Англо-бурская война. 1899-1902

Артур Конан Дойл, 1902

Англо-бурская война (1899–1902) произвела неизгладимое впечатление на современников. Она была развернута Южно-Африканской Республикой (республикой Трансвааль) и Оранжевым Свободным Государством (Оранжевой республикой) как превентивное действие против Британской империи. Первый период войны ознаменовался блестящими победами вооруженных самым передовым оружием фермеров-буров над регулярными частями имперских войск. На полях сражений винтовки «маузер» и пулеметы «максим» противостояли тактике эпохи Наполеоновских войн, которой продолжали придерживаться европейские армии. Благодаря массированной переброске британских войск в Южную Африку в 1900 году Империи удалось обеспечить себе численный и технический перевес. После того как последняя армия буров была уничтожена, на территории Оранжевой республики и Трансвааля развернулась партизанская война. В конце концов британцы одержали победу, но заплатили за нее гибелью более двадцати тысяч солдат. Артур Конан Дойл был знаком с событиями Англо-бурской войны не понаслышке: он принимал непосредственное участие в военных действиях в качестве хирурга полевого госпиталя. Для создания детальной хроники тех лет гениальный рассказчик использовал множество документальных материалов и уникальных устных свидетельств очевидцев. С момента своего первого выхода в свет в 1900 году по 1908 год эта книга выдержала более 30 переизданий! История трагических, важнейших для мировой истории событий Англо-бурской войны заслуживает внимания всех, кто интересуется военной и политической историей. Впервые русский перевод этого великолепного произведения проиллюстрирован оригинальными картами из первых изданий.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Англо-бурская война. 1899-1902 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

2

Причина раздора

Может показаться, что существует какая-то связь между бесплодной поверхностью и ценностью лежащих под ней полезных ископаемых. Скалистые горы Западной Америки, безводные равнины Западной Австралии, скованные льдом ущелья Клондайка и голые склоны горной цепи в Витватерсранде — вот покровы, под которыми находятся огромные хранилища мировых богатств.

О том, что в Трансваале есть золото, знали и раньше, но только в 1886 году стало ясно, что лежащие примерно в тридцати милях к югу от столицы месторождения поразительно богаты. Содержание золота в кварце не слишком велико, и жилы не отличаются значительной толщиной, но особенность рудников Ранда[15] состоит в том, что по всему золотоносному конгломерату металл распределен настолько равномерно, что предприятие может рассчитывать на стабильность, а это не характерно для этой отрасли промышленности. Там скорее карьеры, чем шахты. Добавьте к этому, что рудные жилы, которые первоначально разрабатывались при обнажении, теперь изучены на очень значительные глубины и имеют там те же характеристики, что и на поверхности. По самым скромным оценкам месторождение содержит золота на семьсот миллионов фунтов стерлингов.

Открытие произвело ожидаемый эффект. В страну ринулось огромное количество искателей приключений, некоторые из которых были достойными людьми, а другие — совсем наоборот. Однако существовали обстоятельства, отпугивавшие часть авантюристов, обычно устремляющихся ко вновь открытым месторождениям золота. Здесь добыча не радовала индивидуального старателя, самородки не сверкали под пестом для размельчения руды, как в Балларате,[16] не вознаграждали золотоискателей за труды, как в Калифорнии. Это месторождение требовало сложного оборудования, которое мог обеспечить только серьезный капитал. Менеджеры, инженеры, рудокопы, технические специалисты, торговцы и маклеры, кормящиеся за счет рудников, являлись уитлендерами, подавляющее большинство которых по происхождению были англо-кельтами. Лучшие инженеры были американцами, лучшие горнорабочие — корнуолльцами,[17] лучшие менеджеры — англичанами. Деньги для рудников в основном собирались в Англии. С течением времени, однако, укреплялись позиции немцев и французов. Теперь их холдинги, вероятно, такие же крупные, как британские. Вскоре население центров золотодобычи превысило количество трансваальских буров, причем оно состояло преимущественно из молодых людей большого ума и энергии.

Ситуация сложилась странная. Я уже пытался донести суть дела до сознания американцев, предложив представить себе ситуацию, будто голландские граждане из Нью-Йорка переселились на запад и основали антиамериканское и в высшей степени реакционное государство. Развивая сравнение, теперь предположим, что это государство — Калифорния и обнаруженное там золото привлекло огромное количество американских граждан, которых в конце концов стало больше, чем первопоселенцев. К ним плохо относятся, облагают тяжелыми налогами, и те оглушают Вашингтон справедливыми протестами по поводу ущемления своих прав. Вот точная аналогия отношений между Трансваалем, уитлендерами и британским правительством.

То, что уитлендеры терпели серьезные притеснения, никто отрицать не станет. Перечислить их все — слишком трудоемкая задача, поскольку вся жизнь уитлендеров была омрачена несправедливостью. Но то, что могло бы быть допустимым в 1835 году, в 1895-м стало непростительным. Их глубокая праведность не выдержала искушения. Провинциальные буры мало изменились, некоторые из них и вовсе не пострадали, однако правительство в Претории превратилось в самых порочных олигархов, корыстных и некомпетентных до высшей степени. Чиновники и приглашенные голландцы контролировали поток золота с рудников, а несчастных уитлендеров, вносящих девять десятых дохода от налогообложения, на каждом шагу обманывали и отвечали насмешками на попытки добиться избирательного права, с помощью которого можно было бы мирно устранить несправедливости, от которых они страдали. Уитлендеров нельзя назвать чрезмерно горячими. Напротив, они вели себя терпеливо до смиренности, как, скорее всего, поступает столица, оказавшись в окружении. Однако их положение стало невыносимым, и после нескольких попыток мирного обсуждения и многочисленных смиренных обращений в фольксраад они в конце концов начали осознавать, что никогда не получат удовлетворения, если не найдут способ его завоевать.

Не пытаясь перечислить все несправедливости, огорчавшие уитлендеров, можно обобщить их и выделить основные:

1. Их облагали высокими налогами, несмотря на то что они приносили примерно семь восьмых государственных доходов страны. Годовой доход Южно-Африканской Республики (составлявший 154 000 в 1886 году, когда были открыты месторождения золота) вырос в 1899 году до четырех миллионов фунтов стерлингов. Стараниями новоприбывших страна превратилась из беднейшей в самую богатую в мире (доход на душу населения).

2. Их оставили без избирательного права, несмотря на вклад, который они сделали. Они никоим образом не могли влиять на распределение крупных сумм, ими предоставляемых. Подобного прецедента (взимание налога без представительства) еще не существовало.

3. Уитлендеры не имели права голоса, когда дело касалось подбора должностных лиц и назначения им заработной платы. Люди с самыми отвратительными личными качествами могли получить неограниченную власть над большими капиталовложениями.

4. Они не могли контролировать сферу образования. Господин Джон Робинсон, руководитель отдела образования Йоханнесбурга, выделил на школы для уитлендеров 650 фунтов из 63 000, отведенных на образование. Таким образом, на каждого их ребенка приходилась сумма в один шиллинг десять пенсов в год, а на ребенка бура — восемь фунтов шесть шиллингов.

5. Они не могли участвовать в городском самоуправлении. В городе, который они сами построили, были вместо водопровода водовозы с бочками, вместо канализации грязные ведра, коррупция и самоуправство полиции, высокая смертность там, где должно быть их прибежище и место отдыха.

6. Применялась жесткая цензура со стороны правительства и ограничение права общественных собраний.

7. Уитлендеры были лишены права выступать в роли присяжных.

8. Из-за глупых законов, которые породили множество проблем, постоянно ущемлялись интересы горнопромышленников. Одни законы сказывались прежде всего на уитлендерах, работающих на рудниках, другие осложняли жизнь всем остальным. К примеру, монополия на производство динамита, вследствие которой горнорабочим приходилось дополнительно тратить 600 000 фунтов в год, а получать динамит худшего качества. Или законы, регулирующие изготовление, сбыт и потребление спиртных напитков, по которым одна треть кафров постоянно была пьяной. Некомпетентность и поборы на государственной железной дороге; предоставление отдельным лицам таможенных привилегий на многочисленные предметы повседневного спроса, по которым поддерживались высокие цены; обложение Йоханнесбурга пошлинами, не дающими городу прибыли, — еще часть реальных проблем (бо́льших и меньших), отравлявших все сферы жизни.

К тому же представьте себе, какое постоянное раздражение будет вызывать у свободного прогрессивного человека (американца или англичанина) то, что над ним будет стоять неограниченная власть органа, состоящего из двадцати пяти человек, двадцать один из которых был публично и доказательно обвинен во взяточничестве по делу «Селати рейлвей компани». Эти люди отличались кроме порочности еще и безграничным невежеством. В печатных сообщениях о фольксрааде рассказывалось об их убежденности, будто использование зарядов динамита, чтобы прекратить дождь, есть стрельба в Господа; что истреблять саранчу — нечестиво; что не следует использовать какое-то определенное слово, потому что его нет в Библии; а стоячие почтовые ящики — расточительство и баловство. Со стороны подобные obiter dicta[18] могут забавлять, однако они совсем не смешны, когда исходят от диктатора, определяющего условия твоей жизни.

Тот факт, что уитлендеры были всецело заняты правым делом, говорит о том, что они не просто увлекались политикой, а стремились принимать участие в управлении государством только для того, чтобы сделать более сносными условия собственной работы и повседневной жизни. Насколько сильной была необходимость в таком вмешательстве, каждый здравомыслящий человек может понять, прочтя список их претензий. При первом взгляде буров можно было бы счесть за поборников свободы, однако при более внимательном знакомстве стало понятно, что в действительности они отстаивают, причем в форме исключительного давления, все, что история считает неприемлемым (так показывают себя избранные ими руководители). Их понимание свободы эгоистично, и они последовательно притесняют других более серьезно, чем те, против которых когда-то сами восстали.

С повышением значения рудников и увеличением количества горнодобытчиков обнаружилось, что ограничение прав в политической жизни одну часть космополитически настроенных масс задевало больше, чем другую, в зависимости от того, к какой степени свободы их приучили институты государств, выходцами которых они являются. Европейские уитлендеры легче переживали то, чего американцы и британцы не могли выносить. Американцев, однако, было совсем немного, поэтому именно на британцев легла основная тяжесть борьбы за свободу. Кроме того, что британцев было больше, чем всех остальных уитлендеров вместе взятых, существовали и другие причины, заставлявшие их чувствовать унижения острее, чем представителей любого другого народа. Во-первых, многие британцы являлись британскими южноафриканцами и знали, что в соседних странах, где они родились, введены самые либеральные законы для соплеменников тех самых буров, которые отказывают им в праве заниматься канализацией и водопроводом. И с другой стороны, каждый британец знал, что Великобритания заявила о своем верховенстве в Южной Африке, и поэтому ему казалось, что родная страна, на защиту которой он рассчитывал, смотрит сквозь пальцы и молча соглашается с ненормальным положением. Как граждан властной державы их особенно уязвляла политическая зависимость. Британцы, таким образом, являлись самыми последовательными и активными из борцов.

Однако дело нельзя считать справедливым, если не излагается точка зрения и доводы противоположной стороны. Буры, как было кратко показано, потратили много сил, чтобы основать собственную страну. Они долго шли, усердно работали и отважно сражались. После всех этих усилий им было суждено увидеть наплыв в свою страну иноземцев, притом весьма подозрительных, которых стало больше, чем их самих. Если предоставить им избирательное право, нет сомнений, что если сначала буры и будут иметь большинство голосов, то впоследствии иноземцы возьмут верх и изберут собственного президента, который может повести политику, неприемлемую для первоначальных хозяев этой земли. Должны ли буры при помощи тайного голосования упускать победу, которую они завоевали оружием? Благородно ли ожидать этого? Эти иммигранты приехали за золотом. Они получили его. Их компании окупились на сто процентов. Разве этого не достаточно, чтобы удовлетвориться? Если им не нравится эта страна, почему они не уезжают? Никто не заставляет их жить здесь. Но если они остаются, пусть будут благодарны, что их вообще терпят, и пусть не смеют вмешиваться в законы тех, по чьей любезности их пустили в страну.

Вот честное изложение позиции буров, и по первому впечатлению непредвзятый человек может сказать, что в ней много справедливого; но более внимательное рассмотрение покажет, что, хотя в теории она, возможно, и логична, однако на практике — несправедлива и нереалистична.

В современном густонаселенном мире политику Тибета можно осуществлять где-нибудь в укромном углу, но ей невозможно следовать на огромном пространстве страны, находящейся на пути промышленного прогресса. Ситуация чересчур неестественна. Горстка людей по праву завоевания владеет обширной территорией, на которой они разбросаны так далеко друг от друга, что гордятся тем, что из одной фермы нельзя видеть дым другой. Тем не менее (несмотря на то, что их количество так мало по сравнению с огромной территорией) они отказываются допустить сюда других людей на равных правах, а объявляют себя привилегированным классом, который будет полностью доминировать над новоприбывшими. На этой земле их меньше, чем иммигрантов, куда лучше образованных и более прогрессивных, но они держат их в таком подчинении, какого больше не существует на всем земном шаре. По какому праву? По праву завоевания. Тогда то же самое право можно справедливо реализовать, чтобы изменить столь недопустимую ситуацию. Они и сами принимали такой поворот событий. «Давайте сражайтесь! Вперед!» — кричал член фольксраада,[19] когда на рассмотрение представили петицию уитлендеров о предоставлении избирательного права. «Протестуем! Протестуем! Какая польза в протестах?! — заявлял Крюгер господину В. Кэмпбеллу. — У вас нет оружия, а у меня есть». Таков неизменно был суд последней инстанции. За президентом всегда стояли судьи «крезо» и «маузер».

Кроме того, доводы буров казались бы убедительнее, если бы от иммигрантов не было прибыли. Проигнорировав их, они прекрасно могли бы утверждать, что не желают их присутствия. Однако буры обогащались за счет уитлендеров. Они не могли иметь и то и другое одновременно. Было бы более последовательно мешать уитлендерам и ничего от них не брать или создать им условия и строить на их деньги государство, а относиться к ним плохо и в то же время наращивать силы за счет налогов — не что иное, как несправедливость.

К тому же вся аргументация буров строится на ограниченном расовом предположении, что любой гражданин небурского происхождения непременно будет непатриотичным. Исторические примеры опровергают это мнение. Новый гражданин быстро начинает так же гордиться своей страной и так же ревностно оберегать ее свободу, как и старый. Если бы президент Крюгер великодушно предоставил уитлендеру избирательное право, бурская пирамида твердо опиралась бы на свое основание, а не балансировала на вершине. Коррумпированная олигархия исчезла бы, и более толерантный дух всеобъемлющей свободы сказался бы на тактике государства. Республика стала бы сильнее и прочнее, имея население, которое, пусть и расходится в точках зрения на детали, сходилось бы во взглядах на основные вещи. Отвечало бы такое решение британским интересам в Южной Африке — совсем другой вопрос. Так или иначе, президент Крюгер явно выступил большим другом империи.

Вот, что касается общего вопроса о причинах, почему уитлендеры волновались, а буры упрямились. Детали продолжительной борьбы между соискателями избирательного права и теми, кто им в этом отказывал, можно опустить, однако не придать им никакого значения нельзя, если хочешь понять, как началось великое противостояние, ставшее следствием этой борьбы.

В момент принятия Преторийской конвенции (1881 год) избирательное право предоставлялось гражданам, прожившим больше года в стране. В 1882 году ценз пребывания повысили до пяти лет — разумный срок, принятый и в Великобритании, и в Соединенных Штатах. Если бы он таким и остался, можно не сомневаться, что никогда не возникли бы ни уитлендерский вопрос, ни Большая бурская война. Притеснения были бы ликвидированы изнутри, без внешнего вмешательства.

В 1890 году наплыв иммигрантов встревожил буров, и избирательное право стали предоставлять прожившим в стране уже более четырнадцати лет. Уитлендеры, число которых быстро увеличивалось и которые страдали от уже перечисленных притеснений, поняли, что при таком количестве несправедливостей бессмысленно рассчитывать на ликвидацию их seriatim.[20] Только получив рычаг избирательного права, они могли надеяться улучшить угнетавшую их тяжелую ситуацию. В 1893 году 13 000 уитлендеров обратились в фольксраад с петицией, сформулированной в самых уважительных выражениях. Обращение пренебрежительно проигнорировали. Эта неудача, однако, не остановила организовавший эту акцию Национальный союз реформ. В 1894 году он снова пошел в наступление. На сей раз Союз представил петицию, подписанную 35 000 взрослых уитлендеров-мужчин, что было больше всего бурского мужского населения страны. Небольшая прогрессивная часть фольксраада поддержала их меморандум и тщетно пыталась добиться какой-то справедливости для новоприбывших. Рупором этой группы избранных был господин Йеппе. «Они владеют половиной земли, они вносят по меньшей мере три четверти налогов, — сказал он. — Это люди, которые по состоянию, энергии и образованности как минимум нам ровня. Что станет с нами или нашими детьми, когда в один прекрасный день нас окажется один к двадцати? Не останется ни единого друга среди остальных девятнадцати, которые тогда скажут, что они хотели быть нам братьями, а мы собственными руками превратили их в чужих для республики людей». Этим разумным и либеральным чувствам дали бой те члены фольксраада, которые утверждали, что подписи под петицией не могут принадлежать законопослушным гражданам, поскольку фактически они выступают против закона об избирательном праве. К ним присоединились и те, чья нетерпимость выразилась в уже процитированном нами вызове одного из них — «выходить и сражаться». Поборники исключительности и шовинизма взяли верх. Меморандум отвергли шестнадцатью голосами против восьми. По инициативе президента закон об избирательном праве стал еще строже, чем когда-либо, поскольку теперь требовал, чтобы соискатель отказался от предыдущего гражданства на четырнадцать лет испытательного срока. Таким образом, на этот период он фактически оказывался человеком без гражданства. Стало совершенно ясно, что никакие действия со стороны уитлендеров не смягчат президента и его бюргеров. Каждого, кто выступал с увещеваниями, президент выводил из государственного здания и указывал на национальный флаг. «Видите этот флаг? — говорил он. — Дать избирательное право все равно что спустить его». Он испытывал к иммигрантам острую неприязнь. «Бюргеры, друзья, воры, убийцы, иммигранты и другие» — самое дружелюбное начало одного из его публичных выступлений. Несмотря на то что Йоханнесбург находится лишь в тридцати двух милях от Претории, а государство, главой которого он являлся, зависело от налогов с золотых рудников, президент посетил его только три раза за девять лет.

Эта стойкая неприязнь была достойной сожаления, но для него естественной. От националиста, за свою жизнь прочитавшего одну-единственную книгу, в которой именно эта идея и утверждается, нельзя ожидать, что он воспримет уроки истории, говорящие о том, как выигрывает государство от политики либерализма. Для него все звучало, как будто аммонитяне и моавитяне[21] потребовали признания их коленом Израилевым. Он принял выступление против ограничительной политики государства за борьбу против самого государства. Доступное избирательное право сделало бы его республику устойчивой и прочной. Лишь незначительное меньшинство уитлендеров имело какое-то желание стать частью британской системы. В целом они представляли собой космополитичную массу, объединенную только общей для них несправедливостью. Но когда все другие методы не принесли результата, а просьбу о полноправном гражданстве им швырнули обратно, их глаза естественно обратились к флагу, развевающемуся на севере, западе и юге от них, — флагу, который подразумевает справедливость власти с равными правами и одинаковыми обязанностями для всех людей. Они отложили в сторону обсуждение конституции, контрабандой ввезли оружие и подготовились к организованному восстанию.

События, последовавшие в начале 1896 года, были так подробно описаны, что, возможно, нечего и сказать, кроме того, что это правда. Что касается самих уитлендеров, то их действия в высшей степени понятны и оправданны, они имели все основания для восстания против притеснений, каким никогда еще не подвергались люди нашей расы. Если бы они положились только на себя и справедливость своего дела, то их дух и даже материальное положение были бы много тверже. Однако, к несчастью, за ними стояли некие силы, природа и масштаб которых до сих пор (несмотря на учреждение двух комиссий по этому делу) полностью не раскрыты. Прискорбно, что были допущены попытки ввести следствие в заблуждение и скрыть документы, чтобы выгородить отдельные лица, поскольку осталось впечатление (полагаю, абсолютно ложное), будто британское правительство потворствовало военной вылазке, которая была столь же аморальна, сколь и пагубна.

Было решено, что в определенную ночь город поднимется, атакует Преторию, захватит форт и использует оружие и боеприпасы для вооружения уитлендеров. Это был осуществимый план, хотя нам, имеющим теперь представление о боевых качествах бюргеров, он, должно быть, кажется весьма безрассудным. Понятно, что восставшие рассчитывали удерживать Йоханнесбург, пока всеобщее сочувствие их делу, распространившееся по всей Южной Африке, не заставит Великобританию вмешаться. К сожалению, они усложнили ситуацию, попросив помощи извне. Премьером Капской колонии являлся мистер Сесил Родс, человек огромной энергии, сделавший для империи много хорошего. Мотивы его поступка неясны — конечно, мы можем говорить, что они не были постыдными, поскольку он всегда оставался человеком с великими помыслами и скромными привычками. Но каковы бы они ни были (либо неконтролируемым желанием объединить Южную Африку под британским правлением, либо горячим сочувствием уитлендерам в их борьбе против несправедливости), факт, что он позволил своему лейтенанту Джеймсону собрать конную полицию «Чартеред компани», основателем и руководителем которой являлся Родс, чтобы помочь восставшим в Йоханнесбурге. Более того, когда восстание в Йоханнесбурге вследствие разногласий относительно того, под каким флагом подниматься, решили отложить, Джеймсон (по приказу Родса или без такого приказа) заставил заговорщиков действовать немедленно и совершил вторжение в страну силами, до смешного недостаточными для решения задачи, — теми, которыми располагал. Пять сотен полицейских и три полевых орудия выдвинулись из Мафекинга, ввязавшись в безнадежное предприятие, и 29 декабря 1895 года пересекли границу Трансвааля. 2 января буры окружили их на пересеченной местности под Дорнкопом. Потеряв многих убитыми и ранеными, оставшись без продовольствия, с истощенными лошадями, они были вынуждены сложить оружие. В столкновении погибло шесть бюргеров.

Уитлендеров сурово порицают за то, что они не выслали отряд, чтобы помочь Джеймсону в трудный момент, однако непонятно, как они могли поступить иначе. Они сделали все, что было в их силах, для предотвращения выступления Джеймсона на их освобождение, и теперь довольно неразумно полагать, что им следовало освободить своего освободителя. Они, несомненно, переоценивали силу его отряда и с недоверием встретили известие об его пленении. Когда же это известие подтвердилось, они поднялись, правда, с неохотой, но не из-за недостатка смелости, а вследствие сложности своего положения. Во-первых, британское правительство категорически отреклось от Джеймсона и делало все, чтобы предотвратить восстание. Во-вторых, президент держал участников налета под стражей в Претории и давал понять, что их судьба зависит от того, как поведут себя уитлендеры. Их убеждали, что, если они не сложат оружие, Джеймсона расстреляют, хотя на самом деле Джеймсон и его люди сдались на условиях сохранения им жизни. Крюгер настолько искусно спекулировал заложниками, что ему удалось (с помощью британского специального уполномоченного) добиться того, что тысячи возбужденных жителей Йоханнесбурга сложили оружие без кровопролития. Полностью замороченные хитрым старым президентом, лидеры движения за реформы использовали все свое влияние, чтобы восстановить мир, полагая, что последует всеобщая амнистия. Однако, когда они и их люди оказались беспомощными, вооруженные бюргеры оккупировали город и шестьдесят человек из числа восстававших были немедленно отправлены в преторийскую тюрьму.

Непосредственно к участникам набега президент проявил великодушие. Возможно, его сердце смягчилось в отношении людей, которым удалось дать ему права и завоевать для него сочувствие всего мира. Его собственное нетерпимое и жесткое обращение с иммигрантами было забыто в свете этого противозаконного вторжения. Оно настолько затмило истинные проблемы, что понадобились годы, чтобы их снова увидеть, а может, так никогда полностью и не разглядят. Было забыто, что именно дурное руководство страной являлось истинной причиной этого прискорбного вторжения. С того момента правительство могло действовать хуже и хуже, всегда имея возможность указывать на набег, который все оправдывал. Предоставить уитлендерам избирательное право? — Да как они могут рассчитывать на это после вторжения?! Британия возражает против огромных закупок вооружения и совершенно очевидной подготовки к войне? — Они лишь принимают меры предосторожности против следующего набега. Долгое время то вторжение стояло на пути не только всего прогресса, но и любых возражений. Британское правительство оказалось под подозрением и с подмоченной репутацией вследствие действий, которыми оно не руководило, а, напротив, сделало все, чтобы их предотвратить.

Участников набега отослали домой, где их совершенно справедливо демобилизовали, а старших офицеров приговорили к разным срокам тюремного заключения, что, безусловно, достаточно сурово. Сесила Родса не наказали, он сохранил членство в Тайном совете, и его «Чартеред компани» продолжила существование. Это было непоследовательно и не поставило точки в деле. Как сказал Крюгер, «…нужно наказывать не собаку, а человека, который ее на меня натравил». Общественное мнение (несмотря или вследствие большого количества свидетелей) было плохо информировано относительно правильного понимания вопроса, и стало ясно, что поскольку отношение голландцев Капской колонии к нам враждебно, то небезопасно отталкивать еще и британского африканера, превращая в мученика их любимого лидера. Но каковы бы ни были доводы в пользу целесообразности, понятно, что буров сильно возмущала (и справедливо) неприкосновенность Родса.

Тем временем и президент Крюгер, и его бюргеры проявили к политическим заключенным из Йоханнесбурга бо́льшую суровость, чем к вооруженным соратникам Джеймсона. Весьма любопытна их национальность: двадцать три англичанина, шестнадцать южноафриканцев, девять шотландцев, шесть американцев, два валлийца, один ирландец, один австралиец, один голландец, один баварец, один канадец, один швейцарец и один турок. Узников арестовали в январе, но суд состоялся только в конце апреля. Всех признали виновными в государственной измене. Мистера Лайонела Филлипса, полковника Родса (брата Сесила Родса), Джоржа Фаррара и мистера Хаммонда, американского инженера, приговорили к смертной казни. Приговор впоследствии смягчили до выплаты огромного штрафа. Другим пленникам назначили по два года тюремного заключения и штраф 2000 фунтов. Заключение было в высшей степени мучительным, его усугубляла грубость тюремного надзирателя дю Плесси. Один из несчастных перерезал себе горло, а несколько человек серьезно заболели вследствие ужасного питания и антисанитарных условий. Наконец в конце мая узников, за исключением шести человек, освободили. Вскоре за ними последовали еще четверо из этих шести, а двое непреклонных, Сампсон и Дейвис, отказывавшихся подписывать какие-либо прошения, оставались в тюрьме до 1897 года. Правительство Трансвааля в качестве штрафов получило от политических узников в целом огромную сумму в 212 000 фунтов стерлингов. Сразу после этого некоторое комичное разнообразие в столь печальный эпизод внес предъявленный Великобритании счет на 1 677 938 фунтов 3 шиллинга 3 пенса, основная часть которого проходила по статье — «моральный и интеллектуальный ущерб».

Вторжение осталось в прошлом, движение за реформы тоже, но причины, их вызвавшие, продолжали существовать. Трудно понять, почему государственный деятель, который любит свою страну, не сделал ни единого усилия, чтобы изменить положение вещей, уже послужившее причиной серьезных опасностей и с каждым годом усугублявшееся. Однако Паулус Крюгер ожесточился сердцем, и ничто не могло его изменить. Притеснения уитлендеров только усилились. Единственной инстанцией, к которой они раньше имели возможность обратиться, чтобы получить хоть какую-то сатисфакцию за свои обиды, был суд. Теперь вышел закон о подчинении судов фольксрааду. Главный судья выразил протест против подобного снижения статуса его высокого поста и в результате был смещен без назначения пенсии. Занял вакансию судья, который приговорил реформаторов, и уитлендеры лишились твердой защиты закона.

Чтобы изучить ситуацию в горнодобывающей промышленности и законы, от которых страдают иммигранты, была направлена государственная комиссия. Председателем являлся мистер Схалк Бюргер, один из наиболее либеральных буров, и разбирательство велось тщательно и непредвзято. В результате появился доклад, полностью реабилитирующий реформаторов и предлагавший меры, чтобы соблюсти интересы уитлендеров. Законы, свободные от предрассудков, могли бы уменьшить их желание так настоятельно получить избирательное право. Однако президент и его совет не пожелали принять рекомендации комиссии. Прямолинейный старый диктатор объявил, что, подписав подобный документ, Схалк Бюргер предал свою страну, а затем создал новую реакционную комиссию для оценки доклада. Слова и бумаги стали единственным продуктом этого дела. Никакого улучшения положения жизни иммигрантов не произошло. Однако они, по крайней мере, снова привлекли внимание общества к своим проблемам, и наиболее уважаемые бюргеры их поддержали. Постепенно в прессе англоязычных стран тема вторжения перестала затмевать истинную сущность проблемы. Становилось все яснее и яснее, что устойчивый мир невозможен там, где меньшинство населения притесняет большинство. Уитлендеры пользовались мирными методами и потерпели неудачу. Они прибегли к силе и ничего не добились. Какие пути им остались? Их родная страна, господствующая в Южной Африке держава, никогда не помогала им. Может быть, если прямо обратиться к ней, она откликнется? Она не сможет, хотя бы из соображений собственного имперского престижа, навсегда оставить своих детей в униженном положении. Уитлендеры решили обратиться с петицией к королеве и таким образом вынести свои претензии за пределы внутреннего конфликта в область международной политики. Великобритания должна была либо защитить их, либо признать, что это не в ее силах. В апреле 1899 года прямое обращение к королеве с просьбой о защите подписала двадцать одна тысяча уитлендеров. С этого момента события неотвратимо развивались в одном направлении. Иногда поток был спокойный, иногда появлялась рябь, однако он двигался неизменно быстро, и рев водопада в ушах постоянно усиливался.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Англо-бурская война. 1899-1902 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

15

Сокр. от Витватерсранд.

16

Балларат (англ. Ballarat) — город в штате Виктория в Австралии.

17

Корнуолл — исторический район и графство на юго-западе Великобритании, коренные жители — кельты.

18

Заявление, высказывание судьи, не являющееся решением по существу рассматриваемого дела (лат.).

19

Фольксраад (афр. Volksraad; народный совет) — представительный орган (парламент) в независимых республиках, образованных африканерами (бурами) в Южной Африке 1835–1845 гг. Фольксраадом на африкаанс также называется южноафриканская Палата Собраний, которая являлась нижней палатой южноафриканского парламента в 1910–1994 годах, и совещательный орган, созданный голландскими властями в Индонезии и существовавший с 1916 по 1942 год.

20

«Пункт за пунктом», «по порядку», «последовательно» (лат.).

21

Аммонитяне и моавитяне — древние народы Палестины.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я