Графиня поневоле. История продолжается

Аскольд Де Герсо

Продолжение истории графини Апраксиной, урождённой Лизаветы Бахметьевой. Казалось бы, жизнь вошла в привычную колею и ничего не сможет нарушить семейную идиллию. Но судьба всегда распоряжается по-своему, расставляя фигурки на шахматном столе, и только ей одной известно, что скрывается за ширмой времени…

Глава 3

Тяжело ступая, в расстёгнутом тулупе Ефремушка зашагал вперёд, пока Петруша задавал корма лошадям, укрывал попоной. Едва открыл дверь в комнату, навстречу вырвался запах отменного борща с мясом, хлеба духмяного и клубы пара.

— Встречайте гостей, господа, — поприветствовал он хозяев и пропустил вперёд Лизавету.

— Благодарю.

В горнице значительное место занимала русская печь, облицованная изразцами, от которой исходило приятное тепло. Возле неё, у небольшого стола, возилась хозяйка — женщина средних лет и не хрупкой комплекции. Её миловидное круглое лицо, — на котором в глаза тут же бросались большие миндалевидные глаза с поволокой, — выражало искреннее радушие при виде гостей. Тем паче, что в последнее время постояльцев было немного, а вошедшие же одеты богато, в плане прихода не обделят. Увидев гостей, она засияла вся:

— Доброго вечера вам, господа и дамы. Как хорошо, что вы завернули к нам, на улице то, вон как, подморозило. Конец февраля на дворе, а мороз ничуть не желает отпускать, держит в своих тяжёлых рукавицах, — видно, заскучала по постояльцам и вот спешила, наконец, выговориться.

— Что правда, то правда. Валенки, и те не спасают от мороза, — согласилась с её доводами Лизавета. — Хозяюшка, можно чаю покрепче и погорячее…

— Конечно же можно, и не только горячий, и крепкий, а с молоком и мёдом. В такой холод и простыть не долго. Далеко ли собрались-то?

— С самого Санкт-Петербурга едем до родителей…

— Вот не побоялись вы выйти в дорогу, да столь дальнюю. Тут до ярмарки ехать в соседний город и то боязно, смелая вы дама…

— Дело не в смелости, надобность вынуждает…

Разговаривая с Лизаветой, хозяйка тем временем не простаивала, а наливала чай из пузатого, до блеска начищенного медного самовара, вытащила мёда в розетке: липовый, — подчеркнула, и, обращаясь к Ефремушке с Петрушей: а господа чего желают?

— Господа желают утолить голод и обогреться, — расплылся в улыбке, от обращения хозяйки двора к нему, как к господину. — Чай, сами, знаете, какой на улице собачий холод.

— Ничего, русские мужики и не такие морозы выдерживали… А, крепкого никто не желает? Медовуха есть знатная… — хитро подмигнула Петруше, определив опытным взглядом возницу.

— Медовухи можно попробовать, — от глаз Ефремушки не ускользнул недовольный взгляд Лизаветы, на что он ответил: — госпожа Лизавета, не поверите, до мозга костей пробрал холод… — и настолько с серьёзным видом он произнёс свои слова, что Лизавета не знала, как их воспринимать. Слугам слабинку продемонстрируешь, они ведь и обнаглеть могут, запретишь — они всё одно пропустят и не одну. После минутного раздумья она согласилась:

— По чарке и только, — сказала она.

И пока они ужинали, в горницу с улицы зашёл хозяин двора.

— Приятного аппетита, гости, — пожелав им, он отряхнул шапку меховую, стряхнул снег с овчинного тулупа и самокатных валенок и продолжил: — теперича у нас дня два будете пережидать непогоду. Не иначе, с утра завьюжит, ни зги не будет видно.

— Авось, пронесёт, — поинтересовался Ефремушка.

— Да, едва ли… В этом месяце, коль уж завьюжит, то надолго. Далеко ли путь-то держите?

Лизавета назвала родной городок.

— Не шибко дальний путь, ещё пару дней и будете на месте при доброй погоде… — подчеркнул мужчина, знающий наперечёт города, расположенные в округе вёрст на сто-двести. Да и как не знать, коль почтовые ямщики и те не минуют его хлебосольного двора, а про путешественников и говорить нечего, они непременно здесь останавливаются.

— Мы сами так и рассчитывали добраться, да вот морозец и вьюга. Нехотя, а пришлось вот заехать к вам, — объяснил Ефремушка.

— Добро же, — заулыбался довольный хозяин двора, — постояльцев в зимнюю пору не шибко много бывает, больше почтовые ямщики. Гостям мы всегда рады: хлеб да соль, как говориться. Издалека, хоть, едете?

— Из самой столицы, то бишь Санкт-Петербурга.

— Ну вот, я ж говорю, добро. Столичные новости вызнаем. Сидим в провинции, ни про что не ведаем. Правда, не столь давно, был у нас один постоялец, знатно рассказывал о боях с Наполеоновской армией, — по словоохотливости хозяина видно было, что скучать им здесь не приходится. — А что, и вправду Наполеона попёрли назад?

— Истинная правда, вот крест честной и православный, — Ефремушка перекрестился на красный угол, подтверждая правоту слов. Размашисто перекрестился, как это делают крестьяне.

— Дак я и без креста поверил бы, будь иначе, разве было здесь тихо?

Немного посидев в разговорах, Лизавета почувствовала, что её клонит в сон, на что обратила своё внимание хозяйка и, поднявшись со своего места:

— Милая госпожа, позвольте я провожу вас в комнату. Видимо в дороге умаялись, да и после холода в тепле разморило вас. Вы не против? — она повернулась к Ефремушке.

— Увольте, — только и произнёс Ефремушка, до сих пор не раскрывший, что он всего лишь сопровождает барышню:

— Доброй ночи, госпожа Лизавета.

Но сонное состояние, завладевшее Лизаветой, не позволило ей ответить. Она встала и направилась за хозяйкой дома следом.

— А вы разве не желаете спать? — спросил хозяин двора, когда супруга ушла с Лизаветой.

— Если это вас не тревожит, посидел бы чуток…

— Я, это к чему, — повернулся к нему хозяин с заговорщическим видом, — покуда моей нет, может быть по кружечке?

— Нет, не по моей части, — отказался от заманчивого предложения Ефремушка, одновременно указывая на Петрушу. Тот, словно только и ждал предложения, подсел поближе.

Хозяин наполнил кружечку и пододвинул к Петруше:

— Ну, как, будем?

— Будем, — довольный, ответил Петруша.

Они ещё где-то с час посидели в зале и после распрощавшись, разошлись. Будь погода хорошая, Ефремушка не стал бы позволять Петруше пить, а так, что ещё остаётся. Хозяйка им отвела комнату.

Придя в комнату, они разглядели аккуратно заправленные кровати и распределили между собой, кому где спать. Возница, дольше пробывший на открытом воздухе, а значит на холоде, занял кровать поближе к печи. Но, захмелевший, как прилёг, тут же и захрапел. Ефремушка пару раз крикнул ему: не храпи, но так и не дождался ответа, а после и сам погрузился в благостный сон. В окно заглядывала полная луна, выплывшая из-за туч, низко нависших над землёй. Ветер несколько ослабил свой напор, но однозначно, что перемены погоды в ближайшие дни ожидать нет смысла. Да и куда спешить, чай, не на холоде пережидают.

Лизавета, которую хозяйка устроила в комнате с небольших размеров печкой, в одиночестве долго не смыкала глаз. Мысли не отпускали от себя. «Как там Александр? Братишка?» — мысли одна за другой лезли в голову, лишая сна. Лишь под утро она на некоторое время погрузилась в сон, да и то проснулась от завываний ветра на улице. По звукам, что доносились, представлялось, что на улице началось светопреставленье, какие только звуки не издавал ветер, разбушевавшаяся стихия, казалось никогда не утихомирится.

Утром она встала с постели, нисколько не отдохнувшая. И замечательно было, что испортившаяся не ко времени погода не спешила налаживаться. Иначе как можно трогаться в путь в таком состоянии. По её просьбе, да и сама, заметив неладное, хозяйка заварила особый травяной чай, после которого Лизавета почувствовала некоторое облегчение.

В течение дня Лизавета всего несколько раз выходила из комнаты. Скуку развеивала не большая книжица, взятая ею на дорогу. Устав от чтения, ложилась подремать. Но и в таком случае день казался бесконечным. Ветер то спадал, то вновь набирал силу и тогда в трубе печи слышалось тихое гудение, как если бы шмель, оказавшийся в плену, стремился выбраться на волю.

Но как бы ни длился день бесконечно долго, что особенно утомительно при ожидании, всё же наступил вечер. Хозяйка, поднявшись к ней, пригласила к ужину:

— Госпожа, пройдём потрапезничать. Негоже в сон на голодный живот погружаться…

— Благодарю вас премного. Я скоро…

Уже на следующее утро погода переменилась, как они и ожидали. Солнце, едва появившись из-за горизонта стало пригревать. Лизавета с попутчиками сердечно поблагодарив хозяев за оказанный приём, поспешили попрощаться.

— Удачной дороги Вам, мои хорошие… — Хозяйка двора согласна была бы и ещё задержать их немного, но Лизавета ни в какую не соглашалась, зная, что до родительского дома рукой подать, да и изрядно успела соскучиться по ним.

Прошка с заспанными глазами вышел готовить упряжь к дороге. Ефремушка-то предупредил, что более нигде останавливаться не будем. «Ну, это, как дорога сложится», — сам про себя подумал Прошка, не любивший заранее загадывать, но издавна принявший, как непреклонную истину, выражение: слово — серебро, молчание — золото, простодушно промолчал.

Через полчаса всё было готово для продолжения путешествия. И хоть иные путешественники европейских держав описывают зимние поездки, как чуть ли не увеселительное приключение, Лизавета на себе испытала, что радости в этом мало. Если б не срочная надобность в поездке, она едва ли стала бы вырываться из Петербурга.

Глянув на Ефремушку, заскучавшего на своём месте, Лизавета обратилась к нему:

— Ефремушка, помнишь, начал сказывать сказку, да так и не поведал. Может статься, сейчас расскажешь? Дорога дальняя…

— Вы про мужичка-то сказку, говорите, госпожа Лизавета?

— А ты разве какую-другую предлагал?

— Да других я, госпожа Лизавета, почитай, и не знаю…