Дилемма

Б. Э. Пэрис, 2020

Как решиться сказать правду любимому человеку, если знаешь, что она сделает его несчастным? Муж Ливии Адам устраивает в честь ее сорокалетия торжество с участием всех дорогих и близких ей людей. Этот день должен стать одним из самых счастливых в ее жизни. Но перед торжеством Ливии становится известен секрет дочери, который может разрушить счастье всей семьи. Она оказывается перед мучительным выбором: рассказать мужу или подождать. Хотя бы до завтра – ведь сегодня они оба должны быть счастливы… В день юбилея ужасную новость получает Адам, и теперь перед ним стоит собственная жуткая дилемма: сообщить Ливии сейчас или отложить до завтра, чтобы не омрачать долгожданного торжества? Как далеко можно зайти в стремлении подарить любимому человеку последние несколько часов счастья?

Ливия

ЧТОБЫ НЕ РАЗБУДИТЬ ДЖОША, я спускаюсь по лестнице, держа свои новые красные босоножки в руке. Приостанавливаюсь у его двери, чувствуя теплоту пола под босыми ногами. Изнутри не доносится ни звука, свидетельствующего о том, что он уже встал и ходит по комнате. И неудивительно: вчера он приехал очень поздно, а в поезде готовился к экзаменам. Он просил сегодня разбудить его пораньше, но лучше я дам ему поспать.

Держась за перила, я переступаю через скрипучие ступеньки. Спустившись вниз, сажусь, чтобы надеть босоножки. На коврике у двери — целая куча поздравлений. Подбираю их все, несу подальше, на кухню. По пути проглядываю конверты. Меня ужасно разочаровывает, что от родителей никаких открыток не пришло. Что бы я ни говорила недавно Адаму, мне очень нужно, чтобы сегодня вечером они явились. Если они не сделают это сегодня, на мое сорокалетие, значит, уже никогда не сделают. И мне придется смириться с этим. Что называется, отпустить их. Хотя бы просто ради сохранения моего собственного здравого рассудка. Потому что двадцать два года — достаточно долгий срок, чтобы простить своего ребенка.

То чувство воодушевления и возбуждения, которое я ухитрялась поддерживать в себе с тех пор, как Адам пропел мне «с днем рожденья», начинает выветриваться. Меня даже подташнивает, что вообще-то часто случается, когда я думаю о своих родителях. На кухне я не обнаруживаю никаких признаков завтрака (и Адама), а значит, в доме его нет. Вчера мне стало немного стыдно, когда я увидела, как далеко пришлось отодвинуть шатер. Но, честно говоря, какая-то частица меня даже рада, что пухлый Нельсон, скорее всего, не сумеет протиснуться в оставшуюся щель. Они с Адамом имеют привычку незаметно удирать в сарай, чтобы дернуть пивка, а я очень хочу, чтобы сегодня вечером Адам постоянно был рядом.

Как всегда по утрам, я ласкаю Мёрфи. Из кухни еще не совсем выветрился запах стейка, который мы ели вчера на ужин, и я открываю окно. Внутрь так и врывается теплый воздух. Просто не верится, какую чудесную погоду сулит этот день. Если бы я знала, сэкономила бы сотни фунтов и вообще не стала заморачиваться с этим шатром. С другой стороны, хорошо, что в саду есть крытое помещение, где кейтеры смогут разместить угощение. Приезжают они в пять, так что по-настоящему все начнется еще не скоро.

Усевшись за стол, я нашариваю ногами поперечину, на которую люблю ставить ноги, и начинаю смотреть открытки. Потом в дверь звонят. На пороге — мужчина с великолепным букетом желтых роз.

— Миссис Харман?

— Совершенно верно.

Он протягивает мне цветы:

— Это для вас.

— Боже, какая прелесть!

— Отрежьте по дюйму от стеблей, прежде чем поставите их в воду, — рекомендует он. — Но не развязывайте букет.

— Хорошо. Спасибо…

Но он уже ушел по дорожке, ведущей к воротам.

Зарывшись носом в букет, я вдыхаю мощный аромат роз. Интересно, кто их послал? На мгновение меня посещает мысль: может, родители? Но скорее уж Адам.

Принеся цветы в кухню, я кладу их на стол и оттягиваю карточку, прикрепленную к букету, чтобы прочесть, что на ней написано:

Пусть это будет лучший день в твоей жизни, ма. Жалко, что я не смогу быть с вами, но я буду о тебе думать. Обожаю и целую. Твоя Марни. P. S. Это тот самый букет, которого у тебя никогда не было.

На глаза наворачиваются слезы. Не помню, чтобы я рассказывала Марни, как в день свадьбы собиралась выйти с букетом желтых роз. Видимо, все-таки рассказывала. Тут я вспоминаю тот наш разговор, всего неделю назад. И мне становится ужасно стыдно.

Адам тогда пошел с Нельсоном выпить, я знала, что он вернется поздно, и воспользовалась этим шансом, чтобы позвонить ей. Я подождала наших десяти часов вечера. В Гонконге было только шесть утра, и она еще могла спать, но меня это не волновало.

— Ма? — В ее голосе тревога быстро вытеснила сонливость. — У вас там все нормально?

— Да, да, все в порядке, — поскорей успокаиваю ее я. — Просто решила тебе звякнуть.

Мне было слышно, как она что-то ищет — возможно, часы.

— У нас тут еще шесть часов, — сообщает она.

— Ну да, но мне что-то захотелось поболтать. Подумала — вдруг ты уже встала? Извини.

— Ничего. А почему ты не по видео?

— Э-э… даже не знаю. Наверное, что-то не то нажала. Ну ладно, как ты там вообще?

— Дел полно. Мне еще столько готовиться. Думаю, дома буду отсыпаться месяц.

— Я вообще-то об этом и хотела с тобой поговорить.

— В смысле?

— Знаешь, что-то я не пойму, почему ты не хочешь попутешествовать. Такой шанс упускаешь. — Я сразу же перехожу к делу, опасаясь, как бы Адам не вернулся раньше времени и не услышал, что я пытаюсь убедить его дочку приехать лишь в конце августа, как она изначально и собиралась.

— Потому что я хочу получить права на мотоцикл. Я же объясняла!

— Но ты еще успеешь это сделать, — заметила я, отлично зная, что она хочет приехать домой пораньше вовсе не затем, чтобы поскорее сдать экзамен на права. — И потом, ты все равно сейчас не можешь позволить себе мотоцикл.

— Это папина идея?

— Нет, моя.

— Я-то думала, ты обрадуешься, что я возвращаюсь пораньше. — Голос у нее дрогнул.

— Мне просто кажется, что очень обидно упустить такую возможность увидеть Азию. И я, честно говоря, не понимаю, почему ты так рвешься получить права, они тебе еще сто лет не понадобятся.

— Ну, я уже купила билет, так что поздно меня отговаривать.

— Ты всегда можешь его поменять.

Она помолчала, прежде чем спросить:

— А ты вообще хочешь, чтобы я приехала домой, ма?

— Конечно, хочу! — поспешно ответила я.

— Тут дело не только в правах. Мне еще кое-что надо сделать.

— Например? — Я с трудом сохраняла ровный и спокойный тон.

— Ну, разные вещи. Извини, ма, но если ты хочешь попросить меня не прилетать в конце июня, то ты зря тратишь деньги на звонок. Я просто хочу быть дома.

В ее голосе звучит раздражение, и я знаю, что пора отступить. Сейчас в любом случае тот разговор, который мне так нужен, у нас не получится.

— Я знаю, — отозвалась я. — И буду очень рада тебя увидеть. — Я немного помолчала. Мне хотелось, чтобы между нами все стало как раньше. — Я думала, ты решила, что тебе надо приехать домой и провести с нами все лето, ты же нас целый год не видела.

— Никакого «надо» тут нет, есть только «хочу». Я хочу домой. — Она негромко рассмеялась. — Видно, во мне больше от домоседки, чем мне казалось.

Мы еще какое-то время продолжали этот вымученный разговор. Я спрашивала, что она сегодня будет делать. Марни спрашивала, как идет подготовка к моему празднику. Но обе мы задавали вопросы без особого интереса. Меня больше занимало росшее во мне чувство неизбежной беды, а ее, вероятно, тяготило сознание, что мать пока не хочет, чтобы она возвращалась домой, — несмотря на все мои заверения в обратном.

— У меня есть для тебя открытка ко дню рождения, — вдруг сообщила она. — Сегодня отправлю. Может, она и не придет вовремя, но я ее все равно пошлю.

— Буду очень рада ее получить, когда бы она ни пришла, — ответила я. И вскоре после этого мы разъединились.

Может, она потому и решила прислать цветы — на случай, если открытка не дойдет вовремя (она пока и не пришла). Я с беспокойством размышляю, во сколько ей обошлись эти розы, но тут я слышу гитарные переборы и вижу, что у нижних ступенек лестницы стоит растрепанный Джош, его темные волосы пока не приглажены ни водой, ни гелем. Он взрывается рэп-версией песенки «С днем рожденья», и тут до меня доходит, что мне нужно хотя бы ради него и Адама (и вообще всех, кто помогает мне устроить этот праздник) перестать чувствовать себя виноватой чуть ли не во всем на свете. Хватит. Наслаждайся этим днем.

— Спасибо! — кричу я Джошу, разражаясь аплодисментами. Раздается стук полого дерева о дерево: он кладет гитару на ступеньки.

— Ну, каково это — когда тебе сорок? — спрашивает он, входя на кухню, обнимая меня, поднимая над полом.

— Чудесно! — смеюсь я. — Хотя вся новизна, скорее всего, сотрется к завтрашнему дню.

Он опускает меня, делает шаг назад, демонстративно рассматривает:

— Классное платье.

Я разглаживаю подол белого сарафана:

— Спасибо. Я его специально купила, чтобы сегодня пойти на ланч вместе с Кирин.

Джош наклоняется погладить Мёрфи.

— Ну, а ты как, старина? Ты-то явно рад меня видеть, не то что Мими. Даже поздороваться не подошла. Она вообще где?

— Дрыхнет на нашей кровати.

— А папа?

— У себя в офисе.

Джош выпрямляется.

— «В офисе»? Ладно тебе, ма, можешь называть его сараем, папа сам так делает.

Пожав плечами, я отхожу наполнить чайник. Напряженность между Адамом и Джошем надрывает мне сердце, особенно когда Джош отпускает шпильки в адрес Адама насчет его прически, избитые шуточки о том, что он подбирается к среднему возрасту, насчет того, что работает он в сарае. Адам всегда старается наладить с ним отношения. Может, в этом и проблема: слишком уж он старается.

Джош кивает в сторону стола:

— Кто прислал цветы?

— Марни. Прелесть, правда?

— Я вчера с ней говорил, — сообщает он, доставая из холодильника пакет сока. — Ей дико жалко, что она не будет тут сегодня вечером.

— Я знаю. Мне тоже жалко. — Держа розы над раковиной, я, презрев мудрый совет курьера, отрезаю от каждого стебля совсем по чуть-чуть: мне кажется, что дюйм — это слишком много. — Ты, конечно, не сумеешь принести мне вазу из столовой?

— Сумею.

— Ну так что, — говорю я, когда он возвращается с вазой, — как там твои экзамены?

— Пока неплохо.

— Уверен, что сегодня тебе не надо готовиться?

Вместо ответа он лишь потягивается. Его руки касаются потолка. Забавно, как привычки передаются из поколения в поколение, на каком-то интуитивном уровне: Адам тоже всегда так тянется, подняв руки над головой. Футболка Джоша задирается, обнажая живот. Слишком уж ты тощий, решаю я, невольно задумываясь, правильно ли он питается.

— Нет, не надо. Все под контролем, — наконец отвечает он, подавляя зевок. — Вчера в поезде немного позанимался, и завтра, когда поеду обратно, посижу еще пару часиков. А сегодня я вполне свободен, могу делать все, что понадобится.

Я одаряю его благодарной улыбкой:

— Как тебе удалось разобраться с музыкой? У каждого ведь свой вкус.

— Ну, мне Макс помог с плейлистом.

Ага, Макс. Это давний друг Джоша, еще с детства. Его мать умерла, когда ему было всего пять лет, и с тех пор он — часть нашей семьи. Макс, который стал вторым сыном для меня и Адама, братом для Джоша и Марни. И которого я всеми силами стараюсь избегать последние полгода.

— Наверняка там были всякие странные и чудные просьбы.

— Еще бы. Всегда получается диковатая смесь, когда такой большой разброс по возрасту, — объясняет он, легонько тыкая меня пальцем в плечо, чтобы показать, что он шутит. Потом берет у меня вазу, я уже поставила в нее цветы.

— Куда ее теперь?

— Пока где-нибудь сбоку, чтобы я могла ими наслаждаться. Чай, кофе?

— Чай. Я сам сделаю.

Я сажусь за стол. Джош прав — сегодня вечером сюда явятся самые разные поколения, от Клео, девятнадцатилетней дочери Роба и Джесс, до родителей Адама, которым уже за семьдесят. Мне хочется угодить всем, и я попросила каждого заранее назвать Джошу свою любимую песню, чтобы он в какой-то момент ее поставил. А другие пусть попробуют угадать, кто ее заказал: по-моему, получится очень забавно.

— Как там Эми?

Джош поворачивается ко мне, прислоняется к разделочному столу за спиной.

— Нормально.

— Все-таки не выберется сегодня?

Почесав грудь, он отвечает:

— Нет. Оно и понятно. Ее родители считают, что восьмидесятилетие ее дедушки важнее, чем твое сорокалетие.

— Конечно.

Он подносит мне кружку с чаем:

— Поесть ничего не хочешь?

— Спасибо, пока нет. Подожду, пока твой папа не придет. Он обещал сделать завтрак.

— Ничего, если я без тебя начну?

Джош проходит к буфету, отыскивает хлопья, насыпает в миску, добавляет молока, извлекает из ящика ложку и, привалившись спиной к холодильнику, начинает есть. Кажется, он вечно к чему-нибудь прислоняется, словно самому ему трудно удержаться на ногах. Несколько обиженное выражение лица (он явно думает об Эми и о том, что она не сможет сегодня прийти) отнюдь не делает его менее привлекательным. Он очень похож на Адама в том же возрасте.

Я подавляю вздох. Его беспокоит не только то, что Эми сегодня не придет.

— Когда ты собираешься поговорить с папой? — спрашиваю я.

— Скоро поговорю.

— Ты должен ему рассказать, — напоминаю я, остро осознавая, как лицемерно это звучит.

Он вытирает рот тыльной стороной кисти.

— Я знаю.

— Он поймет.

Джош качает головой.

— Нет, — мрачно произносит он. — Вряд ли.