Контрреволюция

Б. А. Энгельгардт

Автор мемуаров, Борис Александрович Энгельгардт, находился в эпицентре событий XX века. Сочными мазками он рисует незабываемые картины трех войн – Русско-японской, Первой мировой и Гражданской, и двух революций. Воспоминания написаны как роман, только действующие лица в нем не вымышленные герои и не прихоть воображения автора. Персонажи воспоминаний – реальные люди, с которыми автор служил, работал, общался. Это и политические деятели: Николай II, А. Керенский, М. Родзянко, В. Львов, Н. Львов, и их приближенные (Г. Распутин), и общественные деятели (В. Шульгин), и военная аристократия: П. Скоропадский, А. Игнатьев, белые офицеры М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов, А. И. Деникин, П. Н. Врангель, В. З. Май-Маевский, А. Шкуро и другие. Также автор дает характеристику В. И. Ленину и И. В. Сталину, описывает убийства М. С. Урицкого и генерала И. Романовского.

Глава 2

Временное правительство

Трамваи не ходили, извозчиков не было, но в городе наступило спокойствие, чувствовалось даже какое-то праздничное настроение.

По дороге мне бросились в глаза расклеенные на стенах домов объявления. Я подошел к одному из них и прочел: объявление оказалось копией «Приказа № 1».

Содержание приказа меня не удивило. Я имел все основания ждать появления такового: накануне вечером какой-то солдат, назвавшийся членом Совета рабочих депутатов, приглашал меня совместно выработать правила взаимоотношений солдата и офицера на новых, революционных, началах. Я отказался, а он, круто повернувшись, бросил мне через плечо: «Тем лучше, сами напишем…»

Теперь я видел, что в Совете рабочих депутатов действительно писали нечто совсем новое, в корне подрывающее основы старой дисциплины и, несомненно, лишающее начальство возможности управлять вверенными ему частями. Старая армия, при наличии новых порядков управления ею, уцелеть долго не могла — это казалось мне ясным. Потому этот «Приказ № 1» сразу представился мне первым шагом революции в новую область. Теперь дело касалось не только упразднения самодержавного царя, тут поднимался вопрос об изменении старых порядков, старых взаимоотношений. Я чувствовал, что за этим новым революционным шагом последуют и другие, разрушающие все основы старой государственности. Революция шла много дальше, чем мне это казалось допустимым, и я невольно задумался над тем, какими средствами может быть положен предел ее развитию.

Все эти мысли, внезапно нахлынувшие мне в голову, я формулировал час спустя в беседе с моей невестой и ее братом. Картина, которую я нарисовал им, описывая все пережитое мною в Таврическом дворце за эти дни, утрата привычного для них «порядка» невольно вызвали с их стороны тревожный вопрос: «Что же надо делать, чтобы не допустить полного “развала”?»

«Чтобы остановить развившееся движение, есть лишь одно средство: окунуть руки по локоть в кровь, — сказал я, — но в настоящую минуту я не вижу для этого ни возможностей, ни охотников».

В дальнейшем охотники лить кровь в братоубийственной войне нашлись, и потоки крови были пролиты, но остановить Революцию они не могли.

* * *

Утром 3 марта я пришел в Таврический дворец. В Военной комиссии меня встретил полковник Якубович^[48], один из привлеченных мною офицеров Генерального штаба для упорядочения работы в комиссии. От него я узнал об отречении Николая Второго от престола, о сформировании нового «Временного правительства»^[49] с кн. Львовым^[50] во главе, о том, что военным министром назначается А. И. Гучков.

В этот день, как и в течение нескольких последующих дней, Государственная дума оставалась тем центром, к которому были обращены все взоры и надежды большинства населения всей России.

Об этом свидетельствуют те бесчисленные приветственные телеграммы, адреса и депутации, которые приходили не только из организаций с преобладанием буржуазного элемента, как городские думы, земства, приходы, но и от рабочих крупнейших фабрик, заводов и копей. Если рабочие заводов Петроградского района шли в Таврический дворец потому, что там заседал их орган, с которым они поддерживали связь с первых дней революции, — Совет рабочих депутатов, то приветствия из провинции шли сплошь на имя Государственной думы и ее председателя. И. В. Сталин в своих статьях в 1917 году отмечает инертность провинции, в каковой первое время после революции нашло опору Временное правительство. В первые дни марта эта инертность по отношению к революции проявлялась в приветствиях по адресу того органа, который, не являясь революционным по существу, силою обстоятельств вынужден был возглавить революцию на ее первых шагах — по адресу Государственной думы. Говорить нечего, что такие настроения продержались очень недолго. Авторитет Думы не только в столице, но и в провинции угасал на наших глазах с каждым днем, в то время как в удвоенной пропорции росло влияние Совета рабочих депутатов. С утратой авторитета Государственной думой все больше и больше сторонилось ее и Временное правительство, которое вышло из ее же рядов.

Кроме председателя Совета министров князя Львова, все остальные министры являлись политическими деятелями, членами парламента.

Львов был очень популярным земцем (зачеркнуто: деятелем. — Прим. сост.), но отнюдь не активным политическим деятелем, а скорее хозяйственником. Может быть, это и являлось причиной выдвижения его на ответственный пост главы правительства в момент, когда война подорвала производительные силы страны (зачеркнуто: мира. — Прим. сост.).

Все члены Совета министров, конечно, сознавали, что буржуазная Дума должна быстро потерять значение в стране, охваченной революцией, а потому заблаговременно отгораживались от нее, считая себя ответственными лишь перед предстоящим Учредительным собранием.

Временное правительство сформировалось не без трений.

П. Н. Милюков^[51], которому был предложен портфель министра иностранных дел, и Гучков, будущий военный министр, в первый же день сформирования Временного правительства стали отказываться от вхождения в состав его.

Милюков отказывался из принципиальных соображений. По складу своего характера и мышления он был непреклонный доктринер. Упрямый приверженец конституционной монархии, он не допускал создания правительства иначе как по передоверию власти министерству главой страны — монархом. Милюков точно не хотел считаться с тем, что в стране революция и что в ходе ее может оказаться невозможным придерживаться тех форм правительственной структуры, которые пригодны в мирном течении жизни страны.

Между тем отношение масс к монархии должно было бы быть ему известно уже по личному опыту: в одном из полков Петроградского гарнизона, когда он заговорил о желательности утверждения в России конституционной монархии с прежней династией, с регентством великого князя Михаила Александровича, из толпы послышались протесты: «Долой великих князей… он опять хочет насадить нам на шею монархов». Ему с трудом удалось успокоить собрание заявлением, что он высказал лишь свое личное мнение. Однако, по-видимому, он остался при прежних убеждениях и надеялся все же провести их в жизнь.

Милюков был человек не только высокообразованный, но обладал и известным научным стажем. Он был профессором истории, был знатоком конституционного устройства всех европейских стран и Америки, основательно знал несколько иностранных языков.

Глава Конституционно-демократической партии, так называемой кадетской, со дня ее возникновения, он был в то же время членом III и IV Государственных дум.

Высокая эрудиция Милюкова вызывала во мне уважение к нему, но проводимая им политика часто казалась мне непоследовательной. Исповедуя парламентаризм, т. е. порядок, который на каждом шагу требует компромиссов, он обычно ни на какие компромиссы не шел. Его непреклонность часто создавала большие затруднения при заключении соглашений между политическими партиями, которые с современной точки зрения свободно укладывались в один «ящик».

Однако в те времена эти, казалось, близкие по существу партии в некоторых вопросах, главным образом в своих отношениях к царской власти, стояли на труднопримиримых позициях, и соглашения меж ними добиться было нелегко. Во время войны создано было соглашение между центральными партиями Государственной думы под названием «Прогрессивный блок»^[52]. Он объединил «Националистов»^[53], партию «Центра»^[54], «Октябристов»^[55], «Кадетов»^[56]. Все это были либералы различных толков, но сговориться на общей политической линии им было нелегко, и упрямство Милюкова не раз грозило разрушить налаживающееся соглашение.

Милюков, конечно, был далеко не революционер, и если по временам грозил правительству революцией, то делал это из тактических соображений, отнюдь не желая ее возникновения. Потому, казалось бы, как постепеновец он должен был бы оценивать по заслугам каждый шаг по направлению к той цели, которую он себе ставил — утверждение конституционной монархии. Я готов был понять, что в III Государственной думе, выступая с трибуны, он боролся против политики Столыпина^[57]. Но меня удивляло то, что, оценивая политику Столыпина, в то время когда его уже не было на свете, он не хотел признать, что, несмотря на многие далеко не конституционные приемы управления Столыпина, в своем отношении к Государственной думе Столыпин налаживал пути для создания тесной связи между правительством и народным представительством. Мне пришлось много беседовать с ним по этому поводу, когда мы вместе ехали в составе парламентской делегации в 1916 году в союзные страны.

Милюков был сторонником активной политики на Балканах. Он одно время непосредственно, лично играл какую-то политическую роль в Болгарии. В то же время он всегда выступал в думе против ассигнований на армию, хотя должен был бы понимать, что наша активная политика на Балканах легко может привести к войне — ведь ключ от проливов лежал в Берлине.

В некоторых его выступлениях он рисовался мне человеком, сидящим на суку дерева и рубящим сук у его основания.

Такой характер носила его нашумевшая в свое время речь, получившая известность под названием «Глупость или измена».

В ней, конечно не называя имен, он вполне прозрачно говорил о жене царя, таким образом толкуя ее поступки, что приходил к альтернативе «глупость или измена». Эти слова он повторял неоднократно. Говорить нечего, что эта речь лила воду на колесо революции. Не потому, что она усиливала ряды ее сторонников, — они были надежно сплочены и без того, но она, несомненно, ослабляла фронт защитников монархии, она подрывала доверие к носителю верховной власти при наличии жены-изменницы. Помимо того, эта речь была несправедлива, поскольку выдвигалось подозрение в измене. Сознательной измены со стороны Александры Федоровны, конечно, не было. В ее поступках можно было найти бестактность, даже глупость, но Милюков говорил об измене, и это страшное обвинение должно было колебать устои монархии. Могло ли это быть желательным для сторонника монархии? Речь Милюкова не была допущена к опубликованию, но она ходила по рукам в столице в размноженных списках. Несмотря на мое критическое отношение к политике Милюкова, я положительно смотрел на его назначение министром иностранных дел, он казался мне наиболее подготовленным лицом для занятия этого поста.

Причины отказа А. И. Гучкова от поста военного министра были иного порядка.

Вернувшись из Пскова после отречения царя, он произнес на вокзале в толпе рабочих речь, сообщил о добровольном отказе царя от престола и в заключение провозгласил царем Михаила…

Это провозглашение вызвало взрыв негодования в толпе, и Гучков был тут же арестован рабочими. Понадобилось вызвать роту измайловцев или егерей, чтобы освободить его.

Арест так подействовал на Гучкова, что он решил отказаться от исключительно ответственного в тот момент поста военного министра.

А. И. Гучков был человек совершенно иной складки, чем Милюков. Он был далеко не так образован, как Милюков, я даже не убежден, имел ли он образование выше среднего, но репутацией человека умного он, несомненно, пользовался.

Относительно этой оценки «умный» я заметил, что люди часто дают ее человеку, обладающему большой эрудицией и способностью доказывать выдвинутое им исходное положение с неопровержимой логикой, хотя само исходное положение бывает не только очень спорным, но даже в корне неправильным. В чем же ум в таких случаях?

Гучков казался мне человеком, способным правильно оценивать обстановку по существу и умеющим логически обосновывать свою мысль, но знаний дела, за которое он брался, у него не хватало, в нем всегда чувствовался дилетант, может быть и умный, но часто очень поверхностный. У него была тяга к военному делу, но с ним он не ознакомился основательно ни практически, ни теоретически.

Во время Англо-бурской войны 1899 года он отправился в Южную Африку, собираясь воевать на стороне буров, но никакого участия в военных действиях не принимал.

В начале девятисотых годов он поступил в пограничную стражу на Дальнем Востоке, но вскоре был уволен приказом министра финансов Витте, которому подчинялась пограничная стража, за то, что затеял дуэль с одним из чинов стражи, и когда тот отказался драться, Гучков оскорбил его действием, попросту дал пощечину.

Он принимал участие в Русско-японской войне 1904–1905 годов, но не в войсковых частях, а в качестве уполномоченного Красного Креста.

В 1907 году он был избран членом Государственной думы от Москвы. В Думе он возглавил партию октябристов, умеренно либеральную партию русских «земцев», постепеновцев, которая составляла центр Государственной думы.

Деятельность свою в Думе Гучков сосредоточил на военных вопросах и вскоре довольно искусно сумел создать себе репутацию «спеца» по военным делам. Посвящая свою деятельность главным образом военным делам, Гучков получал возможность обходить вопросы внутренней политики, разрешение которых неминуемо влекло за собой горячие нападки справа и слева и подчас неожиданные последствия. В то же время он мог сохранять позицию патриотически настроенного государственного деятеля, занятого вопросами первостепенной важности.

Создав себе репутацию военного специалиста, Гучков поддерживал ее довольно искусно. Он пользовался популярностью в некоторых кружках военной молодежи, склонной к критике существующих порядков, и от них получал подчас интересные сведения, в которых черпал материалы для своих выступлений в Государственной думе.

В этих выступлениях он нередко очень обстоятельно и толково подвергал критике деятельность Военного министерства. Большой успех имела его речь о безответственности великих князей, занимающих ответственные посты в различных управлениях Военного министерства. Однако дальше критики он не шел, и влияние его в конструктивной работе военного ведомства не сказалось.

Характерным примером в этом отношении является рассмотрение в Государственной думе III созыва законопроекта о видоизменениях Устава о воинской повинности, т. е. закона, имевшего исключительно важное значение для развития мощи вооруженных сил страны. При рассмотрении этого законопроекта в Государственной думе Гучков состоял председателем Военной комиссии, докладчиком был А. Д. Протопопов^[58], последний министр внутренних дел царского правительства. Ни тот, ни другой не сумели разобраться в том, что представленный военным министром Сухомлиновым^[59] законопроект нимало не обеспечивает превращение армии мирного времени с объявлением мобилизации в «Вооруженный народ», а лишь в известной степени облегчает комплектование постоянной армии и главным образом устанавливает некоторые привилегии для лиц, окончивших среднее образование, т. е. почти исключительно для буржуазии. С другой стороны, обеспечение отечественной промышленности квалифицированными рабочими в военное время законопроект не предусматривал.

Устав о воинской повинности, разработанный в семидесятых годах прошлого века военным министром Милютиным, являлся крупным шагом вперед в деле развития русских вооруженных сил и в те времена вполне отвечал потребностям армии. В период, предшествовавший мировой войне, выяснилось, что потребности армии увеличились в такой мере, что Устав требует дополнений и даже переработки, однако видоизменения, одобренные Военной комиссией, а затем Государственной думой, оказались настолько недостаточными, что через три года, во время Первой мировой войны, Устав пришлось перерабатывать вновь. Мне пришлось быть докладчиком новой переработки Устава, и я довольно основательно ознакомился как с Уставом в целом, так и с изменениями 1912 года.

Гучков был одно время председателем партии октябристов. Мне казалось, что органической связи с этой партией помещиков, земцев у него не было. Как представитель городской интеллигенции, представитель торгово-промышленного класса он ближе подходил к Конституционно-демократической партии.

В Государственную думу IV созыва он избран не был, но вскоре был выдвинут торгово-промышленными кругами г. Москвы в члены Государственного совета по выборам.

В Государственном совете Гучков по военным вопросам выступать воздерживался. В этом учреждении, как мне сказал как-то раз Поливанов, разбирать военные вопросы «по существу» было «не принято». Пространные рассуждения Гучкова на эту тему, вероятно, не были бы допущены строгим блюстителем традиций Государственного совета, его председателем Акимовым. К тому же, не в пример Государственной думе, в Совете было много действительных специалистов, генералов с большим образовательным и служебным стажем, и играть там роль «спеца» Гучкову не приходилось.

Когда началась Первая мировая война, Гучков возглавил Военно-промышленный комитет. Здесь он сделал попытку сблизиться с рабочими на больших фабриках и заводах, обслуживающих оборону страны. Он предложил ввести представителей от рабочих в состав комитета, но рабочие не пошли ни на какую сделку с капиталистами.

Когда были созданы Особые совещания, Гучков вошел в состав главнейшего из них — Особого совещания по обороне, в котором играл видную роль.

В результате Гучков приобрел в кругах Государственного совета и Думы авторитет в военных вопросах, равного которому ни у кого не было, и когда обстоятельства потребовали создания кабинета из общественных деятелей, то портфель военного министра был предоставлен ему без всяких колебаний.

Об отказах Милюкова и Гучкова я узнал от А. И. Шингарева^[60], который также должен был войти в кабинет Временного правительства в качестве министра земледелия.

С Шингаревым мы были в дружеских отношениях. Мы сошлись с ним во время нашей совместной поездки за границу в составе парламентской делегации.

Шингарев был типичный русский интеллигент, умный, образованный, с лучшими намерениями. Врач по профессии — он стяжал всеобщее уважение среди населения района, в котором он работал в качестве земского врача.

Однако достижение общего благоденствия, которого он искренне желал, он полагал возможным достичь без немедленной перестройки всего общественного уклада, без революции, а постепенно, путем установления парламентского режима, который, по его мнению, был способен шаг за шагом разрешить все наболевшие вопросы в русской жизни: аграрный, рабочий, национальный и прочие.

Меня несколько удивило, когда я узнал, что в своих воспоминаниях он написал, что «приветствовал революцию». Мне хорошо памятна наша беседа с ним за три недели до начала Февральской революции. В январе 1917 года на одном из заседаний Особого совещания по обороне было решено обратиться с письмом к царю с тем, чтобы обрисовать ему исключительно тяжелое положение в стране как в политическом, так и в экономическом отношениях и побудить к уступкам прогрессивному блоку. Составление письма было поручено комиссии в составе членов Государственного совета В. И. Гурко^[61], барона Меллер-Закомельского^[62] и членов Государственной думы Шингарева и меня. 4 февраля мы собрались в помещении Земгора^[63] для обсуждения проекта письма.

Шингарев стал рассказывать о развивающемся движении на заводах Петрограда и с тревогой предсказывал неизбежность революции.

На мой невольный вопрос: «Что же нас может спасти?» Шингарев развел руками и проникновенно произнес: «Только чудо…»

Поскольку он ждал «чуда», чтобы избавить нас от революции, вряд ли можно допустить, что он действительно приветствовал революцию.

Шингарев был одним из лучших ораторов Государственной думы и специализировался на бюджетных вопросах. Во время войны он был избран председателем Комиссии по военным и морским делам. Заседания он вел в качестве председателя прекрасно, но знания дела у него, конечно, не было. Надо сказать, что в Государственной думе при выборах председателей комиссий часто руководствовались политическими соображениями, а не оценивали знание дела кандидатом.

После революции Шингарев был избран членом Учредительного собрания. Вскоре после роспуска Собрания он заболел и был помещен в больницу. Там он был убит несколькими матросами, которые усмотрели в нем не скромного земского врача, а представителя ненавистной буржуазии, пробравшегося в Учредительное собрание.

Насколько серьезен отказ Милюкова, я не знал, но относительно Гучкова полагал, что он недолго будет упорствовать в своем нежелании принимать портфель. Между тем мне необходимо переговорить с ним относительно передачи ему председательствования в Военной комиссии Временного комитета Государственной думы.

Эта организация при создании Военного министерства не только была больше не нужна, но могла оказаться вредной. Возникшая в процессе революционных событий, она в эти дни приобрела известный авторитет, в нее входили некоторые члены Совета рабочих депутатов, и наличие ее в дальнейшем могло повести к трениям между Военным министерством и ею, даже к нежелательному двоевластию. Попросту упразднить эту революционную организацию было в тот момент нежелательно, так как, конечно, повлекло бы за собой протесты и конфликты. В силу этого я полагал, что военный министр должен занять кресло председателя Военной комиссии и в дальнейшем понемногу свести ее значение и деятельность на нет.

Мне сказали, что Гучков находится в Главном штабе^[64], и я направился туда. Гучкова я в штабе не нашел, но штабные офицеры попросили меня переговорить по прямому проводу с генералом Алексеевым^[65], который из Ставки вызывал военного министра, а Гучкова нигде не могут найти. Алексееву нужно было договориться с новым военным министром относительно их дальнейшей совместной работы, и он возмущался тем, что наши политические дрязги не позволяют установить должный порядок в сношениях в столь тревожное и ответственное время. Конечно, я заменить министра не мог и обещал только немедленно отыскать его, с тем чтобы он установил связь со Ставкой.

Гучкова я встретил часа через два. Свой отказ вступать во Временное правительство он уже взял обратно, но производил впечатление человека, совершенно подавленного обстоятельствами, без веры в успех предстоящего ему дела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

48

Якубович Григорий Андрианович (1880–1926) — генерал-майор, участник Февральской революции, помощник председателя Военной комиссии Государственной думы, помощник военного министра.

49

Временное правительство — высший исполнительно-распорядительный и законодательный орган государственной власти в России в период между Февральской буржуазно-демократической и Октябрьской социалистической революциями. Было создано по соглашению между Временным комитетом Государственной думы и исполкомом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.

50

Львов Георгий Евгеньевич (1861–1925) — князь, общественный и политический деятель; во время Февральской революции император Николай II одновременно со своим отречением назначил Львова главой Временного правительства.

51

Милюков Павел Николаевич (1859–1943) — политик, историк, председатель Центрального комитета Конституционно-демократической партии, министр иностранных дел Временного правительства 1917 года.

52

«Прогрессивный блок» — объединение депутатских фракций IV Государственной думы и Госсовета Российской империи в годы Первой мировой войны 1914–1918 годов. Образован в августе 1915 года, когда патриотический подъем первых месяцев войны сменился тревогой, вызванной весенне-летним отступлением русских войск. Состоял преимущественно из представителей парламентских партий прогрессистов, кадетов, октябристов и «прогрессивных русских националистов». После Февральской революции лидеры объединения вошли во Временное правительство России — так называемое правительство народного доверия.

53

Русский национализм — идеология, выдвигающая тезис о необходимости жить во благо русской нации как единственной и рациональной форме существования русского человека, при которой достигается благополучная жизнь как самого человека, так и всей нации в целом. В своей основе проповедует верность и преданность русской нации, работу на благо русской нации, экономический, культурный и политический прогресс русской нации. В начале XX века появилась общественно-политическая организация Русское собрание. Позднее, во время революции 1905 года и созыва Государственной думы, образовался ряд русских националистических политических организаций: Союз русского народа, Русский народный союз имени Михаила Архангела, Всероссийский национальный союз, Отечественный патриотический союз. В Государственной думе Российской империи III созыва национальная фракция была второй по численности после октябристов. Придя к власти в 1917 году, большевики подавили существовавшие движения русских националистов. Официально заявлялось, что великодержавный национализм был одной из враждебных идеологий, и ему противопоставлялась идея интернационализма. Русский национализм (во всех его вариантах) советским режимом подавлялся.

54

Партиями «Центра» называли либеральные партии — прогрессистов и кадетов.

55

Октябристы — «Союз 17 октября», контрреволюционная партия крупных помещиков и торгово-промышленной буржуазии в России, представлявшая правое крыло либерализма в России.

56

Конституционно-демократическая партия (Партия народной свободы, к.-д. партия, конституционные демократы, партия кадетов) — крупная центристская политическая партия в России в начале XX века.

57

Лидер кадетов П. Милюков считал, что «между двумя тенденциями, дворянской и демократической, не могло быть примирения». Существенные разногласия между кадетами и П. Столыпиным касались проведения земельной реформы. Крестьянский вопрос в России стоял очень остро, о чем свидетельствовали постоянные аграрные беспорядки, нередко сопровождавшиеся поджогами и разорением помещичьих усадеб. Важнейшей проблемой было малоземелье крестьянства. Кадеты занимали в земельном вопросе позицию компромисса, учитывающего интересы крестьянства. Они предлагали частичное отчуждение частновладельческих земель и передачу их крестьянам во владение или пользование личное или общинное. Кадетский законопроект предусматривал создание государственного земельного запаса для обеспечения безземельного и малоземельного населения за счет казенных, удельных, монастырских и частновладельческих земель (последние отчуждались с компенсацией). В отличие от своих либеральных оппонентов Столыпин считал, что сначала необходимы экономические реформы (создание слоя «крепких мужиков», избавление от крестьянской бедности) и только потом политические. Столыпин утверждал: «Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он насильно находится в тисках общины, он остается рабом и никакой писаный закон не даст ему гражданской свободы» (цит. по: Романов Б. Столыпин и его оппоненты. Почему реформатор не смог договориться с либеральной оппозицией. URL: http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/stolypin_i_jego_opponenty_2011–10–13. htm (дата обращения: 11.11.2018).

58

Протопопов Александр Дмитриевич (1866–1918) — политик, крупный помещик и промышленник, член Государственной думы, последний министр внутренних дел Российской империи.

59

Сухомлинов Владимир Александрович (1848–1926) — генерал-адъютант, военный министр. В обстановке войны, когда к весне 1915 года обнаружился большой недостаток снарядов и другого военного снаряжения, Сухомлинова стали считать главным виновником плохого снабжения Русской армии. 12 июня 1915 года под давлением общественного мнения Сухомлинов был уволен царем от должности военного министра, затем вовсе с военной службы, и исключен из членов Государственного совета. 21 апреля 1916 года он был арестован и заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Суд проходил с 10 августа по 12 сентября 1917 года. Председателем суда был сенатор Н. Н. Таганцев, обвинителем В. П. Носович, защитником М. Г. Казаринов. Сухомлинову были предъявлены обвинения в измене, в бездействии власти и во взяточничестве. Большинство обвинений не подтвердилось, однако Сухомлинов был признан виновным в «недостаточной подготовке армии к войне» и 20 сентября 1917 года приговорен к бессрочной каторге и лишению всех прав состояния. Каторга была заменена на тюремное заключение. После Октябрьской революции переведен в тюрьму «Кресты». По амнистии, как достигший 70-летнего возраста, 1 мая 1918 года освобожден и выехал в Финляндию, а оттуда в Германию. В эмиграции написал воспоминания.

60

Шингарев Андрей Иванович (1869–1918) — земский, политический и государственный деятель, специалист в области государственного хозяйства и бюджета, врач.

61

Гурко Василий Иосифович (1864–1937) — генерал от кавалерии, весной 1917 года — командующий войсками Западного фронта. Безуспешно пытался восстановить в войсках дисциплину, упавшую после революционных событий. После обнародования в приказе по армии и флоту «Декларации прав военнослужащих» написал в рапорте Верховному главнокомандующему и министру — председателю Временного правительства, что «снимает с себя всякую ответственность за благополучное ведение дела». За что указом Временного правительства от 22 мая 1917 года был смещен с должности. С 23 мая 1917 года состоял в распоряжении Верховного главнокомандующего. В августе — сентябре 1917 года по постановлению Временного правительства находился в заключении в течение месяца в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Выслан за границу. Умер в эмиграции в Италии.

62

Меллер-Закомельский Александр Николаевич (1844–1928) — барон, генерал от инфантерии, член Государственного совета, в декабре 1917 года декретом СНК уволен от службы.

63

Земгор — общественная организация, оказывавшая содействие правительству в мобилизации промышленности на нужды фронта. Создан Земским союзом и Союзом городов в июле 1915 года, после поражения российской армии в Галиции весной 1915 года в ходе Первой мировой войны. Находился в Москве, имел исполнительные отделы в Петрограде и Одессе.

64

Главный штаб — одно из главных управлений Военного министерства Российской империи.

65

Алексеев Михаил Васильевич (1857–1918) — генерал от инфантерии, генерал-адъютант, начальник штаба Верховного главнокомандующего, создатель и Верховный руководитель Добровольческой армии.