Беседы Ши со своим сыном, или Тайны Дао Императора

Бао Лин, 2010

Древний Император Ши, известный нам по книге Лин Бао "Тайна летающей женщины, или Исповедь Старейшины Чая", наставляет своего сына на путь воина и правителя. В книге в художественном облике представлены даосские практики для мальчиков и мужчин, внутренние секреты боевых искусств.

Еще не написана эта книга, но

предчувствие её уже пронизывает

всё вокруг так же, как предчувствие

грозы…

Лин Бао

Глава 1. Инициация первая

Минуло несколько лет с момента событий, описанных в первой книге.

Ши превратился в умудренного опытом правителя, фактического хозяина Поднебесной, несмотря на то, что он был вторым сыном императора Гуанцзуна (годы жизни 1147-1200гг.н.э.). Его отец Гуанцзун, третий сын императора Сяоцзуна (годы жизни 1127-1194гг.н.э.), отошёл от дел и всё своё время проводил в медитации и занятиях искусствами. Но однажды он попросил встречи с сыном. Он никогда не хотел быть императором, и только смерть его отца и стечение обстоятельств заставили его принять титул, который тяготил его, и который он хотел передать своему сыну как можно раньше.

Ши после смерти Бао не хотел тратить время на дворцовые церемонии, желая больше времени посвящать сыну и фактическому управлению сложной ситуацией. Это было причиной, по которой он с осторожностью относился к официальным приглашениям отца. С волнением он вошел в чайную комнату.

Неторопливо скользили одежды Мастера кунфучиа. Пела в сосудах вода, готовясь соединиться со спящими листьями чая, чтобы разбудить их ото сна и закружиться вместе с ними в сакральном танце.

Тонкие чашечки впитывали аромат божественного напитка, нехотя расставаясь с ним в ожидании следующего круга. Отец, император, и его сын, фактический правитель Поднебесной, сидели друг напротив друга.

Время остановилось для них.

Ши улыбнулся и вопросительно посмотрел на отца, с надеждой предполагая, что это всего лишь предлог для того, чтобы побыть вместе с сыном. Но отец тоже улыбнулся в ответ и попросил Мастера кунфучиа поставить третий прибор. Ши подал знак рукой, и на женской половине начался небольшой переполох: все бросились искать наследника, который, ничего не подозревая, сидел в саду в зарослях дерезы и отправлял себе в рот нежные оранжевые ягоды. Наследника наспех умыли, переодели и привели в залу для чайной церемонии.

Мыслями ещё сидя в лакомых кустах, наследник пытался понять, почему его привели сюда и оставили одного стоять среди большой залы. Дед, умиленно взглянув на это создание, пригласил внука за стол. Мальчишка бойко и уверенно занял приготовленное для него место. Мастер кунфучиа наполнил чашки. Дед взял свои чашечки, и внук осторожно повторил за ним все движения. Сердце Ши наполнилось гордостью и невыразимой радостью.

— Настанет день, — проговорил Дед, обращаясь к Ши, — и твоя жизнь будет зависеть от него.

Ши захотелось обнять и взять на руки своего ребёнка, но отныне этот малыш уже перестал быть ребёнком. С этого момента он переходил на мужскую половину, и должен был вызывать совсем другие чувства. Ши вспомнил себя в детстве, как он бегал по бесчисленным дорожкам в саду, как лазил на деревья, прятался в тени беседок. Однажды отец так же хотел его приласкать и обнять, но он вырвался и забился в угол его кабинета.

Однако сын Ши каким-то особым чутьём уловил это желание отца и сам, взобравшись к нему на колени, крепко обнял его за шею. Он был совсем другим, этот малыш. Он был открытым миру. Из груди Ши непроизвольно вырвался вздох. Это был вздох, сдерживающий готовые политься слёзы. Ши прикрыл глаза, расслабил мышцы лица, чтобы остановить поток чувств, налетевший шальным ветром из далёкого детства, и нежно обнял сына.

Таким коротким показалось это объятие для Ши! Однако Мастер кунфучиа сменил приборы и взял новый чай. Дед, улыбаясь, смотрел на сына и внука, понимая, что слишком рано ему самому пришлось сделать своего сына взрослым. Хотя, кто знает, что такое рано. И бываем ли мы детьми. Наше сознание также ясно, и наша боль также сильна в детстве, как и во все другие периоды нашей жизни. Только в детстве мы больше умеем прощать и отпускать. И только в юности мы можем быть достаточно мягкими и ранимыми, чтобы выжить. Ведь только будучи мягкими и ранимыми, мы можем почувствовать опыт, как опыт, осознавая его. Только благодаря чувствам и эмоциям мы продолжаем искать решения ситуаций, по много раз проигрывая все варианты в своем сознании.

К сожалению, с возрастом мы становимся всё более жёсткими и спокойными, позволяя ригидности проводить в сознание и тело дыхание смерти. Как сказано в «Дао Дэ Цзин»: «Твёрдое и жёсткое погибает, мягкое и гибкое живёт». Истинный мужчина остаётся гибким и подвижным внутри, только внешне демонстрируя спокойствие и невозмутимость. Именно концентрация энергии и движения внутри позволяет мужчине принимать взвешенные и продуманные решения.

Женщина, наоборот, с годами становится более активной внешне и более прохладной, и рассудительной внутри. Именно это позволяет ей становиться мудрее и хорошо сплетать паутину социальных связей. Во многих древних цивилизациях есть образ паучихи, праматери всего живого.

Ши отпустил своего сына, и он занял своё место за чайным столом.

Четверо мужчин сидели в зале для чайной церемонии: Император Поднебесной Гуанцзун, напротив — Ши, его сын по правую руку и Мастер кунфучиа по левую руку. Было тихо, и было слышно: как закипает вода, словно шум ветра в кронах столетних сосен, как шёлковое одеяние Мастера кунфучиа касается чайного столика, как мягко опускаются фарфоровые чашечки на влажную поверхность отполированного самшита. И только пение птиц, доносящееся из раскрытых окон, было ажурным фоном для всего этого действа.

Дед улыбнулся, перевернул свои чашечки и начал считать пузыри… Малыш весело засмеялся…

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…

На пороге зала послышался шум. Одна из нянек, отлучавшаяся по делам, вдруг спохватилась долгому отсутствию наследника и пришла за ним, чтобы отвести его в комнаты для обеда.

Однако Ши поднял на неё глаза — и она застыла в молчаливом повиновении, поняв, что это был её последний день, когда она прикасалась к наследнику. Никогда не имевшая своих детей, она привязалась к наследнику, и удаление малыша от неё, которое было естественным, когда мальчику уже минуло пять лет, оказалось, всё-таки, для неё тяжёлым ударом. Всё поняв, она внезапно осунулась так, как будто из неё вытекла вся её жизненная сила. Ши уловил перемены в её осанке, он прекрасно понимал, как опасны привязанности кого бы то ни было для его сына.

Сам же наследник внимательно следил за своим дедом, нисколько не пугаясь перемен, прямо сейчас происходящих в его жизни.

Мастер закончил церемонию глубокой медитацией. Ши встал и попросил сына следовать за ним. Для наследника была уже приготовлена комната подле покоев его отца. Отныне, среди его воспитателей уже не будет женщин.

Наследник с любопытством шёл по лабиринтам переходов, в которых ещё ни разу не был. Мимо него проносились парящие на облаках святые буддийского мира, бессмертные обитатели даосского пантеона, медитирующие в тишине небесные отшельники, волшебные феи в фантастических одеяниях со множеством разноцветных лент, напоминающих танцующую радугу.

Картинки богов и богинь менялись так быстро, что, казалось, был слышен шорох их одеяний, развеваемых ветром. Вот появились духи пяти стихий, которые по преданиям были среди первых существ, появившихся на земле: дух металла (богиня Сиванму), дух дерева (Му-гун), дух воды (Шуйцзинцы), дух огня (Чицзинцы) и дух земли — Желтый старец (Хуан-лао). А вот появились прекрасные пейзажи, в которых угадывались Пэнлайские сады, где по легендам были места обетования бессмертных, которые представляли собой остров и гору в Восточном море. Согласно преданиям, там были разбросаны золотые и нефритовые камешки, которые служили едой для небожителей, а в водоемах там текла вода ледяная и клокочущая, выпив которую можно было прожить тысячу лет. То там, то здесь, в уголках пэнлайских садов были изображены и сами небожители, беззаботно возлегающие на мягкой травке, или наоборот, сидящие у костра в ожидании чая.

Не успел он рассмотреть всё, как увидел восемь знаменитых бессмертных, изображенных в момент весёлой пирушки. Эти почитаемые всеми покровители ремесел, были также и любимыми всеми поэтами, и бездельниками, беззаботно проводившими время.

А вот из темноты выплыло лицо великого врачевателя древности Хуато, а за ним показались одежды первооткрывателя чая Шэн Нуна и его нефритовые руки. По одной из легенд он имел прозрачное тело, и когда пил чай, то видел, что происходит с его телом и органами внутри. Рядом с ним сидящим за письменным столиком с кистью в руке был изображён Лу Ю, автор знаменитого трактата о чае «Ча Цзин».

Немного погодя взгляду наследника предстал известный поэт древности Тао Юаньмин (365-427 гг.) с высоко вскинутыми тонкими бровями.

«Дай воспользуюсь я этим

миром живых превращений,

чтоб уйти мне затем по пути Дао!

Зову неба я буду рад,

колебаньям откуда явиться?»

А вот со стены сурово глянул Ян Сюн (53г.до н.э. — 18 г.н.э.) — известный философ, учёный и литератор, отличавшийся энциклопедическими знаниями, автор «Канона великой тайны» («Тай-сюань-цзин») и «Образцовых речений» («Фа-янь»).

Наконец Ши остановился около резных дверей, где стояли охранники в ярких одеждах дворцовой охраны, которых малыш принял за деревянные скульптуры каких-нибудь древних, ещё не ведомых ему героев. Они внезапно вытянулись в струнку и отдали почести высочайшим особам. Ши легко толкнул двери, и они податливо распахнулись, открыв взору малыша его будущие покои.

Низкая деревянная резная кровать, простой стол с письменными принадлежностями: уложенными в ряд по размерам кистями, стопкой тонкой рисовой бумаги и фарфоровыми белыми тушечницами. Но больше всего привлёк внимание малыша деревянный меч с алыми лентами.

Ши не был в этой комнате уже десять лет. С волнением, совсем не подобающим воину, входил он в детскую, где он сам впервые взял в руки кисти. Однако он подошёл не к ним, а к мечу, одиноко висящему на стене напротив стола. Ши вспомнил свой первый урок, вспомнил своего Учителя, его взгляд из-за плеча с озорной улыбкой, взмах чёрных волос. Деревянный персиковый меч в руках Учителя выписывал невероятные иероглифы с такой скоростью, что алая лента не успевала за ним и издавала лёгкий дребезжащий звук. Приоткрыв от удивления рот, он следил за своим Учителем, пока тот, хитро усмехнувшись, не взмахнул деревянным мечом так быстро, что отсёк маленький кусочек алой ленты. Крик удивления вырвался из груди Ши, а яркий кусочек шёлка медленно, подобно осеннему листку, упавшему с дерева при тихой погоде, скользил в плотном пространстве комнаты.

Где сейчас его Учитель? Смог ли найти он Путь к бессмертным? Или его душа до сих пор не обрела покоя… или Пути. Ши взял меч, аккуратно достал из деревянных резных ножен деревянный клинок, ощутил его деревянную рукоять… и — всё его тело содрогнулось от миллионов маленьких молний, пронзивших каждую клеточку. Он медленно провёл мечом перед глазами влево, потом вправо и снова влево, пока не понял, что за ним внимательно следит ещё одна пара глаз. И теперь каждое его движение будет оставаться в памяти его сына.

В сумраке комнаты он увидел лицо своего Учителя, который улыбался ему, как будто говоря: «Настал твой черёд стать Учителем»… Вот так происходит инициация. И не было пышных ритуалов, не били барабаны, не пели монахи… Просто отец начал учить сына быть в этом мире…

В тени комнаты, в полусумраке и живительной прохладе стояли двое, один из которых стал Учителем.

Ши медленно вставил клинок в ножны, соединив два предмета в один, повесил персиковый меч на стену, и из-за волнения даже не поцеловав по обыкновению сына, вышел из комнаты. У его сына, так же, как и у него в детстве, будет много учителей — каллиграфия, астрология, боевые искусства, но… Нечто, самое ценное и сокровенное, то, что познал только он и то, что передал ему его Учитель, он должен будет передать своему сыну сам.

Ему говорили, что следует делать и что не следует делать императору, но, каким должен быть император и что значит — быть императором, ему так никто и не сказал… И, потеряв Учителя в первом же походе, в свои шестнадцать лет он должен был принимать решения, от которых зависела его судьба, судьба его семьи, да и судьба всей империи. Он должен был быть тем, кому повинуются и люди, и духи, и время…

Проводив взглядом отца, малыш стоял в дверях комнаты один, не зная, что ему делать: плакать или радоваться. В комнате всё было для него ново и необычно. Но ему вовсе не хотелось шалить и бегать от мамок, их просто не было. Но был покой и умиротворение. Он шагнул внутрь комнаты, как будто делал первый шаг во взрослую жизнь. Сосредоточенность и тишина встретили малыша в его новой комнате.

Есть в тишине печальное: прости…

Есть детский крик, и есть раскаты грома…

Есть в тишине безумное: пусти

на свет прийти…

Или на крышу дома…

Есть в тишине печальное: прости…

И есть в молчании начало новой жизни,

Как будто хиромант

С твоей рукой запутался средь параллельных линий…