Шофёр. Назад в СССР. Том 2

Артём Март, 2023

Решил я в старости вернуться на родную Кубань. Пенсия, домик, пасека. Ехал-ехал, и не доехал. Автокатастрофа, смерть и… 1980 год? Я снова молодой шофер в колхозе? Вокруг поля, станицы, хутора, а на носу уборка урожая. Союз во всей красе! Сказка! А главное, в моей семье еще не случилась беда, и я смогу ее предотвратить. Но сначала дотяну до гаража свой сломанный "Газон". Эй! Товарищ! Возьми на буксир! Э?! Ты куда прешь?! А ну стой!

Глава 6

— Обыкновенный, — сказал Зампред буднично, — но вначале, хочу сделать небольшое его объяснение.

Я глянул на большие с деревом на циферблате настенные часы, которые висели в кабинете зампреда. Дело подходило к одиннадцати утра, а у меня еще ничего не сделано в гараже. Скоро уж полдня минет. И, выходит, полдня впустую.

— Если только рассказ ваш будет недолгим, — сказал я прямо зампреду.

— Совсем не долгим, — он кивнул. Помолчал пару мгновений. Потом засопел и продолжил:

— В общем, есть у меня традиция. Как ты помнишь, в последний раз, что виделись мы с тобой у озера, когда ты тянул того некультяпого паренька из воды, говорил я, что привык с трудолюбивыми колхозниками держаться на короткой ноге. Потому как считаю, что рядом с народом, с пролетариями мое место. Сам же я выходец из очень рабочей семьи.

— Так, — я кивнул, — и к чему же вы все это склоняете?

— Часто я приглашаю к себе домой, в гости, тех колхозников, — продолжал рассказывать Зампред с добродушным видом, — которых считаю настоящими ударниками. Вот тебя, Землицын, как я раньше уже сказал, я таковым считаю. И хочу это свою традицию с тобой продолжить.

— Вы меня что, — улыбнулся я, — приглашаете в гости?

— Именно что приглашаю, — благостно, но немного покровительственно возвестил зампред, — сегодня вечером, если ты не занят. Просто, у меня вся остальная неделя очень уж загруженная. А сегодня у меня и жена пораньше с колхоза уходит. Приготовит нам знатных харчей. Угощу тебя я своей наливкой, — Улыбнулся зампред, — ну так что? Не против ли ты будешь? Но только знай, — Щеглов сделал притворно-строгое лицо, — если ты откажешься, очень я на тебя обижусь, Игорь.

Я рассмеялся.

— Чудак вы человек, Евгений Макарыч.

— Вот такая простота мне в пролетариях и нравится, — он рассмеялся в ответ, однако взгляд его глаз будто бы стал каким-то жестким. А может, мне так показалось, потому как солнце за облако зашло и положило на зампредово лицо тень.

— Ну что ж, — без задней мысли пожал я плечами, — коль вам так чувствителен будет мой отказ, то я соглашусь. Во сколько мне быть?

— Часам к шести я буду вас ждать по вот этому, — зампред оторвал листочек настольного перекидного календаря и начеркал на нем ручкой, — по вот этому адресу.

— Ну что ж, — сунул я листочек в карман своих брюк, — не обижу вас. Буду к сроку.

Когда я вышел из кабинета зампреда, то совсем мало размышлял о его приглашении. Казалось оно мне интересным, но чем-то не особо в моей жизни особенным.

Я прошел по светлым, в побелке, коридорам колхозной конторы. Увидел, на четвертом этаже над одним из кабинетов табличку с надписью “Первичная организация ВЛКСМ СССР в станице Красной”. Несколько мгновений боролся я в нерешительности, а не зайти ли мне внутрь. Потом все же решил, что хватит с меня сегодня конторских да бумажных дел. Пошел дальше.

Спустился на первый этаж, в большой, наполненный растениями в горшках зал. В его правом краю висело на стене большое красное знамя. Под ним стояли белокожие бюсты Ленина и Сталина. Бросив на них взгляд, я прошел дальше.

Колхозный двор представлял из себя небольшое открытое, устроенное клумбами пространство перед четырехэтажной конторой. Справа и слева от входа стояли там красные доски почета, наполненные рамками с черно-белыми фотографиями станичников. Сразу за ними стояли и другие доски. У одной из них встретил я своего знакомца.

— Привет, Саня! — Крикнул я знакомому своему милиционеру, тому самому долговязому парню, подчиненному Квадратько, кому приглянулась Света.

— Игорь? — Оторвался он от доски объявлений, — а ты тут какими судьбами?

Я сбежал по лестнице, быстро пошел к нему. Увидел я, что клеит он на доске какие-то объявления.

— Да вот, по работе машину получать приезжал. А ты?

— А я, — он показал мне листки с фотографиями, — с району передали.

— Разыскивается, — взял я листок со странно неестественным на нем лицом, — так, особые приметы… Леонид Сергеевич Лыков. Так это ж тот, с желтой автолавки, — сказал я задумчиво.

— Ну да, — покивал милиционер, — а вот бывший наш участковый, — он показал мне другой, такой же нелепый фоторобот, — Малыгин, который.

— Не похожи, — поджал я губы. Ни тот ни другой. А это? — Указал я на третий листок в его руках.

— Это, — он нахмурился, всматриваясь в нарисованный от руки портрет преступника. В его описание, размашисто написанное от руки, — Федот Иванович Маленков. Вот, — показал он мне и его.

— А этот похож, — нахмурился я, — всех троих ищут?

— Ага, — милиционер вздохнул, — пока только их. Потому как они повели себя подозрительней всего. Ну там и другие подозреваемые имеются. Правда, — он понизил голос, — об них я тебе не уполномочен рассказывать.

— Ну да ладно, — я кивнул, — ничего. Рад, что армавирское дело не стоит на месте. А как с моим?

— А с твоим глуховато, — пожал своими узковатыми плечами долговязый милиционер, — кстати, ты не поможешь мне? Очень уж неудобное это дело в две руки.

— Конечно, — принял я худенькую стопку бумаг с ориентировками.

Саня помакал маленький валик в такое же маленькое жестяное ведерочко. Размазал тягучий пряный клей по доске. Приняв от меня портрет, прислонил к доске. Принялся разглаживать.

— А это кто? Кажется, этот не из армавирского дела — Спросил я, всматриваясь в лицо чернявенького мужичка, что безразлично взирал на меня с листочка маленькими глазками.

— Не. А это с Аула, — ответил Саня, — Абан Бачмеков. Разыскивается. Вот. Попытка похищения человека.

— Станичную девку пытался похитить?

— Ага, — вздохнул милиционер, — уж в начале лета. Ирку Бесхлебнову чуть не увезли в аул против ее воли. Еле Мятый отбил. С тех пор чахнет над своей сестрицей, что кощей над златом.

— А в Ауле, конечно, не выдают, — поджал я губы, понимающе.

— Неа, — Покачал головой Саня, — я тебе больше скажу. Его там, в ауле, кажется, и нету. Ну или так запрятанный сидит, что шуруй не шуруй, а не найдешь. Ты ж знаешь их, черкесов. Они друг за друга держатся как надо. И все равно им, кто промеж них не прав. Ну, пока за руку не поймают.

После новостей этих лучше я стал Мятого понимать. Уж я-то за Светку тоже сердцем болею. Постоянно борюсь с собою, чтобы не заточить ее и вовсе дома, чтобы уберечь. Умом, вроде, и понимаешь, что не спрячешь сестру мою от всех бед на свете. А с другой, только от одной мне нужно ее уберечь. От смерти.

Думал я, отпуская Светку с Сашкой Ивановским, с этим милиционером, что так, с ним, ей будет побезопасней. А вот черкесы мне, на прошлых танцах показали, что молодежь у них бывает еще какая распоясанная. Решил я, что не стоит ей пока потемну ходить куда-то. Еще находится. А пока что мне нужно ее защищать.

— Мда, — Сказал задумчиво Саня, макая валик в ведерко, — по-честному говорить, то в последнее время ихняя, аульская молодежь совсем расходилась.

— Это как же? — Спросил я, а сам всмотрелся в портрет Леньки Лыкова.

Казался он мне совершенно на себя непохожим. Да и описание его особых примет было настолько скупым, что едва ль ни кто угодно под него мог подойти.

— Да вот также, — ответил Саня, — все чаще и чаще встречаются слухи, что станичных девок воруют с Красной. И понимаешь в чем дело? Девки-то, зачастую сами этим бывают довольные. Черкесские парни они лихие все, джигиты на кого ни глянь. Крутят девкам головы, а те и рады становятся, что их уворовывают. Да вот только, чувствуя к себе такое отношение, аульцы все наглее и наглее. Уже несколько случаев было с настоящим противвольным похищением женщин. Вот, — он кивнул на фоторобот черкесенка, — один из них.

— Стало быть, — вздохнул я, — не стоит молодых девок пускать с дому по вечерам.

— Стало быть, не стоит, — вздохнул Саша.

— А ведь Светка к тебе бегает гулять, — сказал я, — мама мне уже рассказывала. Уж второй или третий день бегает, пока ты на дежурстве небыл.

— Бегает, — сознался Саша, — но ты не подумай, — посмотрел он на меня как-то испуганно, — я честный и порядочный. Мы с ней в центре, под фонарями гуляем. На лавочке сидим в станичном парке. Там до нашего отделения два шага.

— Да знаю, я знаю, — сказал я суховато, — да вот только, сам понимаешь, время неспокойное, раз уж так, — кивнул я на портрет.

— Очень уж мы друг другу нравимся, — сказал грустно Саня, — неужто запретишь видеться? Я твою Светку уже знаю. Она своевольная девка, ей лишнего не скажи. Как если что ей вобъется в головку, так уж она не отступит. Сбежит ко мне.

Я задумался. Прав был, он если уж по-честному. Поговорить с ней? Может не понять. Горячее у девушек в этом возрасте сердце. А запретить — сбежит. И даже то, что ремня потом от папки схлопочет, не остановит Светку.

— Скажи мне, Саня, — начал я серьезно, — желаешь ли ты Светлане добра?

Саша нахмурился, поджал губы. Молчал недолго. Потом почесался под фуражкой задумчиво и сказал:

— Конечно, желаю. Только такой твой вопрос мне непонятен.

— А я сейчас поясню. Я поговорю со Светой, что пока лучше ей не гулять так уж открыто. Сам помнишь, что на нее черкесята положили глаз тогда, на танцах.

— Да помню-помню. Забудешь тут, — Отвернулся Саня смущенно.

— Так вот. И ты ей скажи, что пока не будете гулять. А коль уж захотите встретиться, лучше приходи к нам в гости. Или я Светку буду к тебе в гости привозить. Ну или днем встречайтесь. Днем-то не воруют.

— Днем не воруют, — просиял немного милиционер. Потом улыбнулся, — спасибо Игорь. Рад я, что ты такой понимающий человек.

— Доверяю я тебе, Саня. Что ты сделаешь все как надо, — сказал я, отдавая ему последний для поклейки листочек, — а мое доверие стоит много.

— Спасибо, что доверяешь, — улыбнулся он.

— Надеюсь, — я пошел к Белке, махая ему рукой, — ты его, мое доверие, не подведешь.

***

— Скажи мне, Дорогой Игорь, — начал Щеглов, когда парень пришел вечером к нему в гости, — а чего бы тебе самому хотелось? Есть ли у тебя какие-то желания?

По своему обыкновению, Евгений Макарович усадил Землицына на диван, под навесом своего двора. Сам расположился же с другого края дивана, у деревянного подлокотника.

На небольшом столике, что стоял тут же, уже дымились подготовленные заранее супругой зампреда щи. В летней кухне, в кастрюлях, закутанных вафельными полотенцами, ждало своей очереди второе: толченка из молодой картошки со сливочным маслом и свиные котлеты.

Евгению Макарычу очень хотелось поговорить с Игорем. Видел он в нем простака. Обыкновенного молодого парня, которому можно легко задурить голову обещаниями материальных благ, которых так мало было в жизни простого колхозника.

Щеглов всегда называл такую возможность, возможность получать тем или иным путем обильные материальные блага: импортную одежду, машины, дефицитную еду, расплывчатым выражением “выйти в люди”. И то, что в сотрудничестве с ним, колхозник “выйдет в люди” Щеглов обещал каждому молодому парню, которого собирался втянуть в свою преступную схему.

На деле же, он просто использовал их, этих людей. Потому что прекрасно знал, что “выходом в люди” все только начинается. Никогда нельзя утолить свои аппетиты, если уж они появились. Он, например, не мог. И новый свой аппетит, собирался он утолить в том числе и за счет Игоря Землицына. Вот только сначала нужно было глянуть: а как этот молодой мужчина ответит на его вопросы? Можно ли рулить им в достаточной мере? Есть ли в нем тяга к этому слепому обогащению, что так яро проснулась в эти застойные советские времена у молодых людей?

— Конечно, есть, — сказал Игорь, принимая от жены Щеглова рюмку ягодной наливки.

— Очень хорошо, — улыбнулся Щеглов, — очень. У меня тоже есть. И я считаю, должны мы за эти наши желания выпить.

Игорь пожал плечами, и они чокнулись. Одним махом опрокинули свои рюмки. Закусили.

— И какие же они, твои желания? — Спросил Щеглов, — вот у твоего соседа, Саши Плюхина. Знаю я его хорошо. Особенно отца. У него есть мотоцикл. Он в комсомоле состоит. Надо думать, ты тоже хотел бы себе мотоцикл? Или машину?

— Ну, — Задумался Землицын, — машина, это, конечно, хорошо. Да и мотоцикл тоже.

— Вот! Уже мне нравится такой разговор. А у меня, понимаешь, машина уже есть. Вот, хочу себе второй телевизор. Цветной. Какой-нибудь импортный. Рубин у меня уже есть.

— А зачем вам второй телевизор-то? — Улыбнулся Игорь.

— Ну, как же… — Замялся Щеглов, не ожидая такого странного вопроса. Что значит, зачем? — Поставлю его… в летней кухне, — придумал зампред.

— Будете с супругой порознь смотреть? — Как-то странно хмыкнул Землицын.

Щеглов смутился. Странным ему был такой ответ. Да кто ж не хочет импортной техники? Все хотят!

— А ты бы не хотел? — Улыбнулся Щеглов, — импортный телевизор, магнитофон, машину?

— Хотел, — кивнул Землицын, — но это дело наживное. За такими штуками не вижу я смысла гнаться. Понимаете, его ж хочется, только пока у тебя такого нету, а как получишь, быстро надоест. Пройдет радость от вещи. Потому как она всего лишь вещь.

Зампред нахмурился. Он нашел эту мысль молодого шофера очень странной. Несвойственной парню его, двадцати лет. Он даже находил эту мысль несвойственной себе. Потому как была в его характере главенствующая она. Накопительство, постоянный непрерывный рост благосостояния как сама цель. А какая ж еще у человека может быть цель?

— А за чем же ты готов гнаться? — Вопросительно приподнял бровь зампред.

Не нравилось ему, в какую сторону повернулся разговор. Потому как хоть и видно было по живым глазам Землицина, что был он амбициозным и живым, да только в какую-то не ту сторону эта амбициозность и живость были направлены. А в какую, зампред не понимал.

Землицын хмыкнул. Посмотрел на Щеглова как-то очень снисходительно. Очень этот взгляд зампреду не понравился. Потому как сам он привык на всех смотреть свысока.

— Скажите, — начал Игорь, — а теряли ли вы когда-нибудь близких людей?

Щеглов нахмурился. Вопрос показался ему странным в высшей степени.

— Отец мой погиб на войне. Но я его почти не знал. А матери и подавно.

— А кто же был вашей рабочей семьей?

— Детдом, — припомнив свою лож про рабочую семью, выкрутился зампред.

— Значит, — Землицын не отрывал своего взгляда от глаз зампреда, и тот не удержался, отвел их вбок, — значит не теряли близких?

— Не терял, — сказал Щеглов, — потому как всю жизнь был я только сам себе близким. Рос в детском доме и терпел с детства лишенья, пока в люди не выбился.

— А супругу свою? Любите? — Со странной улыбкой спросил Землицын.

Щеглов удивился. На самом деле, давно уж у него, сорока шестилетнего мужчины, пропала любая тяга к его потучневшей похожей на крашенную-напомаженную свинку жене. Была у зампреда тайная связь с молодой двадцатипятилетней секретаршей-комсомолкой Викочокй. Но то так, игрульки.

— Что за странный вопрос? — Нахмурился зампред, — я бы сказал неуместный.

— А дети есть? Как с ними у вас дружба идет?

Этот вопрос Щеглова просто возмутил. Потому как была у него дочь, но с ней он не поддерживал общение. Она давно сбежала от него с каким-то инженерчиком на север против всякой отцовской воли.

— Мне кажется, уважаемый Игорь Семенович, — сказал Щеглов необычно официально, — вы задаете странные и неуместные вопросы.

Земляницын посмотрел на него с какой-то странной жалостью. Это Щеглова просто взбесило. Он едва смог удержать в себе буйство эмоций. Как бы невзначай протер лоб белым платком.

— Тогда вы, Евгений Макарыч, — начал Игорь, — не за тем чем-то гонитесь, скажу я вам.

Щеглов не знал, что ответить. Однако, он твердо решил, что не хочет иметь с этим человеком, с Землицыным, никаких дел. Был он какой-то непонятны, а значит, непредсказуемый. И, скорее всего, неуправляемый. Горько в нем ошибся Евгений Макарыч. Горько разочаровался.

— Наелся я, — сказал Землицын, едва притронувшись к супу, — скажите, а где у вас тут есть руки помыть?

— На огороде, — сказал суховато зампред, — есть водяная колонка.

— Ого, — хмыкнул Землицын, вставая, — целая колонка. А у нас одна на целый квартал.

Зампред посмотрел на Землицына неприязненно, проводил его взглядом за дом, туда, где был проход в огород.

— Мда, — пробурчал себе под нос Зампред, — с ним, с Землицыным, по клубничному делу каши не сваришь…

Внезапно лязгнула железом калитка. Зампред аж вздрогнул. Кинул взгляд через двор, к забору. Там уже шел к нему энергичным шагом Пашка Серый.

— Я вырвался, — крикнул он радостно, словно лакей, сообщающий хозяину приятную вещь, — вырвался ехать клубнику продавать!