В чистилище с приветом

Басти Родригез-Иньюригарро

Странные дела творятся. С приветом. Без привета не творятся. О чём я и рассуждаю, спускаясь по лестнице:– Как выяснилось, организовать мне чистилище очень просто. Сделайте так, чтобы я себе не нравился – и готово, остальное приложится. А ведь я даже не верю в искупающую силу страданий. В подспудное влияние других на тело и душу – верю, только если сам наделяю кого-то властью – вот, например, тебя, любезный брат. Надеюсь, ты меня слушаешь?

***

В ту ночь мне снилась наша общая комната, но без ковров, без клеёнчатых занавесок, без горшков с никому не нужными растениями на подоконнике, зато с внезапным переплетением веток за стёклами. Из мебели остался только продавленный, потёртый, когда-то красный диван, на котором обычно спала Ала. На фоне голого камня стен он смотрелся уместней, чем прежде. Камня? Спящий мозг всполошился и решил, что обои скроют несостыковку — текстильные, шелковистые обои, кажется, тёмно-зелёные, впрочем, в полутьме не разобрать. Деревья за окнами при попытке их рассмотреть превратились в резные наличники.

— Что и требовалось доказать. Продолговатая комната ещё не приговор. До чего же я падок на красоту видимого мира, — сказал я вслух.

— До чего тебя довели, если это ты называешь красотой, — передразнило трюмо.

Утром я никуда не побежал, потому как проснулся посреди истории, конец которой мне было любопытно узнать: Ала исчезла.

«Давно пора», — подумал я, но сам себе не поверил: на предмет ухода из рабства все мои сёстры имели одинаковые соображения — «Знаю, но не чувствую, что оставить маму — правильно». То есть, событие относилось к категории из ряда вон выходящих.

Через пару дней до нас доползли слухи: Ала, должно быть, «зависла с мальчиком», Алу видели в парке, на улице, на чьей-то лестничной клетке… Правда, описать внешность «мальчика» никто из очевидцев не взялся. Отчасти из-за того, что карга перебивала и лаяла: «не может такого быть» и «не так она воспитывала своих девочек».

Я тоже видел Алу: примерно через неделю после пропажи. В скверике, неожиданно буйно расцветшем, она разговаривала сама с собой, верней, с пустотой напротив себя — грязная, истощённая, упоительно счастливая. В тот миг я понял, что если и не люблю её по-настоящему, то испытываю к ней глубокую симпатию, посему не стал хватать её за руку и волочь домой или в ближайшую поликлинику.

На следующий день каргу и моих сестёр вызвали на опознание тела.

***

— У неё был прокол между лопаток, — сообщила Виа по секрету. — Как будто длинную иголку вогнали.

— Или спицу? — я поёжился, но оживился.

Всегда боялся уколов — кровь не могу сдавать без обморочной слабости, но смерть Алы была окутана тайной, и я жаждал подробностей.

— Это ж какой крепкой и тонкой должна быть спица… И какой силы удар!

***

— Что же это была за спица… — повторял я в кромешной тьме, разрывая носом пыль на трюмо, восхищаясь силой собственной воли: тянет чихать, но не чихнул ни разу. — Что за спица…

Конец ознакомительного фрагмента.