Шофёр. Назад в СССР. Том 3

Артём Март, 2023

Решил я в старости вернуться на родную Кубань. Пенсия, домик, пасека. Ехал-ехал, и не доехал. Автокатастрофа, смерть и… 1980 год? Я снова молодой шофер в колхозе? Вокруг поля, станицы, хутора, а на носу уборка урожая. Союз во всей красе! Сказка! А главное, в моей семье еще не случилась беда, и я смогу ее предотвратить. Но сначала дотяну до гаража свой сломанный "Газон". Эй! Товарищ! Возьми на буксир! Э?! Ты куда прешь?! А ну стой!Всех с наступающим Новым годом! В период с 30 по 2 число главы выходить не будут. Следующая глава 3 января.

Глава 3

Газон, разогнавшись с горки, притормозил у края поля, подняв за собой еще большую тучу пыли. Дальше поехал уже на малом ходу. Скатился по пологой части насыпи, где был заезд на поле да стал у края прокоса.

— Тихо всем, — сказал строго Вакулин, — давайте-ка разузнаем, чья это машинка подошла и зачем. Потому как мы, вроде бы, и не ждем никого.

— Да моя то машинка, — пошел я к газону, — моя. И ко мне приехала.

Открылись газоновские двери. С одной стороны, выскочил Казачок. Поглядел на всех со своей, ставшей мне уже привычной, растерянной улыбкой. С пассажирского сидения спрыгнула Маша. С аптечкой в руках побежала она ко мне.

— Тебе что в больнице сказали? — Строго заговорила Маша, — каждый день на перевязку! А ты чего?

— Привет Машенька, — даже и не заметив Машкиной напускной злости, подошел я к ней и крепко обнял.

Шоферы заулыбались, глядя на нас. Кто-то завистливо присвистнул. Вакулин подбоченился, хмыкнул. Егоров, кажется, совершенно не понимая, что происходит, забавно заморгал глазками.

Одна только Алла Ивановна стояла, напряженная как струна. Смотрела на нас своими нахмуренными, злыми глазами. На высоком ее лбу пульсировала жилка.

— Ну чего ты? Игорь? — Тут же растаяла Машка, — чего ты? Люди ж смотрят!

— Это ты чего, — взяв Машу за хрупкие плечики, отстранил я ее, — чего приехала?

— Перевязку тебе нужно новую! — Глянула она на меня строго.

— Маша, — заулыбался снова Казачок, — всем в диспетчерской плешь выела. Доконала она сначала завгара, рассказать, где ты делся. А потом уже и меня, чтобы привез ее к тебе.

— Готовь руку, — Сказала Маша деловито, — сейчас будем тебе перебинтовывать ее в полевых условиях. И раны обрабатывать.

— Какие еще раны?! Какие перебинтовки?! — Возмутилась Алла Ивановна, — гражданка! Что вы себе позволяете?!

Топча низкими каблуками пшеничные пенечки и неловко пошатываясь, Алла Ивановна направилась к нам.

— Немедленно назовите мне место вашей работы! Я напишу вашему непосредственному начальнику докладную записку о том, чтобы вас привлекли к дисциплинарному взысканию!

Маша не растерялась.

— Прошу вас не вмешиваться во врачебные дела, — сказала она строго, — у меня тут вообще-то больной! А вас я и знать не знаю!

— Вот это больной, — Рассмеялся Вакулин по-доброму, — вот если бы у нас все больные так держались, мы бы уже, видать, горы свернули!

Маша посмотрела на улыбчивого Вакулина, а потом на каменное от злости лицо Аллы Ивановны.

— Вы… Да вы… Да у вас тут никто, наверное, не знает, что такое субординация! — Прошипела Алла Ивановна.

— Сменить повязку, — пожал я плечами, — дело недолгое. А наши комбайны еще и близко не в поле.

— Алла Ивановна, — окликнул ее Вакулин, — да оставьте вы молодежь в покое! Мы же еще не начинаем! А Землицын и вовсе на своей машине! Учения нужны только чтобы шоферы пообвыкли работать на зилах. У них времени это много не займет. Машина очень на газ похожая. Потому и такие короткие у нас занятия.

Алла Ивановна снова запыхтела. Нахмурившись, потопала к остальной комиссии.

— Сказано было, — тихонько от всех проговорил я Машке, когда мы зашли в Белку чтобы сменить повязку, — что повязку менять раз в сутки. А не прошло еще суток.

— Лишним не будет, — сказала Маша, быстро орудуя своими ловкими тоненькими ручками.

Было видно, что она на мгновение растерялась от моих слов. Выходит, что не стоило ей бежать сломя голову ко мне, сюда.

— Соскучилась я, — ответила девушка немного обиженно, — соскучилась. И злая на тебя я немного.

— Почему злая? — Улыбнулся я.

— Потому как ничего ты мне не сказал про свое ранение. Узнала на работе через третьи руки. Вот и захотела приехать.

— Чудо ты в перьях, — улыбнулся я, наблюдая за тем, как Маша заканчивает новую повязку.

— Так. Рукава опустить, работу мою полевой пылью не грязнить, — изобразила девушка строгость.

— Слушаюсь, — сказал я шутливо.

Когда вышли мы из машины. Поглядел я на то, как стоят шоферы да слушают болтовню членов комиссии.

— Машка, — подозвал я, — иди-ка сюда.

— Чего?

Обойдя Белкин нос, оказалась она рядом со мной, у водительской двери. Схватив Машу за ручку, потащил я ее назад, за кузов.

— Ты чего?! — Только и выдала она, а потом добавила свой звонкий хохоток.

— Соскучилась? — Сказал я, когда мы укрылись от чужих глаз.

— Да не кричи ты, — смутилась Маша. — Люди услышат!

— Соскучилась, спрашиваю?

— Ну соскучилась, — разулыбалась она, — сказала же.

— Ну тогда на.

С этими словами, прижал я девушку к себе и поцеловал в губы.

— Ты что! — Возмутилась Маша, когда мы разъединили губы, — а вдруг кто увидит?!

— Не увидит, — ухмыльнулся я.

Маша заглянула мне в глаза. Внезапно с ее губ сорвался веселый смешок, и девушка улыбнулась. Потом она припала ко мне снова и потянулась целоваться. Так приятно мне было чувствовать Машино разгоряченное солнцем и чувствами тело, что я и нарадоваться не мог. Поцелуй ее показался слаще любого меда. Запах ядреного девичьего пота пьянил, кружил голову.

— Ну хватит-хватит, — отстранил я ее игриво, — мне еще работать, а я уже пьяный.

— Что-то я не почуяла, — улыбнулась она хитро, — чем это ты пьяный?

— А вот… — засмеялся я, — тебе скажи. Зазнаешься.

Маша снова улыбнулась. Внезапно слетело с ее лица веселое выражение:

— Я еще немножечко злюсь, Игорь.

— Это на что же еще?

— Ну чего ты, — вздохнула она, — всюду лезешь? Серый же тебе враг. А ты с его проблемами разделываешься.

— А если б Серый поступил бы в поликлинику с раною, — нахмурился я, — стала бы ты его лечить? Пусть и неприятный он тебе человек.

Маша поджала набухшие, красные от нашего поцелуя губы. Опустила взгляд.

— Вот то-то же, — Сказал я, — потому как ты по-другому не можешь. Ты медик. И пошла в медики не просто так. А потому что у тебя к тому душа лежит. И я так же. Ну не могу я мимо чужой невзгоды пройти.

Маша подняла на меня глаза. Блеснули они так, будто собиралась она плакать.

— Ну что, — развел я руками, — меня убить теперь, что ли?

Она не ответила. Просто прижалась ко мне всем телом. Обняла под плечами. Стала слушать мою грудь. Улыбнувшись, положил я руки ей на плечи. Обнял.

— Ты самый лучший, — сказала она глуховато, — самый-самый.

В следующее мгновение по-детски торопливо отпрянула она от меня. Строго посмотрела и добавила:

— Только попробуй от меня куда-нибудь теперь деться.

— Да успокойся ты, Машка, — рассмеялся я, — пока никуда деваться не хочу.

— Кстати, — Маша резко изменилась в лице, нахмурилась, — напомнили мне кое-что твои слова про медиков.

— Что напомнили?

— Подружка моя заходила утром в поликлинику, еще до того, как уехала я на гараж. Она медсестра. Работает в больнице. С дежурства была. Так вот, слышала она все про Серых. Слышала, как милиционер приходил. При нем была Серых мать. Хотел он поговорить с Катей, да не смог. Была она не в сознании.

— Ну милиция, и что тут такого? — Пожал я плечами.

— А к тебе еще не ходили?

— Пока нет. Может, и придут.

— Уже вся больница знает про то, как в тебя стреляли, — вздохнула Маша, — про то, что в Серовской хате стряслось. Ох, — она отвернулась от меня, обняла плечики, — сердце у меня не на месте, Игорь. Кажется мне, что плохо все это кончится. Что еще хлебнешь ты с этим всем делом горького.

— Мне не привыкать бывать в таких вот незадачах, — пожал я плечами, — если что, уж как-нибудь выберусь. Чего уж там.

— Да не хочу я, чтоб ты выбирался, а хочу, чтобы не попадал.

— Ладно, — ушел я от этого разговора, — а про Серегу Мятого, то есть Бесхлебного, ты не слыхала? Есть там про него какие-никакие вести?

— Нет, не слыхала, — покачала головою Маша.

— Понятно. Надо бы к нему съездить вечерком. Проведать. Ну если бы помер, — я нахмурился, — я бы уже знал. Всюду бы раструбили.

— Едуть! Едуть! Вон! Гля! — Закричал кто-то из шоферов. Мы с Машей удивленно оглянулись.

Вниз по той же самой дорожной насыпи, по которой прибыли Енисеи, шла новая колонна комбайнов.

— Немцы едут! — услышал я голос Титка.

Все шоферы пошли к дороге, посмотреть на немецкие машины.

— Куда вы! — Кричала им Алла Ивановна, — куда вы идете! Вернитесь к машинным, товарищи! Ну что вы как дети?

Увидел я, как Вакулин подошел к чиновнице и одернул ее строго. О чем-то тихо с ней заговорил. Другие шоферы же даже и не глянули на нее. Их интересовали только немцы.

Колонна шла ровным ходом. Спереди вела ее новенькая белая волга. Немецкие комбайны — зелено-белые коробки ехали к нам, подняв над землей свои окрашенные красным мотовила.

Заметил я, что по конструкции они отличаются даже внешне от наших, советских: кабина, располагающаяся посередине, была больше; обзорные окна просторнее; за кабиной квадратный, но приплюснутый, как черепаший панцирь, располагался бункер.

На всех комбайнах спереди, сбоку, и, наверное, даже сзади, красовались большие, выведенные красными буквами надписи: Claas.

Колонна, кончала которую вторая волга, остановилась прямо посреди дороги. Комбайнеров внутри немецких машин было видно. Сквозь слегка тонированные, но прозрачные стекла, с интересом смотрели они на наши самосвалы.

Из первой волги вышли несколько человек: председатель колхоза, зампред Щеглов и еще двое пожилых мужчин, одетых в светлые деловые костюмы и при галстуках. Их я не знал. Однако, судя по тому, как из задней волги выскочил и побежал вперед, к ним, Георгий Иванович Зубарев — местный учитель немецкого, я понял, что были те два незнакомца немцами.

Руководство колхоза в сопровождении Зубарева и немцев пошло к полю, на прокос. Держались они на почтительном расстоянии от шоферов и комиссии. С последними, правда, поздоровались сдержанными кивками.

— И сзади у них тоже claas, — сказал я, глядя на первый из четырех комбайнов, остановившихся почти возле нас с Машей.

— Разляпистые какие, — удивленно проговорил Титок, глядя на комбайны — квадратные, что твой коробок от спичек. А красивые, цветастые.

Комбайнеры сидели в своих машинах недолго. Поняв, что руководство отошло поговорить, стили они выбираться наружу, сходить на землю.

Было их четверо: трое молодых, а четвертый постарше, кряжистый, с пузиком.

Все они стали у комбайнов. Кто-то закурил, кто-то оглядывался по сторонам. К нам идти не торопились, будто бы остерегались. Почти все остерегались.

Один комбайнер, тот, что шел в первой машине, глянул на нас с Машей. Вернее, на Машу. Заулыбался. Был он высокий и крепкий. Светловолосый. Лицо его было бы белым, однако уже покрылось легким Кубанским загаром. Одетый в синий спец комбинезон и белую рубашку в мелкую клетку, потопал он к нам, чуть не поблескивая зубами.

— Сдравствуйте! — Внезапно, почти без акцента обратился он, почему-то не ко мне, а к Маше, — скашите, а мошно ли у фас что-то спросить?