Проклятый Рай. Здесь есть всё, о чем ты мечтал, но нет того, без чего не можешь жить

Артём Кайнов

Только в переломные моменты жизни человеческая сущность проявляется наиболее ярко. Когда суровая реальность великими глазами страха смотрит на тебя в упор, заглядывая в невыразимое и потаенное, когда все вокруг лишается формы и обращается бредовым водоворотом, остается самое страшное – встреча с собой. Вот тут и начинается самое интересное… Книга содержит нецензурную брань.

4

— Макс, просыпайся. Мы почти приехали, — положив руки на плечо партнеру по танцам, проговорила Вика. Они возвращались с провальных соревнований на машине родителей девочки.

— Да я не сплю. Просто в окно смотрю, — кротко ответил партнер.

— Что ты там увидел? Снег? Ничего же не видно, — отрезала Вика.

— Оставь мальчика в покое, — вмешалась Екатерина Сергеевна, мама Вики. — Дай ему отдохнуть. В кого ты такая задира.

— Я не задира, я умница. Правда, папа?

— Правда, милая.

— Во-от. Побыстрей бы уже приехать, умыться и прыгнуть в кровать. Я так устаала. Ноги гудят.

— Потерпи, милая.

— Терплю-ю, — сложив губки бантиком, ответила дочка, и, помолчав, шепнула на ушко соседу. — Знаешь, что меня еще поразило? На улице зима, жуткий мороз, деревья трещат, машины скользят, собачка к подбородку примерзает, а этот шут автозагаром намазюкался. Ты видел? Как из жира вылеплен. Поганый Чунга-чанга испортил нам весь номер!

— Это я виноват: растерялся. Из-за меня проиграли. Надо же было столкнуться… — глядя в окно, сказал Макс.

— Да плюнь вообще. Знаешь, сколько у нас этих соревнований впереди? Скажи, мам.

— Уйма.

— Уйма! — подхватила Вика. — Тем более эти выезды даже и соревнованиями не назовешь. Так, межрегиональные пляски.

Макс усмехнулся.

— Тогда перспектива у нас так себе, если и межрегиональных плясок выиграть не можем, — повернувшись к соседке, сказал Макс. — В который раз убеждаюсь, что танцы не для меня. И зачем меня мама только туда отдала…

— Ой, начинается. Ты такой зануда, когда тебе что-то не удается. Сразу начинаешь отворачиваться и ковыряться в своих ногтях!

— А ну-ка, цыц, дети мои! Хватит капризничать, — сказала мама.

— Ну да, мне не фиолетово, когда все идет наперекосяк. Не понимаю, как можно быть постоянно навеселе: и в победе, и в поражений. Идиотический оптимизм.

— То есть ты хочешь сказать, что я идиотка? Между прочим, проиграли мы не по моей вине…

— Перестаньте. Ни к чему хорошему ваши переговоры не приведут. Что случилось, то случилось. Улыбнулись и пошли дальше.

Макс покосился.

— Похоже, именно этого он и не может сделать, мама, — деликатно подметила Вика.

Затянулось неловкое молчание.

— Максим, тебе надо срочно выплеснуть негативную энергию! — смекнула находчивая Вика, схватив партнера за руку. — Психологи советуют орать в подушку. Как придешь домой, обязательно возьми свою мягонькую подушечку и накричи на нее как следует.

— О да, психологический треп. Тоже начиталась всякой чепухи в пабликах?

— Между прочим, это ничуть не чепуха! — опять вмешалась мама.

— Во-от. А еще можешь помедитировать. Но, думаю, это явно не для тебя. Ты — мужчина серьезный, а серьезные мужчины выходят покурить на лестничную площадку, — прильнув к партнеру, проговорила Вика.

— Кто тебе такое сказал? — недоуменно спросил Макс.

— А что, ты — несерьезный мужчина?

— Что серьезные мужчины выходят покурить на площадку? — раздражительно пояснил Макс.

— А что, неправда? Вон у папы спроси.

— Правда, милая.

— А что делать тем мужчинам, которые не курят? — озадачился Макс.

— Некурящие мужчины — несерьезны! На заметку, — подмигнув, заключила Вика.

Макс расхохотался.

— Что ж, тогда мне пора перестать лицемерить!

— Да нет же, просто улыбайся, бука! Улыба-айся, улыба-айся… — нараспев продолжила Вика.

— Я не нуждаюсь в утешении.

Автомобиль уже двигался по городу, то и дело ловя на себе ближний свет от фар встречных машин. Улицы пустовали. Улицы тихо стушевывались в белоснежном мраке, врезаясь в сознание выцветшими черно-белыми фотографиями. А дорога, обрамленная грязными кряжами сугробов, все не кончалась и не кончалась, виляя и разветвляясь. На Центральной площади огромный циферблат, водруженный на гостиницу с десятком гирлянодовых колец, угасающих вслед за уходящим годом, показал «22:15». Здания, только что красовавшиеся в конфетти рекламных вывесок и светодиодных подсветок, постепенно сменялись однотипным домами с потухшими окнами и разваливающимися кирпичными заборами. Вскоре на аллее, в центре двух освещенных колоннад деревьев, показалась вереница людей, что, по-видимому, шли с катка, через минуту скрывшихся за углом очередного фасада. Еще через минуту показалось несколько двориков с нависшими плетками оголенных крон, а затем — теневой хаос парка, смазанного, переплетенного, в центре которого высился бюст Ленина на постаменте.

— Я не понял, Дима, мне тебя подкидывать до дома или чего? — поинтересовался папа Вики.

— Нет, не надо, отец должен дожидаться меня около вас.

— Мне одной не понятно, к чему все эти пересадки? Нам ничего не стоило бы подбросить тебя до дома. Да и вообще существует так называемый Тихий переулок. Здесь дойти — два раза упасть, или тебе страшно там появляться в такую поздноту? — как всегда непрошено влезла Вика.

— Да ты с ума сошла? — вмешалась мама. — Наш темный район отнюдь не располагает к сумеречным прогулкам. В одиночку идти в такое время без газового баллончика или собаки под рукой — глупость.

— Почему? Мои одноклассники, я уверена, сейчас преспокойно ошиваются на школьнике. Ну и странное же у них занятие — ежедневно собираться на полянке у турников, чтобы попросту убить время в пустых разговорах.

— Ах, это еще цветочки. Лучше уж никчемно коротать вечера, чем во вред обществу. Вспомни-ка, без какой рубрики наши региональные новости не могли бы существовать? Правильно — преступления. То и дело в каждом эфире слышишь: здесь кого-то избили, там кого-то обокрали, наркотики, мошенничество, вымогательство и т. д. Детка моя, это ли не указывает на то, что предпочтительнее стабильно перестраховываться, нежели один раз пренебречь рассудком и горько поплатиться? Благо жили бы мы в центре города, а не с краю. Впрочем, нынче и на людях злодействуют, и никто ухом не поведет.

— А вот такая детка, как я, ни за что бы не испугалась пройти там даже в одиночку! Да и Макс, кажется, не слабак, правда? — дразнила Вика.

— Определенно, раз до сих пор не сменил напарницу, — сказала Ирина Алексеевна.

— Ой, ой, ой, можно подумать, я без него ничего не достигну.

— Достигнешь, конечно, но вдвоем вы достигнете много больше.

— Значит, едем сразу к нам? — осведомился Евгений Васильевич.

— Да… Да, — ответила жена мужу и продолжила наигранно. — Между прочим, Евгений Васильевич, я на днях тоже чуть жертвой какого-то проходимца не стала. Возвращаюсь себе домой вечером по Строительной и вижу: увязался бамбула за мной в капюшоне. В голове сразу: насильник, маньяк. Смотрю по сторонам: не видать ни зги, кирпичи да асфальт. Растерянная, испуганная, полезла в сумку за телефоном, как вдруг шумно засквозило позади. Оборачиваюсь, а там это бедолага ничком лежит, корежится и пьяно присвистывает. Смешного мало, если учесть то, что на его месте мог оказаться один из злоумышленников, орудующих у нас в районе.

— Да… все они одного помета: забулдыги, воры, хулиганы, разбойники. Это, в сущности, очень серьезная проблема, и чем мы больше над ней шутим, тем больше от нее страдаем.

— За дочкой моей знакомой тоже однажды следил один извращенец. И когда он уже почти подошел вплотную — боже мой! как представлю, плохо становится, — она развернулась и возьми да завизжи: хвала Советскому Союзу! Вставай, проклятьем заклейменный и т. д. Счастье что он либералом оказался…

Александр Витальевич рассмеялся.

— Что ты смеешься? Я как представлю…

— Почему либералом? — поинтересовалась Вика, ткнув в бок напарника, пожимающего плечами. — И что было дальше?

— Наверно, потому что ушел по-английски, — ответил папа. — А дальше, доча, по-видимому, случился распад Советского Союза. Девушка думала, что произошло и что ей удалось избежать.

— Ерунда какая-то, да, Макс? — отрезала Вика.

— Ага. Обычно кричат: караул, помогите, пожар и т. д.

— В том-то и соль, что в необычной ситуации надо кричать по-особому, — уведомил папа.

— А как же закричать по-особому, если до этого ты, можно сказать, даже в обычных ситуациях не оказывался? — озадачился Макс.

— Не знаю, Максим. Эта способность проявляется у всех индивидуально. Например, когда я оказался в необычной ситуации, я закричал так: «Ирина, золотой гвоздь в дереве души моей, я люблю тебя!» — папа осклябил рот, навострив боковое зрение.

— О-оу… — мама запрокинула голову.

— Ой! Папочка-пикапочка, как это мило!

— Золотой гвоздь в дереве души моей? — встрепенулся Макс. — Серьезно?

— Да, Максим, возьми на вооружение. Девчонки с ума сходят от подобных откровений.

— Ну уж не с ума… — поправила мама.

— С ума-а! — поддержала дочка.

— Папочка-пикапочка¹⁷? — почти про себя вопросил Макс.

— Ах, как же я вас люблю! — проснувшись между передними сиденьями, сказала Вика, за что была поглажена мамой по голове.

Вдруг Макс невольно прильнул к двери — автомобиль поворачивал на улицу Борьбы, — и в окне замаячила изжелта-белая вывеска не столько продуктового, сколько виноводочного магазина «Фавн», также именовавшегося местными «ларьком». Сколько бы ни судачили об этом пристанище всего мифического, сколько бы ни поносили его преданных посетителей, а оно все стояло и стояло, как кость в горле. Но почему, собственно, назрело такое неприятие? Как и многие посредственные магазинчики, он не отличался хорошим качеством товаров, чего не скажешь о их цене. Да, на ценники там смотрели, как на ювелирные изделия! К тому же нередко покупатели обнаруживали некоторые махинации, проводимые тамошним персоналом со своей продукцией. Случалось, например, что на некотором товаре срок годности был указан наперед. Также данное помещение запятнало себя, помимо всяческих обидных мелочей вроде недостачи, волосков в пирожных и т.д., продажей алкоголя и сигарет несовершеннолетним. Что-что, а это уже терпеть в округе не могли. Писали заявления в полицию. Полиция приезжала. Полиция брала подмышки первого встречного подростка и, вербуя, указывала на невысокое крылечко с покатым козырьком. Подросток, конечно, соглашался. Подросток, конечно, понурив голову, взбирался по ступеням, исчезал за дверью, но, увы, возвращался ни с чем. А все почему? Да потому, что сам принадлежал к достопочтенному ордену бравых фавнов, что скорее откусили бы себе язык, чем донесли на беспринципного виночерпия в сказочном трактире.

— Наконец! — вскрикнула Вика, когда машину свернула на колею, ведущую к подъезду. — В ванну! Теплая водица, нежное эфирное маселко, пенные кружева… А потом баиньки! Я так устала. — Вика прижалась к плечу Макса прежде, чем выйти.

— Ну и темень на улице, хоть на ощупь иди. Аккуратней, особая просьба к танцорам: не поскальзываемся!

— Папа! Ну я же просила: танцовщики! Танцоров — тысячи, танцовщиков — единицы.

— Прости, милая, — открывая двери и помогая с сумками, сказал папа.

— Судя по всему, мы не из этих счастливчиков, — пронудел Макс.

— Кто-нибудь слышал, что он там опять промямлил? — сказала Вика.

Кроме шорохов и снежных скрипов, ничего не отозвалось.

— Макс, ты опять за свое. Нужно проще смотреть на вещи.

— Чем проще смотреть на вещи, тем сложнее с ними справиться. Если бы я был толстым и нестрого соблюдал диету, я бы никогда не похудел, — пробурчал Макс, замыкая ряд, скрывающийся в черном проеме подъезда.

— Ты — зануда и ворчун. Таким обычно об истощении приходится беспокоиться, — уже с лестничной площадки прозвучал голос, стихая за скрипящей домофонной дверью.

К счастью, квартира находилась на первом этаже, и все четверо с нетерпением переступили через порог, пропустив вперед Вику. Та, дурачась, небрежно сбросила верхнюю одежду в прихожей, кое-как разулась и, вскачь пересекши гостиную, закрылась в своей комнате. Следом зашла Ирина Алексеевна, что подобрала и повесила куртку дочки, вложила кроссовки в обувницу и, наконец, спешно раздевшись и приняв сумку у Евгения Васильевича, скрылась за перегородкой гостиной. Евгений Васильевич предложил Максу чаю.

— Нет, спасибо, отец с минуты на минуту приедет.

— Э, да полноте. Что ты как не родной, — хлопая по плечу парня, увещевал Евгений Васильевич.

— Да серьезно. Что вам со мной возиться, поздно уже, отдыхайте. А я пойду на дорогу, а то папа полчаса дом и подъезд искать будет.

Какая-то жалобная улыбка мелькнула на лице Макса.

— Не понимаю, к чему все эти ужимки. Ну ладно, раз такое дело, пошли вместе.

— Да что вы, не надо, говорю же: отец с минуты…

— Это не обсуждается, дорогой мой. — Он помолчал и, выгнув указательный палец, схватил левой рукой за ручку туалета со словами: — Одну минуту.

— А-а… Хорошо. Если что, я снаружи. До свидания, Ирина Алексеевна! — И не дожидаясь ответа, Макс вышел из квартиры, прикрыв дверь.

Подъезд. Подчищенный, отремонтированный, заунывно тихий тепловатый подъезд. Каких тысячи. Металлические двери, полукруглые деревянные перила на гнутых железных прутьях, в холодном свете отливающих вороненой сталью. Но Макс знал, что этот трафаретный налет порядка покрыл несколько слоев предшествующих времен, спрессовал образцы прошлой жизни, утрамбовал в нем тысячи человеческих судеб, стирая следы пребывания. Кое-где на стенах виднелись выемки, на сколах которых явственно различались разные виды краски, попадались надорванные коврики, обитые косяки, треснутые стекла и обломанные подоконники. Это уже не говоря о высыпаниях разных рисованных загогулин, на которые, очевидно, обращали внимание в первую очередь при ремонте. Правда, в одном месте до них никак не могли добраться и они роились там, словно насекомые, — на исподе козырька. В подъезде даже, по словам Евгения Васильевича, горело резиновое колесо — результат разборок каких-то малолеток, что постоянно галдели между этажами. Тогда пожарные залили все пеной и было черно, как в шахте. А Вика рассказывала, как нарисовала маркером на своем почтовом ящике смайлик размером с яблоко, когда как остальные подчистую испытали на себе пшики баллончиков и липкость наклеек и переводилок из-под жвачек.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Пикап (от англ. pick up) — деятельность, направленная на знакомство с целью соблазнения