Зорох

Артур Иванович Жейнов, 2019

Слишком часто нашим героям везло в первой книге. И этого мы им не простим. Цена удачи будет высока. Новые враги куда сильнее и хитрее прежних. Они могущественны, умны и непредсказуемы. Героям не выстоять. Нет сомнений, они обязательно погибнут, и уже скоро. При условии, конечно, что все пойдет по нашему плану. Дизайн обложки Жейнов А.И.

Глава 4

Акрон так и шел впереди а Нирон, чуть отставая, двигался сзади. Иногда тусклая луна освещала вершину тупой горы. До самого утра она и была им ориентиром. Они шли на Север, но как только стало светать, Акрон резко взял вправо на Восток. Брат безропотно шел следом, но когда, через пару часов Акрон снова повернул на север, стал возмущаться:

— Зачем ты плутаешь?! — крикнул он. — Если уж решил повернуть к морю, то идем к морю. Здесь хотя бы равнина. Какой смысл сейчас карабкаться по скалам? Зачем выбирать трудную дорогу, если все равно идем непонятно куда?

Акрон оглянулся на брата, ничего не ответил, но все-таки снова повернул на Восток. Он и в самом деле не знал куда идти. Вышагивать по равнине было тоскливо — впереди до самого горизонта проглядывалась бесконечная, безнадежная пустота. За северными горами, казалось, может появиться что-то неожиданно хорошее, но чем дальше они шли, тем больше он замерзал. А север, это холод, и идти туда, где еще холоднее, тоже не хотелось.

Нирон еще несколько раз окликал брата, но тот не оглядывался. С тех пор, как Нирон выдал племени Охайру, Акрон с ним не разговаривал. Нирон всегда считал это его глупым капризом, и никогда не придавал этому значения, но теперь, что-то изменилось. Молчание Акрона раздражало, и даже пугало его. Стало казаться, что брат затаил злобу, и рано или поздно уйдет так далеко, что его невозможно будет догнать. Вместе со страхом остаться одному, где-то в глубине души просыпалось раскаяние. Но холод быстро вымораживал эти запоздалые чувства.

Под утро ветер, и снегопад усилились. Далекие, а за ними и близкие горы совсем скрылись из виду. Иногда Нирон буквально натыкался на спину брата. Когда вьюга начинала кружить вокруг них, нельзя было ничего разглядеть даже в двух шагах.

Ориентироваться можно было только по направлению ветра, а он сейчас был попутным, и оставалось только надеяться, что он не переменится.

Они шли почти без остановок. Снег был повсюду, он кружил в воздухе, хрустел под ногами, колол глаза, и щекотал под носом, превращаясь в капли и тут же замерзая. Во время редких привалов снегом растирали замерзшие щеки, и обмороженные носы, его ели, обсасывали во рту спрессованные снежные комочки, надеясь хоть немного утолить жажду.

Теплые сапоги возле колен были перетянуты веревками, но снег все равно проникал внутрь. Ноги стали замерзать, и, когда их растирали теплыми, после варежек, пальцами, носки и пятки начинали неприятно ныть и колоться, будто их засовывали в кишащий муравейник.

Серое утро медленно перешло в тусклый морозный день. Ему не было конца, и когда пришли сумерки, братьям показалось, что это еще не вечер, а просто гуще повалил снег. Скоро стало совсем темно. Два одиноких детских силуэта расстаяли в ночной снежной пустыне.

Во время отдыха, когда оба брата лежали на спинах, часть неба вдруг очистилась. Несколько звезд выстроились в ряд, напоминаю летящую сквозь облака стрелу.

— Эта стрела летит на юг, — неожиданно произнес Акрон. — Она летит в Бескрайнюю долину. Охайра рассказывала мне про нее. — Вспомнив о старухе, он немного помолчал, будто пугаясь того, что снова может причинить ей вред. Но потом он подумал, что все плохое уже случилось, печально вздохнул и продолжил: — Боги никогда не выбирают ничью сторону. Но, когда-то мы думали, что боги за нас, — сказал он. — Они послали много стрел в долину, и убили почти всех наших врагов. Только одно селение осталось, потому что одна стрела застряла в небе. Горцы радовались, но надо было закончить то, что начали боги. Тот, кто достанет стрелу и пустит дальше, станет вождем всех людей на свете. Великие воины стали драться из-за нее и горные реки окрасились кровью. Горцы ссорились тысячи лет. От одной стрелы погибло больше народа, чем от всех стрел посланных богами в долину. Несчастья народов бескрайней долины обернулись нашими. Боги поднимают в небо, а потом опускают на дно глубоких ущелий. Боги отнимают все свои подарки.

— Зачем? — спросил Нирон. — Зачем они все это начали, если все это так плохо закончилось?

— Им скучно, — ответил Акрон. — Боги дали нам наши желания, чтобы мы могли развлекать их. Им нравится смотреть, как мужчины дерутся из-за шкур, мяса и женщин.

— Ты плохо думаешь о богах. Может, поэтому мы и попали в такую беду.

— Мне кажется им все равно, что я о них думаю. Тем более здесь, на пустой равнине. Здесь не дерутся на смерть «когти» с «камнями», не трещат щиты, и Хелкат не рубит головы своим большим топором. Здесь никого не убивают, никто не просит пощады. Здесь не интересно. Сюда они даже заглядывать не станут.

— Без богов мы здесь пропадем, — сказал Нирон. — Мы столько прошли, но так никого и не встретили. Я очень устал. Я замерз. Я не чувствую ног. Пальцы на ногах стали синими. Я растираю, а это не помогает. Когда я упаду, и уже не смогу встать, ты оставишь меня?

— Нет, — ответил Акрон. — Я не оставлю тебя. Но идти нам придется еще много. Сейчас мы согреем твои ноги, и пойдем дальше.

— Зачем нам идти? Будет все то же самое. Никого мы здесь не встретим. А если и встретим, то только таких же, как мы сами. Они могут забрать наши шубы. А если попадутся людоеды из Северных кланов, то лучше и не думать, что они сделают.

— Нет, мы никого не встретим. Теперь мы пойдем на Юг. Мы пойдем туда, куда летит стрела, — обнадеживающей интонацией произнес Акрон.

Они снова изменили направление, и теперь пошли на Юг. Но, как и предупреждал Нирон, ничего не менялось. Все тот же снег, и все те же, одинаковые, далекие, будто нарисованные очертания гор.

Они шли еще два дня. Под утро третьего увидели одинокий шалаш, у подножья высокого холма. Он был почти весь занесен снегом, чтобы раскопать вход, пришлось изрядно потрудиться.

Внутри они нашли замерзшего мужчину. Видимо он был «шкурник». Он охотился здесь, чтобы сделать зимние запасы, для одного из Северных кланов. Но с приходом зимы, он не покинул этих мест. Что-то помешало ему. Скоро братья поняли, что умер он не от холода, а от другого недуга. От той самой болезни, которая пришла совсем недавно и в их селение. Тело его было раздуто, на коже лица проступили красные вены, похожие на ветви сухого дерева. Некоторые туши, заготовленных им горных козлов, тоже раздуло. Есть их было нельзя. Оставаться здесь было опасно. Братья знали: все кто жили в шалашах с зараженными, скоро заболевали сами.

Ничего другого не оставалось, только идти дальше. Скрепя сердцем оставили место, которое могло бы стать им приютом, но удача сейчас была не с ними. Богам здесь было не интересно. Может, и в самом деле, сейчас, они смотрели в какаю-то другую сторону.

Утром следующего дня Нирон сказал, что не может идти. Он еще пытался ползти, но в теле появилась слабость, начался жар. Пальцы на ногах посинели и сильно болели.

Акрон сидел рядом, и обреченно смотрел по сторонам. От голода и холода кружилась голова. Горы нависли над ними, но они уже не стояли, как раньше, на одном месте, они двигались, они качались из стороны в сторону, они подпрыгивали, и, завывая, летали над головой, как огромные черные птицы.

И в тот момент, когда, казалось, не осталось ни какой надежды, Акрон увидел треугольник далекого затерявшегося, среди горных вершин, жилища.

Это был шалаш — большой, целый, жилой. Акрон отчетливо видел дымок, и мерцающее марево, и человека с большой черной миской, который стоя на коленях, собирал в нее снег, чтоб растопить на огне. Видение показалось лишь на секунду и исчезло.

Акрон был уставшим, замерзшим и совершенно потерянным. Он не понял в какой стороне он видел шалаш. Голова кружилась, в глазах темнело, и последние четверть часа, он просто крутился на месте, пытаясь понять, где север, и где юг.

«На Востоке, — вдруг сказал он сам себе. — Я видел его на Востоке. Вон за тем холмом. Правильно, — пытался он собрать в кучу задубевшие мысли. — Я шел на Юг, и он появился слева… Слева, значит вон за тем холмом… Слева, значит на востоке».

Акрон пошел в ту сторону, но вдруг услышал глухой жалобный голос брата:

— Акрон, — окликнул он. — Акрон, ты ведь не оставишь меня?.. Акрон, прошу, не иди без меня… Мне страшно, Акрон.

— Ах да, конечно… — пробормотал Акрон, возвращаясь. — Ведь я не один… — вспомнил он. — Ведь мы вместе… Ведь мы всегда были вместе…Я не оставлю тебя… — твердил он, покачиваясь на нетвердых ногах. — Я никогда не брошу тебя, брат. — И, схватив Нирона под руки, он потащил его за собой. Тащил его за шкирку, тянул за рукава, и даже пытался взвалить на спину, но за весь день, они вряд ли одолели и пол круга. Шалаш больше не показывался.

Ни тащить брата, ни идти самому сил больше не было. Нирон уснул, Акрон стал бить его по щекам, но он не просыпался. «Он больше не откроет глаз, — подумал Акрон. — Скоро сердце его остынет, но ему уже тепло. Гораздо теплее, чем мне». Он еще попробовал разбудить брата, растерев ему лицо, но это не помогло. Акрон лег рядом и стал смотреть на беспросветно-серое небо. «Может быть так даже и лучше, — решил он. — Великая судьба… Предназначение… Объединять, разъединять — какая разница? Все повторяется заново. Все это никому не надо. Охайра говорила, что все это ни для чего. Судьбы людей, и судьбы целых народов, это просто камни, которые катятся с горы. Катятся себе и катятся. Можно просто встать в сторонке и смотреть. Катятся себе и катятся. А зачем катятся?.. а почему? А потому что вниз… Какой простой ответ. Как все оказывается просто в смерти…»

Мысли стали вялыми, серыми, как небо. Тягучими ручьями они медленно стекали с гор, и соединялись в стоячей реке. Дальше течь им было некуда. Они останавливались, согревались, веки Акрона сомкнулись и окаменели, наполняясь теплом этих тягучих ручейков.

Его разбудил запах жареного мяса. Он больше не чувствовал холода. Рука была сжата в кулак, он разжал его, и пальцы послушались. Веки стали легкими, как крылья бабочки, он легко раскрыл глаза, и перед лицом вспыхнуло пламя костра — синие, алые языки, и раскаленные оранжевые угли.

Акрон протянул руку и взял уголек. Был уверен, что ничего не почувствует, но уголь обжог пальцы, и он выронил его. Теперь Акрон знал, что не спит, и что по какой-то причине все еще жив.

Глаза постепенно привыкли к свету, и он понял, что находится в шалаше. Он был раздет до пояса и укрыт собственной шубой, и еще какой-то шкурой, большой и тяжелой.

На противоположной стороне от входа были широкие деревянные сани, возле ног Акрона, недалеко от огня обсыхали его сапоги, рядом с ними белые, из козьего меха, сапоги Нирона. Только вспомнил о брате, как в темноте, с той стороны костра, что-то пошевелилось. Акрон увидел голую руку Нирона, а потом и голову; брат засопел, и перевернулся набок, лицом к стенке шалаша.

«Живы, — промелькнула радостная мысль. — Кажется, мы оба живы». И как-то незаметно, с приходом «ощущения жизни», пришло и неудержимое чувство голода.

Акрон увидел коптящееся над огнем мясо. На деревянных крюках болтались потроха и нога, то ли горного барана, то ли козла. Он пригляделся и увидел аккуратное копытце, и обугленную шерсть на том месте, где кончалась кость и начиналась кожа. Это был козел. Мясо давно приготовилось, оно потемнело, и жир уже не капал на угли.

Акрон не смог преодолеть искушения: приподнялся, снял с крюка тяжелую ногу, и с жадностью откусил большой аппетитный кусок. Он проглотил его, почти не жуя, как голодная собака. Братья не ели почти неделю, и, наверное, он смог бы приговорить половину ноги, а может и больше, но звук с улицы отвлек его.

От чьих-то глухих шагов захрустел снег, вход шалаша распахнулся, пуская морозный воздух, и внутрь шагнул хозяин жилища — высокий, одетый в просторную оленью шубу, с глубоким меховым капюшоном, и в громоздких сапогах шерстью наружу. Сапоги чем-то напоминали медвежьи лапы, и во всем его облике было что-то дикое, животное.

Какое-то время он разглядывал Акрона, застывшего с козьей ногой у рта. Потом свалил в кучу ворох обрубленных веток, которые держал под рукой, положил сверху топор, и снял с себя шубу. Под теплой одеждой был такой же пространный черный плащ. Акрон все никак не мог увидеть лица этого человека, и под шерстяным капюшоном оказался такой же капюшон, только матерчатый.

Акрон виновато, подцепил растерзанную козью ногу на деревянный крюк. Хозяин прошел к саням и сел на них. Скоро в его руках появился глиняный кувшин с широким горлом. В нем была темная жидкость, похожая на загустевшую от вареных костей и жира воду. Откинув шубу Нирона, он подтянул к себе его ногу, и стал смазывать этой жидкостью его почерневшие, все в мелких язвах, пальцы.

Капюшон мешал незнакомцу, и он, наконец, сбросил его на спину. Только сейчас Акрон смог разглядеть его лицо, и страх, который почти оставил его на тот момент, вернулся снова.

О таких как он Акрон много слышал. Таких, как он Акрона учили остерегаться и ненавидеть. У многих из них светлые волосы, потому что черные мысли выдавливают свет из их головы. Многие из них одели голубые глаза, чтобы воровать небо для изгнанных под землю духов. Кожа их часто бледна, потому что они кормят тьму своей кровью. Их нельзя слушать, с ними нельзя говорить. Они непримиримые вечные наши враги. Они кровожадней трусов, и подлее завистников. Они хуже детей предателей, которые предали отцов! Они даже хуже женщин! Они — люди из Бескрайней долины.

Акрон отодвинулся назад, человек из долины заметил это, и, еле заметно усмехнулся. Затем, он закатал себе рукава, взял другой кувшин, и стал мыть руки. Из под намоченного рукава показалась странная яркая татуировка — большой желтый, похожий на солнце цветок.

Обсушивая руки над огнем, он медленно и уверенно произнес:

— Вашего отца звали Краогорм. Он один из старейшин племени «Орлиных когтей». — Он ненадолго замолчал. Акрон не понял вопрос это или просто рассказ о нем самом, но на всякий случай кивнул. Человек из долины, кивнул в ответ и продолжил: — Вы родились в ночь первого звездопада, в свете Живой кометы. Племя хотело отдать вас в жертву вулкану, но вы бежали. Пять дней вы шли на Север и на Восток. Потом вы повернули на Юг. Вы и дальше пойдете на Юг. Но теперь вы пойдете за мной.