Фокусник

Ася Алкимова, 2015

Когда юная студентка приезжает в легендарный Оксфорд, то неожиданно оказывается в мире, совсем не похожем на английскую сказку. Здесь вместо чопорных британцев – новые загадочные знакомые, вместо занятий – отвязные вечеринки, а вместо учёбы – жутковатые приключения.Захватывающая и оригинальная, эта автобиографическая история раскрывает исторический город и его обитателей с новой, пугающей и притягательной стороны.

2. Свита

К середине осени погода наладилась. Ясные теплые дни, в которых только начинал проявляться золотистый отлив, чередовались с ночами, когда дул ледяной и хлесткий ветер, и хотелось по-зимнему закутаться в шарф и пальто.

Макс и я встречались почти каждый вечер. Эти вечера, темные и звездные, как нельзя больше подходили Оксфорду. Город был беспокоен. Студенты-первокурсники терялись в незнакомых улицах, знакомились в барах и во дворах и пили еще больше обычного в попытке впечатлить новых знакомых. Старожилы праздновали воссоединение, обсуждали лето, и, стараясь отсрочить наступление учебного года, каждый вечер гуляли по главным улицам с бокалами в руках, как на старомодном курорте.

Иногда мы с Максом присоединялись к этим островкам веселья, а иногда уходили в поле с сумками, полными бутылок и пачек сигарет. Мы наблюдали, как под заходящим солнцем зелень проходит все оттенки благородных металлов: сначала желтеет, поблескивая в косых лучах, постепенно становится цвета розового золота, на закате переходит в медный и росисто серебрится в сумерках.

Над водой далеко слышны были крики тренирующихся гребцов, громоподобный шорох гусиных крыльев — птицы вот-вот должны были улететь на зиму — и музыка всех стилей и направлений, смешанная с воплями пьяных англичан.

Именно в такой вечер мы забрели в переулок с одним-единственным пабом «Вдали от бушующей толпы». По иронии, паб был набит, и, не найдя свободного столика, мы остались на улице и закурили. Макс сказал, что хочет меня кое с кем познакомить. Он чуть не подпрыгивал на месте от возбуждения, и, стоило еще неразличимым фигурам показаться в конце переулка, сорвался с места и кинулся им навстречу.

Вблизи они были до смешного разными, эти двое. Тот, что шел чуть впереди, был высоким, узким и смутно знакомым. Как все долговязые люди, он чудовищно сутулился и вытягивал голову вперед, из-за чего был похож на какую-то длинношеею птицу. У него были тонкие руки и тонкие ноги, расхлябанная, пританцовывающая походка, и весь он выглядел так, точно сплошь состоял из спичек и шарниров. Голова его тоже казалась неестественно большой и круглой, а когда он снял капюшон, выяснилось, что она буквально утыкана мелкими тугими кудрями. У него были волосы цвета белого речного песка и круглые серые глаза с короткими веками. Карикатурно диспропорциональный, он широко улыбался и кланялся в такт движениям.

Второй едва доходил ему до плеча, но казался, несмотря на это, гораздо старше. Длинные черные волосы, черный воротник прямого пальто и черные очки. Его лица почти не было видно, но, даже замаскированное, оно не производило впечатления ни красоты, ни доброжелательности.

Первого Макс представил как Влада, второго — как Вардана. Влад пожал мне руку, Вардан неприветливо улыбнулся и промолчал.

Когда толкотня у барной стойки была позади и мы расселись вокруг стола, Макс и Влад заговорили о недавнем закрытии"Зигги". Я уже обсудила это с Максом во всех подробностях, которые мы смогли вспомнить или выдумать, и добавить мне было нечего. Вардан участия в дискуссии не принимал и черных очков не снял. Естественно, что мое внимание постепенно перекочевало на странного знакомого. Человек так нарочито молчаливый обычно или очень стеснителен, или очень тщеславен. И те и другие в душе только и ждут, чтобы их разговорили и выслушали.

— Ты здесь учишься? — забросила я первую удочку.

— Да. И работаю тоже. Уже пять лет здесь, по национальности армянин, но всю жизнь прожил в Америке.

В два предложения он уместил ответы на мои вопросы, которых, будь он поделикатнее, хватило бы на добрых полчаса разговора.

— О… А где именно в Америке?

— Чикаго.

— Тебе там нравится?

Он посмотрел на меня так, будто я была самым тупым человеком, с которым ему приходилось разговаривать во всех трех своих родных странах.

— А тебе в Москве нравится? — спросил он после паузы.

— Я ее люблю, да, и всегда буду по ней скучать, но жить там сложнее, тяжелее, чем здесь… — заметив выразительно поднятые брови я запнулась и закончила, — Это сложный вопрос.

— Ну вот.

Так просто ты от меня не отделаешься, подумала я.

— Тебе в очках не темно?

— Нет.

— А что, глаз подбили?

Ох, эти короткие предложения, которым подростки учатся от более удачливых товарищей, эти подкидывания фраз, всегда с одной интонацией, всегда обрывистые, неуклюжие, полу-вопросы полу-шутки. Они наполняют разговоры молодых людей, составляя банальный кодекс вежливости. Они провоцируют смех, фальшь, инфантильно болезненное остроумие, они позволяют покрасоваться и в то же время несравненны в своей способности смутить людей, воспринимающих их всерьез. И в них, как в шашки, нельзя играть одной. Мне стало стыдно за свое детство.

— Нет, серьезно?

Вардан пожал плечами и снял очки. Их присутствие тут же объяснилось. Радужки просто не было. Воспалённо-розовые белки сразу переходили в зрачки, расширенные до предела и непривычно матовые. По векам, как бритвенные порезы, шли лиловые полосы кровоподтеков. «Проведите карандашом по линии роста ресниц» — его глаза выглядели так, будто на них спустили всю палитру грима для фильма ужасов. Удивительными были и сами глазницы. Если бы не пугающая симметричность этих теней, я бы приняла их за синяки. Нездоровый землисто-серый оттенок господствовал на его лице и эхом разносился по всей внешности. Макс оторвался от разговора и задорно присвистнул.

— Наркоманим? — спросил он, смеясь.

— Не спим ни черта, — в тон ему ответил жуткоглазый и опустил очки.

Потом говорили о пиве, планах на выходные, новых клубах и учебе. Вардан был молчалив и подчеркнуто равнодушен. Он ничего не рассказывал, мало пил и слушал разговоры вполуха. Остаток вечера я провела, гадая, можно ли и вправду такую масть заполучить, страдая бессонницей.

Когда паб начал пустеть, и улыбчивые девушки одна за другой стали выходить из-за барной стойки, рассеиваясь по залу, убирая посуду и протирая столы — было около двух — Вардан неожиданно пригласил нас к себе в гости.

Он жил в самом центре, на третьем этаже старого дома из золотистого известняка. Мы прошли через стеклянную дверь, и поднялись по лестнице. Вместо ключа у него оказалась карта вроде тех, которые используют в отелях. Дверь, в противоположность замку, была древне-деревянной, двустворной, как в старых московских подъездах. Очутившись в коридоре, мы в темноте, спотыкаясь, смеясь и пьяно гикая, поднялись на четыре ступеньки. Откуда-то слышались крики и далеко грохотал смех. Две ослепительные полосы на полу обозначали двери. Вардан открыл правую и мы гуськом нырнули в сияющий прямоугольник.

Из сияния материализовалась кухня, или, вернее, то, что задумывалась как кухня. Вытянутая комната, слишком большая для этого старого дома, всего с одним окном напротив двери, выходящим в совершенную темноту внутреннего двора. Зато в скошенной крыше окон было целых три, три огромных квадрата, которые сейчас, когда в комнате горел свет, отражали ее внутренности наподобие хирургических зеркал.

Сияние, непривычно яркое, как выяснилось, исходило из галогенных ламп дневного света: такие развешивают в школах, больницах и ночных супермаркетах. Под этими софитами вся комната переливалась чистотой и прямыми линиями. Казалось, из нее были раз и навсегда изгнаны все тени.

В одном ее конце располагалась сама кухня, чистая до блеска и совершенно голая: ни грязных кофейных чашек, ни забытых не на месте кастрюль, ни магнитика, ни пятнышка на холодильнике. В другой стороне стояли два дивана, телевизор, и лежал старый ковер. Прямо перед нами — хаос разномастных стульев, табуретов и кресел вокруг двух круглых столов, неуклюже сдвинутых вместе.

Но самым удивительным была даже не противоречивая обстановка, не переизбыток ламп и не скрытная отшлифованная безличность. Комната была полна людей. Тридцать, сорок, пятьдесят? Они заполняли все пространство как одна большая амеба. Здесь были и вопящие англичане, и грубые громкие сербы, и канадцы, по своей национальной привычке слоняющиеся из угла в угол с бокалами в руках, и, конечно, граждане федерации всех мыслимых народностей. Японцы и китайцы держались диванов, латиносы со своим гнусавым испанским и ярой жестикуляцией, наоборот, толпились у кухни. Совершенно невозможным представлялось, чтобы все эти люди пришли в гости к одному нелюдимому армянину, и глаз сам собой искал ту вавилонскую башню, ту причину, что вызвала подобную давку.

Конец ознакомительного фрагмента.