Двойники Крестного

Безымянный

Глава первая.

…Иван даже не предполагал, что ему так легко удастся убить Крестного.

Тот вошел в бар, где Иван сидел, положив пистолет на стол и прикрыв его газетой. Крестный его не узнал, — на улице ярко светило солнце, а Иван сидел в самом темном углу бара.

Крестный кивнул официанту, нырнул за стойку и прошел узким коридорчиком в уединенный кабинет, скрытый от глаз случайных посетителей.

«Все! — подумал Иван. — Он мой!»

Он вспомнил, как мучительно решал вопрос — как ему найти в многомиллионном городе одного человека, который не хочет, чтобы его нашли.

Мозг Ивана работал тогда как машина, не отвлекаясь ни на какие личные чувства, ни на какие посторонние ощущения — его занимала одна проблема — разыскать в Москве Крестного и убить его. Все его существование сейчас было подчинено этой единственной цели.

Сутки после разговора с генералом Никитиным Иван лежал в своем номере гостиницы «Останкино» и думал о человеке, сначала занявшем столь важное место в его жизни, а потом разрушившего эту жизнь.

Когда Иван вернулся из Чечни, уничтожив для себя эту страну и населяющий ее народ, победив в своей войне с Чечней, в Москве Крестный стал единственным человеком, который если и не понимал до конца особое, ритуально-наркотическое отношение Ивана к Смерти, был близок к этому пониманию. Вернее сказать — головой Крестный понимал сладострастный трепет, который испытывал Иван, убивая человека, но принять для себя его не мог, поскольку панически боялся смерти. Крестный не мог убивать людей, в их смерти он всегда видел отражение его собственной будущей смерти и каждый раз, когда ему все же приходилось кого-то убить, он жестоко страдал от нервного расстройства.

Это случалось крайне редко — за всю жизнь Крестный своими руками убил всего двоих-троих, зато по его приказу людей убивали десятками. Крестный был самым крупным в Москве, да, пожалуй, и в России исполнителем, он принимал заказы любого уровня и держал целую свору киллеров, которые делали непосредственную работу.

Иван выполнял поручения высшей сложности, которые кроме него никто не мог бы успешно выполнить. Например, ликвидировать директора банка, которого охраняли, как зеницу ока, или — кандидата в президенты, бывшего премьер-министра Белоглазова… Если Иван получал приказ убить определенного человека, можно было уже считать, что этот человек мертв… Поэтому понятна тревога Крестного за свою жизнь, едва он понял, что его план натравить Ивана на ФСБ и подставить Никитина, не удался. Крестного спасало пока лишь то, что Иван не знал где он находится… Но долго ли ему удастся прятаться от Ивана?

Трясло Крестного и в последний раз, когда он убрал со своего пути женщину, вставшую между ним и Иваном — эту московскую шлюху Надьку, сумевшую оживить отмороженную в Чечне душу Ивана. Крестный буквально размазал ее по восемнадцатому этажу высотки на площади Восстания, который он взорвал, воспользовавшись самоуверенностью и расслабленностью Ивана, увлеченного своей женщиной.

Иван не вспоминал свою Надежду. Воспоминания о ней умерли вместе с ней самой. Как умерла и возможность того, что ему удастся пережить когда-нибудь то, что он пережил с Надей, с другой женщиной.

«У меня есть только одна женщина, — думал Иван — Смерть. Она любит меня таким, какой я есть, не требуя от меня, чтобы я изменился сам или изменил что-то в жизни… Крестный посягнул на мои отношения со Смертью. Он решил, что имеет право решать — что нужно Смерти от меня и принес в жертву ей Надю… Теперь моя женщина требует, чтобы я смыл оскорбление, нанесенное ей этим выжившим из ума стариком… Смерть не хотела брать Надю, Крестный заставил ее принять эту женщину… Он пошел против воли смерти, против моей воли, он, фактически, изнасиловал Смерть — унизил и оскорбил ее.»

Сам Иван никогда не подвергал Смерть насилию, не навязывал ей ненужных ей людей. Он обострившимся за время чеченского плена и блужданий по жестокой земле Ичкерии звериным чутьем улавливал особый запах, исходивший от человека, которого он, Иван, должен будет убить. Так собаки чувствуют человека, который их боится. Может быть, это запах страха? Этого Иван не знал.

Но Иван знал, что смерть нужно любить, чтобы она любила тебя тоже и заботилась о тебе. Слиться с нею и раствориться в ней было самым острым, самым настоятельным его желанием, но сам он не мог сделать ни одного шага к тому, чтобы это желание исполнить. Все решала сама Смерть… Это время когда-нибудь настанет, И Иван сольется с нею в сладострастном порыве, но сейчас этого просто не может произойти. сейчас смерти нанесено позорное оскорбление, и человек, совершивший это — должен умереть. И рано или поздно, он обязательно умрет.

Эти мысли, которыми Иван мучался целые сутки, расставшись с генералом, руководившим ФСБ и договорившись с тем не мешать друг другу в охоте за Крестным, означали, фактически, окончательный приговор Крестному. Пока речь шла о деньгах, о предательстве, о женщинах, о дружбе, Иван мог бы все простить Крестному, мог забыть об обидах, ему нанесенных, но когда Крестный встал между ним и самой Смертью. Теперь он будет просто уничтожен. И все.

Иван припомнил разговор с Никитиным. У того были какие-то свои счеты с Крестным, которого тот знал долгие годы. Иван понял гораздо больше, чем сказал Никитин. Интуиция работала у Ивана не хуже, чем голова у заместителя Никитина, талантливого аналитика Герасимова, распутавшего узел, в который завязал Крестный все ниточки, связывающие Ивана, Никитина, Надю и его самого Крестного. Но расчеты Крестного не оправдались, Иван и Никитин сумели разобраться во всем и понять друг друга. Ни о каком, конечно, договоре между ними — генералом ФСБ и киллером — речи быть не могло, но каждый из них пообещал другому не убивать друг друга, пока жив Крестный.

Никитин очень хочет отомстить Крестному за то, что тот предал его очень давно, в одной из стран, где они вместе работали в системе нашей внешней разведки, кажется, в Сальвадоре. Это Иван понял, но главное, что он понял, — это тайный внутренний импульс, который питает ненависть Никитина к Крестному.

Никитин, преданный Крестным, перестал верить людям, верить в дружбу, верить женщинам. Иван знал, что генерал живет один, семью он так и не смог создать… Крестный разрушил его представление о мире, который основан на дружбе и верности. У Ивана были какие-то смутные воспоминания, что подобный мир когда-то существовал… И то он не был уверен, что мир этот существовал на самом деле, а не в чьем-то воображении, подобно острову Утопия, созданному больной фантазией Томаса Мора.

Впрочем, усмехнулся Иван, Никитину, с другой стороны, грех жаловаться на своего бывшего дружка — не будь в его жизни этого предательства, Никитин никогда не стал бы во главе ФСБ. Нужно иметь особый психологический клад, чтобы влезть на вершину этой пирамиды именно, в этом и помог Никитину Крестный, подставивший своего друга когда-то в Сальвадоре.

От Никитина мысли Ивана вновь вернулись к Крестному… Расставшись с Никитиным и сбросив с хвоста прицепившегося было Герасимова, Иван бросился на квартиру, где совсем недавно виделся с Крестным, но того уже не обнаружил. Разъяренный Иван, кажется, убил несколько человек, попавшихся под руку. Это, конечно, зря! С Никитиным было условлено — генерал не трогает Ивана, если тот не убивает никого, кроме Крестного.

Да, зря! Но разве знаешь, когда она неожиданно приблизится плотную, прожмется к тебе своими сосками, потрется о тебя своим лобком, и обожжет тебя своим обжигающим дыханием — смерть, которую ты так легко даришь другим людям… Людям, которых ты убил в Чечне. Людям, которых убил в Москве по просьбе Крестного. Именно — по просьбе, Ивану Крестный не смел приказывать. И даже о деньгах у них разговор никогда не шел, Крестный просто переводил на его счет сумму, которую определял сам. Иван не проверял даже — много ли платил ему Крестный. А сам Крестный никогда не пользовался этой апатией Ивана к деньгам — всегда платил очень щедро и на Иване не экономил. Ну, так и работал Иван — как никто другой, — виртуозно!

О чем бы не начал думать Иван, его мысли так или иначе возвращались к ненавистному имени — Крестный. Его Иван найдет обязательно. Это было единственное желание, еще оставшееся в нем. Желание, разгоравшееся все сильнее и сильнее и превращавшееся в источник энергии, в двигатель его жизни. Если и стоит продолжать свое существование, то только для того, чтобы найти Крестного и убить его, стереть с лица земли.

Иван клялся самому себе в том, что найдет Крестного, чего бы это ему ни стоило, и убьет его. А потом — убьет Никитина и всех, кто встанет у него на пути. Куда ведет этот путь, он не мог даже предположить, но это его и не интересовало. Для Ивана было достаточно того, что это путь в неизвестность.

Вспомнилась квартира на восемнадцатом этаже высотки на площади Восстания, где Иван прожил несколько дней с Надей. Саму Надю он не вспоминал, она просто существовала в его памяти, как какой-то сгусток тепла и ласки, как что-то материнское и уже далекое, хотя и приятное. Квартира вспоминалась отчетливо. В ней Иван провел немало одиноких мучительных часов еще до Нади, когда лежал на стареньком диванчике неподвижно и погружался в воспоминания о Чечне. А в открытое окно гораздо отчетливее, чем шум спешащих по Баррикадной машин, доносились крики из расположенного рядом зоопарка. Днем кричали, в основном, павианы и слоны… А по ночам, — гиены и медведи-гризли.

Иван резко поднялся с пружинной гостиничной кровати дешевого номера, в котором жил и сел, тупо уставившись в стену. Он понял, где нужно искать Крестного. Время от времени Иван с Крестным встречались в маленьком баре-ресторанчике, работавшем круглосуточно. Крестному принадлежала на Арбате целая сеть таких крохотных забегаловок, он не брезговал никаким доходом.

Но тот бар Иван запомнил особенно. Его главным достоинством были два уединенных кабинетика, о которых мало кто знал, кроме самых проверенных постоянных посетителей. Там можно было спокойно «ширнуться», трахнуть свою подружку или своего дружка, если кому приспичило, можно было и серьезно поговорить, не опасаясь быть услышанным посторонними ушами. Это было одно из немногих в Москве мест, где у стен ушей нет.

Обслуживал эти залы какой-то мрачный верзила с пустым взглядом из-пол мохнатых бровей. Едва увидя его, Иван вспомнил великана по прозвищу «Гризли» из своего взвода в Чечне — непонятной национальности, заросшего до такой степени, что глаза только видно было, вечно мрачного и молчаливого. Про него рассказывали, что он голыми руками может отрывать головы чеченцам: садится им на плечи, фиксирует ногами туловище, вытягивает голову жертвы вверх, растягивая шейные позвонки, затем делает четыре оборота в одну сторону и резко дергает вверх. И головы, будто бы, отрываются. Сам Иван, правда, ни разу этого не видел и до конца не верил этим рассказам.

Официант, которого Иван сделал тезкой своего бывшего бойца, был глухонемой. Крестный рассказывал, что когда-то давно он настучал на одного из его людей. Его хотели шлепнуть, прямо там же, в одном из кабинетиков, поскольку разборка происходила в этом самом баре. Но Крестный посоветовал оставить его в этом баре работать. Ему только отрезали язык и проткнули барабанные перепонки. Все это произошло лет пять назад.

Иван вспомнил, как Крестный говорил ему, что это самое подходящее во всей Москве место для всякого рода конфиденциальных встреч и разговоров, когда совершенно не нужны лишние глаза и уши… Ну, насчет всей Москвы он, конечно, как обычно, преувеличил, но место было, действительно, совершенно безлюдное.

«Крестный вполне может оказать там, — решил Иван. — В крайнем случае, его можно будет там подождать… Он обязательно там появится — рано или поздно… Это самое любимое его место.»

…Крестный вошел в бар, где Иван расположился в самом темном углу за столиком, положив на него хорошо пристрелянную «берету» и небрежно бросив на нее газету. Иван рассчитывал на то, что на улице солнечная погода, заходящее солнце слепит глаза и при резкой смене освещения Крестный не сумеет разглядеть Ивана и не узнает его. Так и случилось, как предполагал Иван.

Кивнув официанту, Крестный нырнул за стойку и прошел узким коридорчиком в уединенный кабинет, скрытый от глаз случайных посетителей. Иван не раз сидел в этом кабинетике с Крестным вдвоем.

«Все! — подумал Иван. — Он мой! Теперь ему некуда деться!»

Газету с пистолетом Иван сунул под мышку и направился к стойке.

Гризли, который один выполнял работу и официанта и бармена взглянул на него вопросительно, но как-то слишком настороженно. Может быть, он заметил пистолет под газетой на столе?

— Поставь что-нибудь старое… — сказал ему Иван ткнул пальцем в укрепленный слева над стойкой музыкальный центр.

Гризли, понимавший, что говорит его собеседник, по движению губ, поставил перед Иваном небольшую коробку с лазерными дисками. Их было десятка четыре… Выбирай, мол, сам, что тебе нравится.

Иван сразу нашел, что ему нужно, — Deep Purple «Black Night» — пододвинул Гризли диск, показал пальцем название композиции. Маленький зал бара наполнился ритмичным грохотом.

Иван показал пальцем на бутылку гаванского рома, стоящую в ряду разноцветного изобилия спиртного на полках за стойкой. Гризли снял ее с полки и поставил на стойку перед Иваном. Иван показал ему два пальца, — еще, мол, нужна одна бутылка.

Гризли мрачно взглянул на него исподлобья и нагнулся, чтобы достать еще одну бутылку из шкафа под полкой, в котором хранился у него запас. Третья за последние пять минут бутылка гаванского рома его несколько удивила. Так и весь запас сегодня разойдется. Будет время, нужно будет сбегать через дорогу, купить еще пару бутылок у соседей, вдруг потребуется еще.

Иван вытащил из газеты свою «беретту» с глушителем и выстрелил ему в затылок. Гризли качнулся вперед, потом завалился на бок и упал головой вниз на пол за стойкой… Перед выстрелом он сидел на корточках, ноги так и остались поджатыми. Этого, собственно, и добивался Иван, — стойка была довольно короткая, и если бы Гризли лежал за ней во весь рост, вытянув во всю длину ноги, они непременно вылезли бы в проход.

Иван взял бутылку со стойки и оглянулся… Молодая пара, целующаяся за вторым столиком, и целиком занятая собой, не обратила никакого внимания на приглушенный звук выстрела, который совершенно растворился в жесткой пульсирующей акустике дипёпловской «Черной ночи». Иван вспомнил, что это сингловая версия композиции, длина ее три минуты двадцать восемь секунд. Прошло пока не больше тридцати секунд. Времени еще вполне достаточно. Можно не торопиться и действовать спокойно.

Он обошел стойку и скрылся в узком коридорчике, который вел в кабинет, где сидел Крестный. Иван знал, что Крестный сопротивляться не будет, он же прекрасно понимает, что это совершенно бесполезно. У Крестного есть только одно оружие, которым он владеет в совершенстве и которым он может победить Ивана — это его болтливый лживый старческий язык… Нет, говорить ему Иван уж точно — не разрешит. Крестный умрет молча. Он и так достаточно поговорил в своей долгой жизни. Уже слишком долгой, чтобы позволить ей продолжаться и дальше.

Иван отшвырнул ногой приоткрытую дверь в маленький кабинетик, рассчитанный на два человека. Крестный сидел в нем один.

На Ивана он поднял взгляд полный нем столько испуга, сколько удивления… Во рту у Крестного торчал порядочных размеров кусок жареного мяса, который он держал обеими руками и зубами пытался оторвать от него кусочек поменьше. По рукам стекал жир.

— У тебя есть последнее желание, Крестный, — сказал ему Иван. — Но я его знаю… Можешь не стыдиться его. Какие счеты между друзьями!

Он открыл длинную бутылку гаванского рома и поставил ее на стол перед растерявшимся Крестным. Показал на нее глазами.

— Пей!

— Но… — начал тот.

— Молчать! — резко, повелительно крикнул Иван и вновь вытащил из помятых «Известий» «беретту», на спусковом крючке которой лежал его указательный палец. — Еще звук, и я стреляю до того, как ты осуществишь свое последнее желание. Оно так и останется неисполненным. Ты будешь очень жалеть об этом.

Крестный тут же захлопнул рот с каким-то очень странным звуком, словно внутри он был полый и совсем пустой, как резиновый мяч или пластмассовая кукла, сделанная в натуральную величину.

— Пей! — приказал Иван. — Пока пьешь — будешь жить. Это я тебе гарантирую… Но не дольше. Это я тебе тоже — обещаю.

Крестный послушно схватил длинную бутылку и сделал несколько жадных больших глотков. Ром громко булькал в его горле.

«Боится, — с удовлетворением отметил Иван. — Правильно делает… Чувствует, что пьет свой поганый ром в последний раз в жизни.»

Крестный оторвал на секунду губы от горлышка бутылки, шумно переводя дыхание, словно ром никак не хотел в его лезть.

— Пей! — тут же приказал ему угрожающе Иван и красноречиво наставил на него ствол своей «беретты». — Пей, гад!

Тот снова покорно присосался к длинной и узкой бутылке. Выпив из нее всего две трети, он сильно закашлялся и пробормотал:

— Не могу больше…

«Так пересрал, что свой любимый ром пить не может», — подумал Иван с некоторым удивлением. Гаванский ром Крестный обычно мог пить литрами, почти н закусывая и не пьянея при этом.

— Открой рот, у меня есть хорошая закуска для твоего любимого гаванского рома, — сказал Иван, глядя на Крестного с ненавистью.

Крестный покорно раскрыл рот и смотрел на Ивана испуганными глазами.

Не так, совсем не так всю эту сцену представлял себе Иван. Крестный должен был бороться с Иваном за свою жизнь, висящую на волоске. А он был слишком покорным, слишком легко Иван сломил его сопротивление, его цепкое желание жить… Да и сопротивления никакого, по сути, и не было. Так, робкий протест.

Иван выстрелил ему прямо в его лживый рот, выбив пулей два верхних резца и успел заметить, как полетели в сторону осколки от зубов. Крестный резко качнулся назад, хрипло замычал что-то неразборчивое и заскреб руками по столику, сбивая с него блюдо с закуской, пепельницу, рюмки и прочую мелочь.

Иван выстрелил второй раз, закрыв пулей выпученный левый глаз Крестного и прислушался… В зале гремела «Черная ночь».

«Еще минута до конца композиции. Отлично! Времени у меня — навалом!» — определил Иван и спокойно двинулся к выходу.

Парочка в зале все еще целовалась и не обращала никакого внимания на происходящее вокруг. Девчонка уже сидела широко расставив ноги и постанывая, руки ее кавалера блуждали по ее грудям и шарили под юбкой.

«Этих вряд ли теперь чем-нибудь отвлечешь от их столь увлекательного занятия! — подумал Иван. — А это что еще за чучело?»

Перед стойкой стоял пьяный парень и упрямо пытался достать рукой через стойку лежащего на полу Гризли, хотя ясно было, что сделать это ему не удастся.

«Черная ночь» оборвалась резкой тишиной. Этим тут же воспользовался пьяный парень. Он вновь перегнулся через стойку.

— Ей ты! Пьяница, — бормотал он непослушным заплетающимся языком, — Я тоже выпить хочу! Налей мне сотку, пьяная свинья.

Гризли не отвечал, уткнувшись носом под раковину… Густая шевелюра скрывала небольшое входное отверстие в его затылке. Что он мог ответить? Каково там, куда его только что отправил Иван?

Тишина взорвалась жесткими виражами композиции «Speed King». Пьяный парень нашарил на стойке начатую бутылку водки, вцепился в нее, поднял к глазам, внимательно рассмотрел этикетку, удовлетворенно кивнул и пошел, покачиваясь, ко второму столику. Он плюхнулся на стул и задергал головой в такт с ритмом «Короля скорости». Музыка, очевидно, соответствовала его настроению.

«У меня есть пять минут сорок девять секунд, — удовлетворенно подумал Иван. — Пока не кончится „Король скорости“, вряд ли кто-нибудь обнаружит за стойкой труп Гризли… Все в баре слишком заняты своими делами. Разве что случайно кто-нибудь заскочит. Но это — вряд ли, народа туда немного ходит… Пять минут — достаточно для того, чтобы без следа раствориться в вечерней Москве. Мне этого времени вполне хватит.»

Он спокойно вышел из бара, не торопясь прошел до пересечения Арбата с улицей Вахтангова и через три минуты уже набирал номер дежурного в управлении Федеральной Службы Безопасности, сообщенный ему покойным теперь уже Крестным, еще когда они вместе столь удачно охотились за генералом Никитиным.

«Пусть Никитин утрется, — думал Иван нажимая кнопки на таксофоне. — Я первым добрался до Крестного, и теперь наше перемирие, слава богу, окончено… Мне дела нет до этого долбанного генерала, но раз он обещал, что после Крестного начнет охотиться за мной, пусть остережется, как бы ему не отправиться за Крестным вслед. Причем — ускоренным этапом. Уж я об этом хорошо позабочусь. Обслужу его без всякой очереди.

— Дежурный управления ФСБ слушает! — раздался в трубке бодрый, но совершенно бестолковый, как показалось Ивану голос дежурного офицера.

— Передай своему Никитину, — сказал Иван, — что через полчаса ему будет звонить Марьев… Он хорошо знает, кто я.

— Какому Никитину? — совершенно глупо переспросил растерявшийся дежурный, мог бы и догадаться, что у них там, Никитиных — пруд пруди? — Генералу Никитину? Вы его имеете в виду?

«Я тебя имею в виду, придурок!» — раздраженно подумал Иван.

— И не пытайтесь меня вычислить, козлы ментовские! — добавил разозлившийся вдруг Иван, не обращая внимания на растерянную фразу дежурного по управлению. — Все! Конец связи.

Он быстро повесил трубку на рычаг и торопливо прошел на станцию метро Арбатскую… На Никитина работают профессионалы, это Иван знал хорошо и не хотел оставлять никаких зацепок для того, чтобы люди Никитина его могли вычислить и проследить его путь от Арбата до телефона, чем меньше оставляешь после себя следов и вообще, всякой информации, тем лучше. Это был один из главных методологических принципов работы Ивана.

Через полчаса он был уже на Комсомольской площади и без труда нашел то, что ему нужно. Долго иcкать, собственно говоря, и не пришлось. Самоуверенный толстячок в кожаной куртке сидел в девятке, припаркованной недалеко от Ярославского вокзала, и покуривал, кого-то или чего-то дожидаясь. Откуда ему было знать, что дождался он небольшого приключения на свою задницу? Из нагрудного кармана куртки выглядывала короткая антенна сотового телефона. Именно то, что и искал Иван.

Иван наклонился к узкой щели в едва приоткрытом окне машины и тихо спросил водителя, который покосился на него из салона:

— Командир, огоньку не найдется?

Толстячок небрежным ленивым жестом достал из кармана зажигалку и слегка приспустил пониже оконное стекло, чтобы передать ее Ивану. Иван прикинул, что этого вполне достаточно, чтобы удар получился нужной силы и резким ударом костяшек указательного и среднего пальцев левой руки в переносицу вырубил беспечного толстячка. Тот обмяк и сполз на сидении. Иван протянул руку в окно и вытащил у него из кармана сотовик. Набрал тот же самый номер дежурного по фээсбэшному управлению.

— Я Никитину разговор заказывал, — сказал он без всяких предисловий, набрав номер. — Больше трех минут я разговаривать не могу, очередь к автомату стоит, волнуется, всем звонить надо.

Иван специально сказал, что собирается разговаривать три минуты, не больше, зная наверняка, что фээсбэшники тут же бросятся его пеленговать и устанавливать его местонахождение. За три минуты с возможностями ФСБ это вполне реально… На самом деле он не собирался трепаться с Никитиным так долго.

— Я слушаю тебя, Иван, — услышал он голос уверенный голос генерала. — Что звонишь? Хочешь расписаться в том, что мы тебя обскакали?

Иван не понял, о чем это говорит генерал. Но и понимать особенно не хотел. Ему нужно было только поставить последнюю точку в только что завершенном им деле Крестного, в котором он был крепко завязан вместе с генералом Никитиным в одной связке.

— Минут сорок назад я убил Крестного, на Арбате, в его баре, — сказал Иван генералу злорадно, чувствуя свое превосходство над ним, руководящим могущественной и многочисленной структурой. — Пришли своих людей, чтобы удостовериться, что я не блефую. Я наш разговор помню. Следующий — ты, Никитин.

— Позволь, позволь, Ваня, — заволновался Никитин. — Крестного мы сами застрелили еще вчера, когда брали его у высотки на площади Восстания. Он, видите ли, пришел посмотреть на место происшествия, скотина. Полюбоваться на дело рук своих. Ошибка начинающих и маразматиков… Видно, — в маразм впал. Но живым не дался, пришлось пристрелить… Так что ты, Ваня, наверное, по ошибке кого-то другого уделал, извини уж.

Холодок беспокойства, какой-то неуверенности в себе, в том, что он делает, прополз у Ивана по спине между лопаток.

— Ты мне зубы не заговаривай, мент драный, — Ивана злила тупая уверенность и безапелляционность, которая звучала в словах Никитина… — Крестного я убрал, на Арбате, понял?

Иван беспокойно оглянулся. Что-то не понравилось ему в движении машин по площади, слишком медленно они ехали, хотя дорога была свободна, слишком внимательно смотрели по сторонам люди, которые в них сидели.

— Перезвоню минут через десять, — буркнул Иван в трубку и бросил сотовик в открытое окно машины, на колени бесчувственному толстячку, а сам скрылся в здании вокзала, смешавшись с толпой спешащих на посадку только что объявленного поезда, пассажиров.

Через десять минут он звонил Никитину уже из здания Казанского вокзала, из обычного таксофона в каком-то подземном зале рядом с туалетами и камерой хранения. На длинной стене висели штук тридцать таксофонов и все были свободны. Иван подошел к среднему и говорил не опасаясь, что кто-нибудь случайно услышит.

Десяти минут Ивану хватило, чтобы осмыслить то, что сказал ему Никитин. Ему сразу же вспомнились все несуразности в поведение того человека, которого он принял за Крестного.

Во-первых, он не узнал Ивана, когда вошел в бар, а этого прежде никогда не случалось. На Ивана Крестный всегда реагировал четко и сразу, словно улавливая его запах или каким-то еще неизвестным Ивану чувством определяя его присутствие рядом с собой. Сейчас же Иван хотел быть неузнанным и поэтому ошибся: его не просто не узнал этот человек, он Ивана не узнал только потому, что не знал совсем, впервые видел.

Во-вторых, Крестный никогда не стал бы кивать, приветствуя Гризли, Он здоровался с глухонемым официантом глазами. Это было и целесообразно — делая знак официанту, Крестный был уверен, что тот его уже видит, — и в то же время соответствовало распределению ролей — Крестный никогда бы не опустился до того, чтобы привлекать к себе внимание официанта, унижаться даже до такого формального общения с ним. Иван знал насколько наигран и показушен демократизм Крестного.. он только играет в добродушного старичка, любящего общаться с «народом», с обычными москвичами, жить их жизнью. В гробу он видел их жизнь и их проблемы. Знает Иван, о какой жизни мечтает Крестный, рассказывал тот однажды в порыве откровенности.

Узнавать хозяина мгновенно — прямая обязанность персонала заведения. Тот, кто этого не усваивает, больше суток не работает. Не можешь служить — не иди в слуги! Служишь — знай хозяина! Мудрость простая, Иван ее хорошо понимал, хотя к нему она не имела абсолютно никакого отношения. У него хозяина никогда не было и не будет… Даже в Чечне, когда его держал на цепи бородатый черный чеченец-любитель заключать пари во время кулачного боя двух пленных русских солдат, даже он тогда не был для Ивана хозяином… Тот чеченец был враг, которому временно удалось одержать над Иваном победу, он просто оказался хитрее, ловчее и изобретательнее Ивана, попавшего в плен по своей неосторожности и усталости. Но хозяина над Иваном еще не было никогда! И никогда теперь не будет!

Иван заскрипел зубами. Ему стало стыдно перед самим собой, что он так дешево лопухнулся. Забыл, с кем он имеет дело! Забыл, насколько изворотлив, насколько искусен в обмане Крестный.

Он вспомнил еще несколько таких мелочей и теперь уже не сомневался, что убил совсем не того человека. Тот, в баре, только похож был на Крестного, но это был вовсе не сам Крестный.

Еще одна ошибка Ивана была в том, что он не разрешил этому мудаку разговаривать.

Всего через пару фраз он понял бы, что это не Крестный.

И ром он не смог выпить, хотя там было всего-то 0,7 литра. Крестный этого гаванского рома может выпить не меньше литра и только после этого начинает закусывать, привык на Кубе, он сам рассказывал Ивану, что его учил пить ром Рауль Кастро.

И он не стал бы набрасываться на мясо! Да-да, перед тем уродом, которого застрелил Иван, на столе лежал большущий кусок чего-то такого хорошо прожаренного со сложным гарниром, как вспомнил Иван теперь. А Крестный был приверженцем «народно-демократического стиля в гастрономии», как он сам выражался, — селедочка, огурчики. Впрочем, иногда и он позволял себе стать на некоторое время гурманом и обжорой, особенно в одиночестве, когда никто за ним не наблюдал. Но ведь в кабинете Крестный был именно совершенно один. Нет, то, что он ел мясо и еще что-то там экзотически-гастрономическое, ни о чем не говорит.

А вот самое главное, — Крестный не был бы так покорен и исполнителен как этот проглотивший язык после приказа Ивана и, наверное, уже наложивший себе в штаны придурок в баре. Крестный умеет сопротивляться, умеет бороться за жизнь, пусть в руках у него нет силы, а в кармане — пистолета. Он сопротивляется в любых обстоятельствах, — не физически, а психологически, причем иной раз гораздо эффективнее, чем если бы он отстреливался из пулемета… Переломить это сопротивление очень трудно, это Иван знал прекрасно. Не раз на себе испытал.

Иван с досадой ударил себя кулаком по ладони. Старый лис опять провел его, как зеленого сопляка! А сам ушел и хихикает сейчас над ним, Иваном! Впрочем и над Никитиным — тоже, того он без всякого сомнения обманул, так же как и Ивана.

Подставил какого-то лоха, которого уговорил одеться так же как одевается он, Крестный… Никитин лажанулся точно так же, как Иван, в этом нет никакого сомнения. Осталось только его с этим поздравить.

— Никитин? — спросил Иван едва кто-то снял трубку на другом конце телефонной линии.

Иван вновь набирал номер дежурного по управлению ФСБ, но уже не представлялся и не никого не просил приглашать. Он сделал это один раз и этого вполне достаточно, считал он. Если Никитин заинтересован в разговоре с Иваном, он от телефона не отойдет и сам будет снимать трубочку вместо дежурного.

И не дожидаясь ответа, добавил голосом тихим, но убедительным, в котором слышалась уверенность человека, сделавшего вывод совершенно самостоятельно и предлагавшего другому сделать то же самое:

— Ослы мы с тобой Никитин…

— Согласен, Иван, — сказал в ответ голос генерала Никитина, он снова был на связи, потому, что ждал этого звонка.

За десять минут Никитин тоже успел сообразить, сам ли, или с помощью своего аналитика Герасимова, что Крестный обманул их обоих. Он, словно осьминог, оставил вместо себя обманку, а сам тихо удрал и растворился в полной неизвестности.

— Выебываемся друг перед другом, — продолжал Никитин, ему уже вовсе не хотелось разговаривать с Иваном, не любил он признаваться в ошибках перед профессионалами, но нужно было поддерживать контакт, чтобы не потерять Ивана в Москве бесследно, так, как сейчас потеряли Крестного.

— А дело не сделали… — завершил фразу генерал Никитин.

— Крестный все еще жив, Никитин, — глухо сказал Иван в трубку телефона. — Я пристрелил в баре на Арбате его двойника.

— Мы тоже убрали подставку, Иван. Тоже, оказывается, двойник. И сколько их всего у него — неизвестно, — добавил несколько обескураженным тоном Никитин, ему пришлось признаться перед Иваном в своем промахе. — Следующий раз, Ваня, ты умой его сначала, чтобы косметику смыть, рассмотри его хорошенько, со всех сторон, поговори с ним, чтобы убедиться, что — настоящий, а потом уже башку ему дырявь или горло перекусывай.

— Крестный — мой, Никитин! — сказал Иван. — … И я найду его, Никитин!.. Найду. Можешь даже не пытаться перебегать мне дорогу. Это тебе ничего не даст! Я все равно найду его раньше тебя! Все!

Иван опустил трубку на рычаг и не оглядываясь, смешался с потоком москвичей и гостей столицы, как именуют московский народ в местах расположенных близко от вокзалов, аэропортов и крупных универмагов.

Он двинулся влево от вокзала, обошел площадь и не спеша направился в сторону Садового кольца.

У Ярославского вокзала, возле машины с толстяком, стояли две шестерки и опель-кадет. Толстячок, видно, еще не пришел в себя, так как Иван разглядел в машине белый халат врача.

Два придурка в штатском совершенно ментовского вида торчали около девятки, озирались по сторонам и не знали, куда им девать свои руки.

«В карманы суньте! — мысленно съязвил Иван. — Яйца заодно почешете.»

Хоть Иван и смеялся над неуклюжестью фээсбэшников, не умеющих принимать окраску и темп, ритм и даже запах окружающей среды, как умел это Иван, он не мог не отметить, что у Ярославского вокзала они появились очень быстро… Ничего не скажешь — оперативно работают ребята, но так дешево Ивана не взять.

Впустую проездили. Размялись только никитинские ребята, жеребцы стоялые. Ну, да им же самим на пользу.

«Я все равно найду Крестного первым! — вновь мрачно подумал Иван, вспомнив о фээсбэшном генерале, как досадной помехе в очень трудном и ответственном деле. — Найду и убью…»

Охота на Крестного только начиналась. Начиналась заново… И продолжаться она будет до тех пор, пока однажды не закончится его смертью.