Забвение

Бекка Фитцпатрик, 2011

Нора Грей не помнит последние пять месяцев своей жизни. Имя и образ ее неземного возлюбленного также стерлись из ее памяти. Понемногу все налаживается. Вопросы сменились ответами. Но что делать с видениями ангелов и иных фантастических существ, которые вспышками заполняют ее мозг? И кто этот незнакомец, что знает о ней все? Норе кажется, что она уже готова влюбиться в него, как она никогда ни в кого еще не влюблялась! Но, может, она ошибается? Читайте третью книгу знаменитой саги «О чем молчат ангелы».

Глава 2

Я очнулась в больнице.

Белый потолок, сиренево-голубые стены. В палате сильно пахло лилиями, чистящим средством и нашатырем. На прикроватном столике на колесиках стояли два букета цветов, там же были связка воздушных шариков с надписью «Выздоравливай скорей!» и подарочный пакет из фиолетовой фольги. Имена на открытках я видела то отчетливо, то совсем расплывчато.

Доротея и Лайонел.

Ви.

В углу палаты кто-то зашевелился.

— Детка! — услышала я родной голос, его обладательница вскочила и бросилась ко мне. — Солнышко мое! — она присела на край постели и заключила меня в самые крепкие объятия. — Я так люблю тебя, — прошептала она, глотая слезы. — Я так тебя люблю!

— Мама.

Сказанное вслух, это слово моментально развеяло все мои недавние кошмары. Спокойствие теплой волной разливалось у меня в груди, смывая тот липкий страх, который мешал мне дышать.

Ее плечи сотрясались, и я поняла, что она плачет, причем всхлипывания постепенно усиливались, и вскоре она уже рыдала.

— Ты помнишь меня! — в голосе ее слышалось невыразимое облегчение. — Я так боялась! Я думала… ох, детка… я думала о самом худшем.

И мои кошмары вернулись, словно заползли мне под кожу.

— Это правда? — спросила я, чувствуя, как что-то скользкое и кислое поднимается из желудка. — То, что сказал детектив. Что я… одиннадцать недель…

Я не могла заставить себя выговорить это слово: похищение. Слишком страшно. Слишком невозможно.

Мама зарыдала сильнее.

— Что… что со мной случилось? — спросила я.

Мама вытерла мокрые от слез глаза пальцами, глубоко вздохнула. Я знала ее достаточно, чтобы понять: она пытается сохранять спокойствие ради меня. Поэтому постаралась подготовиться к самым дурным новостям.

— Полиция делает все, что может, чтобы как-то узнать, что случилось, — она попыталась улыбнуться, но безуспешно. Словно нуждаясь в опоре, мама взяла меня за руку и сжала мою ладонь: — Самое главное, ты вернулась. Ты дома. Что бы там ни случилось, всё в прошлом. Мы справимся со всем этим.

— А как меня похитили?

Вопрос этот я, скорее, адресовала самой себе. Как это случилось? Кому нужно было похищать меня? Может быть, меня затащили в машину, когда я выходила из школы? Запихнули в багажник, когда я шла через парковку? Вот так вот просто? Ох, нет. Почему я не убежала? Почему я не сопротивлялась? Почему мне понадобилось столько времени, чтобы сбежать? Я ведь смогла выбраться, это очевидно. Так ведь? Вопросы без ответов сыпались один за другим.

— Что ты помнишь? — спросила мама. — Детектив Бассо говорит, что даже самая незначительная деталь может оказаться полезной. Прокрути всё назад. Попробуй вспомнить. Как ты оказалась на кладбище? И где ты была до этого?

— Я не помню. Как будто мою память…

Я запнулась. Как будто часть моих воспоминаний украли. Будто кто-то вырезал их, не оставив на их месте ничего, кроме страха. Внутри поселилось чувство потери, заставляя чувствовать себя так, будто меня столкнули с высокой платформы без предупреждения. Я падала, и само падение пугало меня больше, чем удар о твердую землю. Этому падению не было конца: словно я была вне власти силы притяжения.

— Что последнее ты помнишь? — повторила мама.

— Школу, — ответ сам собой слетел с моего языка.

Разрозненные кусочки мозаики начали медленно сцепляться друг с другом, образуя цельную четкую картинку.

— Я готовилась к тесту по биологии. Но, похоже, я его пропустила, — добавила я, чувствуя, как эти потерянные одиннадцать недель становятся всё более нереальными для меня.

Я отлично помнила, как сидела в кабинете биологии мистера Мак-Конахи. Я даже могла сейчас почувствовать знакомые запахи: мела, чистящих средств, затхлого воздуха, дезодоранта… Рядом со мной сидела Ви: она была моим партнером по лабораторным работам. Наши учебники, открытые, лежали на черном гранитном столе, а в свой Ви тайком засунула очередной выпуск US Weekly.

— Ты имеешь в виду химию, — поправила меня мама. — Летнюю школу.

Я посмотрела на нее с недоумением:

— Я не ходила в летнюю школу.

Мама закрыла рот ладонью. И сильно побледнела. Единственным звуком в комнате осталось ритмичное тиканье часов у окна. Каждый крохотный щелчок секундной стрелки эхом проходил через меня. Через десять щелчков голос снова вернулся ко мне:

— Какое сегодня число? Какой месяц?

Я мысленно вернулась на кладбище. Опавшая листва. Легкая прохлада в воздухе. Человек с фонариком, настаивающий на том, что сейчас сентябрь. В голове у меня билось одно-единственное слово: нет. Нет, это невозможно! Нет, этого не было. Нет, не может быть, чтобы несколько месяцев вот так просто взяли и исчезли из жизни. Я попыталась проникнуть в свою память, попыталась ухватить хоть что-нибудь, что могло бы мне помочь хоть как-то связать сегодняшний день, этот момент, с тем уроком биологии… ведь должно же быть хоть что-то! Но я не помнила ровным счетом ничего. Ни одного воспоминания о минувшем лете. Абсолютная и полная пустота.

— Всё в порядке, детка, — проговорила мама. — Мы обязательно вернем твою память. Доктор Хьюлетт говорит, что у большинства пациентов со временем наблюдаются значительные улучшения.

Я хотела сесть, но руки мои были опутаны разными проводками, прозрачными трубочками и прочими медицинскими приспособлениями.

— Просто скажи мне, какой сейчас месяц! — повторила я истерично.

— Сентябрь. — На мамином лице было написано невыносимое страдание. — Шестое сентября.

Я откинулась на подушки:

— Я думала, сейчас апрель. Я не помню ничего, начиная с апреля.

Страх стремительно накрывал меня с головой, поэтому я поспешно постаралась отгородиться от него. Мне не справиться со всем этим сразу.

— И лето… оно правда уже прошло? Раз, и нет?

— Раз, и нет… — повторила мама отрешенно. — Оно тянулось очень медленно. Каждый день без тебя… одиннадцать недель неизвестности… Паника, тревога, страх, безысходность — это все тянулось бесконечно…

Я промолчала, подсчитывая дни.

— Если сейчас сентябрь, а меня не было одиннадцать недель, значит, меня похитили…

— Двадцать первого июня, — с готовностью подсказала мама. — В ночь летнего Солнцестояния.

Стена, которую я пыталась выстроить между сознанием и страхом, рушилась быстрее, чем я успевала ее возводить.

— Но я не помню июнь. Я даже май не помню.

Мы посмотрели друг на друга, и я знала, что нам пришла в голову одна и та же ужасная мысль. Возможно ли, что моя амнезия касается времени за пределами тех одиннадцати недель и растянулась назад до самого апреля? Как такое возможно?

— А что говорит врач? — я облизнула сухие, словно бумага, губы. — У меня была травма головы? Меня накачали наркотиками? Почему я не ничего не помню?

— Доктор Хьюлетт говорит, что у тебя ретроградная амнезия. — Мама помолчала, потом снова заговорила: — Это значит, что часть твоей памяти утрачена. Часть воспоминаний, которые предшествовали моменту поражения мозга. Мы только не знали, насколько это большая часть. Апрель… — прошептала она тихо, и я увидела, каким безнадежным стал ее взгляд.

— Утрачена? Что значит — утрачена?

— Он считает, что это психологическая травма.

Я обхватила голову руками, неожиданно почувствовав, какие грязные и жирные у меня волосы. До меня вдруг дошло, что я не имею ни малейшего понятия о том, где находилась все эти долгие недели. Меня могли держать в цепях в каком-нибудь затхлом подвале. Или в лесу, связанной. Но я точно не принимала душ много дней. Взглянув на свои руки, я увидела въевшуюся грязь, какие-то мелкие царапины, синяки… Что мне пришлось пережить?

— Психологическая травма?

Я усилием воли выкинула из головы все размышления, от которых истерика стремительно нарастала. Я должна оставаться сильной. Мне нужны ответы. Я не могу позволить себе сломаться. Нужно только сосредоточиться, не обращая внимания на эти пляшущие точки перед глазами…

— Он считает, что ты блокируешь воспоминания о чем-то травмирующем.

— Я не блокирую воспоминания. — Я закрыла глаза, из которых против моей воли полились слезы. Судорожно вздохнув, я крепко сжала кулаки, стараясь унять противную дрожь в пальцах. — Если бы я пыталась забыть пять месяцев собственной жизни, я бы точно знала об этом, — я говорила медленно, пытаясь придать голосу спокойную убедительность. — Я хочу знать, что со мной случилось.

Если мама и заметила, что я злюсь, она не подала вида.

— Попытайся все-таки вспомнить, — мягко настаивала она. — Это был мужчина? Ты была с мужчиной все это время?

С мужчиной? До этого момента я даже не думала о лице своего похитителя. Единственный образ, который приходил мне в голову, — это монстр, прячущийся в темноте от лучей яркого света. Кошмарное облако неопределенности окутало меня.

— Ты знаешь, что не должна никого защищать, да? — продолжала мама все так же мягко. — Если ты знаешь, с кем была все это время, расскажи мне. Не имеет значения, что тебе говорили, теперь ты в безопасности. Они не смогут добраться до тебя. С тобой поступили ужасно, но это не твоя вина. Это их вина, — повторила она.

Из моей груди вырвалось горестное рыдание. Определение «чистый лист» было подходящим до омерзения. Я хотела было уже сказать маме о своем отчаянии, но тут дверной проем закрыла тень. На пороге палаты стоял детектив Бассо. Руки скрещены на груди, взгляд внимательный и тревожный.

Я почувствовала невольное напряжение. Мама, должно быть, поняла это и проследила за моим взглядом.

— Я подумала: вдруг Нора вспомнит что-нибудь, пока мы будем вдвоем, — извиняющимся тоном сказала она детективу Бассо. — Я знаю, что вы хотели допросить ее, но подумала…

Он кивнул, давая понять, что всё в порядке. Затем подошел поближе, пристально глядя на меня:

— Ты говорила, что четкой картины у тебя нет. Но даже расплывчатая деталь может пригодиться.

— Цвет волос, например, — вмешалась мама. — Может быть, черный, например?

Я хотела объяснить ей, что не помню ничего, даже малейшего представления о цвете не имею, но при детективе Бассо не решилась. Я не доверяла ему. Чутье подсказывало мне, что с ним что-то… не так. Когда он стоял вот так близко, у меня волосы на затылке шевелились и по спине бегали мурашки, как будто кто-то водил мне вдоль позвоночника кусочком льда.

— Я хочу домой, — все, что в итоге сказала я.

Мама и детектив Бассо переглянулись.

— Доктор Хьюлетт должен провести несколько тестов, — произнесла мама.

— Что еще за тесты?

— О, это связано с твоей амнезией. Много времени это не займет. И мы поедем домой, — она беспечно махнула рукой, и это только усилило мои подозрения.

Я повернулась к детективу. Казалось, что у него должны быть ответы на все вопросы.

— Вы что-то недоговариваете. Что вы скрываете от меня?

Выражение лица у него было абсолютно непроницаемое. Вероятно, за годы в полиции он хорошо отрепетировал такой взгляд.

— Нам просто нужно провести пару тестов. Убедиться, что всё в порядке.

В порядке?

Интересно, какую часть происходящего можно отнести к тому, что «всё в порядке»?