемящая тоска. Ему захотелось вернуться туда, откуда он прибыл.

Кто-то рядом громко засмеялся. Он повернул голову и увидел обнимающуюся парочку. Оба, и парень и девушка, выглядели абсолютно счастливыми. В нем снова шевельнулось раздражение.

„Все не так“, — пронеслось у него в голове.

Возникло желание бросить эту глупую курицу, прицепившуюся к нему у старухи, и уйти отсюда. Выбраться за город и вдохнуть в себя соленый воздух моря. Но он знал, что не сделает этого. Не сделает, потому что его миссия еще не завершена.

Елена вышла из подъезда даже быстрее, чем он рассчитывал. Она натянула потертые брюки из джинсовой материи и ярко-красный джемпер. Ноги женщины были обуты в кроссовки. Елена собрала свои светлые длинные волосы в хвост на затылке и стала выглядеть гораздо моложе и, на взгляд Германа, привлекательнее.

— Ну как я тебе? — спросила она.

Герман не преминул высказать Елене свои наблюдения. Женщина была польщена и не скрывала этого.

— Не знаю, зачем я с тобой еду? — задала она вопрос, оставшийся без ответа.

— Ты умеешь водить автомобиль? — спросил Герман.

— Умею. Я два года назад выучилась на права. Но машины у меня нет.

— Ты не знаешь, где ее можно раздобыть?

— Что ты имеешь в виду? Взять напрокат или купить?

— А что проще?

— Проще, конечно, купить. Да и прокаты сейчас уже закрыты. Время, между прочим, позднее.

— Я это заметил. Значит, купим. Где это можно сделать?

— Уж, конечно, не в магазине, — засмеялась Елена, — у меня есть один знакомый, Виталька, который торгует подержанными тачками. Они, естественно, не бог весть какие, но если я попрошу, он выберет для нас сносную. А оформит за пять минут по генеральной доверенности.

— Отлично, поедем к нему.

Елена не двигалась с места.

— Сама не понимаю, чего ради я с тобой время теряю.

— Тебе со мной плохо?

Она пожала плечами.

— Мне с тобой как-то не по себе. Иногда ты меня пугаешь, иногда смешишь. Но все дело в том, что ты мне очень нравишься. Я никогда не видела таких красивых мужиков, как ты. Ты прямо будто из Голливуда. Видел, как на нас все оглядываются?

Герман молчал. Елена, приняв заговорщицкий вид, встала на цыпочки, чтобы приблизить губы к его уху и тихонько сказала:

— Мне страсть, как хочется тебя попробовать.

От неожиданности Герман шагнул назад.

— Ой, — спохватилась Елена, — я и забыла, что ты все не так понимаешь. Я хотела сказать, что хочу переспать с тобой.

— Ты могла бы и не говорить этого. Я это сразу понял, как только тебя увидел.

Елена была уязвлена.

— А ты, что, не хотел меня?

— Хотел, — просто ответил Герман, — я и теперь тебя хочу… попробовать.

Елена засмеялась и снова стала выглядеть довольной жизнью.

Они сели в машину и проехали к ее приятелю, который продал им старую „Ниву“, запросив за нее 1000 баксов.

— Торгуйся, — прошипела Елена и сама накинулась на приятеля с требованиями уступить пару сотен.

Герман достал деньги и протянул их продавцу.

— Машинка — блеск! — обрадовано заговорил знакомый Елены Виталий. — Хоть до Москвы, хоть до Калининграда…

Не дослушав его, Герман обратился к Елене.

— Она в порядке?

— Обижаешь, братан! — встрял Виталий. — Я своим близким друзьям и подругам, — он панибратски хлопнул Елену по спине, — фуфла не предлагаю.

— На том и стоим, — добавила женщина, — но мог бы и сбросить по дружбе пару сотен.

— Сочтемся, — тихо ответил ей Виталий, думая, что Герман его не слышит.

Елена подмигнула в ответ и больше о деньгах не заикалась. Герман сделал вид, что ничего не заметил.

— Тысячу лет за рулем не сидела, — сказала повеселевшая Елена, заводя мотор, — прокатимся с ветерком.

— Ты знаешь дорогу? — поинтересовался Герман.

— К заливу? Еще бы! Я в этом городе уже двенадцатый год живу, вдоль и поперек его изучила.

Герман удовлетворенно кивнул.

— Давай у супермаркета тормознем, купим чего-нибудь пожевать, — предложила Елена.

— Ты проголодалась?

— Пока нет, но на свежем воздухе аппетит прямо волчий становится.

— Тогда давай.

Елена притормозила у ближайшего большого магазина и резво выскочила из машины. Смеркалось. Прохожих на улицах становилось меньше. В воздухе повеяло прохладой, желание сбросить с себя одежду было уже не таким острым. И все-таки больше всего он теперь хотел снова оказаться на берегу моря, услышать шум прибоя, ощутить на коже холодные брызги пенящихся волн. К вечеру поднялся ветер, значит, волны будут большими. Закрыв глаза, он представил себе пустынный берег и расстилающееся на сколько хватает глаз бушующее море.

Наверное, Хозяин был прав, когда говорил, что он не создан для такой жизни. Ничего другого нельзя было сказать о слабаке, не выдержавшем и дня в Большом Городе. Он возненавидел этот мегаполис всей душой и стремился выбраться отсюда. Скоро он сможет это сделать. Совсем скоро.

* * *