Псих. Часть 1

Арчер Свипи, 2020

В центре сюжета небольшой провинциальный городок, где происходят странные события. За последние пару месяцев из жизни путём повешения уходит более 100 человек, у которых не когда не наблюдалось склонности к суициду. Всё бы продолжалось, если бы в один из осенних вечеров на улице злачного района города не нашли тело предпринимателя, оказавшегося лучшим другом Офицера полиции Мориса Ревила. Морис решает, чего бы ему это не стоило, разобраться в случившемся, даже не подозревая, в какой омут ужаса затянет его это расследование. Содержит нецензурную брань.

Пролог. Начало круговорота

Ночь окутывала улицы тёмным свинцовым одеялом, обволакивая свет фонарей, тот самый свет, являющийся последней линией обороны, противостоящей тьме. Этот свет — надежда для ночных путников, идущих по тёмным переулкам домой.

Солнечные лучи давно покинули этот мир.

На их место пришли тени, шорохи, отблески лунного света на водной глади луж и окон домов.

Мир находился во власти луны и её приспешников звёзд.

Лишь тёмный заблудший силуэт в одиночестве бродит по окраине города.

Потёртые светло-коричневые ботинки со сбитыми носами шуршат по асфальту, звук шагов отражается эхом от стен домов, звук шагов варварски разрывает тишь одиноких улиц.

«Человек — разрушитель, человек — шумный ребёнок, сеющий хаос, — подумал Мики, когда спугнул мирно спящего кота у мусорных баков, виновато полушёпотом сказав ему вслед: “Извини”. Социофоб, временами просыпающийся в сознании Мики твердил — с животными все проще: они не лгут, не предают, они такие, какие есть, и этого не стыдятся, они не боятся показывать чувства, вся их быстротечная жизнь — это сплошное проявление искренности, от рождения, встречая радостно солнечные лучи сонными глазками, и до момента, когда эти глазки наполнятся грустью и навеки закроются». Человеку, как бы это глупо не звучало, было стыдно перед животным.

Настроение у Мужчины было крайне подавленное, и все вокруг начинало иметь смысл, если даже его там и не было.

В осеннем воздухе летала дымка спокойствия. Даже не верится, что этот сумасшедший город с вечно бегающими, суетящимися людьми — хомячками, вертящимися в золотом колесе — клетке с целью материализовать свои ожидания от этой жизни, подкрепляя это завышенными амбициями, может быть таким беспечным. Купаясь в реках долгов, обещаний, ссор, слез о неразделенной любви и засыпая эти реки песком из алкоголя, нервных срывов и наркотиков, «хомячки» ощущают себя живыми, только лишь когда песок, падая, образует остров страсти, сплетения двух тел, отдыха, кружки горячего кофе напротив монитора. Этот островок из песка носит имя — дом. Ночь — это то время, когда все хомячки скидывают свои маски, приклеенные социумом, скидывают пиджаки и платья и облачаются в истинные нежные шкурки и, улыбаясь, выходят на улицы, смотрят сериалы или, уткнувшись в книгу, жадно впитывают истории, написанные уставшим мечтателем, спасающимся от этого мира в своём идеальном измерении, или сумасшедшим, это уже с какой стороны взглянуть. Ночь — это лишённая лицемерия дама, стучащая в дверь и предлагающая корзину, наполненную мыслями, весельем, мечтами, сексом, безрассудством и свободой — всем тем, чего так не хватает уставшим хомячкам, все самое великое, а также ужасное, рождается, покуда никто не видит, и ночь — это именно та зона слепоты.

Мики наслаждался этой ночью как никогда, впитывая прохладный воздух и пиная листья, время от времени попадающиеся под ноги.

С каждым шагом Мики приближался к месту, где прожил большую часть своей жизни. Каждый дом, каждый камушек был до боли знаком-ностальгия. Вот это отверстие в стене от дроби оставлено мужичком, который в пьяном угаре пытался заставить спуститься к нему жену и с ним поговорить, пальнув при этом из охотничьего ружья в стену и разбив камнями пару соседских окон. Жена мужчины была крайне удивлена, вернувшись из продуктового магазина, застав мужа в компании полицейских, ещё большее удивление было у самого дебошира, когда, протрезвев, он осознал, что дома никого не было и он, поднявшись к себе в квартиру, взял ружье и, спустившись вниз, кричал и пугал людей. А все соседи… Не надо было рассказывать сплетни пьяному человеку об изменах жены, которые они же сами и придумали. Сплетни — это вечная проблема небольших городов, где каждый пятый человек — твой знакомый.

В конце улицы виднелись очертания старого полуразрушенного здания театра, освещённого яркими, противными, рыжими фонарями. Здание было давно заброшено, и единственными посетителями «представлений» была местная шпана, прячущаяся от подростковых проблем по тёмным углам с бутылкой чего покрепче. Театр — институт становления личности. Именно тут дети понимали всю бренность жизни и превращались из мальчиков и девочек в мужчин и женщин, наполняя стены развалин стонами под звуки музыки из динамиков телефонов и переносных колонок. А если забраться по деревянным перекрытиям на крышу, то можно было устроить свидание под звёздами или переночевать.

Это было уникальное здание: отель, притон, школа жизни, место рождения и проживания большинства субкультур города. Театр признали исторически важным объектом, не могли его снести и также не могли отремонтировать из-за отсутствия финансирования и наличия дорогих машин и загородных домов у членов управления городом. По мнению Мики это было взаимосвязано. Театр выглядел как нечто выбивающееся из общей картины города, то, что всем своим видом выдвигает протест против системы и не поддаётся изменению и времени, оставляя за собой право называться носителем своего, присущего лишь ему, своеобразного, аутентичного внешнего вида.

Серые переулки сменились яркими вывесками. Повсюду светились таблички — вывески, заманивающие заблудшие души.

— Да…, — вздохнул Мики, — трудно представить, что когда-то это было очень даже приличное место. Вместо этого мотеля, скажем, была школа для одарённых детей, — произнёс Мики, проходя здание из красного кирпича с полукруглыми окнами на верхних этажах. Когда-то семейка Мордео проживала в этом квартале в уютной квартирке, где по утрам играла музыка и пахло кофе, а по пятницам утром Мария — жена Мики — готовила блинчики, напевая песни, игравшие в тот момент по радиоприёмнику.

Её голос был завораживающим, живым, наполненным красками, как будто. Иногда казалось, что если она замолчит, то певичка на записи просто будет не в состоянии закончить песню и, сделав пару попыток спеть, замолчит. Вспоминались выходные дни, когда после завтрака семья усаживалась за стол и, Мери доставала свёрнутые листочки, из коробочки набросанные за неделю, с предложениями, куда можно пойти на выходных — это было некой традицией — вместе решать и планировать отдых.

Задорный смех детей — сына Генри и дочки Лизи — звучал в голове, Мики искренне улыбнулся в пустоту. Возвращаться сюда было волнительно, а для расшатанной нервной системы Мики это была мука, Приняв пару таблеток-психоделиков, запив их односолодовым виски с чёртиком на бутылке и выкурив полпачки сигарет, заглушив паранойю и страх, мучащий в последнее время, мужчина шёл, зная, что это последняя прогулка в его жизни.

Ослепляющая вывеска прожигала ночь. Название — «Падший ангел» — было подходящим для ночного клуба, славящегося огромным выбором ночных бабочек. Напряжение нервной системы увеличивалось в геометрической прогрессии. Задорно завывая, протяжно свистнув, протиснувшись через щель между домами, ветер схватил невидимой рукой пустой бумажный пакет из забегаловки быстрого питания с изображением пухлого, довольного на первый взгляд своей жизнью мужичка с натянутой до ушей улыбкой и взглядом, наполненным безразличием к происходящему. Физиономия была похожа на восковую маску, надетую явно лишь на время рекламы. В одной руке пухляк держал что-то сплющенное с вываливающимися кусками мяса и потёкшим по булке сыром, присыпанным чем-то напоминающим чёрный перец, это нечто напоминало отдаленно многослойный бутерброд, раздавленный подошвой ботинка, заново собранный и повторно засунутый между двух булок. Рекламщики где-то просчитались — это вызывало лишь отвращение, а не голод и интерес. Красными большими буквами на упаковке был написан слоган компании: «ЛУЧШАЯ ЕДА ДЛЯ ЛУЧШИХ ЛЮДЕЙ, НАКОРМИМ БОГАТЕЯ, БЕДНЯКА, ВЕДЬ НЕВАЖНО, КТО ВЫ, ГЛАВНОЕ, ЧТО В ЖЕЛУДКЕ ВКУСНАЯ СЫТНАЯ ЕДА».

— Они думают, что если бы у людей были деньги, они бы пошли в эту дыру?! Был бы у людей выбор, куда пойти, они бы это не выбрали. Люди забыли уже, как выглядит нормальная качественная одежда, еда и прочее, в чем нуждается человек. Люди страдают от навязанных мнений, и стереотипов, находясь под прессом непонимания и осуждения. они впитывают всё, подобно губке заведомо соглашаясь со всем, убивая последнее, что осталось от собственного мнения — мужчина злобно ворчал, рассматривая обрывок упаковки.

Взгляд скользнул по правой руке здоровяка. Причудливо загнув безымянный палец и развернув тыльной стороной ладонь, он демонстрировал идеальные ровные ногти и безупречные ухоженные руки, не было даже намёка на то, что этими нежными руками всерьёз работали. Как может рекомендовать что-то тот, кто не имеет представления о жизни обычных рабочих, решивших по-быстрому сбегать в «гости к изжоге и гастриту» во время обеденного перерыва. Зайдя в обитель развалившегося нечто в руках у человека с этикетки, можно с уверенностью заявить, что этот рекламный карапуз ни за что на свете добровольно не перешагнул бы порог забегаловки, чью рекламу он так яро продвигал. Весь его вид был явной издёвкой и насмешкой над всеми бедолагами, кто купится на его розовые поросячьи щеки и решит прийти в забегаловку с громким названием «ресторан». «Приходите, я вас жду. Мы ждём вас, вас ждёт дорога к сытости и счастью, вы будете есть, есть, есть, есть… ха-ха-ха… пока не сможете встать, вы не уйдёте от нас, я вас жду…»

Рука схватила бумагу и кинула на асфальт. Тяжёлый ботинок со злостью пнул здоровяка прямо в нос.

— Нет, нет, не надо! — вскрикнул толстяк. — Нет!!…

Башмак с силой обрушился, сровняв с асфальтом несчастное лицо, крик стих.

— Ненавижу напыщенную рекламу. «Мы лучшие на рынке, приходите, мы высосем из вас деньги, верьте нам, верьте», — Мики шипел, как расплавленный металл, брошенный рукой кузнеца в ледяную воду.

Он сам не понимал, чем обычный кусок бумаги его так раздражал.

Затылок горел, голова была как раскалённая сковорода, казалось, ещё немного — и волосы начнут плавиться, и кожа, обугленными кусками отваливаясь, обнажит череп. Мики приподнял подошву своих ботинок. Здоровяк больше не кричал, это был мёртвый, неживой кусок бумаги. Мики истерически смеялся, было неважно, что говорящая бумага — всего лишь плод бурного воображения Мики, было чертовски приятно размазать эту наглую физиономию. На улице было подозрительно тихо и безлюдно. Окраину «огрели тяжёлым валуном», передавив всех местных жителей.

У Мики промелькнула мысль: «А что если это всё неслучайно, и что-то затевается, и все специально в страхе прячутся по укромным местам, боясь за свои шкуры?»

— Это бред… Но… вдруг они меня нашли? Никто из разумных не высунется на улицы, когда они выходят из тени. Вдруг они узнали?!

Мики прервал свои размышления. В каждом углу мерещились тени, шорохи. Чей-то хриплый смех прокатился по переулкам. Всё приходило в движение. Паника захватила тело, дышать становилось всё тяжелее, голова пылала огнём.

— Они повсюду! Они повсюду, они не отпустят меня! Они не отпустят!

Мики опёрся на стену, её холод и сырость, ощущавшиеся на коже, хоть как-то держали в мире реальности. Все разделилось на чувства за туманом и в тумане. О реальности напоминали лишь телесные ощущения. В данном случае спасителем выступал холод и старая потёртая кирпичная стена здания бывшей библиотеки — нынешней пивной.

В тумане бродили тени — тени прошлых событий и додуманных непосредственно воспаленным разумом Мики картин из несуществующих реальностей. Их ворчание сливалось в единый ужасный рокот. В детстве Мики рассказывали историю о звере, живущем в лесу на окраине города, по представлению Мики, именно такие звуки должен издавать зверь. Тени стонали, сердце — ещё немного — и вот-вот выпрыгнет из груди, тело парализует ужас и паника. Тени слились в одно пятно, приняв силуэт человека — тощего парня в рваном пиджаке. Парень поклонился и озарил Мики своей улыбкой.

— Мики, Мики, это уже паранойя. Ты опять себе все навыдумывал. Спокойствие, это твоя фантазия, это все яд в твоём теле, он убивает тебя. Это иллюзия, иллюзия того, что боль уходит. Ты не замечаешь, как ты гниёшь душой, зачем?!!

Голос был мягким, с нотками неприкрытой нежности и заботы. Обычно голос подсознания — это отражение твоего собственного голоса, но на удивление Мики голос был женским, знакомым, родным. Голос проникал во все клетки тела и болью пронзал грудь и голову. Голос был туманным и смазанным, но его было не спутать ни с чьим другим. Голос Марии жёг изнутри и топил восприятие в «мягкой тёплой вате».

Туман окутал сознание, связав его плотной верёвкой. Из всех щелей, дверей, окон и даже из трещинок между камнями клубами вырывался тёмный беспросветный туман. Глаза не видели.

— Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук… Это я, твоё сердце.

— Уважаемый, у наших стен паническая атака, — звучал вялый, на этот раз тот нужный мужской хриплый голос, принадлежавший самому Мики.

— Заткнись! Все в порядке…

— Скажи это своему телу, аха-ха… а не мне.

— Заткнись, я в порядке, я же сказал…

— Дорогой, он нас спасёт, не беги! Дорогой…

— Заткнитесь…

Силуэт, подобно туману, скользил сквозь предметы и, продолжая улыбаться, приближался. Воздуха не хватало, тело немело, лицо Мики побелело и в ужасе застыло.

— Не бойся, друг мой, все реально. Ты не сумасшедший, — прошипела тень.

— Я реален, а не остаточный эффект от препаратов, что ты принял. Это не конец. Не бойся.

Холодная, как лёд, рука коснулась щеки Мики.

— Игра не закончена, песня не спета.

Раздвинув онемевшие от ужаса пальцы, тень вложила нечто в руку Мики.

— Выходи из тумана. Выходи, они рядом, выходи! — ревел внутренний голос. Незнакомец озадаченно нахмурился, взгляды встретились, по телу вновь разлилось тепло. Глаза были живые и пылали пламенем, и в них было столько страсти, разума, безумия и нежности, переплетающейся с любовью, что казалось — все доброе, злое, светлое и тёмное, абсолютно всё — это его глаза.

Мики сам не заметил, как улыбнулся в ответ тени, и на душе стало спокойно.

— Друг, беги, доверься, ради всех них…

Боль электрической волной, подобной глотку свежего воздуха, облетела тело от головы до кончиков пальцев на ногах. Туман со свистом втянулся в трещины близлежащих строений. Шляпник лишь улыбнулся напоследок и, громко смеясь, исчез.

Мики с диким смехом со всего размаха врезал по кирпичной стене. Удар, удар и вновь удар, рубашка с треском разорвалась на лоскуты и обернулась вокруг разбитых костяшек. Рука ныла, кровь просачивалась через ткань, оставляя красные отметины на синем лоскуте, боль вернула в реальность.

Мики прошёл до середины улицы и остановился у того самого дома, где когда-то жил.

— Ну что, я готов! Я жду! Где вы?! — крикнул во всю глотку Мики.

Долго ждать не пришлось — на асфальт упала тень. Тень бесшумно меняла свой размер, пока из-за угла не высунулась морда с засаленными взъерошенными волосами. Морда улыбнулась кривыми зубами и скрылась за углом. Раздался истерический крик, сопровождаемый звуком лязгающего металла. Психопат на всех парах летел к Мики с двумя тесаками и болтающимся шлангом от противогаза, который тот натянул в качестве маски, на ногах не было обуви — здоровяк был босиком. Мики едва успел закрыть дверь перед носом нападавшего, старая задвижка, лязгнув, попрощалась с этим миром, перед тем как мощный удар выломал дверь.

— Стой, мясо!! Я поймаю тебя, нечестивец!! Ты осознаешь свою ошибку!! — крикнул здоровяк, сняв противогаз и метнув его в сторону убегающего. Захлопнув дверь, Мики оказался в до боли знакомой гостиной. От былой жизни здесь осталось только кресло, хлам, и сам Мики.

— Я тебя достану, птичка моя, и сожру! — кричал психопат, пытаясь разнести дверь. Теперь, когда Мики знал, кто конкретно его преследует, ему было уже не так страшно. «Гораздо страшнее, когда не знаешь, кто рычит в темноте, чем когда видишь перед собой волка и примерно знаешь, что от него ожидать».

— Ты не веришь! Я заставлю тебя уверовать! Свинья!

Дверь содрогалась от ударов огромного мясницкого тесака.

Мики сидел в кресле и, закурив, ожидал конца, крутя в руках полированную бензиновую зажигалку.