Дыши

Барселоника, 2023

Антон – художник с диагнозом шизофрения и и субличностью в голове, что управляет его жизнью. Как и любой человек, он мечтает начать новую, нормальную жизнь, в которой у него будет семья, ребенок и уверенность в собственной психике. Однажды Антон встречает девушку с диагнозом БАР. В попытках помочь той перестать думать о суициде, Антон наконец находит в себе силы бросить вызов и демону в собственной голове.

Мне бы хотелось не иметь к этой истории никакого отношения.

Быть эпизодической филигранной тенью в двух абзацах. Той тенью с красной помадой на губах, что улыбнулась бедному потерянному мальчику где-то на повороте у Невского, внеся в его жизнь 2 мг дофамина. Ему бы с лихвой хватило, чтобы добрести в тот ноябрьский вечер до дома и не чокнуться.

Мне бы польстила такая роль. Добрый ангел, что появляется на мосту в адский ливень, улыбается нездешней улыбкой Джоконды — и исчезает, аки мимолетное видение. Быстрее, чем даунская способность мозга критически оценить произошедшее.

Антон говорил, он часто видел ангелов в Питере. И это всегда происходило на мостах.

Они улыбались ему. С тем выражением лица, которое вынуждало широко скалиться в ответ, даже если две минуты назад ты сломал ногу в крышесносной аварии. Ты не уверен, что доживешь до утра — но ангелам при встрече не улыбнуться не можешь.

Антон говорил, это вшито в ДНК.

Я бы хотела быть таким мимолетным ангелом в его истории. Но эта роль (а заодно и роль дьявола) в нем уже была занята.

Мне же досталось… Хм…

Одна его психиатр исповедовала радикальную ветвь христианства. Она говорила, чтобы уменьшить внутреннее страдание, нужно перенести желание вредить себе на что-то вовне. Сделать процесс получения боли частью своей ежедневной рутины, сделать боль легальной. Так что Антон купил себе доску с гвоздями и с того самого дня каждое утро занимался мазохизмом уже в пределах общественной нормы. Эта штука с гвоздями называется «садху».

Меня он тоже называл садху. Я была ходячим олицетворением всего, во что он боялся превратиться из-за своей гребаной шизофрении.

Дурак

— Принимаете Аминазин?

Антон кивнул и дернул глазом. Нахождение в кабинете психиатра, прежде приносившее спасительное чувство покоя, теперь все чаще превращалось для него в испытание на прочность. А Анна Андреевна из друга и чуть ли не родственницы превратилась в прокурора, что по непонятным причинам пытался уличить Антона во лжи.

— В прежней дозировке? — Антон снова кивнул. — Тогда почему вы уступили своей подруге место у окна?

Антон скосил взгляд на соседнее кресло, где, скучающе закинув ногу на ногу, копалась в своем телефоне Джанджа. Раздосадованная глупым проколом Антона, она теперь демонстративно не обращала на него внимания.

— Я просто привык сидеть слева, — сбивчиво пробормотал он. — Просто забыл, что вы просили меня садиться ближе к окну, с кем не бывает.

Это была очевидная ложь, и все трое об этом знали. Антон разучился врать уже очень давно. Даже раньше, чем закончил карьеру актера и обнаружил себя в эпицентре болезни. Джанджа презрительно закатила глаза.

— На предыдущем сеансе вы говорили мне ровно обратное, — Анна Андреевна приподняла бровь, будто сняла с предохранителя пистолет, что целился Антону в голову. — Что вам так нравится место у окна, что теперь вы всегда будете отбивать его у Джанджи.

Это был конец. Фиаско.

Если она напишет, что он врет — пиши пропало всему плану на освобождение.

От напряжения парень закачался на месте. Как выбраться из квеста? Выход где-то на поверхности! Он должен найти его немедленно! Ведь план такой замечательный! Он не имеет права напортачить.

Анна Андреевна глубоко вздохнула, покачала головой и протерла очки. Затем повернулась к соседнему креслу.

— Джанджа, ваша так называемая «забота» играет с ним злую шутку, вы понимаете?

Девушка болезненно хмыкнула и оставила вопрос без ответа. Но Антону показалось, что та выглядит немного более задетой, чем обычно.

Раньше Джанджа имела нездоровую тенденцию материться на психиатра при первой нападке в ее сторону. Антон не любил мат, но сегодня тот был бы уместен. Ему не нравилось ощущать себя виновным в собственном существовании. Будто совершил что-то предосудительное. Будто от его поведения страдал хоть кто-нибудь, кроме него самого.

— Я думаю, мы занимаемся ерундой, — произнес он внезапно твердым голосом. — Я думаю, нам пора перестать этим заниматься.

— О! Это отличная идея! — Джанджа справа от него захлопала в ладоши.

Анна Андреевна удивленно вскинула брови.

— Антон, вы сказали, что наши сеансы — ерунда?

У парня снова дернулся глаз, но он все-таки нашел в себе силы кивнуть:

— Да, именно так.

И тут же встал.

— Я считаю, нам пора прекратить ерундить, — пробормотал он и вылетел из кабинета, как испуганный школьник из мед.отсека, а затем бодро зашагал вдаль по коридору, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на трусцу. Джанджа семенила где-то позади.

И только спустившись на один лестничный пролет в район стационарного буфета, Антон позволил себе с невинной улыбкой безумца оглянуться на подругу. Его с поличным выдавал зашкаливающий во взгляде адреналин.

— Это было очень глупо, — пробормотала Джанджа, сияя в ответ. — Ты разрушил весь мой гениальный план.

— Наш план!

— Мой план, — Джанджа продемонстрировала ему скомканный лист бумаги, на котором помадой было выведено «OMNIA VINCIT AMOR» и подпись внизу «JANJA».

— Я слишком расслабился, — Антон пожал плечами, возобновляя спуск. — Мне так хотелось сказать, что я получил работу, чтобы она побыстрее вычеркнула меня из списка психов…

— Она бы не вычеркнула, — Джанджа обогнала его на лестнице. — Ты слишком наивен. И слишком хорошего мнения о людях. И ты порушил мой план. И я обречена торчать здесь. С тобой.

— Ты так сильно против?

Антон проводил ее расстроенным взглядом. Настроение Джанджи напоминало ему флюгер на крыше, и менялось оно быстрее, чем погода в Питере в этот штормовой ноябрь.

XXX

Штормило всех, и каждого — собственным способом.

Кто-то отрывался на окружающих, кто-то прыгал по замерзшим лужам и топтал заледеневшие разноцветные листья, кто-то смотрел на это все со смесью зависти и презрения на закаменевшей от питерских серых зим физиономии.

А кто-то был я, Лада Ким, нищая официантка-гастарбайтер из Узбекистана. Или богатая на разочарования подавальщица из Новодевяткино, — как вам угодно.

Все мы видим мир лишь из узкого оконца собственной колокольни. И если у Антона колокольня была неопределенного размера и формата и путешествовала в невесомости по просторам пространства-времени, все глубже сминая и распиливая его личность на запчасти, то у меня с колокольней все было просто:

Она была высокая, обшарпанная, наполовину снесенная ветром — и вот уже с полгода как я мечтала с нее спрыгнуть.

Во всех значениях этого слова.

Как говорил один похититель юных девичьих сердец в моем детстве: «вам знакомо чувство, когда стоишь на краю пропасти и так и тянет прыгнуть вниз?».

Джек, я им живу!

И в ночь, когда мы с Антоном познакомились, у меня было запланировано одно маленькое для города, но такое важное для девочки с биполяркой свидание с ближайшей высоткой.