Последняя патриотическая

Артур Чёрный, 2023

«Последняя патриотическая» – это книга о ненастной военной осени 2014 года в Донецкой Народной Республике. Автор, непосредственный участник описываемых событий, рассказывает о судьбах людей, с которыми он жил и сражался плечом к плечу. О тех, кто в 2014 году оставил семью, работу и мирную жизнь, взял автомат и пошел защищать Родину. Это для таких, как они, за ЦУМом в центре Макеевки висел огромный, замытый дождями плакат – бородатый ополченец в тельняшке, с автоматом наперевес, и, точно огонь, слова: «Стань легендой! Армия Донецкой Республики». Какие люди! Какие судьбы! Вся жизнь – неслыханный шедевр. Нам жить сто лет и не дотянуться, не дорасти до них никогда. Никогда не стать этой легендой.

Беркут

Несколько дней мы собирались зайти. По-черному — ночью через границу с проводником, или по-белому — днем через погранпосты. Но с той стороны были проблемы с приемом: некому было брать группу. А идти наудачу, как в мертвое царство, никто не решался. «Там — батько Махно! — помнили мы слово Орды. — Арестуют всех на хрен и посадят в подвал. Вот тебе и помог Новороссии!»

А еще нужно было определиться, куда заходить — в Луганск или Донецк. Сошлись на едином мнении. В Луганске много центральной власти и более-менее относительного порядка, а потому — трясина. В Донецке нет никакой власти, а при хаосе проще плавать в мутной воде. К тому же в Донецке тянутся бои за аэропорт. Его не взял Моторола, по слухам, положив за три дня около семидесяти бойцов. И нам хоть прямо в аэропорт, лишь бы не в поле в окопы, воспитывать вшей.

А еще оказалось, нет ее, никакой 1-й Интернациональной бригады юго-востока. Это всего лишь красивая военная сказка, написанная для тех, что, прожив жизнь, до сих пор еще верит в справедливость и доброту. Верит настолько, чтоб идти за ними на смерть.

Хочешь стать воином-интернационалистом? Хочешь продолжить подвиг испанцев, монголов, египтян, афганцев? Вступай в ряды 1-й Интернациональной! Иди, сражайся за счастье других и будь счастлив, оставшись без своего. И знай, что, попав в эту сказку, ты тоже станешь сказочным принцем, царевичем и королевичем, в чью жизнь не поверит никто.

Нет ее, 1-й Интербригады. Она начинается здесь, в этом доме, но кончается сразу за выходом из дверей. Бригада не посылает своих бойцов в какую-то часть, батальон или город. Пройдя границу, они разбредаются сами, кто куда хочет, кому и как повезет, по всем рубежам Новороссии. И если где сбилась группа, они еще продолжают называть себя интернационалистами, а чаще забывают себя в бесчисленных местных армиях.

На связь с базой выходят бывшие командиры временных групп, освоившиеся на месте. Ни — где нас не ждут. Одним самим не хватает оружия, другие застряли в глубоких тылах, третьи ушли в запой по общей анархии, четвертые тупо сидят в окопах и не сделали ни одного выстрела, пятые едва собирают себе на хлеб, шестые сами с усами… Единственный, кто зовет в свою группу, в спецназ Новороссии «Беркут», Находка. Ушел с базы чуть раньше нас и где-то крепко схватился.

— У меня люди круглые сутки не спят! — нагнетает он обстановку. — Мы замотались на боевые ездить!.. Каждый день в бой… Дайте людей! Оружие есть! Кормежка есть! Казарма под крышей!

Раз не приглашают в Аэропорт, то лучше Находки выбора нет.

Мы уезжаем из города рано утром командой в девять бойцов в закрытом салоне «газели». На кочках подпрыгивают набитые вещмешки, спальники, а мы летаем вперед до дверей на каждом повороте дороге.

— Куда летишь-то?! Не чурки везешь! — отряхивается в углу Сапог.

— Америке невыгодно, с точки зрения долларовой политики, данное перемирие. У нее вся экономика завязана на поставке вооружений, — присев на полу, поднимает геополитические вопросы Хант.

Вставляют свои пять копеек Замполит и Связист:

— Временный стратегический расчет для наращивания военного перевеса…

— Необходимый, кроме того, для установления экономической блокады…

— Если такие умные, что вы, делаете среди пушечного мяса в этой «газели»? — ломаю я тему.

Речка в лесу у самой границы. Еще не вышел на связь Находка, и мы здесь открыли привал. На земле — хлеб и тушенка, минералка и вареная колбаса.

— Напиши про меня в книге! — упав на походном коврике, протянув до стола длинные тонкие ноги, пристал ко мне Замполит.

— О том, как тебя не научили хорошим манерам, свинья? — обходит кто-то его башмаки.

— Про это уже писали… Напиши о том, какой я талантливый замполит. Какой умный из себя офицер… — собирает он всё, что имеет.

Над лесом восхитительно плывет небо, теплое и голубое, словно сбежало из лета. Криво-накриво — всю жизнь на ветру, да так и не научился летать, — долго падает в зеленую воду золотой лист. Медленно движется время реки. Заросли кашкой и ряской ее берега, и забрала скользкая тина холодное дно. Сев у самой воды, неторопливо перебирает спички для большого пожара желтушная осень. Горят ржаво-красным зажженные ей вчера верха ясеней и осин. Катится гибель на сонный лес, а он, встав по краям берегов, околдованно смотрит желтыми глазами в зеленые струи воды.

Кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть…

Погранзастава российской границы. Мы в камуфляжах, разгрузках, с полными ранцами за спиной. Остановлены как невыездные Лоренц и Замполит. Ничего серьезного для препятствий, один пустячок: нужно оплачивать штрафы ГАИ. Оба стоят в десяти метрах до места, где кончается Россия, оглушенные поражением. Остальные сидят в десяти метрах за постом в сторону Украины и тоже не знают, что делать: контроль позади — когда так удачно зайдешь?!

Через пост пролетает мужик. В модных очках, с охраной и гонором — в два мешка не влезет.

— Кто старший группы? — ревет, словно маршал, а палец в перстнях и в наколках вперед себя вытянул: лети, мол, ко мне.

— Ты еще кто такой? — гавкает на него Орда.

Мужика как мухи уволокли.

— Кто это? — не понял Орда, куда он исчез.

— Блатовка по возможности. Есть возможность — блатует. Нет возможности — даже не дышит, — объясняю, лежа на ранце, я, единственный сидящий в тюрьме.

Блатной появился через десять минут. Подошел первым:

— Я замминистра обороны Хмурый. Какие проблемы, ребята?

— Помоги двоих провести.

— Сейчас уладим.

Больше мы его не видели. А Лоренц с Замполитом остались в России, оплачивать штрафы дорожной инспекции. Не знаю, заплатили они или нет.

Идем по ничейной полосе между двумя государствами. Оборачивается назад и размашисто крестит себя Орда:

— Ну, бывай, матушка-Россия!

«Гляди-ка, татарин, — думаю я, — а сам православный…»

Изрешеченный металлом погранпост Украины. Превращена в сито железная крыша, на бетоне борозды от осколков разной величины. В небе флаг Донецкой Народной Республики, черно-сине-красное полотно, на пропуске людей и машин — военные в «горках» с георгиевскими лентами на груди. На дороге колонна, которой не видно конца. Беженцы, беженцы, беженцы… Груженые под завязку авто, из открытых окон и с крыш свисают тряпочные, перехваченные веревкой тюки. Отрешенные, безразличные лица людей. Прошла война, а они всё бегут — от безысходности, от хаоса, от грядущей верной нужды…

Они идут и идут навстречу тебе. Их сотни, за ними тысячи, а с тобой только шесть товарищей. У тебя еще нет оружия, и ты не знаешь, от чего бежали они. Но чем больше этих людей, тем упрямей и тверже ты идешь навстречу потоку, в тот кошмар, который гонит их сюда. И ты больше не можешь, не имеешь права остановиться. А хочешь лишь одного — бежать изо всех сил через эту колонну против судьбы!

Бежать против судьбы!!! Не существует короткого пути к счастью. Когда ты не можешь мириться с несправедливостью, ты должен ее уничтожить!

Находка встретил нас на границе, помог погрузиться в «газель». К Макеевке — пригороду Донецка — мы подъезжаем уже в темноте. Черные глухие ворота, одноэтажная казарма «Беркута», фонари по периметру бетонного забора, еще не облетевшие деревья, два ЗИЛа и БМП во дворе, часовые под колючей проволокой ограждения.

–…Укры идут в атаку. Одному отрывает голову, он даже не останавливается, бежит со всеми. Расстреливаем их в упор. Другому отрезало ноги, не падает, бежит на костях и смеется… — говорит с местным говором кому-то во тьме заместитель командира Спец.

Мы подходим ближе, молча стоим, докуривая до окурков сигареты.

— А их наркотой накачали. Мы после поняли, когда их окопы заняли: нашли обертки от американских пайков и сами пайки. Боевые пайки, наркотою напичканные. Трое суток действуют. А потом отходняк страшный… Я бы Яценюка с Ляшко в шахту на пару дней спустил — по-другому бы запели, голуби ясные… Я к ним в гости не приходил, мне Ивано-Франковск не нужен. У меня тут родина. Я сам в шахту лазил…

На кухне еще не остывший ужин, оставлен для нас. Газированная вода нескольких видов, шоколадные конфеты, печенье. В комнатах двухэтажные железные стеллажи, на них доски, матрасы и белые шелковые обрезы взамен простыней.

Здесь всё символично. Как всегда бывает после победы.

Про врага не говорят «украинцы», заявляют — «укры» или, презирая, «укропы».

— Не «великие укры», как себя объявили. Укропы вонючие! — плюет кто-то из местных.

Над входом в казарму веет зелено-голубой флаг российского ВДВ. «Десант непобедим!» приписано ниже. На рукавах у бойцов вышитые цветным шевроны отряда: российский флаг, в середине белая птица, поверху большими буквами «Беркут» и полукругом — «Русские своих не бросают!»

— Разогнали у себя «Беркут»! А он их здесь раздолбал!

У бойца на ремне автомата надпись: «И воздам вам за грехи ваши!»

В общем туалете казармы надпись на сливном бачке унитаза со стрелкой вниз: «Окно в Украину».

Россиян здесь чуть больше десятка. Остальные, человек семьдесят, все местные ополченцы. Рабоче-крестьянская народная армия, от шестнадцати до шестидесяти пяти лет. Так, видно, набиралась когда-то в семнадцатом Красная гвардия. Пришли добровольно бесплатно служить. Некоторые прошли еще Советскую армию, другие не служили совсем.

Кормятся за счет отряда и живут, по сути, в неволе. Дома нищие семьи. Сюда пришли в большинстве от отчаяния, в надежде, что когда-нибудь будет армия и что-нибудь будут платить. Стреляных, кто участвовал в последних боях, можно считать по пальцам. Оружия никакого, лишь несколько автоматов, с которыми ходят в караул. Формы у многих нет, ходят в джинсах и свитерах, с повязанной георгиевской ленточкой. Могут сходить в увольнение, но это по обстоятельствам. Живут здесь черт пойми как, и впереди у них черт пойми что.

А ставку на них никто и не делает. Нужны для количества. У командира Сочи россияне — ударная группа, имеют какой-нибудь опыт, хотя бы армейскую службу или ту же Чечню. Нас он вооружил первым делом. Выдал всем автоматы, досталась пара подствольников.

— Это оружие — мое личное! Кто потеряет или у кого отберут — сам к стенке поставлю и сам расстреляю! — хрипит Сочи сорванным голосом.

Здесь на каждом шагу прям как у Бунина в его «Окаянных днях»: «…а слово „расстрелять“ с языка не сходит».

Находка не слишком высокого мнения о местных вояках. Поставил ему Сочи задачу — взять под контроль двадцать километров донецкой трассы.

— У меня столько бойцов^[2] не будет. Да даже если всех «чиполлин»^[3] поставить, все равно надорвемся! — возмутила его нереальность задачи.

Ара-Артур — армянин из России, воюет здесь с мая месяца. Легенда нашего «Беркута». Прошел сто дорог, потерял столько друзей. Свои по ошибке расстреляли КамАЗ с ополчением. Этот и с ним еще кто-то выжили, остальные, десятка три — намертво. Толстый, спокойный, сидит во дворе у ворот, держит во рту стебель осоки.

— Я жду, когда ордена на мертвых придут. Заберу их и поеду отсюда домой. Мне этот бардак на черта? Я честно воевал. А умирать за отжатый у кого-то джип не хочу.

Этой же ночью первый боевой выезд — в городе атаковали блокпост «Беркута», ранили командира. По коридору бежит с пулеметом Сапог, в дверях подгоняет неповоротливого Связиста Орда:

— Слышь, лейтенант, я в твои годы от пинка прикуривал!

На блокпосту стоит скорая помощь — «швидка допомога», — в ней сидит с бело-красными бинтами на голове ополченец. Никакого нападения не было, и командир даже не наш, не беркутовский — привезли медики с соседнего блокпоста. Там приехала к нему на пост контрразведка, вышел из нее один малый и говорит: «Ты, конечно, парень здоровый, но я здоровее. Давай-ка с тобой врукопашную разомнемся!» И для удовольствия нахлобучил командиру по тыкве.

— Здесь сто атаманов на один город, я говорил, — стоит в стороне Орда.

Вторая за ночь тревога. В машине Сочи несемся как на пожар. Что там стряслось?…

А ничего особого. Сидим в дорогущем кафе «Шоколадка»: бильярд, боулинг, караоке. За накрытым столом весь боевой цвет Макеевки — ханы и атаманы. Картина из 90-х — сходка местного блатняка. Суетится официант, на столе — шашлык, коньяк, водка; на пальцах и шеях гостей — золото вперемешку с наколками; на коленях — малявки лет по восемнадцать; за ремнями — огромные пистолеты, у кого сразу по два. Все воевавшие, все повидавшие…

Разговоры о взятии Киева — не меньше! Как будут делить!.. Мигает светомузыка, плывет сигаретный дым. Из своих — только Сочи да еще один, кого мы не знаем. Остальные — гости с Кавказа, некрещеные души.

Мы в полной боевой амуниции, с автоматами и гранатами, сидим на соседних столах — почетный караул русского спецназа. Во все углы нацелены заряженные стволы. Всё серьезно. Но здесь никого нет!

— Здесь нет фашистов! — озлобленно повторяю я Доку.

Через зал спешит опоздавший на сход «ветеран» — молодой кавказец лет двадцати пяти, накачанный, с модным пистолетом под мышкой.

— Добрый вечер, — поворачиваю я на него автомат.

— Я — вежливый лось… — негромко добавляет позади Док.

Тот аж побелел. Сует нам какой-то пропуск, подписанный ста атаманами, что-то лепечет.

Из-за занавески улыбается Сочи:

— Пропускай.

А как пропустили, за столом хохот:

— Ты что опоздал? Русские, что ли, арестовали?

Главный босс — Алик, воротила местного бизнеса, настоящий хозяин «Беркута» — отправляет Сочи с разведкой на «Синюю базу», проверить службу. Уходим вдвоем.

А на парадном выходе заклинили, не открываются двери.

— Сейчас прострелим! — примеривает Сочи к замку автомат.

По залу несется официант:

— Не надо, не надо!.. Есть другой выход.

Сочи лезет в карман за телефоном.

— Алик, — с подозрением оглядывает он зал, — будьте там осторожны. Это неспроста. Мы уходим через черный ход. Без нас — никуда!

Слышно, как в трубку отвечают: «Да прекрати ты!»

Сочи гонит машину, словно на ралли. Тормозит так, что кишки лезут в горло. Плохо до тошноты. На дорогах — полная пустота: в городе комендантский час. Вдоль улиц горят фонари, почти нет света в домах. Только мигают желтым на перекрестках светофоры. Огромный город — и никого. На включенной аварийке — условный знак для своих. Проскакиваем пару постов, где — автоматы наперевес — стоят ополченцы. Ручные фонари, затасканные камуфляжи, серые бороды. Прохладны осенние ночи, и уже многие надели бушлаты. Впереди зима, холод и грязь.

«Синяя база» — еще одна точка «Беркута». На въезде — синего цвета ворота, оттого и название. Здесь места побольше, и бойцов, говорят, сотни три наберется. И ребята другие, не сброд с базы Сочи.

На обратном пути подобрали каких-то соплявок: стоят на обочине, машут рукой. Повезли по домам.

— Вам сколько лет? — оборачиваюсь я в салон.

— Шестнадцать, — отвечает одна. — Я из дома хочу сбежать!

— Давай к нам! — тут же с хохотом находится командир. — Шашлык-машлык, боулинг… Караоке поедем петь!..

— Мы же без документов!

— Ты с кем едешь?! — уже оскорбляется Сочи. — С начальником гарнизона!

Высадили обеих у дома и возвращаемся в «Шоколадку». В подвале Луч, Находка и Док играют в бильярд. Официантка приносит кофе. Зовут ее Юлей.

— Юля, хочешь в книжку попасть? — беру я с подноса чашку.

— Это новый способ знакомства?

— Нет. Нам больше нечем расплачиваться.

— Забудьте…

Закуривает сигарету Находка:

— Только что пришла информация, что в Горловке пока отсутствует Бес — уехал в Россию на пару дней: какие-то людишки взяли штурмом банк, побрали золотишко и доллары. Надо готовить людей. Пятьдесят человек с базы. В три часа ночи едем зачищать Горловку.

— А сколько в той Горловке населения? — сижу я с кофе, не играя в бильярд.

— Пятьсот тысяч, — спокойно гоняет шары Находка.

— А войск?

— Тысячи нету…

— Каждому бойцу до утра десять тысяч мирных зачистить плюс после отбиться от двадцати военных?… Там ведь тоже свои атаманы?

— А куда же без них? — разводит руками Находка.

Где-то сквозь стену поет караоке. Легендарные шлягеры всех поколений: «Таганка», «Мурка», «Гоп-стоп»…

Мимо пролетает Алик.

— Его нам нужно в любом случае прикрыть! — показывает в его сторону Луч.

— Совсем тут заигрались в свои игрушки, — отворачиваюсь я ото всех.

Воровской сходняк героев Новороссии окончен. Сладко покушали, прочистили глотки — и вошь с ними. Провожаем за город этого, которого нужно в любом случае там прикрыть…

Алик-то ничего, подъехал к дому, пожал всем руки и хлопнул калиткой. А у Сочи думка своя. Подходит ко мне, поворачивает на прямую наводку прицел подствольника — и перегаром в лицо:

— Мочи сразу гранатами, если что!.. Я буду через тридцать минут.

Как говорил мой замполит в зоне: «До хрена делов!» — мочить полчаса гранатами.

Мы с Лучом оставлены распорядительным командиром у дома Алика, одной машиной «прикрывать» его на ночь.

— В восемь утра вас поменяют. Глаз не спускать! Мышь не должна проскочить!

Давно не светят в окнах огни. Я сижу под грушей напротив двора, в тени от огромной, на все небо луны. Плывут в высоте пропитанные зеленым сиянием облака. В фиолетовом застывшем лесу кружит вальс-бостон ночной листопад. По улице в разноголосье — чужие в деревне — поют свои песни собаки. А я сижу и повторяю, как в «Шоколадке»: «Здесь нет фашистов! А только разборки местных ханов и баев. И ты у их дворцов — бесправный дозорный пес, взятый за черный сухарь».

Над улицей стоит тоскливый протяжный вой, и Алик позвонил Сочи: мол, снимай свою пехоту. Нам звонит Находка:

— Оба в машину. Вас там что, кто-то заметил?

— Собаки, что ли?!

Утром машина засыпана опавшей листвой. Уже прошел назначенный час, и никто не приедет. «Мне некем вас поменять. У меня никто дорогу до вас не знает», — проспавшись, объяснил по телефону Сочи.

А перед этим Док вызвался на замену:

— Командир, я доеду. Найду, поменяю. Только у меня прав нет. Это ведь ничего?

— Да я начальника ГАИ лично расстреляю, если тебя задержат! — замахнулся Сочи выше пьяной своей головы. — Но ты дома сиди.

Примечания

2

Россиян.

3

Ополченцев.