Исповедь отца

Бану, 2017

Что для вас жизнь? Какую ценность она имеет? Что действительно важно в этой жизни, а что теряет всякий смысл, когда вы сталкиваетесь с тяжелыми испытаниями? А что для вас жизнь вашего ребенка? У каждого свои ответы на эти вопросы. Если вы в конце своей жизни понимаете, что жизнь была пустой и бессмысленной, и вы не сделали самого главного, а могли бы, что-то менять будет уже поздно. В зависимости от того, какие у вас приоритеты, жизнь приобретает свое направление, но, хотите вы этого или нет, она становится неотъемлемой частью того, кому вы сами даровали эту жизнь. Мужчина борется за здоровье своего ребенка. Ничего особенного? Возможно. Он заменяет ребенку мать, которая отказывается от него. Теряет все, что имел. Самое парадоксальное, что в нем просыпается материнский инстинкт, который придает сил в трудный момент и наполняет жизнь мужчины тем самым смыслом. Книга основана на реальных событиях. И если вы, как герой моей истории, столкнулись с тяжелыми испытаниями, эта книга для вас.

Глава 2

«Какой я был счастливый еще вчера, Боже, какой я был счастливый», — думал Сахиб, сидя у окна больницы на Каширке, смотря на заснеженные детские качели во дворе.

Сахибу было чуть больше сорока лет, коренастый, уже изрядно поседевший мужчина. О его интеллигентности говорили только его глаза и манеры, а во всем остальном он стал похож на бомжа, на торгаша, нервного и потрепанного жизнью, словом, «лицо кавказской национальности» как принято здесь говорить. Да, действительно, ведь он и был бомжем на самом-то деле, без квартиры, машины, работы, да и деньги уже заканчивались. Да, так оно и есть, он — бомж. «Ну и пусть, я уже ничего не хочу от жизни, и никто мне не нужен, кроме дочери, только бы Сонечка, солнышко мое, выздоровела, а больше я ничего не хочу. Я буду много работать, кем угодно, хоть грузчиком, уборщиком, да кем угодно, я все смогу, мы как-нибудь прокормимся, только верни ее мне, Боже!» — молился про себя Сахиб.

Он на мгновение задумался о своей жизни, что же он сделал не так, за что это все ему, почему, ведь он старался жить правильно, никого не обижал, никому не делал плохого. Сахиб ни на секунду не переставал перелистывать в голове страницы своей жизни, будто бы искал ответа на вопрос: «за что, где я допустил ошибку, что я сделал не так, чем разгневал Бога?», но не находил ответа.

Рос он в интеллигентной бакинской семье, был единственным ребенком и, как обычно бывает в таких случаях, родители баловали его. Мама — Зульфия ханум — была врачом, папа — Ризван муаллим — военным, в звании полковника. Мама, как полагается всем матерям, защищала сына и старалась уберечь его от строгости военного отца. Сахиб был абсолютно счастливым ребенком, и многие его сверстники ему завидовали. Ну как же, папа бывал за границей и привозил сыну, кока-колу, жвачек, которые мгновенно раздавались в классе, джинсы и кожаные куртки, и это в советские-то годы! Мама мечтала, чтобы сын стал врачом, но он стал инженером. Закончив престижный вуз, пошел работать на нефтеперерабатывающий завод и довольно быстро шел вверх по карьерной лестнице, уже к тридцати годам Сахиб был начальником производственного отдела.

— Папаша, пора готовить обед, — грубый голос проходящей мимо медсестры оторвал Сахиба от воспоминаний.

— Да-да, на кухне свободно?

— Одна плита пока свободна, идите быстрей, а-то займут.

Было около полудня, а в 14.00 ребенку надо поесть. Каждый раз надо готовить что-нибудь свежее, а то, что дети оставляли, доедали родители. Правда, родители «со стажем» старались готовить мало, чтобы не выбрасывать, ведь санитарок в этом отделении не было. Кулинарить Сахиб научился только здесь, раньше он этого не умел, да и до сих пор толком-то не научился и делал все медленнее, чем мамы других детей, поэтому надо было торопиться, чтобы успеть. Из-за приема определенных препаратов, аппетит у маленьких жителей этой больницы был диким, приходилось готовить по пять раз в день. Вчера Сона захотела довгу, и сегодня с утра Сахиб носился по Москве в поисках нужной зелени и мацони.

Сахиб зашел на кухню и принялся чистить и мыть зелень. И снова мысли лезли в голову, снова он крошил зелень и думал о чем-то своем. Он рано потерял отца, Ризван муаллим скончался, когда Сахибу было двадцать три года от сердечного приступа. Зульфия ханум сильно переживала по этому поводу, сама заболела, и все твердила, что отец ушел, так и не увидев внуков. Когда Сахибу исполнилось тридцать, Зульфия ханум поставила вопрос ребром: «Хочу увидеть твою свадьбу и внуков перед смертью».

Надо сказать, что Зульфия ханум не знала, что Сахиб уже присматривался к симпатичной девушке Рейхан, работавшей в отделе кадров завода. Она была похожа на ангела, спустившегося с небес: белокожая, светло-русые длинные волосы, большие карие глаза и ослепительная улыбка, которая всякий раз обезоруживала Сахиба, и он не мог вымолвить ни слова в присутствии Рейхан.

— Кипит, ой-ой, сейчас убежит! — пропищала Светлана Васильевна, мама Миши — мальчика из соседней палаты — и выключила плиту.

— Да нет, не убежит, надо немного уменьшить газ и бросить зелень, это блюдо называется довга, — со знанием дела объяснил Сахиб.

— Все-то вы знаете, умеете готовить, ухаживаете за дочкой, я думала, что ваши мужчины на это не способны.

— На что «на это»?

— Ну, я себе кавказских мужчин представляла какими-то…

— Деспотами?

— Нет, ну не деспотами, но чтобы готовить, стирать, убирать…

— Жизнь заставит, и не такое сделаешь.

— Давно хочу у вас спросить, Сахиб, а что супруга ваша, скончалась, да? Царствие ей небесное.

— Можно и так сказать.

— Как это, «можно сказать»?

— А вот так! Простите, мне пора.

Сахиб взял тарелку, положил туда только что приготовленной довги, закрыл блюдо пищевой пленкой, продезинфицировал руки специальным раствором, надел медицинскую маску и отправился в палату кормить дочь. Он ни с кем не говорил на эту тему уже много лет и старался уходить от ответа, когда его спрашивали про жену. Слишком тяжело было вспоминать. Светлана Васильевна смотрела вслед этому человеку с удивлением, восторгом и смятением одновременно.

Палата, где лежала Сона была маленькой, но довольно светлой, на одного ребенка и ухаживающего родителя. Палаты имели еще и «предбанник», где родители меняли обувь и надевали халат, чтобы поддерживать чистый микроклимат. Здесь все палаты были такими, детям без родителей никак, да и только родители смогут правильно ухаживать за такими больными. Но из всех родителей этого отделения, Сахиб был единственным папой. При виде отца у дверей, Сона счастливо запищала:

— Па, это довга?

— Да, Солнышко.

— А кто ее приготовил? Мама?

— Да… Я что довгу готовить умею? Мама приготовила и прислала тебе.

— Па, а когда мы поедем домой, я хочу к маме и хочу попросить ее приготовить мне кутабы.

— Ты хочешь кутабы? Я завтра тебе их… то есть я маме позвоню и скажу, чтобы она тебе их прислала, хочешь?

— Нет! Я так не хочу. Я дома их кушать хочу.

— Почему? Может передумаешь? Завтра уже сможешь поесть…

— Нет, я сказала — я дома хочу! — отрезала Соня.

Сахиб промолчал, потому что слова этого маленького человечка прозвучали так грозно, будто ему нравоучения читал его отец — Ризван муаллим — за то, что Сахиб подрался в школе. Ему очень хотелось сказать Сонечке, что это он приготовил довгу, что кутабы тоже, если надо, он сам приготовит, что мама больше никогда ей ничего готовить не будет, но он промолчал и утвердительно кивнул головой. «Молчи, терпи, ей сложнее, чем всем нам, зачем делать ей еще больнее, вот выздоровеет, и скажешь, ну еще и подрасти надо…» — велел себе Сахиб и вновь вспомнил о том, какой он был счастливый еще несколько лет назад.