Беларусь легендарная

Группа авторов, 2020

В книге собраны основные жанры белорусской народной прозы – легенды и предания. В ней отражены древние мифологические представления о происхождении Вселенной, Земли, человека, животных и растений, о горах и курганах, о реках, криницах и озерах, о ведьмах и чародеях, о купальской ночи, цветке папоротника и заклятых кладах. Представлены также легенды об исторических личностях, о путях богатырских, происхождении названий городов, деревень, урочищ.

Откуда пошли белорусы

О, край родны, край прыгожы!

Мілы кут маіх дзядоў!

Што мілей у свеце божым

Гэтых светлых берагоў.

Я. Колас

Когда-то мир еще только начинался, ничего нигде не было. Повсюду стояла мертвая вода. В центре этой воды торчало что-то, похожее на камень.

Однажды Перун как разыгрался и давай пулять стрелами в этот камень. От его стрел рассыпались три искорки: белая, желтая и красная. Упали те искорки на воду; от этого вся вода помутнела, мир потускнел, словно тучи. Но через некоторое время, когда все прояснилось, то и определилось, где вода, где земля. А еще через некоторое время завелась всякая жизнь и в воде, и на земле. И леса, и травы, и звери, и рыбы, а потом и человек завелся: или он пришел откуда-то, или вырос тут.

Этот житель мало-помалу стал заводить тут свои человеческие порядки. Долго ли он так жил или коротко, но имел он уже свое поселение, имел много жен и еще больше детей. Было ему прозвище Бой. А как пришел час его смерти, он созвал своих сыновей и разделил все свое имущество. Только об одном сыне забыл. Тот в это время был на полешне (охоте), а с ним были любимые собаки отца Ставра и Гавра. Прозвище этому сыну было Белаполь.

Вскоре после смерти отца вернулся Белаполь с полешни. А братья ему говорят:

— Вот отец поделил нам все свое имущество, а тебе он оставил собак. И еще сказал, чтобы ты пустил их по свету: одну — в правую сторону, другую в левую. Сколько они земли оббегут за этот день, то эта земля вся твоей будет.

Пошел Белаполь и поймал двух птиц. Пустил одну птицу на юг и говорит одной собаке:

— Бери!

Пустил другую птицу на запад и говорит другой собаке:

— Хватай!

Как полетели те птицы: одна в одну сторону, другая в другую. Как побежали собаки за птицами, то аж земля задымилась. Как пошли те собаки, то до сих пор и не вернулись, а по их следам две речки протянулись: в одну сторону пошла Двина, в другую сторону — Днепр.

Вот на этих просторах Белаполь начал селиться и устанавливать свои порядки.

У этого Белаполя от разных жен его развелись разные племена под прозвищем Белорусы. Они и до этого времени там ходят, земельку боронуют и жито сеют.

(С. Сахаров)

Полешуки и полевики

Было у отца двенадцать сыновей, все хлопцы рослые да удалые. Жили они на большой поляне, среди дремучего леса. Занимались хозяйством, охотились на диких зверей и птиц. Старик отец, как голубь седой, сидел и летом в кожушке и только распоряжался. И были в семье лад да любовь.

Оженились сыновья, пошли у них свои дети. Большая выросла семья. Все слушались старика отца, и каждый делал свою работу. Но вот спустя некоторое время умер отец. И пошли в семье нелады. Ссорятся жены братьев, одна другую поедом едят, нету согласья. И такая пошла между ними свара, что и мужья ничего поделать не могут. Кричат жены, хотят делиться. «Ну что ж, — думают братья, — надо делиться». Начали делиться. Да дело оно не такое и легкое, как им казалось. Кое-как с криком да зыком поделили добро и скот. А как дело дошло до земли, то чуть друг друга не поубивали: никак не могут поделить свою полянку, чтоб никому не было обидно. Перессорились братья из-за земли и стали один другому врагами.

Только два младших брата жили между собой в большом согласии: куда один, туда и другой. Не захотели они биться с братьями за землю, покинули отцову хату и пошли по свету искать другого пристанища. Сделали братья из двух дубов большие сани, запрягли в них шесть пар волов, положили добро, посадили жен с детьми и двинулись в путь на санях по песку. А коровы и мелкий скот пошли за ними. Протащили волы по песку дубовые сани немного, да и встали как вкопанные. А колес-то у братьев не было, и ничего о них не знали они. Ведь никуда из своего леса не только летом, но и зимою не ездили. Начали братья отпиливать круглые колодки и подкладывать их под полозья. Катятся колодки, и сани вперед ползут. Надоело младшему брату подкладывать под полозья колодки, вот и говорит он старшему:

— Давай сделаем так, чтоб колодки сами под полозьями крутились.

И сделали они первые в тех краях колеса. Легче пошли теперь волы, так что братья и сами сели на воз. Едут и дивуются, как это они до сих пор без колес обходились.

Семья полещуков у своего дома

Ехали они, ехали, доехали до большой реки. Осмотрели реку — всюду она глубокая, нигде нет удобного места, чтоб переехать вброд. А тут такая буря поднялась, что лес, словно зверь, ревет. Ломает буря деревья, как соломинки, и бросает в реку. Плывут они по реке целыми грудами. Посмотрел на них младший брат, подумал и догадался, как перебраться через реку. Наловили они с братом деревьев, очистили их от веток, связали бревна одно с другим и сделали крепкий плот. А когда буря утихла, втащили свой воз на плот. Сами стоят на плоту, управляют длинными жердями — баграми, и плывет себе плот, как корабль. Увидели коровы, что волы поплыли на другой берег, кинулись в реку за ними вдогонку. Только свиньи да овцы побоялись прыгнуть в воду. Стоят на берегу, хрюкают, блеют. Вернулись братья с плотом назад и забрали их. Так переправились все через широкую и глубокую реку. Поехали они дальше и забрались в такую пущу, что и конца ей нет. Начали братья прорубать в пуще просеки да гребли мостить. Да куда там! Чем дальше, тем лес все гуще и гуще, а в нем такие завалы, что и выбраться нельзя. Старший брат заморился, ослаб.

— Останусь, — говорит он младшему брату, — я здесь, ведь силы не хватит из этого лесу выбраться.

И остался жить со своею семьей в лесу. С той поры и его самого и весь его род стали называть полешуками. А младший брат не захотел в лесу оставаться. Был он силен, как тур, и надеялся на свою силу. Он один прокладывал просеки, гатил гребли и ехал дальше. И до наших времен остались еще на Полесье те просеки да гати, что понаделал младший брат. Долго ли он так выбирался из дремучего леса или недолго, но вот, наконец, стали попадаться прогалины да песчаные поляны. Поселился младший брат на этих полянах, стал их распахивать да сеять хлеб. И с той поры прозвали его и весь его род полевиками. А потом расселились полешуки и полевики, заняли и другие леса и поля, стали добрыми соседями. Так живут они и теперь.

(А. Сержпутовский)

Костяные иглы

В урочище Корасци, где находится так называемый большой путь каросценцев — вбитые в болота сваи, — жил некогда народ очень дикий, но миролюбивый. Жилье их было также на сваях, и только по доскам, которые на ночь прятались, этот народ ходил в лес стрелять дичь, зверей, а на берегу ловили бобров. Соседи уже не раз приходили, чтобы посмотреть на пришлых и посоветовать им построить жилье на земле. Но они при появлении людей прятались в свои дома и поспешно забирали доски, служившие вместо моста, и только один старик выходил навстречу гостям с каким-нибудь подарком, но строить жилье так, как им советовали, не соглашался.

Однажды у одного из наших людей порвалась одежда, и он не знал, что ему делать. В это время к ним подошел старик, живший в доме на сваях, сказал, что это не беда, и быстренько пошел в свой дом. Через некоторое время он вернулся с дочерью, которая начала зашивать одежду, и вот здесь наши люди удивились: игла, которой шила дивчина, была костяная. Прошло несколько времени, и тот человек, которому девушка зашивала одежду, принес ей несколько стальных игл. Все жители на сваях очень обрадовались и удивились тем иглам и обещали за них звериные шкуры и просили еще принести игл. Благодаря этому случаю «свайники» сдружились с соседями.

Через некоторое время наши люди ночью увидели зарево над тем местом, где жили каросценцы. В пожаре сгорели все свайные дома. Погибли животные, a люди едва спаслись. После этого каросценцы построили себе дома на земле возле большой дороги и стали так же жить, как наши предки.

(«Минская старина»)

Кувада

Витахмовцы, говорят, когда-то были чародеями. Перед родами муж долго смотрел жене в глаза, а потом исчезал из хаты, шел в пущу и там кричал и бился о деревья, будто брал часть страданий на себя. И жены рожали легче. Потом, как всегда, от этого осталась одна оболочка. Никто почти не умел «брать на себя», но в пущу все равно шли… Это называлось кувадой. Немыслимой древности обычай…

(В. Короткевич)

Вечная граница

Жил когда-то на нашей земле князь Радар, который сначала кузнецом был, а потом же его выбрали в князи. A в Ляцкой стороне жил король Лях, у которого был Змей Крагавей. Повадился Змей Крагавей в нашу сторону ходить: придет, людей поедает, а коль не съест — убивает.

Думал-думал Радар: что делать? И начал он лемехи ковать и дубы ломать: задумал огромную соху сделать. Каждый лемех по пятьсот пудов, а полки из старого дуба, а вожжи из самых больших сосен, которые были в пуще. Сделав соху, снес Радар ее в поле, положил ее, а сам давай камни таскать да башню муровать. Замуровался в каменной башне, заперся на трое железных дверей, а дружину спрятал при себе. Прибегает Змей, а Радар ему:

— Стой, Змей, не трогай людей, а вот когда ты пролижешь эти три двери, то я тебе сам сяду на язык, и ты меня съешь, — тогда делай что хочешь в моей стороне.

— Хорошо, — говорит Змей.

И он раз лизнул, второй раз лизнул и пролизал три двери. Тогда Радар цап его за язык клещами и давай бить его по голове стопудовым молотом, а дружина давай быстрее впрягать Змея в соху.

Змей вертелся, вертелся и, наконец, покорился:

— Давай, — говорит, — будем мириться!

— Хорошо — говорит Радар — давай мириться. А чтобы нам навсегда знать, где чье, то тащи соху, проведем границу.

И вот пахали они лес, пахали луг, пахали поле и добрались до большой реки; здесь Радар крикнул Змею, направляя его в воду:

— Айда, бух! — Значит, чтобы он прыгал в реку.

Змей прыгнул с пригорка, чуть не утонул, но от сохи избавился: она сорвалась с хомута и утонула ухватом вверх. Рад Змей, что жив остался, не оглядывается, пилит домой, в нору под горой, где жил князь Лях. Как увидел своего князя Змей, то еще в страхе том издали кричит ему:

— Помни, Ляша, по Бух наша! — И как только попал в свою нору, то и отпрягся.

С этих пор во веки веков та борозда, которую прозвали Бухом, или Бугом, стала границей между нашим и ляшским краем. А башня, которую строил тогда Радар, и до сих пор стоит в местности, Каменцем называется. Долго и те железные лемехи торчали из реки и сейчас, говорят, лежат там на дне.

(«Крывiч»)

Откуда татары на Беларуси

Не раз приходилось мне слышать от деда, а тот слышал еще от своего деда историю нашего переселения из Крыма. Было это в начале пятнадцатого века… Литовский князь Витовт, не имея других союзников, предложил татарам выступить против польского короля. На этот раз до большой войны не дошло. Сожгли несколько местечек, напугали королевское войско, тем дело и закончилось. Князь Витовт был признан хозяином — великим князем всей Литвы. Он попросил татарского темника поселить всадников в городках для военной службы. Татар женили на местных девушках. С того времени у некоторых сохранились двойные фамилии, как, например, Бут-Гусейнов. Плакали красотки, не желали выходить замуж за «некрещеных татарских разбойников». Да воля князя была законом. Князь щедро платил наемникам. Не жалел золота, наделял землей. Сначала татарские всадники исправно несли службу в отрядах гвардии князя. По мере падения Великого княжества Литовского татары начали заниматься торговлей и кустарщиной — выделывали шкуры. В этом они были большие мастера. Конечно, религия отмежевала их от местных людей, и держались они обособленно. Но время делало свое, татары постепенно ассимилировались, утратили свой язык, приобрели местные имена. В костел или церковь, правда, не пошли, молились в мечети, читали Коран.

(«Голас Радзiмы»)

Откуда крестьяне и паны

Бог слепил пана из пшеничного теста, а мужика — из глины и, положив, чтобы сохли, пошел обедать. А в то время — откуда только взялась! — прибежала собака, простая дворняжка, понюхала мужика, скребанула по нему лапами и, добравшись до пана, начисто его съела.

Только стала облизываться, и приходит Бог. Когда увидел он, что произошло, то, схватив собаку за хвост, давай ее трясти. Из собаки посыпались господа и побежали куда попало, и где какой останавливался, так Бог его и называл. Остановился под березой — пан Березовский, под дубом — пан Дубинский, под сосной — Сосновский, под елкой — Ельский, под ольхой — Ольшанский, под горой — Подгорский, а если кто очнулся за болотом или за рекою, то пан Заболоцкий и пан Зарецкий.

(Ч. Петкевич)

Откуда шляхта

Бог сотворил людей, и мало кто знает, из чего он их сделал, но шляхтич, всем известно, сделан из творога.

Поставил его Бог на солнце сушиться, чтобы он немного очерствел.

Пока он сох, Бог отвернулся, а овчарка его и съела.

Приходит Бог, смотрит — шляхтича как и не было. Туда-сюда — куда делся?

А овчарка лохмами затрясла и гавкнула:

— Я!..

Как рассердился Бог.

— Ну, — говорит, — беги ты себе по миру: за что ни зацепишься, оттуда и выскочит шляхтич.

Отсюда и фамилии пошли известные: Березовские, Каменские, Хомутовские, Твороговские, — отсюда и шляхта пошла. Потому и говорят: шляхтич-махчич, овчарке сын.

(Е. Ляцкий)

Откуда песня

Давным-давно жил на нашей земле жестокий, лютый пан. Люди работали на него от темна до темна, а ему все было мало… Решил он однажды сам посмотреть, как работают крестьяне. Подъехал на конец поля и слышит — звучит песня: «Жніце, жнеечкі, жніце ды на сонейка глядзіце. Сонейка зайшло, а мы ўсё жнём».

Рассердился барин, говорят, многих своих людей замучил до смерти, все хотел узнать, кто сочинил эту песню. Барские прислужники подсказали своему повелителю, что живет в лесу таинственный хлопчик-музыка. Как заиграет на дудочке веселую «Левониху», кажется, снопы на поле прыгают. А как споет песню грустную, словно туман по земле стелется, солнце за тучку скрывается. Наверное, тот хлопчик и сочинил песню для жнецов.

И приказал господин отыскать хлопчика-музыку. Ищут слуги день, два, три. Нигде хлопчика нет, a вокруг все поет. Приложил один из них ухо к земле и говорит: «Братцы мои, так это же земля поет, земля здесь такая…»

(«Літаратура i мастацтва»)

Откуда песня белорусская

Или по полю, или по лесу шло трое путешественников. Шли они три дня и три ночи, да еще полдня. Устали. Присели. Вдруг услыхали — поет кто-то. Прислушался первый:

— Видимо, жаворонок.

— Нет, — говорит второй, — это лес шумит.

A третий припал ухом к земле и прошептал:

— Да это же земля наша поет.

(«Літаратура i мастацтва»)

Старик отец

Некогда убивали стариков. В одном селе так же всех перебили. А один сын своего отца пожалел, взял и спрятал его.

— А где, — спрашивают, — твой отец?

— Я уже его убил и похоронил.

Вдруг взялся голод. Сеять было нечем, людей ожидала смерть от голода. Бог не помогал ничуть! Сын отцу говорит:

— Отец, что делать, сеять нечем?

А отец говорит:

— Возьми со старого гумна сними крышу, солому с крыши бери и молоти, а потом сей по полю.

Взял он так и сделал. А другие люди так не сеяли. И смотрят: что он делает? Костру сеет! Осень. Зазеленела, как мы говорим, озимь. Приходит весна — рожь растет. Приходит к нему староста.

— Что ты, — говорит, — сделал? Кто тебя научил, подсказал тебе?

— Мне отец сказал.

— А где твой отец? Ты его не убил?

— Нет, пожалел.

С того года перестали стариков убивать, и пусть живут до своей смерти старики.

(«Тураўскі слоўнік»)

Как раньше дети старых родителей бросали

В старину у нас, рассказывают старожилы, было так заведено: как человек постареет, то сын вывозит его в пущу и бросает зверям.

Ну, однажды везет сын своего отца (а он его очень любил, только что делать, если так заведено).

А отец говорит:

— Неужели ты, сынок, меня оставишь?

— Я тебя, отец, не оставлю, но везу намеренно, чтобы меня не наказывали, а ночью заберу домой, и будешь жить в каморке.

Старик и старуха. Минская область

Ну, ночь настала, сын в лес поехал снова, взял отца и привез домой.

Через год случилось, что град жито побил и нечего было даже посеять.

Сын и говорит отцу:

— Так и так, как мы жить будем?

— Не горюй, сынок, — отвечает тот, — когда я гумно строил, был очень большой урожай, и я необмолоченной рожью гумно покрыл, сходи и обдери, будешь семена иметь.

Прошло некоторое время, все равно хлеба нет.

И опять говорит сын отцу:

— Так и так…

— Не горюй, сынок, — отвечает тот, — в доме под курятником много денег я закопал, достань, и будешь богатейший из всех хозяев.

И в самом деле, все с голоду умирали, а он пироги пек. Люди удивлялись, откуда это он их берет.

Некуда было деваться — признался.

С тех пор уже не бросали дети старых родителей.

(М. Федоровский)

Кто выдумал деньги

Жил один человек. И был он таким скупым, что даже жалел людям воды дать напиться. У него всего было много: сараи полны скота, а он трясется над паршивым поросенком; амбар ломится от зерна, а ему все мало — крюком висит над каждым зернышком, корочки хлеба никому не даст. Своя рожь гниет в закромах, а он завидует, когда увидит у соседа полоску пшеницы. От алчности высох, как хлыст стал. И неудивительно, так как ел один раз в день. Намесит картофеля с половой, испечет на углях и запивает холодной водой. А чтобы вкуснее было, посыпает пеплом. Потешались люди над глупым человеком, который перебивается на мякине. И прозвали его за это Мякинником. Трясется Мякинник над своим добром, выгадывает, как бы еще больше богатства заполучить. Но в хозяйстве одно прибывает, а второе убывает, как вода в реке. Скупой собирает добро, трясется, а черт над ним смеется.

Услышал Мякинник о цветке папоротника, от чар которого добро само плывет в руки. Стал расспрашивать у людей о чудесном цветке и узнал, что папоротник цветет один раз в году — в ночь на Ивана Купалу, но добыть его очень трудно, так как оберегают никем невиданные сокровища черти и всякая нечисть. А Мякиннику лишь добра больше заполучить, ничего не боится, так заполонили человека жадность и стяжательство.

Наконец, настала купальская ночь. Мякинник схватил большой мешок и побежал в лес. Спряталось, чтобы отдохнуть, солнышко. На небе заблестели звезды. И столько их высыпало, что не сосчитать. «Много на свете богатства, — думает Мякинник, — и очень жаль, что нельзя им всем завладеть». Совсем, как в мешке, стемнело в лесу, только кое-где перемигиваются звезды. «Может, так блестит и цветок папоротника», — предполагает Мякинник, блуждая по лесным дебрям. Лазил он в чаще, лазил, чуть себе глаза не повыдирал. Заблудился в таком глухом лесу, что выбраться не может. Начал прислушиваться, не залает ли где-нибудь собака. Ничего не слышно. Присел на пень и не знает, куда дальше идти. Вдруг в лесу как загудело, как заскрипело! Взглянул вокруг себя — пляшут черти, обнявшись с ведьмами. Глаза блестят, будто жар. Зубы лязгают. Испугался Мякинник, трясется, как собака на морозе. Потом видит: неподалеку и папоротник блестит, как звездочка. Сразу догадался, что это цветок папоротника, бросился, чтобы быстрее схватить его. Но куда там! Не успел и два шага ступить, как с криком и визгом налетела нечисть, заслонила дорогу. Остановился Мякинник, не шевелясь, трясет его лихорадка. Хотел перекреститься, но побоялся, что великолепный цветок исчезнет. «Ну, — думает, — все равно пропадать… Продал бы черту душу, чтобы только было за что». Только он так подумал, как один чертик тут как тут. Подбежал к нему и спрашивает:

— Ты звал меня? Я тут. Будешь самым богатым в мире, но продай мне свою душу. Не нужна она тебе, только сердце из-за нее болит.

Согласился Мякинник продать душу. Только спросил: долго ли будет у него бесчисленное богатство?

— Оно всегда будет твое, — говорит черт, — и люди никогда не забудут, пока мир будет стоять, будут помнить, что все богатство — твое.

Взял бес от Мякинника бумажку, написанную человеческой кровью, а ему за это дал цветок папоротника и научил, как им пользоваться.

Поплыло с того дня Мякиннику в руки богатство. Вскоре столько добра он получил, что самому в доме места нет. Видит, что не собрать богатство со всего мира, зовет к себе черта.

— Хорошо, дам я тебе зелье, — говорит бес, — что поможет твоей беде.

Насобирал черт пота, крови и слез людских, налил полный котел, потом варил, варил и сварил золото.

— Давай его скорее сюда, у меня нет таких блестящих вещей!

— Нет, мы его сначала пустим по людям, — смеется нечистый. — Оно соберет все их богатство и вернется к тебе.

Затем черт выдумал бумажные деньги. И также пустил их по миру. Через несколько лет собралось у Мякинника столько богатства, что весь мир он мог купить. Но не рад этому богач, видит, что скоро умирать надо. Хотел подкупить смерть, а она только расхохоталась. Позвал знакомых знахарей и врачей, чтобы от смерти спастись, а они в один голос: все на свете умирают. Видит Мякинник, что нельзя выкрутиться, да и пустился на хитрость. Ссыпал все свое золото в глубокий погреб, набрал всего, может, на сто лет хватит и сидит там, прячется.

Но однажды приходит смерть и говорит:

— Чем было, тем и стань.

Только она так сказала — разлилось золото кровью и слезами людскими. Утонул в своем погребе Мякинник. Тут как тут появился черт, схватил душу Мякинника и хохочет:

— Пока будет мир стоять, до тех пор будут люди тебя вспоминать! Ведь всех ты морочил, на поте, слезах и крови людской жил!

(А. Сержпутовский)

Великий грешник

Жил на свете очень большой грешник. Такой грешник, что не было того греха, какой бы он не совершил. Такой был злодей, какого и свет не видывал: он и воровал, и разбойничал, и губил людей без покаяния. Даже Бога забыл, черту душу запродал, колдовал; когда воровал, оборачивался волколаком, напускал на людей мор — и не было счету его грехов.

Пришло время ему умирать. Тут такой страх его объял, что не могла его душа покинуть тело. Нет ему смерти, да и только. Тут вспомнил он о Боге. Захотел исповедаться, душу свою очистить. Сколько ни приводили к нему попов, ксендзов, как расскажет им свои грехи — не дают отпущения. Такой он был грешник. А смерть не приходит, а душа его мучается, с телом не может разлучиться. Раздал он свои богатство нищим и пошел по свету искать такого угодника, который отмолил бы его грехи, разлучил душу с телом. Идет, расспрашивает…

Посоветовали ему люди сходить к одному пустыннику, что целую жизнь жил в пуще, постился: ел только хлеб с водой, молился — душу спасал и угоден был Богу. И пошел он к нему. Приходит, так и так, говорит, я очень большой грешник, спаси меня, исповедуй. Ты угоден Богу, может, отпустишь мои грехи. Стал исповедоваться. Выслушал его тот пустынник и говорит:

— Ты такой грешник, что тебя смерть не возьмет, земля не примет, пока ты свои грехи на этом свете не отстрадаешь, пока ты не сделаешь столько добра, чтобы оно твои грехи перевесило. А до тех пор ты будешь мучиться на этом свете.

И пошел тот грешник заслуживать спасения. Давал он обеты и ходил на коленях, морил голодом свое тело, нанимался к сердитым господам на работу, чтобы его били, ложился за других людей под розги, служил больным и нищим — смерть не приходит. Хотел на себя руки наложить: тонул, вешался и резался — все нет смерти, только муки принимал задаром.

И так прошло много лет. Раз идет он полем. Идет и проклинает свою долю. Взяла его злость, что нет ему смерти. «Доколе я буду мучиться?» — думает он про себя. A был первый день Пасхи. Идет он и видит много-много народу на поле — пашут, боронят. «Что бы это значило? — думает он. — Первый день Пасхи, такой праздник, что и птицы празднуют — гнезда не вьют, а тут народ крещеный в земле возится». Подходит ближе, видит, войт похаживает между работниками, кричит и плетью их подгоняет. Те плачут, жалуются.

— Что это, — говорят, — ты издеваешься над нами? Разве нет у тебя Бога в сердце? Бьешь нас, пытаешь в будни, в праздник не даешь отдыха. И даже сегодня в Пасху вышли мы на барщину.

А войт ревет, как одержимый, плетью их лупит.

Смотрел, смотрел тот грешник. «Вот, — думает, — окаянный, не хуже меня, как народ мордует!» Подошел он к войту и говорит:

— Что ты делаешь? За что ты людей мучаешь?

А войт, ни слова не говоря, как хлыстнет его плетью по лбу, аж искры из глаз посыпались.

Озверел наш грешник, схватил камень, как запустил им в войта. И разбил ему череп. Войт и не ойкнул — скончался. A грешник на том месте в прах рассыпался: закончил муку — и пошла его душа на тот свет.

(П. Шейн)