Зорох

Артур Иванович Жейнов, 2019

Слишком часто нашим героям везло в первой книге. И этого мы им не простим. Цена удачи будет высока. Новые враги куда сильнее и хитрее прежних. Они могущественны, умны и непредсказуемы. Героям не выстоять. Нет сомнений, они обязательно погибнут, и уже скоро. При условии, конечно, что все пойдет по нашему плану. Дизайн обложки Жейнов А.И.

Глава 10

«После поединка, — говорил Леман Алю, — ты сразу отправишься в Белый замок Харума к избранным. Нигде не задерживайся, на улицах не мелькай. Если тебя кто узнает, слух пронесется сразу. Сейчас охотников за твоей головой в городе, как гнилых зубов в ведре у зубодерга. Они знают все места, где ты можешь появиться. Так что и не думай возвращаться к себе в Красный замок, забудь про меня, и про Астаера, и к отцу во дворец один не суйся. Вечером и я подтянусь к старику, там и решим, как быть дальше. Ты все понял? Я ведь не сделал ошибку, когда решил взять тебя с собой, правда?»

«Если бы ты не взял меня, — отвечал на это Аль, — я бы пришел сюда сам».

В сопровождение Алю эрл выделил троих своих бородачей. Их задача повсюду следовать за ним; находясь, не очень близко, чтоб не выдать, и, вместе с тем, не очень далеко, чтобы в нужный момент прийти на помощь.

Как и томена, охранников облачили в просторные, песочного цвета плащи, с глубокими капюшонами. В таких часто ходили заезжие на рынок фермеры и рыбаки. Теперь в толпе их было не различить. Кольчуги, мечи и топоры были надежно укрыты от чужих глаз.

За боем Аль наблюдал с нижних трибун. Все закипало внутри от злости и обиды, когда профессиональные поединщики Ротриков без особых усилий, и с невероятной жестокостью расправились с гвардейцам Басилов. Он видел, как Леман спорил на балконе с отцом, а потом сбежал с лестницы, отнял у последнего гвардейца меч и вошел в круг, вместо него. Леман для Аля всегда был воплощение бесстрашия, ловкости и силы. В глазах Аля, он непобедим, почти бессмертен, и он никогда не понимал отца, Харума, или того же Астаера, которые всегда пытались оградить эрла от любой возможной опасности. «Леман созидательная сила, — в один голос твердили они. — Это в нем главное. Леман должен придумывать, создавать и строить; растрачивать его живой ум, и интуицию на что-то еще, все равно, что древней арпийской вазой бить мух на стене». Но Аль так не считал. «Трудяг в Харпе всегда хватало, — думал он. — А справиться с поединщиком, с двумя, с тремя сразу — вот особый талант. Быть лучше, сильнее других. Снова и снова побеждать. Доказывать свое превосходство в каждом бою — рискованно, смело, и по-настоящему важно».

Все, кто вышли против Лемана в этот день, расстались с жизнями. И это еще раз убедило Аля, что он прав. «Если бы Леман дрался первым, четверо наших гвардейцев остались бы живы» — с сожалением думал он.

Победы Лемана вдохнули в парня новую уверенность. Поддавшись общему настроению, как и все, он выкрикивал имя своего отца, когда тот спускался к арене. Аль предвкушал скорую победу, но в походке и движениях Эмистана, что-то показалось ему странным. Что-то вдруг насторожило и даже испугало томена. Он больше не кричал как все, подпрыгивая и вскидывая вверх руки. С последним глотком воздуха, внутрь пробралось скребущее болезненное ощущение неизбежного несчастья. Желудок сжался в камень, и режущими нитями потянул на себя остальные органы.

Вцепившись в перила Аль наблюдал за каждым шагом владыки, и когда Эмистан обронил меч, все нити натянулись до предела и сдавили горло.

Владыка вошел в Круг смерти. Трибуны начали стихать, пронесся шепот, повисло молчание, и вдруг, в один миг, вся вселенная взорвалась оглушительным криком отчаяния и боли.

«Убит!» — молнией сверкнуло в голове Аля. «Измена! Предательство!» — толпа заволновалась, колыхнулась вниз, прижимая нижние ряды к солдатам оцепления.

Аль дрожал от злости, кулаки побелели, а лицо стало багровым, будто обдали кипятком. Он еще не понял, что произошло, и точно ли погиб отец, и кто виноват, но где-то там за оцеплением точно было предательство, и надо было срочно туда прорваться, и отомстить, и наказать всех врагов, которые убивают их, хохочут, плюют в душу и думают, что все это им сойдет с рук.

Оцепление прорвали в нескольких шагах от Аля. Его оттеснили, толпа хлынула вниз, и те, кто оказались первыми, наткнулись на мордейские штыки. Здесь, у самой арены своих владык защищали больше тысячи охранников со всех Миров Пятигорья. Ловко орудуя копьями и мечами, мордейцы расправлялись с толпой; они медленно организованно отступали, возводя перед собой баррикады из человеческих тел. Стратегия их была проста и эффективна. Первый ряд воинов сдерживал натиск щитами, а из-за их спин, имея достаточно места, чтоб размахнуться, наносили свои смертоносные удары копейщики.

Верхние трибуны напирали. Толпа вынесла Аля прямо на штыки, и скоро он оказался прижатым к к щиту. Над головой сверкали стальные жала копий. Аль уперся в щит локтями, в надежде выиграть хоть какое-то пространство для маневра. Несколько раз это спасло ему жизнь. Как только копейщик делал очередной выпад, Алю удавалось уклоняться, и копье вонзалось в того, кто оказывался позади. Натиск был таким, что убитые не падали, а продолжали двигаться вместе с толпой.

В какой-то момент у Аля потемнело в глазах, грудь будто сдавило тисками и продолжало сжимать, но к счастью мордейцы не выдержали напора, и отступили, потеряв строй. Аль вовремя смог вытащить свой короткий клинок, и скользящим ударом успел отвести в сторону нацеленное в живот острие чужого меча. Ответным ударом в бок, он убил нападавшего. Щиты снова сомкнулись, но Аль смог подпрыгнуть, и проткнуть шею держащему щит мордейцу. Солдат упал, потянул на себя, и томен вдруг оказался среди врагов. Больше он не контратаковал, только отбивался, но вражеских копий и мечей было так много, что отразить их всех, или увернуться, получалось не всегда. Аль дрался, но мысли были не здесь. Он думал об отце, думал о Стахе, который еще не успел уйти из Круга смерти. И он еще тешил себя надеждой, что сможет вырваться отсюда, догнать его и убить.

В пылу схватки, томен почти не чувствовал боли. Ему сильно рассекли кожу на голове, и теперь кровь заливала правую половину лица, широкий мордейский меч ударил в грудь, и если б ни кольчуга, разрубил бы до позвоночника, а так сломал несколько ребер и рассек плечо. Для одного врагов здесь было слишком много, еще чуть-чуть и Аля порубили бы на кусочки, как тушу теленка на рынке. Но телохранители бородачи подоспели вовремя. Для мечей здесь тесно — не размахнешься, и они пустили в дело свои короткие крепкие горские топоры. Аля оттеснили, и это дало, какое-то время для передышки. Только сейчас он заметил, что харпийская стража уже не сдерживает толпу, солдаты оцепления вместе со всеми атакуют разрозненную пеструю армию девяти Миров.

Нижние трибуны были завалены мертвыми телами, но бой не прекращался, схватка в самом разгаре. Толкаясь локтями и запинаясь об покойников Аль смог пробиться к краю арены. Охранники отстали и потеряли его, но он не собирался никого ждать. Томен двигался наперерез течению, поэтому смог заметить продирающегося следом одетого в черную рясу старообрядца. «Что-то с ним не так, — подумал Аль. Еще раз оглянулся, и понял что с эти божьим человеком все не так. Перебитый нос, исполосованное шрамами лицо, и выбитые зубы. — Этот не из тех, кто всю свою жизнь день и ночь молится Тому который знает, — заметил про себя Аль. — Охотник за головами. Золотой ромб, отточенный нож и дешевое кабацкое пойло — единственные боги, которых он признает».

От стены, до огненного рва дрались только солдаты. Толпа оставалась на трибунах. На противоположной стороне чернели три входа ведущих в подземные залы Арены воинской доблести. Ромульцы, Отийцы, воины Адломы и прочие, уводили туда своих перепуганных владык, одного за другим.

Аль наконец увидел того, кто был ему нужен. Стах уже перебрался через горящий ров, но второпях оступился и подвернул ногу; солдаты личной охраны окатили его ведром холодной воды, и, подхватив под руки, поволокли в укрытие, как дымящееся полено. Эртукийский клинок Лемана, с которым вышел на поединок отец, Стах забрал собой. Аль узнал его яркие неповторимые переливы и особый блеск стали, закаленной самими богами.

— Барахольщик, — процедил сквозь зубы томен. — Красивые цацки любишь. Ты не уйдешь от меня, Стах! — крикнул он. — Я все равно найду тебя! Найду, где бы ты не спрятался, а потом!.. — Аль выхватил из ножен меч, не глядя, с разворота ударил наотмашь, и рассек горло фальшивому старообрядцу, который застыл в трех шагах, с занесенным над головой ножом.

Схватившись за горло, наемник рухнул на колени. Аль удостоил его лишь скользящим взглядом, быстро спрятал меч в ножнах под плащом, и, перепрыгнув через перила, оказался на песке арены. Солдаты сражались повсюду, но для них он был всего лишь горожанин, который оказался не в том месте не в то время. Внимания на него почти никто не обращал, и, больше не впутываясь в драку, уклоняясь от случайных мечей, он помчался на другую сторону арены, надеясь пробиться к коридорам за которыми скрылись владыки, до того как стальные решетки перекроют вход.

Редкое везение сопутствовало Алю в этом не простом предприятии. Солдаты, которые оказывались на его пути, уходили в сторону, падали, сраженные чьим-то копьем, или пробегали мимо, торопясь на помощь кому-то из своих. Когда он вновь вскарабкался на перила, перекувыркнулся и стрелой влетел в черный коридор, никто его не заметил, а уже через секунду дюжина отийцев толпилась у входа, и кто-то запыхавшимся боязливым голосом вскрикнул: — Опускайте решетки!

Аль несся по темному коридору, освещенному редкими факелами, когда решетка позади него звонко стукнулась о каменный пол. Долго она бы не выдержала, небольшое усилие, и люди Лемана, смяли бы ее как разъяренный бык плетеный забор. Но этому не было суждено случиться. Аль не знал, но Харум уже вводил на арену штурмовиков, чтобы остановить бессмысленное кровопролитие.

Аль пробежал мимо нескольких групп солдат, которые в темноте не разглядели и не остановили его. Здесь царил хаос, охранники владык были растеряны и напуганы не меньше своих хозяев. Аль добежал до огромных полузакрытых дубовых дверей, из-за которых пробивался яркий свет. Хотел ворваться, но чувство опасности вовремя остановило его, интуитивно он ушел в сторону, и встал за дверью именно тогда, когда она распахнулась. Полсотни Атгарцев, громко топоча сапогами, растянутой колонной промчались в сторону входа. Видимо владыки немного пришли в себя, и поняли, что без хорошего прикрытия далеко им не уйти. И малым числом, куда легче держать оборону в тесных коридорах, чем в просторных залах. Аль услышал чьи-то рассерженные голоса, и прильнул к щели в двери. Огромное помещение освещалось десятками факелов, и тремя неугасаемыми священными кубками Вечного огня. Это были большие сосуды в которых горела тягучая черная вода, из мертвых подземных рек на Востоке.

Зал битком набит людьми, у стен стонали израненные солдаты, вся знать девяти Миров топталась в центре; на возвышенности, возле серебряного памятника сидящего на троне Элинора Басила собрались владыки. Аль раньше никогда не видел их в живую, но все их портреты висели во дворце у отца, и про каждого, что-то рассказывали наставники.

— Где твой отец?! — кричал кому-то, через весь зал грузный старик с заплывшим жиром лицом. Им оказался владыка Болеи Итиль Дугл. Аль узнал его, хоть на картине он гораздо стройнее, и лицо не изрыто оспинами. — Где это подлое насекомое? — не унимался он. — В какую паутину нас бросил твой папаша на этот раз?! Какими мухами объелся старый дурак?! Из-за него нас тут всех перебьют! Это вы отравили Эмистана, а отвечать заставят нас!

— Его никто не травил! Это был честный поединок. — Аль прижал лицо к стене, толстяк выпал из поля зрения, но появился Стах. Скрестив руки на груди, он уперся плечом в широкую колонну. Сейчас он был похож на плоскомордого бойцовского пса, рычащего на разбуженного в берлоге медведя. — Он сам вызвал меня вчера! Сам напросился! А то, что он запнулся там где-то по дороге, это уже не моя забота. У меня появился шанс и я им воспользовался. Если не забыл, вчера он обещал убить меня! Но что ж, я оказался быстрее.

— А вот про это никому не рассказывай! — зло посмеялся Итиль. — Про это ты будешь врать у себя дома. Я не слепой. Я знаю, что я видел. И все мы видели одно и то же! Но хуже всего, что они там! — Он ткнул пальцем вверх, — тоже это видели! Вы отравили владыку Харпы. Толпа хочет крови. Леман сбесился. Теперь никого из нас не выпустит. Нам всем конец! Ты и твой папаша постарались. Паук уже строчит письма нашим этионам, в подробностях описывая, как хрустят наши шеи под топорами подлых харпийцев. Вот так он получит в свой карман все наши армии! — крикнул он, вертя головой по кругу. — Вот он их коварный план. Этот заговор не только против Эмистана. Этот заговор против всех нас!

— Как видишь, я тоже здесь. Из нас двоих меня прикончат первого. Думаешь, я не хочу жить? Если бы отец хотел убить вас, уж меня бы он с вами не оставил.

— Какой же ты кретин, Стах, — с улыбкой отвращения, произнес Итиль. — Правду говорят, что у тебя вместо головы груша. Вот поэтому он тебя и оставил. Тебя, и даже твоего братца он бросил в печку и теперь греет возле нее руки. Теперь он жертва. Убитый горем папаша жаждет мести и собирает под свое командование армии девяти Миров для священного похода.

— Это ужасно, — всхлипнула какая-то девушка, совсем рядом с Алем. Томен на секунду забыл про Стаха, пододвинулся ближе к щели, и посмотрел в другую сторону. В шаге от двери стоял задумчивый Урлих Ротрик, младший сын Талина. Его молодая беременная жена Тина прижималась к нему, как испуганный ласковый котенок. — Это ужасно, — повторила она. — Неужели это правда. Твой отец так хочет этой войны, что готов бросить ей на съедение даже собственных детей. Ты только не отпускай меня. Когда харпийцы ворвутся сюда, пусть нас убьют вместе. Я прижмусь к тебе и не отпущу даже после смерти.

— Тебя они не тронут, — сказал Урлих, поглаживая ее длинные прямые волосы. — Ты ждешь ребенка. У них ведь тоже есть матери и жены. Они не станут убивать беременную женщину.

— А как же ты?.. Я не хочу жить без тебя.

— Я все еще надеюсь, что этот жирный Дугл ошибается, — попытался обнадежить Урлих, но в голосе не было уверенности. — Мы ничего не сделали. Эмистана убил Стах. Если Леману так не терпится отрубить кому-нибудь голову, то пусть его и убивает.

— Это все тот старик придумал, — сказала Тина, слегка приподнимаясь на цыпочки, и украдкой поглядывая в разные стороны. — Тот слепой старик. Его ведь тоже здесь нет. Видишь, он знал… Знал, что так будет. Мы забились, как мышь в щель, и скоро кошка нас отсюда выцарапает. Но это хорошо, что его здесь нет, — всхлипнула девушка. — Пусть живет, только бы не видеть в последние минуты этого страшного лица. Синий, как покойник, а глаза… И он все время меня трогает. Подходит, без конца спрашивает, что мне нужно, и трогает мой живот. Как бы случайно, но я-то знаю, что не случайно. Какой он противный. Как он появился, все у нас пошло не так. У меня все время кружится голова, мне снятся дурные сны, появилось предчувствие чего-то страшного. Я так боюсь за отца… Я так боюсь за братьев. А больше всего волнуюсь за тебя…

— Зачем ты сейчас говоришь об этом? — недовольно произнес Урлих. — Давай о плохих предчувствиях поговорим потом… Потом, когда этот ужас закончится.

— Этой ночью мне снова снился тот мальчик. Он стоял надо мной, а я лежала в постели не могла пошевелиться. Смотрел на меня своими большими черными глазами. И мне все казалось, что я уже проснулась, а он все не уходил. И я заставляла себя просыпаться снова и снова. Я пригляделась, и поняла, что это у него вовсе и не глаза, а глубокие черные дыры. А потом ты пошел, взял его на руки, и стал качать. Я открывала рот и хотела сказать: «ты только посмотри на него», но ты меня не слышал. Я знаю, случится что-то очень страшное. Я так боюсь…

— Лучше ничего не говори, — нахмурился Урлих. — Не нужно никакого дара предвидения, чтобы понять, что дела у нас плохи. Тут у всех сейчас дурное предчувствие.

— Нет, я о другом… Совсем о другом…

— Твой брат возвращается, — с удивлением произнес муж. — А он будто рад чему-то. Авилла! — крикнул он, как показалось Алю, глядя прямо на него. — Не уж-то у тебя хорошие новости? Что там снаружи?

— Закончилось! — радостно закричал кто-то юношеским голосом из глубины коридора, позади Аля. — Все кончено! Леман Отступил! Там какой-то старик, кто-то из их этионов, привел на арену целую армию. Там тысячи солдат. Они встали между Леманом и нами. Этот старый, приказал Леману, и он послушался. Испугался, трус! Я сам слышал, как Леман приказал своим меченосцам отступить.

— Авилла, это правда?! — не веря в такую удачную развязку, воскликнула Тина.

— Да сестренка, это правда! Мы спасены! — все так же радостно ответствовал юноша. — Я слышал, нас проведут по туннелям, которые проходят под городской стеной. Мы сможем подняться, как только их солдаты оцепят городские улицы, чтобы чернь не бросалась на нас и не швыряла камни.

Зал зашумел, заговорили все и сразу. Топор палача отведен, и теперь, после гнетущего молчания, каждому не терпелось выговориться.

— Что у них за армия, что за порядки?! — крикнул кто-то из знати. — Не могут разогнать кучку оборванцев! Просвещенная Харпа… тьфу… Слишком много воли они дают своей черни!

— Тут не чернь, тут вся Харпа озлобилась, — кто-то не очень громко, ответил ему.

— Поскорей бы убраться отсюда. Сифеас сейчас устроит настоящую резню…

— А нам-то что?! Их Мир пусть сами разбираются. Пусть режут друг друга вдоль и поперек, если им так нравится. А нам домой пора. И пусть дают сопровождение. Это животное Леман перебил всю мою охрану!

— Ну что, старый пень?! — крикнул Стах владыке Болеи. — Я же говорил, никто из нас не умрет. Отец знал, что будет именно так! Он не стал бы рисковать нашими жизнями. Ты еще успеешь взять свои слова обратно, пока твоя едкая желчь не выжгла его чистую душу! Может, сначала пусть услышит извинения, а уже потом, со смягченным сердцем узнает о лжи и грязи, в которой тебе так не терпелось его вывалять.

— Что же он удрал тогда? — спросил Итиль. — Где он?

— У него свои дела.

— Сын в Кругу смерти, а у него дела?

— Авилла, брат, иди скорей ко мне, я обниму тебя! — крикнула Тина, и сразу выпала из полосы, которая была доступна обозрению Аля. — Ты точно уверен, что все кончено? Леман не ворвется?..

— Можешь не бояться Тина. Пусть только попробует! Если появится здесь, я выпущу этому трусу кишки.

— Авилла. Ты мой любимый брат. Мой герой… А что говорят, когда же мы уедем отсюда?

— Харпийцы должны обеспечить нашу безопасность. Так что, скорее всего дня через три, пока у них у самих тут все уладится.

Возле дубовой двери остановились двое. Аль слышал только их голоса. «Гвардейцы Ротриков» — скоро догадался он.

— А ты думаешь будет как-то по другому, Борчик? — надрывался один. — По другому не бывает! Скоро Харпа начнет грызть себе руки и ноги; нам останется только перекусить ей шею. Попомни мое слово: через два месяца мы снова окажемся здесь, но уже не как гости, а как завоеватели.

— Не так быстро, — ответил тот, кого он назвал Борчиком. — Эмистан дохлятина, но без владыки Харпа не останется. Борьбы за трон не будет. Вся эта возня закончатся уже сегодня. Поверь, Аль Басил сгниет раньше собственного папаши. Варды поддерживают Сифеаса — ему править по закону. Говорят, их Южная и Западная армии тоже пойдут за Сифеасом. Аль где-то в городе, и его отсюда не выпустят. Скорей всего мухи уже гадят на его нежные розовые потроха. Но даже если это и не так, жить ему не долго. Армии, которые готовы драться за младшего слишком далеко. Они поспеют сюда, как раз на присягу Сифеасу.

— Ты слышал про двести ромбов?

— Да, кому-то повезет. Говорят, скоро Сифеас удвоит вознаграждение за голову брата. И тогда я точно брошу службу. Куплю себе пять плащей, чтоб менять когда намокнут от дождя, и буду сутками поджидать возле его замка, или возле дворца папаши, как все эти сорвиголовы и пьяницы, которым больше нечем заняться. Вот только мне в отличии от них улыбнется удача.

— И ты не испугался бы убить томена? Аль, он ведь из такого древнего рода…

— Ну и что? Я тоже из древних… Ты думаешь, Северионов вчера придумали?

— И ты смог бы прийти к Сифеасу за наградой?.. Вся Харпа проклянет тебя.

— За двести ромбов — пусть проклинают. Я даже сам помогу им в этом. Я готов отдать половину этих ромбов божьим людям, чтобы они кляли меня до скончания века. Пусть только заплатят. Но все это ни к чему. Тот который знает никого не слышит. Совсем оглох от старости. Веришь, все наши, как приехали сюда, так и молятся, только бы жил наследничек. Каждый этому бедняге Алю сам голову отрезать хочет… Никто не знает, как он выглядит. Рисунки с его лицом продают на площади по десять цейлонов. И везде он разный. Подсовывают абы что, только бы деньжат заработать. У людей совсем нет совести. Узнать его можно только по родовому знаку. А я сначала не понял, смотрю утром — Пилс и его ребята, нашли каких-то пьяниц на улице, разбудили, и давай закатывать им рукава. Потом признались — это они татуировку искали. Ха-ха-ха!.. Они думают тут томены, как кабацкая пьянь, на улицах под заборами валяются… Ха-ха-ха…