Формирователи

Артём Андреевич Костерин, 2022

Порой, не зная куда идти и что делать дальше, оступаясь шаг за шагом, не находя себе места в этом мире, главный герой, волею судьбы, становится участником чего-то большего, нежели простого социального проекта. Проекта, который навсегда может изменить не только его жизнь, но и жизнь тех, кто окажется рядом с ним.Книга о тяжести выбора и терзаниях, слабостях и отрешенности, которые в конечном итоге были преодолены не столько силой воли и характером, сколько были вытравлены из личности путём осознания. Умело спланированного, пошагового и детально просчитанного алгоритма, суть которого молодой человек всецело ощутил на себе, став чем-то большем, чем просто частью общества.История о сути влияния одних людей на других и о вещах, которые не так просты в трактовке, по причине своей неоднозначности и о возможных последствиях умелого использования ресурса своего сознания.

ГЛАВА 2.

Как и было запланировано, весь июнь я потратил на отдых. Каникулы, так сказать. Съездил в деревню, повидал родственников, друзей. Нагулялся налево и направо на сколько только хватило сил. Девушкой, после последнего расставания, я так и не обзавелся. Да и не хотелось, если честно. В голове дул свободный алкогольный ветер и ничего не имело значения кроме того, что я дома и что этот дурдом, по-другому эту «ссылку» назвать было нельзя, наконец-то закончился.

С родственниками и друзьями я делился только той информацией, о которой, как я считал, им нужно знать. То, что им знать не следовало, я, соответственно, не оговаривал. Думаю, о некоторых вещах умалчивают многие, обсуждая эти моменты лишь с теми, кто прошел через подобное. В моем случае все было не только как у всех в армии, а это дедовщина и всевозможные особенности ночной жизни, когда командиры убывают по своим делам и личный состав разного призыва остается предоставлен сам себе. Дело было еще в том, что остров Сахалин в то время, как оказалось, являлся своего рода местом для тех, кого в нормальные воинские части отправлять было нельзя или не желательно. А это: сидевшие «по малолетке», судимые, с явными отклонениями в психике и весь «комитет дружбы народов Кавказа» со всеми вытекающими. Сколачивались шайки по интересам различного, не совсем, с точки зрения морали, нормального характера; пьяные выродки жгли «молодых» раскаленными утюгами; с «житейским опытом» пытались окунуть, назначенного нерадивым, головой в чашу Генуи; вымогали деньги под предлогами расправы или лишения «тыльной девственности» и самое безобидное — нескончаемые мордобои по причинам и без. А также, другие мероприятия, направленные на умасливание извращенных потребностей. Хорошо хоть, что за это время никого не съели. Через три месяца добавили «национальную сборную по ножевому бою республики Тыва». Это было что-то с чем-то… Как известно, южане больше всего не переваривают «Кызыльских парней» из-за их симметричного с ними дерзкого и пылкого нрава в купе с неумением идти на компромисс. Поэтому, у них что-то вроде давней вражды, истоков которой я так и не сыскал. И вот, эти национальные меньшинства устремлялись в ярое доказательство возвышения своей правоты друг перед другом, путем выяснения отношений с применением подручных средств.

В моей батарее южан было всего двое, да и то не ахти какие горцы. Зато судимых больше половины. Не понимал и, наверное, никогда не пойму, как такой государственный орган по защите территориальной целостности, как армия, может содержать в себе такой контингент. Правда, задумываться об этом в большей мере я начал уже после увольнения в запас. В то время нужно было думать о том, как случайно не оказаться в толпе из трех-четырех «товарищей», которые могли посчитать, что ты слишком не такой, как все остальные. Что не редко со мной и случалось по причине моего упертого характера и патологического неумения молчать, когда со мной разговаривают через чур дерзко. В конечном итоге от меня довольны быстро отстали, но общаться перестали практически все. Больнее всего было смотреть на своих земляков, которые стирали носки, носили тапочки или чистили сапоги другим. Я этого не понимал и не принимал. Поэтому, видимо, после службы ни с кем из них связь не поддерживал. Но сейчас все в прошлом и, если совесть чиста и честь не запятнана, то живи и радуйся. Для себя я отметил, что армия отбила у меня все желание каким бы то ни было образом связывать свою дальнейшую жизнь с военной службой.

Июнь подходил к концу и нужно было предпринимать действия для самореализации. Я понятия не имел что делать. Образования у меня не было, но зато теперь был военный билет. Поэтому, выбор был для меня очевиден. Созвонившись с приемной комиссией, я собрал все необходимые документы и поехал на собеседование. Спрашивали про знания языков. Лукавить не стал, сказал все как есть:

— Английский на уровне школьного.

— Понятно. На данный момент вакансий хватает, поэтому можете уже сейчас посмотреть, что Вам больше подходит из того, что мы Вам можем предложить. — проговорила девушка в блузке и протянула мне лист с напечатанными названиями заведений и их адресами. Многие названия были знакомы, но из тех, куда можно было бы доехать без пересадок и худо-бедно подходил график, годилось только одно:

— Вот это. — указал я пальцем на бумагу.

— Хорошо. Вот заявление. Можете заполнить уже сейчас и тогда я оформлю Вас в штат сегодня же. — ответила она. Повернув стул к свободному столу, я принялся заполнять заявление. Настораживало, что все проходит как-то слишком уж гладко. Читал внимательно, пытаясь разглядеть подвох. Единственное, за что можно было переживать, это за утрату выданного обмундирования, а это форма черного цвета, состоящая из штанов и кителя и тряпичная разгрузка. В целом, все не так плохо. Но все же, я решил спросить:

— Быстро у вас с оформлением. Неужели все так просто?

— Ну да, — сказала она, пожав плечами. — А Вы чего ожидали, допроса с пристрастием? — улыбнулась девушка. — Мы же Частное Охранное Предприятие, а не государственная структура. В договоре все прописано. Объем Ваших обязанностей, скажем, прямо пропорционален вашей зарплате. От Вас соблюдения графика дежурства на объекте, от нас соблюдение выплат. Опаздываете, спите в рабочее время, не выходите без предупреждения — Вас будут штрафовать. По всем остальным нарушениям меры будут приняты согласно общего законодательства.

— Понятно. — коротко ответил я. В целом, при моем-то положении, сгодилась бы любая работа. Связи, знакомства, подвязки, влиятельные родственники — все это не про меня. Дописав оставшиеся строки неудобной ручкой, я протянул заявление кадровику:

— Я все. Что-то еще от меня требуется?

— Сейчас посмотрю. Нет, все верно. Ждите, вам позвонят. — все тем же спокойным и монотонным голосом проговорила сотрудница.

— Хорошо, спасибо, до свидания. — избито отрапортовал я и, задвинув стул на место, направился к выходу. Дело сделано. Осталось исполнить обещание и поступить в институт. Теперь, когда на меня никто не оказывает давления по отношению к выбору деятельности, я могу выбрать тот факультет, на котором мне будет интересно учиться. А значит и смогу его окончить. Наверное. Загрузившись в автобус, я, по обыкновению, сел на самое заднее место, где прислонился головой к окну и задумался. Мысли толпились, кучились, забирались одна на другую, и из этого перемешанного потока образов чаще всего мелькали фантазии из возможного ближайшего будущего, о котором я в красках размышлял и где самые смелые мои ожидания и мечты реализовывались как по движению волшебной палочки. Если бы за фантазии платили, я бы разбогател. Сойдя на асфальт с низкой платформы, я вновь ощутил прилив приятных эмоций, в связи с еще одним завершенным делом и сделанным еще одним шажком вперед, в светлое будущее. В этот момент для меня это казалось очень важным решением, чем-то сродни построенного дома или собранной собственными руками машиной. Я стал осознавать, что начал принимать самостоятельные решения, а значит взрослеть. Понятие «работа» всегда у меня ассоциировалось с чем-то взрослым, ответственным. Так, немного поработав, можно будет съехать от родителей и наконец избавиться от немых укоров матери, которые часто ощущались в неловких намеках на то, что продукты, из которых она готовит пищу, сами собой в доме не появляются. Для меня, для моего «мужского», это было ощутимым уколом. Думаю, никому бы это не понравилось. Я пытался объяснить ей, что это временно, на что она, в принципе, соглашалась:

— Тебя никто не гонит. Это такой же твой дом, как и наш с отцом. Не говори ерунды. Ты наш сын. — искренне, с легкой ноткой недоразумения и обиды, говорила она. А возможно, я сам себе это надумывал, подавляемый совестливым влиянием того, что ничего не приношу в дом. Отец же был более лоялен. Ко всему абсолютно. Или, просто был очень спокойным и рассудительным. Слишком спокойным. Наверное, поэтому у него с матерью отношения становились все хуже год от года. Так сказать, в какой-то момент их ценности вдруг стали разными. Я не принимал ничью сторону в их, трещавших по швам, отношениях. Странно, но глядя на их рушившийся брак, я ощущал лишь безысходность происходящего.

— Мы разводимся. — в конце концов заявила мне мать таким же тоном, как сообщила бы, что пошла на работу.

— Ладно. Это ваше дело. Вы люди взрослые. — с таким же повседневным тоном ответил я.

— Я рада, что ты все понимаешь. — не утруждала она меня объяснениями о причине их разрыва. А причина была довольна явная. Просто-напросто, это безразличие в голосе, которое у них обоих за последние годы развилось по отношению друг к другу, стало безразличием во всем. Каждый стал жить сам себе на уме. Это не обошло и меня. С таким же бездействием я смотрел на происходящее и принимал его без единой попытки сохранить двух самых важных для меня людей вместе. Оказалось, любая эмоция может стать заразной.

Не было еще и одиннадцати и солнце слепило с явным намерением превратить нас, всех, кто решил в этот час оказаться на улице, в «зажаренных азиатов», потому что смотреть на происходящее, можно было лишь через узкие щели глаз, сощуренные под гнетущим огнем небесного светила, но сделав пару шагов влево, я оказался в тени рекламного щита. «Так-то лучше» — подумал я. Хотя бы возможно поморгать и снять напряжения с глаз. Подняв голову к верху, я начал разглядывать билборд — какой-то лесисто-холмистый пейзаж, на фоне которого стоят два человека, один в рабочей одежде, у которого в руках было что-то похожее на кирку, а второй в костюме — у него в руках была плашке для бумаг и ручка, которой он, видимо, что-то помечал. Над головами обоих ярким синим цветом располагалась надпись — «Истинные ценности познаются в деяниях». И номер телефона с кодом города. «Наверно, какая-то психологическая помощь наркоманам или алкоголикам» — подумал я. Хотя, сошло бы и за рекламу какого-нибудь банка или строительной кампании. Что-то таинственное и непонятное. То, что всегда манило к себе честной народ, как кота на сметану. Или мух. И не на сметану. Такие слоганы никогда мне не казались удачными. Ну, что может быть определенного и ясного в двух разных по профессиям людях на фоне заповедника? За километр разит надувательством. И не для кого, наверное, не новость, что чем ярче упаковка, тем сильнее на нее «клюют». И вроде все это прекрасно понимают, но все равно попадают на удочки аферистов, целью которых является обобрать человека до нитки.

И снова мой любимый 93й мирно катил к моей остановке на «Ленина», притормаживая и зазывая меня к себе в салон. Свободных мест было достаточно для выбора и, это еще один из тех моментов, которые меня радовали в этой маршрутке. В какой бы промежуток поездки ты в нее не сел — почти всегда найдется свободное местечко.

«Горсад», «Космос», рынок «Журавль». Дальше по короткой извилине на «Ушакова», мимо института, поворот, еще институт, который за год огородили декоративным забором из металлического четырехгранного прута с кончиками вверху в виде наконечников стрел и поставили в образовавшимся дворе бронзовый памятник студенту. Автовокзал, прямая до Портпоселка, которая являлась самой длинной дистанцией между остановками в городе и, я уже снова иду домой мимо фонтана. Как много лет под ряд я ходил этими тропами и, даже если не осознавать куда и зачем ты идешь, ноги сами доведут тебя до дома. Но даже сейчас, после подачи документов на трудоустройство, в душе щемила какая-то тоска и на сердце было тяжело. Тяжело от того, что я на самом деле не имел ни малейшего понятия о том, что делать дальше, даже если меня примут на работу. Казалось бы, работать, что еще? Но внутренний голос стучал за стеклом и молча сверлил меня укоризненным взглядом, давая понять, что такими временными отговорками я просто так не отделаюсь и еще настанет тот самый момент, когда придется принять по-настоящему значимое решение. И далеко не одно.