Дилемма

Б. Э. Пэрис, 2020

Как решиться сказать правду любимому человеку, если знаешь, что она сделает его несчастным? Муж Ливии Адам устраивает в честь ее сорокалетия торжество с участием всех дорогих и близких ей людей. Этот день должен стать одним из самых счастливых в ее жизни. Но перед торжеством Ливии становится известен секрет дочери, который может разрушить счастье всей семьи. Она оказывается перед мучительным выбором: рассказать мужу или подождать. Хотя бы до завтра – ведь сегодня они оба должны быть счастливы… В день юбилея ужасную новость получает Адам, и теперь перед ним стоит собственная жуткая дилемма: сообщить Ливии сейчас или отложить до завтра, чтобы не омрачать долгожданного торжества? Как далеко можно зайти в стремлении подарить любимому человеку последние несколько часов счастья?

11:00–12:00

Адам

Я СПУСКАЮ ДЖОШУ КАРТОННУЮ КОРОБКУ, в которой нам не помню уже что доставили. Джош стоит в коридоре рядом со стремянкой.

— Так для чего это все-таки? — интересуется он.

Я спускаюсь сам и убираю стремянку на антресоли. Правду я ему сказать не могу, но заранее приготовил ответ.

— Ты же знаешь, что я хочу подарить маме кольцо?

Он кивает.

— Ну так вот, по размеру коробочки она сразу догадается, что это такое. Вот я и решил упрятать коробочку с кольцом в эту штуку. Чтобы, значит, продлить сюрприз.

— Почему же ты тогда не раздобыл несколько коробок, чтобы вставить одну в другую, как матрешки? Там на антресолях их полно, от тостеров и всего такого, у меня есть из-под обуви, мы ее можем задействовать ближе к концу. — Его энтузиазм растет на глазах. — Или запихнуть коробочку с кольцом во втулку из-под туалетной бумаги, а потом уже в обувную коробку. Она в жизни не догадается!

— Нет, думаю, хватит одной коробки.

— Ты же хочешь, чтобы она подольше не угадала?

— Нет, я просто спрячу коробочку с кольцом в эту штуку. — Я ставлю коробку на попа, чтобы удобнее было снести ее вниз. — Поможешь обернуть ее бумагой?

— Но коробочка с кольцом будет в ней болтаться, разве нет? Если только мы эту коробку газетами не набьем.

— Ничего, и так сойдет.

Он следует за мной в кухню, где я сваливаю коробку на пол.

— Давай займемся оберткой. У нас где-то должна быть.

— Может, лучше это сделать, когда ты уже положишь внутрь коробочку с кольцом? — предлагает он. — Чтобы все как следует запечатать.

— А я не хочу запечатывать.

— Почему?

— Потому что тогда ее слишком долго придется открывать.

Джош недоуменно чешет в затылке:

— Но я думал — ты хочешь отсрочить сюрприз?

Я начинаю жалеть, что вообще попросил его помочь.

— Хочу. Но не настолько.

— Не понимаю.

— Вечером поймешь. А пока позволь мне сделать по-моему.

— Ну да, тебе же никогда не удается сделать по-твоему.

Он произносит это как нечто само собой разумеющееся, и я понимаю: он и в самом деле убежден — все, что я делал и делаю в этой жизни, делается лишь из чувства долга, по обязанности, а не по выбору.

В ответ я бегло улыбаюсь, глянув на него:

— Я бы ничего не стал менять.

Он молчит, и я вижу, что он не верит мне. Я нахожу на одном из буфетов рулоны оберточной бумаги, которые держит там Лив, и мы приступаем к обертыванию коробки.

— Как там Эми? — спрашиваю я, чтобы разрушить эту стену молчания, которая вырастает между нами.

— Нормально. Страшно бесится, что не попадет на праздник. Когда ты поедешь за кольцом?

— Как только мы расставим столы.

Просто невероятно, сколько времени у нас двоих уходит на то, чтобы обернуть картонную коробку, пусть и очень большую, подарочной бумагой. Лив и без посторонней помощи справилась бы вдвое быстрее.

— Надеюсь, со столами у нас дело пойдет легче, — замечает Джош. Он озирается по сторонам: — Куда ты ее хочешь поставить?

— Спрячу под один из столов на террасе. Но придется подождать, пока привезут скатерти, — не хочу, чтобы мама ее увидела раньше времени.

— Она вернется прежде, чем они приедут. — Он задумывается. — У меня есть парочка праздничных наборов с шариками, плакатами и всем таким прочим. Там в каждом еще и бумажная скатерть. Если мы их склеим вместе, можно покрыть ими стол.

— Звучит неплохо, — говорю я, улыбаясь.

Он находит бумажные скатерти, и мы скрепляем их клейкой лентой. Вместе они как раз нужного размера — закрывают стол до самой земли. Мы прячем под ними коробку.

— Идеально, — отмечаю я, испытывая немалое облегчение оттого, что хотя бы с этим мы разобрались. То, что деревянного ящика не нашлось, уже не так меня злит. — Ладно, теперь займемся столами.

Складные столы штабелем лежат у стены дома. Мы ставим четыре под шатер, а восемь — на газоне.

— А стулья? — спрашивает Джош. — Сейчас или потом?

— Давай уж заодно и стулья поставим.

По десять стульев к каждому столу — и наша задача выполнена. Я смотрю на часы: без двадцати двенадцать. Еще рановато для пива.

И все-таки я кошусь на Джоша:

— Ну что, по пиву?

— По-моему, мы заработали. Ты побудь тут, я принесу.

Вообще-то я стою ближе к кухне, чем он, но я знаю, что спорить бесполезно. Будь его воля, он бы вообще не позволил мне делать для него хоть что-то. Ему не очень-то по душе даже тот факт, что я плачу за его учебу в университете, и он уже заявлял, что намерен вернуть мне все до единого пенса, когда начнет работать. Вот почему для меня так много значит то, что он согласился на стажировку в Нью-Йорке. Я был вполне готов к тому, что он откажется, — ведь именно я все это затеял.

Он возвращается с двумя бутылками и с Мёрфи. Мы усаживаемся на садовой стенке, Мёрфи устраивается у наших ног. И вдруг между нами снова возникает это странное напряжение. И я чувствую, что мне трудно подобрать слова.

— Скоро полетишь в Нью-Йорк. Буду по тебе скучать. — Сам себе удивляюсь — в первый раз я сказал ему что-то более или менее эмоциональное. Я уже готовлюсь к тому, что он меня оттолкнет, но меня ждет еще один сюрприз: похоже, напряженность между нами ослабевает.

— Правда? — спрашивает он.

— Конечно.

Он медленно кивает, словно бы намереваясь не спеша переварить то, что я сказал.

— Ты тут говорил, что ничего бы не стал менять, помнишь? — произносит он наконец. — Так оно и есть?

Воздух вокруг нас густеет, все затихает и замирает, как если бы все, от птиц на деревьях до соседей с газонокосилками, поняли важность Джошева вопроса и затаили дыхание, надеясь, что я не упущу случай, какой выпадает раз в жизни (потому что мы с ним никогда не подбирались к этой теме и, может, никогда больше не подберемся), — шанс по-настоящему выяснить отношения между нами. Я невольно думаю: почему Джош протянул мне руку — если, конечно, дело именно в этом? Потому что он скоро улетает в Штаты и, возможно, целый год с нами не увидится?

Мёрфи поднимает голову и смотрит на меня понимающим взглядом, в котором читается: «Смотри, не прозявь свой шанс». Я вспоминаю, как Джош сегодня заметил, что, когда заводишь детей в юности, тут есть свои плюсы. И то, как у него потемнели глаза, когда я ответил на это шуткой.

— Нет, — говорю я. — Это не так. Есть вещи, которые я изменил бы. Если бы мог.

— Какие вещи? Не женился бы на маме? Отдал бы меня на усыновление?

Он вытягивает перед собой свои длинные ноги, и хотя звучит это несколько шутливо, я знаю, что говорит он совершенно серьезно.

И тогда я смотрю на него как следует. Разглядываю его. Волосы у него того же оттенка, что и у меня — до того, как мои подернулись проседью. И черты лица такие же угловатые, нос тоже немного крючком.

— Нет, Джош, — отвечаю я. — Этого я бы менять не стал.

— А что же тогда?

— Я бы все равно женился на твоей маме, но попозже. Уже после того, как отучился бы в университете.

— Ты мог бы кого-нибудь там встретить, в университете. И она тоже могла бы кого-нибудь за это время встретить.

Я лишь отхлебываю пива. На самом деле я сам часто об этом думаю. Мы с Ливией встречались всего несколько месяцев, и, если бы она не залетела, мы бы, может, вообще не были бы сейчас вместе. Вряд ли я занимал сколько-нибудь серьезное место в долгосрочных планах Ливии, да и она не занимала такого места в моих. Просто потому, что мы не загадывали настолько далеко. Ни я, ни она. И все-таки после первых лет, довольно непростых, мы пришли к счастью. Самому настоящему.

— Ну, твоя мама определенно то, что мне нужно. Так что я уверен — в конце концов мы все равно оказались бы вместе.

— Но тогда у вас не родился бы я.

— Обязательно родился бы.

— Нет. Если бы ты женился на маме позже, у вас, конечно, все равно мог бы родиться сын. Но это был бы уже не я. Я получился как раз потому, что меня зачали и родили именно тогда.

Я словно в зеркало гляжу — так бывает, когда я на него смотрю. У него прямо-таки на лице написана боль отторжения. И у меня, наверное, тоже. Мы сейчас друг у друга всю кровь выпьем, понимаю я.

Тут я невольно вспоминаю тот давний день, когда он строил крепость из лего и я рассердился из-за того, что он все время требовал, чтобы я ему помог.

— Папочка, мне нужна помощь только вот с этой последней штучкой, — заявил он в пятый раз. — Все остальное я сам сделал, как ты мне говорил.

— Это для повзрослее, — твердила мне Марни, когда я намеренно игнорировал его просьбы. — Он не справится.

Но Джош упорствовал. И, вместо того чтобы похвалить его, я потерял терпение и одним махом разрушил его постройку.

— Ты почему? — спросила Марни, от потрясения забывая грамматику и в ужасе глядя на разгромленную крепость.

— Я… это случайно вышло, — соврал я.

Она бросила на меня взгляд, исполненный чистого, беспримесного отвращения. Так смотрела на меня Ливия, когда я в конце концов заявлялся домой, проваландавшись несколько дней с Нельсоном в Бристоле.

— Нет, ты нарочно, я видела! Подошел и сделал вот так. — Она взмахнула рукой. — Ты противный, ты мне больше не нравишься! — Она повернулась ко мне спиной и подошла к Джошу. — Не плачь, — сказала она, обхватывая его руками за пояс. — Я тебе помогу опять ее построить.

Я тоже подошел, присел рядом с ним на корточки, попросил у него прощения, предложил заново построить крепость вместе с ним. Но он даже не желал показать, что замечает мое присутствие.

— Оставь его в покое, па, уже поздно! — вскрикнула Марни.

Тут я поднял глаза и увидел, что в дверях стоит Ливия и что глаза у нее блестят от слез. Это были не слезы досады и разочарования, как на ранних этапах нашего брака, а слезы безнадежного отчаяния. Мне подумалось: интересно, долго ли она так стоит, много ли она видела?

— Так не может продолжаться, — проговорила она дрожащим голосом. — Все, хватит.

И я знал, что она права.

Я пытался наладить отношения с Джошем, но он почти не разговаривал со мной. Он сохранял между нами дистанцию, хотя теперь я уже не хотел ее сохранять. Он отказывался позволить мне помочь ему хотя бы в чем-то. Наши разговоры на протяжении всех этих лет следовали одной схеме.

— Джош, хочешь, я тебе помогу с этим твоим проектом про динозавров?

— Нет, папа, спасибо.

— Джош, помочь тебе покрасить велосипед?

— Спасибо, папа, не надо.

— Джош, сумеешь один передвинуть кровать? Вдвоем легче.

— Нет-нет, я справлюсь, спасибо.

— Джош, тебе не надо помочь с заявлениями в университеты?

— Нет, все нормально.

— Джош, когда мне лучше перевезти тебя в Бристоль?

— Не волнуйся, па, Нельсон одолжит мне свой фургон.

Ничего, кроме барьера между нами. Барьера, в котором мы так и не сумели пробить брешь. Может, сейчас удастся? Если только я найду верные слова.

Наклонившись, я ерошу шерсть Мёрфи.

— Мне ужасно жаль, что я тогда разрушил твою крепость.

— Господи, да это было сто лет назад, па.

— Ну да. Но это все равно стоит между нами.

— Потому что ты это позволяешь. Ты просто сшиб мою крепость. Ты же не побил меня, ничего такого. Тебе надо перестать об этом думать.

Я уже не в состоянии смотреть ему в глаза:

— Но ты всегда таил на меня обиду. Именно из-за этого.

— Нет. Из-за того, что ты вечно ходишь вокруг меня на цыпочках. Потому-то я тебя и дразню — пытаюсь добиться реакции. Я просто хочу, чтобы между нами все было нормально.

— Не уверен, знаю ли я, что такое нормально.

— Вот это самое, па. Когда мы пьем пиво, треплемся, честно говорим обо всяких вещах.

Неужели это может быть так просто?

— И вообще я даже рад, что ты тогда раздолбал мою крепость, — замечает он.

Я выпрямляюсь:

— Почему это?

— А иначе мы не завели бы Мёрфи. Ты же поэтому мне его купил, правда? Как бы предлагал помириться.

— Да.

— Только вот тогда ты мне этого не объяснил. Я подумал — ну, ты просто купил мне собаку. К тому же через неделю ты привез Марни Мими.

— Просто потому, что она страшно злилась — как же, тебе подарили животное, а ей нет. А что, все изменилось бы, признайся я, что Мёрфи — выкуп за то, что я разрушил твою крепость?

— Возможно. Если принимаешь такое подношение, ты вроде как соглашаешься помириться, верно? Коммуникативные действия, па. Тут все дело в коммуникации.

Некоторое время мы сидим молча, допивая свое пиво.

— Я рад, что ты согласился на эту стажировку в Нью-Йорке, — говорю я, решив по всем правилам коммуникации сообщить ему, как много это для меня значит.

— Ну да, — откликается он. — Может, еще пива?

— Хорошая мысль.

После чего я просто сижу и жду, чтобы он пошел за новыми бутылками.

— Ну так давай, — говорит он, толкая меня локтем в бок.

— Что?

— Давай принеси. Твоя очередь.

Казалось бы, такая мелочь. Но идя на кухню, я чувствую, как легко у меня на сердце.