Мой большой греческий ремонт

Артур Крупенин, 2018

После многолетних поисков идеального места для дачи семья москвичей приобрела недвижимость на берегу Эгейского моря, пребывая в полной уверенности, что мелкий косметический ремонт мигом превратит новое с виду жилище в дом мечты. Однако качество постройки оказалось настолько никудышным, что, для того чтобы привести дом в порядок, автору – в прошлом популярному телеведущему – пришлось прожить в строительной пыли долгих пять с половиной лет. За это время он успел рассориться с подрядчиками, подружиться с соседями, взять шефство над бездомными кошками, освоить местные обычаи, стать писателем, издать три книги и пройти через невероятное количество забавных приключений.

III. Год первый: Поэтажный план рая

15. Побочный эффект дружбы

В начале февраля я снова на неделю заселился в гостиницу к Ангелике, чтобы лично присутствовать при начале работ, которые, по заверениям Фани, должны были закончиться через месяц. Если бы я тогда знал, что наш ремонт на самом деле растянется больше чем на пять лет, то еще в день приезда, не раздумывая, уплыл бы как можно дальше в ледяное море в тайной надежде на то, что смерть от переохлаждения наступит быстрее, чем собственно утопление.

Еще не ведая масштаба грядущей трагедии и наивно веря в лучшее, я принялся надзирать за Фани, в свою очередь надзиравшей за рабочими. По плану, для начала предстояло сбить старую плитку. Вообще-то плитка была совершенно новая, — муха не сидела, — но, как я уже говорил, выглядела устрашающе, словно декорация к фильму ужасов, нарочно уделанная бутафорской кровью.

После того как санузлы обрели свой первозданный бетонный вид, наступил ответственный момент выбора нового отделочного материала. Поскольку мрамор в Греции в целом дешевле керамической плитки, я решил на нем и остановиться. Предварительно разузнав рыночные цены, я попросил Фани рекомендовать мне качественного и недорогого поставщика. В ответ та не только дала координаты, но и любезно согласилась сопроводить меня на одну из фабрик.

Просмотрев образцы мрамора, представленные в выставочном зале, я выбрал светло-серый для стен и бежевый с серыми прожилками для пола. Тут подошел сын хозяина фабрики, как оказалось, старый друг Фани. Они горячо расцеловались. Друг Фани? Хм, это может оказаться очень кстати. Есть шанс получить хорошую скидку.

Поскольку образцы не имели ценников, я сообщил нужное мне количество квадратных метров и попросил обсчитать заказ. Сумма меня обескуражила, она более чем вдвое превосходила предварительно разведанную мною рыночную цену. Может, я выбрал какой-то чрезвычайно редкий, а потому дорогой сорт мрамора? Непохоже, ведь ровно таким же материалом, который, как я уже знал, добывают здесь же на Пелопоннесе из недр горы Ди́дима, отделаны ванные комнаты в нескольких домах, которые мы осмотрели, прежде чем остановились на Эпидавре. Все остальное в тех домах, в отличие от плитки в санузлах, выглядело весьма бюджетно, из чего я заключил, что и мрамор, несмотря на свою природную красоту, тоже должен быть недорогим.

Я обратился за советом к Фани. Ее ответ меня удивил:

— Если вам говорят, что это столько стоит, значит, столько оно и стоит.

Странно как-то. Мы же в Греции, где по идее, как на базаре, все торгуемо. Почему же цены на мрамор являются исключением?

Поскольку от Фани, несмотря на близкое знакомство с хозяином, не было никакой пользы, я попытался торговаться сам. Однако продавец не желал уступать ни копейки. Поняв, что трачу время впустую, я вернул образцы и попрощался. Насупленная Фани последовала за мной.

А дальше началось самое интересное. Выйдя из ворот, я заметил, что на противоположной стороне дороги — метрах в пятидесяти, а то и меньше — стоит еще одна фабрика, только больше размером.

— А почему бы нам не попытать счастья напротив? — спросил я Фани.

— Это без меня, — неожиданно ответила она, села в машину и укатила, по виду очень недовольная тем, что оказала мне огромную любезность, а я, понимаете ли, закочевряжился почем зря. Чудно, однако.

Я перешел дорогу и попал в очередной выставочный зал. Образцов тут было намного больше, но я все равно остановился на так понравившихся мне местных сортах мрамора — бежевом и сером. И, о чудо, объявленная цена оказалась в два раза ниже!

— Можете еще немного скинуть?

— Пожалуйста.

— А еще чуть-чуть?

— Мм, ну хорошо.

Не веря своему счастью и сэкономив изрядную сумму, я сделал заказ и уже собирался уходить, но потом все же решил задать хозяину мучивший меня вопрос:

— Скажите, а почему цены конкурента напротив столь высоки по сравнению с вашими?

Мужчина пожал плечами, будто извиняясь за соседа:

— Пока отец не отошел от дел, все было нормально. А когда к рулю встал сын, все загнулось. Как вы уже заметили, коммерсант он неважнецкий. — И повеселев, добавил: — Зато мы теперь процветаем!

* * *

При следующей встрече я радостно сообщил Фани, что нашел мрамор по сходной цене, а заодно попенял ей на то, что это произошло не благодаря ее помощи, а, скорее, вопреки, и без обиняков спросил, почему она отказалась идти со мной на другую фабрику.

— Продавец, к которому я вас возила, мой одноклассник и друг, поэтому я никак не могла пойти с вами к его более дешевому конкуренту.

У меня отвисла челюсть.

— Так вы знали, что тот же самый мрамор в другом месте можно купить дешевле?

— Разумеется, — фыркнув, ответила Фани с интонацией, с которой у нас обычно говорят: «Чай не первый год замужем».

— Но почему вы не предупредили меня об этом?

— Я же сказала, это мой друг.

Я рассвирепел:

— Вы что, издеваетесь надо мной?

— Не понимаю, чего вы от меня хотите?

— Чтобы вы объяснили, почему вы поставили интересы друга выше интересов клиента? Вы что, собирались взять за мой счет откат?

Фани поначалу не поняла английского слова kickback, а греческого эквивалента я не знал. Наконец до нее дошло.

— Что-что? — взвизгнула она.

— Что значит «что-что?». А что еще мне остается думать?

— Да как вы смеете? Вы что, ненормальный? Вам же говорят, это мой друг. Дру-уг. Не могу же я его подвести.

— А меня, значит, можете?

— Мы же не друзья.

У меня снова отвалилась челюсть.

— Но я же плачу вам вознаграждение. И делаю это именно затем, чтобы вы играли в моей команде, а не в противоположной.

Фани снова фыркнула и с искренним возмущением скрестила руки на груди:

— Что же тут непонятного-то? Это же элементарно. Например, когда я делала ремонт в собственном доме, то купила мрамор не где-нибудь, а у этого моего одноклассника. Да, вышло втридорога, но что поделаешь? Есть какие-то вещи, через которые нельзя перешагнуть. Например, дружба. Ей-богу, странно, что до вас не доходят столь простые вещи.

До меня и в самом деле наконец дошло. Поостыв, я понял, что мы с Фани до этого жили в разных галактиках, но коли вышло так, что я приземлился на ее планете, а не наоборот, то и приспосабливаться придется мне, а не ей. Ну ничего, как-нибудь приноровимся, тем более что выбранное для посадки место оказалось нечеловечески красивым.

Мы вновь расстались до крайности недовольные друг другом. Однако аванс заплачен и уже частично истрачен, так что отступать некуда.

Вернувшись в гостиницу, я пытался искать правду у сестры Фани, но Ангелика, выслушав рассказ, не разделила моего возмущения:

— А чего ты хочешь? Они же одноклассники. Не обижать же человека!

«Вашу мать! А я что, не человек?» — захотелось гаркнуть мне, но я сдержался.

* * *

Второй по важности задачей после заказа мрамора было обустройство окна, расположенного прямо над ванной в санузле при спальне. Существующее окошко и окошком-то не назовешь. Размером с лист формата А4, оно, видимо, задумывалось архитектором как бойница на случай внезапной турецкой осады.

Крохотные размеры помещения еще более усугубляли ощущение тесноты. И тут мне в голову пришла светлая идея расширить это карликовое окошко. И не просто расширить, а сделать его огромным, во всю стену — бетонная конструкция это позволяла.

Не знаю, насколько хорошо и быстро греки строят, но ломают они невероятно качественно и проворно. Стену разворотили буквально за полчаса. Раздолбали и ушли, оставив меня наедине с ветром, дождем и запахом моря.

Устало присев на стульчак и обозрев с нашего косогора подернутый рябью залив, развернувшийся передо мной во всей красе, я с удовлетворением убедился в том, что по окончании ремонта смогу прочувствовать абсолютно те же ощущения, которые испытывает свободно парящая в небе чайка, с головокружительной высоты гадящая прямо в море. Вот оно счастье-то! Я словно крылья широко раскинул руки в стороны и что есть силы попытался… нет, не нагадить, конечно, — самые важные коммуникации, к сожалению, были отключены — а по-птичьи крикнуть что-то вроде: «фюить». Не поверите, у меня получилось!

Та первая неделя ремонта выдалась тяжелой. А тут еще ужасная, почти что московская холодрыга и дождь, который, не переставая, лил шесть дней кряду. Как такое возможно? Ведь все кругом во время летних отпусков заверяли меня, что зима на Пелопоннесе очень теплая, а иногда вообще бывает жарко, как летом.

— Так это аномалия? — в тайной надежде спрашивал я местных жителей.

— Однозначно, — уверенно отвечали те.

Дождь закончился лишь рано утром в день отъезда, когда я уже отправился в аэропорт. За те два часа, что я ехал до Афин, все мгновенно высохло, вышло солнышко, и температура с пяти градусов моментально поднялась до пятнадцати. А мне уезжать, вот невезуха!

16. Греческая Масленица

Московская круговерть захватила с головой, но, несмотря ни на что, мне удалось закончить вторую книгу. Поскольку главному герою на каждом шагу приходилось ломать голову над хитросплетением, казалось бы, неразрешимых загадок, роман получил название «Энигматист».

Первым читателем, естественно, стала Кузя. Ее отзыв чрезвычайно важен для меня. И не только потому, что мы семья и все такое, а еще и потому, что моя жена за свою жизнь прочитала не одну тонну детективов и прекрасно ориентируется в жанре. Отзыв снова оказался хвалебным, и это было верным поводом напомнить о себе издательству. Я послал туда рукопись и, выждав недели четыре, позвонил сам.

— Вторая книга очень хороша, — с воодушевлением сказала редактор. — Теперь осталось написать третью. Три книги — это уже серия. А вот если бы в запасе было хотя бы четыре-пять таких романов…

Признаюсь, тот разговор меня не просто расстроил, а прямо-таки вогнал в депрессию. Я почему-то вбил себе в голову, что две положительно оцененные книги и толковый план третьей непременно должны запустить мои детективы в печать, но снова ошибся.

Честно говоря, написать несколько книг в стол я совершено не способен. В этом смысле я писатель понарошку. Почему так? Мне думается, что большинство состоявшихся авторов по большому счету графоманы, в которых самым счастливым образом сочетаются литературный талант и неуемная жажда писать. Возьмите хотя бы такого мэтра, как Золя. Знаете, какой девиз был выгравирован у него на камине? Nulla dies sine linea^[2]. А я не такой.

Насчет того, есть ли у меня талант, ничего сказать не могу, это дело читателя, а вот необоримой тяги весь день сидеть сиднем и кропать страницу за страницей у меня точно нету. Я знаю десятки, если не сотни куда более приятных способов времяпрепровождения.

В общем, новости меня сильно расстроили. И хотя я слышал, что первую книгу Джоан Роулинг о Гарри Поттере последовательно отвергли двенадцать издательств, а дебютный роман такого гиганта, как Джон Гришэм, в свое время отфутболили целых двадцать восемь раз, это знание меня не особенно утешило.

Признаюсь, в какой-то момент у меня опустились руки. Причем я удивительным образом утратил интерес не только к книгам, но и ко многим другим вещам: почти перестал писать музыку и стихи, стал реже видеться с друзьями и по большей части пребывал в дурном настроении. Дошло до того, что Кузя ненавязчиво предложила мне сходить к психологу.

Тетенька, которую я в рифму к ее фамилии прозвал про себя «доктор Депрессович», с ходу прописала мне прозак. Я, разумеется, слышал о «таблетках счастья», но никогда не думал, что докачусь до них сам. Впрочем, как сказал Софокл: «На свете все когда-то было в первый раз».

* * *

Сидя в заснеженной Москве, я рассматривал фотографии, которые в качестве отчета о проделанной работе присылала Фани. Судя по изображениям, рабочие быстренько сбили старую плитку со всех санузлов, но на этом работа застопорилась. Затем, в самом начале весны, буквально за пару дней до нашего прилета, я получил от Фани свежие фото, на которых стены санузлов мало по малу начали обрастать мрамором. Но вот что странно — цвет камня на глаз был здорово темнее, чем тот, что я собственноручно выбрал на фабрике. Может, камера подводит? Цвета на фотоснимках частенько выглядят не такими, как в жизни, правда же? Поскольку до возвращения в Эпидавр оставалось совсем немного времени, волноваться оснований не было. Приедем — разберемся.

* * *

Прилетев, мы обнаружили у входной двери дары от Пятницы — большую сетку лимонов с апельсинами. Остановлюсь на происхождении этих традиционных даров от нашего смотрителя, причитающихся каждому из его подшефных по приезде.

Дело в том, что Пятница присматривает за несколькими домами сразу. Когда приезжаем мы, он обирает сад соседей слева, а если они на месте, разорению подвергается сад соседей напротив и так далее. Понятное дело, что пока отсутствуем мы, а речь идет как минимум о десяти месяцах из двенадцати, все это время Пятница в качестве welcome food использует дары нашего собственного сада, и без того не шибко щедрого на урожай.

Поблагодарив смотрителя за презент, я кинулся обследовать наполовину выложенные мрамором санузлы. О, ужас! Вместо бело-серого тона, который я заказал, стены оказались покрыты темно-серым камнем.

Слава богу, владелец фабрики без звука согласился поменять мрамор и даже сделал это без доплаты. Грузовик примчался уже через три дня, и новая партия камня переливалась именно теми цветами и оттенками, которые я мечтал заполучить. В очередной раз сбив плитку, мастера вновь приступили к укладке.

Одного из плиточников звали Макис. Этот грузный ворчун в основном выполнял черновые работы и безостановочно костерил то геометрию стен и консистенцию клеевого раствора, то качество заточки режущего инструмента и излишнюю сноровистость напарника, то погоду за окном и политику премьер-министра.

Второй плиточник — подвижный, худощавый человек по имени Йоргос Перандонакис — был не в пример куда более улыбчивым и жизнерадостным. А еще Йоргос оказался настоящим перфекционистом. Даже когда я, глядя на его работу, считая ее законченной, говорил, что все отлично и можно двигаться дальше, Йоргос с улыбкой возражал:

— Отлично? Да. Но не идеально.

И продолжал выравнивать одному ему видимые микроны. Прежде чем приступить к укладке, Йоргос в сторонке подолгу занимался моделированием, выкладывая нечто вроде бесконечного пасьянса и проверяя, насколько хорошо отдельные фрагменты сочетаются друг с другом и какую картину они образуют в целом.

Благодаря такому высокохудожественному подходу наши санузлы в какой-то момент стали больше походить на арт-объекты, чем на отхожие места. Я даже опасался, что мой организм ни за что не осмелится облегчиться посреди этакого благолепия, что в итоге могло бы привести к серьезным проблемам со здоровьем. Впрочем, эти страхи мне удалось побороть довольно быстро. Ведь так устроены люди: чем красивее место, тем быстрее хочется там нагадить.

Окрыленный первыми результатами, глядя на ванные и туалеты, получившиеся донельзя роскошными, я про себя поблагодарил Фани и проникся уверенностью, что все остальные нанятые ею работники окажутся такими же супер-профессионалами, как Йоргос. Тогда ремонт оказался бы легкой прогулкой, и к этому, похоже, все шло.

* * *

Так вышло, что наш приезд пришелся на Масленицу, которую греки дословно называют Безмясицей, или Ао́бкриес. Надо сказать, это не исконно греческая придумка, а калька со слова «карнавал», предположительно происходящего от латинского carne vale, то есть «прощай, мясо!».

Несмотря на трагизм, заключенный в названии, мяса в эти дни верующие как раз таки едят до отвала. Готовясь к долгой и мучительной разлуке с «бифтеки» и «сувлаки», греки что есть силы стремятся создать стратегический запас этих продуктов в своем организме. Кроме повальной обжираловки праздники, понятное дело, сопровождаются карнавалами, самым крупным из которых считается тот, что проходит в городе Штры.

Не обошлось без шествия и в Эпидавре. Причем самым популярным карнавальным персонажем в ту пору стала Ангела Меркель. Греки дружно невзлюбили ее из-за того, что формально получалось так, что именно она стояла не только за введением болезненного режима жесткой экономии, но и за жутким ростом безработицы и нищеты.

Что правда, то правда, греков отчасти можно понять. На моих глазах одна за другой позакрывались мои самые любимые лавки, мастерские и много всего другого. И вот что странно — почти все, кого я перечислил, задолго до появления евро десятилетиями успешно вели свой бизнес, получая заслуженный доход. И вот на тебе! Эти люди уж точно не имели никакого отношения к тому, как их бездарное правительство распорядилось евротраншами, но их жизнь тем не менее полетела в тартарары. И таких было много, очень много. И с каждым днем их становилось все больше. Стоит ли удивляться, что этой толпе несчастных позарез хотелось найти виновника своих бед, на которого можно излить накопившийся гнев?

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что участники праздника не только массово рядились в костюм под названием «Меркель», но и использовали фигуру канцлера как основной мотив декора карнавальных повозок. Особо мне запомнилась одна, на которой стояла огромная кукла Меркель в образе этакого Приапа с эрегированным пенисом колоссальных пропорций.

Залихватски загнутый кверху фаллос, колом торчащий из-под юбки, размером не уступал самой фигуре и был покрашен в ядовито-розовый цвет. А еще кукла была снабжена скабрезной греческой поговоркой, текстуально схожей с нашим крылатым выражением «Кто девушку ужинает, тот ее и танцует», только более забористой. Однако смысл этого изречения совсем другой. Речь идет о резкой по форме рекомендации не запускать пальцы в чужой кошелек.

Сразу оговорюсь, что совершенно не интересуюсь политикой. Тем не менее помню, что здорово обиделся тогда за госпожу Меркель, которую считал взвешенным политиком, достойным своего поста, и даже кинулся с пеной у рта защищать ее в застольных дискуссиях с греками. Четыре года спустя страсти, разыгравшиеся вокруг греческого референдума, заставили меня поменять точку зрения. Но я снова опережаю события.

17. Гений ущерба

Меняя плитку, мы решили также поменять всю сантехнику и радиаторы отопления в санузлах, поскольку то, что милостью бывшего хозяина было установлено ранее, выглядело, мягко говоря, непрезентабельно.

Так состоялось мое первое очное знакомство с греческим сантехником. Его звали Лазарь, прямо как того воскресшего библейского героя родом из Вифании. Наш, правда, был из Нафплиона, но не в этом суть.

В очередной раз забегая вперед, скажу, что если бы наш сантехнический Лазарь занемог, а потом бы, как его библейский тезка, и вовсе отдал богу душу, то появись у его смертного одра сам Христос, я бы применил все мое красноречие, дабы отговорить Спасителя понапрасну тратить время и силы. Я просто показал бы следы увечий, нанесенных сантехником моему дому и привет — вместо Лазаря воскресили бы кого-нибудь другого.

Собственно, поначалу, как говорится, ничто не предвещало. Лазарь и его помощники были вежливы, опрятно одеты и прекрасно экипированы. Они сносно справились с установкой новых раковин и принялись за унитазы. Вот тут-то я и заметил неладное.

Вместо того чтобы аккуратно привинтить унитаз к полу с помощью шурупов, для чего в его основании имелись специальные отверстия, Лазарь с подручными самым неряшливым образом посадили стульчак на цементное основание и этим ограничились. Основание тут же расползлось, мигом превратив туалет из задуманного Йоргосом арт-объекта в деревенский сортир.

— Что вы делаете? — возмутился я.

— Вам не нравится моя работа? — искренне изумился Лазарь.

— Это не работа, а г… вно! — вспылил я. — Вы что, сами не видите?

Сантехник поджал губы:

— Я в профессии много лет, и еще никто не был разочарован.

— Но почему вы использовали цемент, а не шурупы?

— Так лучше, — безапелляционно ответил Лазарь.

— Кому лучше?

— На цементе лучше держится.

— А вы видели, что в основании унитаза имеются четыре дырки?

— Ну, видел.

— Тогда почему вы их не использовали? — спросил я, теряя терпение. — Почему на цемент?

— Мы так всегда делаем. Пол обычно неровный, а цемент компенсирует эти неровности.

— Пол неровный, говорите? А ну-ка снимайте унитаз!

Пока сантехники отрывали не успевший намертво присохнуть унитаз, я сбегал за уровнем. Видя, как тщательно Йоргос клал плитку, я ни секунды не сомневался, что полы сделаны идеально. Так оно и оказалось.

Пристыженная бригада «ух» вымыла фаянс, отскоблила раствор от пола и установила унитаз на место. Наступил черед шурупов. Тут стало ясно, почему эти архаровцы так настаивали на цементе. Оказывается, местные сантехники совсем не используют специальный инструмент, предназначенный для работы по мрамору, при том, что половина санузлов в стране выложена этим материалом.

Вконец обалдевший, я стал свидетелем использования совершенно нового для меня ноу-хау. Оказалось, что в отсутствие специального сверла, которое без усилий проходит сквозь мраморную плитку сантиметровой толщины секунд за пять-десять, технология сверления выглядит следующим образом.

Для начала перфоратор переводится в режим дрели, в противном случае мрамор сразу же пойдет трещинами. Затем плитку пытаются просверлить… обычным сверлом по бетону. Если вы не знакомы с тонкостями ремонта, то поясню: такие сверла, в силу конструкции, имеют усиленный наконечник тупой формы, предназначенный исключительно для долбления. Как человек с опытом, замечу, что сверлить этим сверлом очень непростая задача. Для ее выполнения, как в том анекдоте про лампочку, требуется два, а еще лучше три человека.

Хитрость состоит в том, чтобы создать как можно большее давление, с тем чтобы компенсировать вышеописанную тупость во всех смыслах этого слова. Другими словами, пока покрасневший от натуги Лазарь сверлил мрамор, двое его подручных что есть силы упирались ему в спину. Но даже при такой дружной работе на каждую дырку уходило по несколько долгих минут.

Признаюсь, у меня в запасе имелись специальные сверла всех размеров, но я из вредности не стал предлагать свою помощь. И знаете, почему? Потому что точно такие же сверла для мрамора, что я припер из России, лежат на прилавках хозяйственных магазинов Нафплиона. Однако я ни разу не видел, чтобы ими пользовались.

Грекам вообще свойственно придерживаться традиций: мой дед и прадед так делали, вот и я буду и ничего другого слышать не хочу. С одной стороны, можно, конечно, над этим насмехаться, а с другой — есть повод порадоваться за людей. С таким подходом к сохранению привычных устоев этот народ никогда не растеряет свою невероятную самобытность, что мне очень даже импонирует.

Вы скажете, если этот парень такой умный и все знает, чего же он сам не засучил рукава и не взялся за мастерок и лопату? Дело в том, что я действительно способен разобраться с сантехникой, подвести электричество и все такое прочее. И единственная причина, по которой я этого не делаю, заключается в элементарном расчете. В свое время я самолично отремонтировал мою двухкомнатную квартиру, и вышло, к слову, неплохо. Однако закончив ремонт, подсчитав затраченное время и прикинув потенциально упущенную прибыль, я прослезился и дал себе слово впредь распоряжаться собственными ресурсами более обдуманно.

* * *

Осматривая очередной санузел перед установкой унитаза с тем, чтобы заранее показать Лазарю, что пол ровный и что вместо цемента необходимо использовать шурупы, я обнаружил несколько длинных, глубоких царапин на только что уложенном мраморе.

— Что это? — спросил я, указывая на царапины.

Лицо Лазаря мгновенно приняло обиженное выражение.

— А я откуда знаю?

Я позвал Фани и обратился к ней с тем же вопросом. Та — наглость второе счастье — сразу перешла в нападение:

— Может, вы сами и поцарапали?

С трудом удерживаясь от бранных слов и уже догадавшись о причине ущерба, я пригрозил в духе монтера Мечникова:

— Есть царапины — нет денег. Нет царапин — будет оплата.

— Но почему вы так уверены, что это наша вина? — продолжала возмущаться Фани.

Ни слова не говоря, я притащил стоявший в соседней комнате унитаз и поставил его рядом с царапинами, которые — удивительное дело — абсолютно точно соответствовали конфигурации его основания.

— Кто вчера примерял унитаз? — спросил я и поочередно обвел троих сантехников испытующим взглядом — ни дать ни взять инспектор Мегрэ.

Один из подручных Лазаря, не выдержав очной ставки, потупил голову:

— Это был я.

— А чего ж ты его тащил через всю комнату волоком, а не перенес точно на место?

— Уж больно тяжелый.

Посмотрев на паренька так, как ее древние сородичи, должно быть, смотрели на Эфиальта, указавшего персам обходной путь в тыл тремстам спартанцам во главе с царем Леонидом, Фани, всем видом изображая уязвленное самолюбие, пожала плечами:

— Ладно, раз так, вызову Йоргоса — он все отполирует.

— И сделает это за ваши деньги, — уточнил я.

После некоторого колебания она нехотя кивнула.

* * *

Монтаж оставшихся унитазов прошел без происшествий. Оставалось последнее — установить дверцу душевой кабины. Сама кабина была заранее сложена Йоргосом из мрамора, а дверь заказали аж в Италии, поскольку она должна была иметь некую конструктивную особенность, которую мы не нашли на местном рынке.

А еще заказанная дверь отличалась от всех остальных в каталоге совершенно необычным цветом и фактурой. Стекло было не просто непрозрачным, а художественно непрозрачным. Благодаря невероятно реалистичной патине и искусной сети трещинок, оно, казалось, было позаимствовано из какого-то столетнего буфета.

В общем, самое что ни на есть натуральное bello — ну вы понимаете, о чем я. Есть вещи, которые умеют делать одни только итальянцы. По этому поводу дверь стоила кучу денег, но, известное дело, за bello всегда приходится переплачивать. Короче говоря, мы с Кузей спали и видели, как будем омывать наши обнаженные телеса, по очереди подглядывая друг за другом сквозь романтичные разводы патины и благородные кракелюры.

Неприятности с дверью начались еще в магазине. Грек-киприот по имени Пандели́с, тот самый, что поставил нам всю остальную сантехнику, со скорбным видом сообщил, что произошло небольшое недоразумение. При ближайшем рассмотрении недоразумение оказалось не таким уж и маленьким: итальянцы здорово ошиблись, но слава богу, не размером, а цветом. После трехмесячного ожидания груза мы увидели, что присланная дверь была отделана самым обычным стеклом, прозрачным и до безобразия незатейливым.

Конечно, теоретически мы могли отправить дверь обратно на фабрику и, судя по темпам предыдущей посылки, примерно через полгода получить другую. Но будет ли и она соответствовать спецификации? Такой уверенности у нас уже не было. Ведь я лично дважды звонил на фабрику и просил итальянцев подтвердить детали заказа, но даже эта предосторожность не помогла. Возникали и другие сомнения. Смогу ли я вырваться в Эпидавр в обозримом будущем? Удастся ли найти к тому времени помощников для установки?

Погоревав и взвесив шансы, мы решили оставить все, как есть, и вызвали Фани сотоварищи. Лазарь с подручными дружно приступили к установке и довольно быстро справились с задачей.

— Вот полюбуйтесь! — показывая на дверь, сказал Лазарь, с тем чтобы мы оценили результаты его труда. А полюбоваться было на что. За исключением собственно стекла, вся алюминиевая рама, в которую была вставлена злосчастная дверь, оказалась покрыта свежими царапинами.

— Что это? — спросил я упавшим голосом.

— Так и было, — не моргнув глазом ответил Лазарь.

— Но я же лично осматривал дверь сегодня утром. Она была девственно-новой. Что происходит? — подняв голос, спросил я.

— Мы тут ни при чем, — настаивал Лазарь.

— Но никаких царапин не было, значит, это сделали вы.

— И чем же это? — с вызовом спросил Лазарь.

— Скорей всего вот этим, — еще больше распаляясь, указал я на наручные часы нашего сантехника, размером с хороший будильник, на массивном стальном браслете. — Вы, часом, не забыли снять их на время установки? Алюминий ведь чрезвычайно мягкий металл, или вы этого не знаете?

Любопытная штука, греки промеж собой совершенно привычны к спорам на повышенных тонах, но абсолютно не переносят, когда голос поднимает чужак вроде меня. В то время я уже знал об этой местной особенности, но поделать с собой ничего не смог. А тут еще на шум прибежала Кузя и тоже заверещала от гнева и обиды.

— А что вы хотите? — взорвалась в ответ Фани. — Когда делают ремонт, всегда наносят урон дому. Всегда! Это обычное дело. Или хотите сказать, что у вас на родине по-другому?

Я задумался, прежде чем ответить, но как ни напрягал память, так и не смог припомнить случая, чтобы кто-то из рабочих причинил ущерб моему жилищу.

— Представьте, по-другому.

— Как это? У вас там никто не ошибается? А может, у вас дома за ошибки отправляют в ГУЛАГ? — самым язвительным тоном спросил Лазарь.

Затрагивая тему ошибок, я снова должен сделать отступление. Представьте, когда в греческой школе вызванный к доске ученик делает ошибки в правописании, учитель никогда их не исправляет, дабы не унизить хрупкую юную душу. Все исправления делаются приватно, в отсутствие других учеников. В результате школьник вырастает совершенно безграмотным, но зато сохраняет достоинство и самоуважение. Даже и не знаю, что лучше.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Ни дня без строчки (лат.).