Зорох

Артур Иванович Жейнов, 2018

Идея книги – большое приключение и большое испытание. Договоримся сразу – никого жалеть не будем. Проведем героев по лабиринту самых тяжелых – ранящих тела и души – сражений. Не дадим честного выбора, заставим принимать сложные и опасные решения. Пусть ошибаются. Все будет по-настоящему. Сильный проиграет слабому, а благородный подлому. Оставим маленькую лазейку, еле заметный шанс. Постараются – выстоят и, может быть, заслужат наше уважение и право на жизнь в следующей книге. Дизайн обложки Жейнов А.И.

Глава 7

Анва, так назывался Мир, из которого пришла Эльза. Давно исчез народ, который дал этому Миру название. И когда Эльза сказала отцу, что Анва означает: Голубые озера, он не придал этому значения, посчитав детской выдумкой. Анва это мир пустынь, кочующих дюн, оазисов, и огромных впадин — бесконечных безжизненных пространств.

Эльзе было семь лет, когда проснулся огненный бог и стал трясти землю. Рушились дома, башни, завалилась городская стена, а возле самой Эльзы упало старое дерево и больно хлестнуло своими ветвями.

Когда люди пришли в себя, то не поверили своим глазам. Их мир больше не был пустыней: все впадины наполнились чистейшей голубой водой. Невидимые гейзеры выбрасывали ее из под земли, вместе с песком.

«Мир Голубых озер» — вспомнил отец слова своей маленькой дочери. У Эльзы появился дар, которому не было объяснения. Девочка понимала чужие языки, даже языки мертвых народов, читала любые надписи, объясняла значения и происхождение слов.

В ней проснулась безудержная тяга к знаниям. Отец Эльзы был личным телохранителем владыки Кеграха, и у Эльзы появился доступ к его библиотеке. Но это было ни что, по сравнению с тем, что хранилось в подвалах у старого Рурка — главного архивариуса Анвы.

Архивариус был нелюдим, и никого не пускал в свою вотчину. Всю свою жизнь он просидел в темных подвалах, переводя и переписывая старые книги. Эльзе он давал читать только то, что одобрял ее отец. И большинство комнат для нее оставалось под запретом. Но это только разжигало любопытство девочки. Эльза стала приносить Рурку вино из отцовского погреба, и пока он пил его в столовой, открывала запретные комнаты, хватала первую попавшуюся книгу, и прятала ее за пазухой.

Старик быстро догадался о ее проделках, и стал подсовывать на видное место книги прошедшие одобрение влиятельного отца. Скоро и Эльза поняла, что старик не так прост, и стала подольше задерживаться в комнате, и кроме подсунутой книги, прихватывала еще парочку. Но Рурк на то и старший архивариус, чтобы знать где что лежит, и, не говоря Эльзе ни слова, стал принимать контрмеры.

Эльза заметила, что на книгах больше нет пыли, и стали попадаться те, которые она уже читала. «Он попрятал от меня все самое интересное! — решила она. — Это начало войны! — сказала она себе, представляя на себе кожаные отцовские латы и шлем с синим хохолком».

— Почему ты не можешь, как все нормальные дети играть себе в куклы? — спрашивал у нее старик. — Маленькой девочке не место в сырых темных подвалах. Посмотри, как солнечно сегодня.

— Ты просто завидуешь, вот и гонишь меня, — спорила с ним Эльза. — Я могу читать книги, которые не можешь прочесть даже ты. У меня дар, и он хочет, чтобы я его использовала.

— В конце концов ты найдешь книгу, которая наполнит твое сердце отчаянием. Ты разочаруешься и возненавидишь жизнь.

— Я читаю много книг, но понимаю не все. Я еще маленькая, и до конца дочитываю только те, где есть любовь. Разве любовь может разочаровать?

— Как раз она и разочаровывает, — отвечал Рурк.

На все запретные комнаты старик повесил замки, а на следующий день, он появился на работе только к обеду: кто-то повесил замок на входную дверь его дома, и соседи мучились полдня чтобы его спилить.

Рурк стал бесцеремонно обыскивать Эльзу, и отбирать книги, каждый раз, когда она собиралась уходить. Как-то раз придя домой он обнаружил, что кто-то накидал ему в открытое окно с десяток ужей. Ужей поймали, но скользкие гадины снились ему всю ночь и наутро Рурк пришел с уставшими красными глазами.

Рурк не стал жаловаться отцу Эльзы. «Это, — решил он, — наша личная дуэль». С тех пор старик не оставлял девочку ни на минуту. Как только она приходила, он привязывал ее руку к своей и заставлял читать рядом с собой, в надежде, что ей в конце концов это надоест и она перестанет приходить.

Как-то Эльза угостила старика на удивление крепким вином, архивариуса стало клонить в сон, и он ушел домой раньше обычного. Спал как убитый, а когда проснулся, то увидел рядом со своей кроватью, жующую его простыни корову. Рука Рурка была прикована к коровьей ноге цепью, и ему пришлось вести непослушное животное на кузню, через весь город.

Сын кузнеца проболтался, что к нему приходили с предложением заковать Рурка, но он отказался, потому что не хочет неприятностей. Но, кто приходил, он не рассказал, потому что неприятности могут появиться и с той стороны.

Старик сдался, теперь Эльза могла приходить когда захочет, и читать что захочет, но в его присутствии.

Оставалась еще одна запертая тайная дверь в дальней, темной части подвала, но к штурму этой крепости Эльза решила приступить попозже.

Эльза не заметила когда взрослые стали говорить о войне. Это слово она слыша все чаще и чаще, но до конца не понимала его страшного значения.

Отца месяцами не было дома. Тогда многие ждали своих отцов, братьев и мужей. «Если это война, если она такая, то это еще можно пережить. В конце концов все ведь вернутся…» — думала девочка. Но так думала не долго. Война пришла и к ней — настоящая, страшная, кровавая. Она пришла с голодом, плачем скорбящих матерей и стонами раненых солдат, наводнивших улицы. Солдаты были в каждом доме, они были во дворце у Киграха, лежали под деревьями в садах Альмиры, и просто на дороге, под палящими лучами солнца.

Когда Эльза видела своего отца в последний раз, она его не узнала. Крепкий и всегда жизнерадостный, он вернулся отчаявшимся, сильно похудевшим и угрюмым.

В то утро ее разбудил испуганный голос матери. Он доносился с улицы, из открытого окна; белая ажурная занавеска качалась от порывов ветра, но казалось, вздрагивает, от ее слов.

— Не может быть! Не может быть, чтобы больше ничего нельзя было сделать! — говорила мать. — Пусть воюют гвардейцы Киграха. Хватит этим хвастунам пьянствовать, приставать к девкам и драться на турнирах тупыми копьями. Пусть идут воевать! Соберите раненых, раздайте оружие мастеровым, слугам, зовите стариков; эти крикуны много хвастались прошлыми победами; они подбили молодежь на войну, вот пускай теперь воюют!..

— Все кончено, — услышала Эльза тихий голос отца.

— Ничего не кончено! — кричала мать. — Если ты не можешь драться, как мужчина, тогда я буду делать это за тебя! Два года вы наблюдали за Ромульцами с гор или прятались за дюнами. «Скоро! Скоро!» — обещал ты. Мы зарезали весь скот, отдали два урожая, все золото, все драгоценности, все ушло на вашу проклятую войну! Дома не осталось даже посуды. Все потратили на своих прожорливых солдат и наемников, а теперь притащились, поджав хвосты, чтобы сказать: все кончено! Это за все наши страдания?! Твои дочери одеты как нищенки. Посмотри, как износились мои платья!

— Ты не понимаешь, — выдохнул отец.

— Чего я не понимаю? Вспомни, какая я была! Вы сделали из своих жен старух. Посмотри в чем я хожу!

— Платья… — тихо, отрешенно произнес отец. — Мой красный плащ стал черным от запекшейся крови. Прошлым утром Киграх умер на моих руках. Долгая, мучительная смерть… Владыка стонал, и плакал, как испуганный ребенок. Он не понимал, что говорит. Я боялся, что таким его увидят подданные, и уже сам желал ему смерти.

— Как умер? — испугалась мать.

— Охранников, гвардейцев Ромульцы вырезали еще неделю назад. Мы отступали через перешеек у Сухих скал, и вдруг их атака… Это было так неожиданно… Коннице негде было развернуться. Нас раскололи на части, заперли в горах, и перебили по очереди… Неделю без еды и воды. Трусы… Как стыдно, как бесславно… У нас больше нет армии, у нас больше нет владыки, и нашего Мира больше нет…

Подойдя к окну, Эльза увидела отца; он сидел на крыльце на ступеньках, и, сняв с головы шлем постукивал им по кованным перилам, потом, будто опомнившись, отшвырнул в сторону.

— И что дальше? — сквозь слезы спросила мать. Она была в шаге от отца; он протянул к ней руку, но мать оттолкнула ее. — Что дальше? — повторила она.

Отец отвернул лицо, и вдруг увидел Эльзу; он растерянно улыбнулся дочери, попытался махнуть рукой, но кисть обессилено упала на колени; отец опустил голову, и заплакал.

Бежать было некуда, Ромульцы шли к городу через пустыни вдоль озер, спускались с гор, и пересекали плодородные поля Лериха. Знать, ремесленники и мелкие торговцы отдались на милость победителей. Отец, и с ним еще три военных советника Киграха, сняли латы, бросили мечи, и, переодевшись в одежду своих слуг, решили скрыться в горах.

К вечеру Ромульцы вошли в город, и горы осветились огненным заревом, и воды Голубых озер горели неистовым пламенем, отражая пылающие башни, дома и деревья у разрушенных городских стен.

Озверевшие, уставшие от долгой войны солдаты врывались в богатые дома, убивали хозяев, их детей и слуг. За первую ночь вырезали половину горожан.

Всем кто прятал у себя представителей знати, приближенных Киграха и членов их семей грозила немедленная смерть. Обыскивались чердаки, подвалы и сараи.

Утро началось с показательной казни. На городской площади рубили головы слугам, укрывавшим своих хозяев. И за каждого провинившегося, из толпы согнанных горожан вытаскивали пятерых и казнили.

Матери Эльзы и ее сестрам было чего опасаться. Поверженный владыка был им хоть и дальним, но кровным родственником. Пять дней Эльза ее мать и младшая сестра, прятались в сарае у кузнеца Миниха Рейна, троюродного брата отца. Пять дней страха и слез. Миних очень боялся, что его заподозрят, и за все время, которое они были у него, ни разу не навестил.

Еда закончилась на второй день, вода на четвертый.

Почти сутки напролет Миних подковывал рамулских лошадей, дома появлялся на пару часов, чтоб выспаться, но у него не поучалось. Эльза слышала, как он ругается со своей женой. Худая, с синей кожей и глубоко посаженными глазами Дарин, и раньше не нравилась Эльзе, а теперь от одного только ее голоса девочку начинало трясти. Дарин требовала от мужа, чтобы он их прогнал. Говорила, что у них у самих дети, и что отец Эльзы никогда не помогал им деньгами, а мать Эльзы никогда не звала их в гости, и брезговала ее (Дарин) хлебом, и много, много еще чего…

На пятую ночь возле сарая появились солдаты.

Женщину и детей схватили и сразу повели на площадь, но Эльза вырвалась, она смога пролезть в узкую щель между домами и убежать.

Долго еще она слышала за собой погоню. Солдаты мчались за ней, тяжело дыша, звякая о стены сталью своих топоров и мечей, и шелестя кольчугой.

Эльза специально выбирала самые узкие проходы, и солдатам приходилось оббегать плотно прижатые друг к другу дома. Один из преследователей, скинув на ходу латы из прессованной кожи, рискнул полезть за ней и застрял. Он хотел достать Эльзу клинком, но только расцарапал ей плечо. Со злостью он метнул легкий, острый как бритва меч вслед беглянке, но не попал: низкая балка над головой Эльзы спасла ее.

«Я застрял, вытягивайте меня!» — стал звать он на помощь, но никто не услышал. Никто, кроме Эльзы. Она еще могла выскочить на другую улицу, и нырнуть в такую же щель, но вдруг остановилась.

Солдат хрипел и ругался, возвращаться к нему было страшно, но Эльза никогда не меняла своих решений, а решение уже было принято.

«А! Иди сюда! Мелкая дрянь! Попалась! — закричал солдат, когда снова увидел в проеме детский силуэт. — Она здесь! Она здесь! Не уйдешь! Попалась мерзавка!» — радовался он, протягивая к ней свободную руку. Вдруг, что-то брызнуло ему в глаза, солдат вскрикнул, поднес к своему лицу руку, и истошно завыл. На руке не было пальцев. Эльза отрубила их его же собственным клинком. В считанные секунды она изрубила всю его руку.

Было темно, к тому же Эльза зажмурилась, и совсем не видела куда бьет; клинок поднимался и опускался снова и снова; от чужого неистового крика у девочки заложило уши, и она продолжала рубить, даже когда враг ее затих и перестал сопротивляться.

Когда Эльза поняла, что он мертв, то, не раздумывая, схватилась за его скользкую от крови шею и, упираясь ногой в кожаный ремень на поясе, перелезла через него на другую сторону.

Она бежала еще долго, без оглядки, почти не видя дороги, сбивая ноги и обдирая руки о шершавые стены узких подворотен. Потом спряталась за колодцем и долго не могла отдышаться. Эльза вдруг поняла, что не знает, куда идти дальше? Город стал чужим. Кто приютит ее? Кому можно довериться, если даже те, кого они считали своими друзьями, так подло с ними поступили?!

Эльза старалась заставить себя перестать плакать, но это было не так просто: стоило ей вспомнить о маме и сестрах, и слезы сами текли из глаз. «Перестань! Хватит! — говорила она себе. — Эльза, у тебя мало времени. Скоро станет светло, и тебя сразу поймают. Придумай! Скорее придумай куда идти! Кто не предаст?» Она представляла себе родню, знакомых, соседей, и везде ей мерещилось предательство. «Теперь каждый сам за себя» — вспомнила она слова Дарин. «Можно было бы пойти к Рурку, — прикидывала она. — Но ведь мы с ним враги, — вспомнила Эльза с сожалением, но вдруг подумала, как неуместно и мелочно теперь вспоминать о их глупой вражде. Старый, не раз обиженный ей архивариус оказался единственным, кому она могла довериться.

Кругом бродили патрули, и Эльзе приходилось быть очень осторожной, чтобы не попасться им на глаза. Дома Рурка не оказалось, и, почти отчаявшись, понимая, что шансы на спасение уменьшаются с каждой секундой, она отправилась в библиотеку.

На полпути Эльзу окликнули, и снова пришлось убегать, но теперь это было не так просто: по ее следу пустили собак. В этом районе жила знать, и здесь не было узких улочек и темных подворотен, в которых можно спрятаться.

Все тело начала колотить дрожь, сердце казалось выпрыгнет из груди. Собаки были все ближе, она уже слыша не только лай, но дыхание той, что вырвалась вперед остальных. В какой-то момент Эльза поняла, что ей уже не оторваться, она оглянулась, будто хотела заглянуть в глаза самой смерти, но тут же споткнулась о бордюр и упала спиной на вымощенную булыжниками дорогу.

Огромный, больше похожий на тигрицу, чем на собаку пес в последнем прыжке оторвал лапы от земли. Эльза не закрывала глаз, но вдруг стало темно. Что-то или кто-то появилось между ней и кровожадным зверем, и отбросило его в сторону. Собака жалобно взвизгнув, пролетела мимо, покатилась кубарем и почему-то затихла.

Приближались еще два пса, и черная тень шагнула им на встречу. Эльза подумала о черном духе Мира проклятых, но все-таки еще надеялась, что это не дух, а человек. Просто очень большой и сильный человек. Она не видела его лица, но разглядела крупную мужскую фигуру — длинный черный плащ, большие руки и огромный двуручный меч, отведенный в сторону для удара.

Это был ее шанс спастись, и, не дожидаясь развязки, девочка кинулась прочь, в надежде поскорее скрыться в лабиринтах городских улиц.

Позади завизжали и затихли собаки, черный человек расправился и с ними; девочка обогнула еще несколько домов, и снова упала: от усталости ноги плохо ее слушались.

Как по волшебству, как в страшной сказке, из-за туч выглянула луна, беглянка оглянулась по сторонам, и вдруг поняла, что не может дышать — слева и справа от нее штабелями лежали тела казненных утром горожан.

По мостовой гулко отдавались чьи-то неторопливые шаги. Эльза отползла и спряталась за телом обезглавленного воина. Луна на секунду скрылась, а когда появилась снова, то осветила склонившийся над мертвыми телами знакомый силуэт. «Он хочет запомнить их, чтобы потом узнать в мире мертвых, назвать место смерти и сделать своими рабами» — решила она.

Эльзе казалось, она чувствует исходящее от него зло.

«Черный человек спас мне жизнь, — думала она, — но если он служит демону затмения, о котором рассказывала мама, то за эту слугу он потребует мою душу».

Человек призрак медленно двигался в ее сторону; под капюшоном Эльза не видела его лица, и чем ближе подходил, тем больше уверялась, что лица у него нет вовсе.

Он посмотрел прямо на нее, когда из темноты послышался крик:

— Ведьма! Девченка убила наших собак!

— Она не могла далеко уйти! Она прячется среди мертвых! Проверьте этих! И тех, за домом!

Призрак оглянулся в их сторону, не спеша шагнул в тень, и будто растворился в темноте. Как раз вовремя, еще несколько секунд и солдаты схватили бы девочку.

— Вон она!

— Вон она! — кричали они, когда Эльза вскочила, и, перепрыгивая через покойников, метнулась к кустам орешника, начинающих большой ореховый парк.

Эльзе не пришлось стучать в большую дубовую дверь библиотеки, старый архивариус давно услышал шум на улице, и ждал ее на пороге. Девочка запрыгнула внутрь и обессилено рухнула на мраморный пол. Рурк поспешно закрыл дверь на крепкий металлический засов, и, склоняясь над Эльзой, провел дряблой рукой по белым растрепанным кудрям.

— Нельзя… нельзя здесь оставаться девочка…

— Я устала, — плача, прошептала она.

— Я знаю, знаю маленькая… Но ты же сильная девочка… Ты сможешь… Надо бежать… — Он попробовал ее поднять, но Эльза не хотела вставать, а его сил не хватило даже на то, чтобы сдвинуть ее с места.

— Я больше не могу… Не могу!.. Они всех убили… Маму, сестру… Всех убили…

— Я знаю, — печально выдохнул старик. — Тебе надо бежать Эльза. Ты сможешь выбраться отсюда. Ты справишься. Ты будешь жить, только надо бежать, слышишь, надо бежать…

— Я пробовала… Я не могу… И я не хочу…

В дверь забарабанили сразу в несколько рук и ног.

— Открывай!

— Открывай! — требовательно заорали снаружи.

— Смерть ждет псов Киграха, их детей и всех кто им помогает!

— Открывайте, если хотите жить!

Эльза попробовала подняться; Рурк обхватил ее грудь и помог встать на колени, а потом на ноги.

— Дверь они не сломают, но легко заберутся через окна, — сказал он. — Помнишь тайную дверь за шкафом в темном зале? Не смотри на меня так, я знаю, ты пыталась ее открыть…

Эльза опустив взгляд, виновато затрясла головой.

— Помнишь Легенду о влюбленной смерти? Не отпирайся, я не буду тебя ругать. Помнишь, где лежит книга?

— Я только две странички прочитала, — всхлипнула Эльза.

— А говорила, что не трогала, — усмехнулся старик. — Прямо над ней книга мертвых и живых трав — запомнила? В той, что слева от нее ключ от двери…

— Тащите лестницу сюда! — закричали на улице, и через несколько секунд большое окно слева от двери разбилось; верхняя, зажатая между двумя продольными досками ступень заглянула внутрь.

— Беги! — крикнул старик, вложил в руку девочки огниво, и подтолкнул в спину. Эльза добежала до коридора, ведущего в подвал, и остановилась.

— Ты говорил, что откроешь мне эту комнату, только если я буду слушаться, — сказала она с грустью.

— Это не комната! — ответил он, и улыбнулся. — Я тебя обманул. Это тайный выход из архива. Ты выйдешь прямо на берег озера.

— А дальше?!

— Судьба подскажет.

— Прости меня Рурк, — сказала она.

Архивариус махну ей на прощанье.

Она спустилась в подвал, первым делом сняла со стены факел и зажгла его; старик, взглянув на девочку в последний раз, закрыл дверь и повесил сверху массивный ржавый замок.

Эльза быстро нашла ключ, легко открыла дверь, но закрыть снова не получилось. Старая задвижка совсем заржавела, ее заклинило. Возиться с ней времени не было. Преследователи были уже внутри библиотеки. Эльза слышала матерную ругань солдат и воинственные крики старика. Рурк вдруг вскрикну и затих; только сейчас беглянка поняла, как опрометчиво поступила, приведя сюда убийц.

«Почему я решила, что они его не тронут?» — упрекнула она себя, но теперь думать об этом было поздно: солдаты стали сбивать замок — последнее препятствие на их пути.

Старый архивариус давно не ходил по тайному туннелю, и забыл, что через сто метров он раздваивается, и лишь один путь ведет на волю, а другой заканчивается тупиком.

Эльза не задерживалась у развилки, она была уверена, что оба коридора выведут наверх, и смело забрала вправо. Зачем-то стала считать шаги, и на пятидесятом ее вдруг охватило сомнение. Она больше не чувствовала сквозняка, пламя факела горело ровно, и колебалось только от ее дыхания.

Девочка оглянулась, и увидела свои следы на каменном запыленном полу. Решила, что еще успеет вернуться, но эхо вдруг донесло нервные мужские голоса, скрежет метала и топот приближающихся шагов. Солдаты были уже здесь. Выбора больше не оставалось, только идти вперед.

Она пыталась двигаться тихо, и как можно быстрее, но шум усиливался, речь становилась отчетливей: она уже могла разобрать некоторые слова.

Факел начал гаснуть, но впереди Эльза увидела что-то белое, окрыленная надеждой, прибавила шаг, но неожиданно для себя самой вскрикнула, и выронила огонь. «Тупик» — как приговор, пронеслось у нее в голове. Девочка вытянула руку и коснулась холодной, выбеленной известью стены.

— Она пошла сюда, — услышала девочка то ли впереди, то ли позади себя, и, упав на колени, прижавшись щекой к предательской стене тихо, обреченно заплакала.

— Да, вот ее следы.

— Али, не ходи туда, вернись! Вот ее следы.

— Может эти норы соединяются дальше? Она может пройти по кругу и выйти у нас за спиной.

— Эй кто там?! Кто здесь? Стой! Стой!..

Страшный, душераздирающий крик, в поисках выхода понесся по тоннелю. Раздался лязг металла, застонал, забулькал, захрипел невидимый подземный зверь.

— Сюда! Сюда!.. — закричал кто-то отчаянно.

— Помогите!

«Асарапш, — прошептала Эльза дрожащими солеными губами. — Подземный медведь пришел за ними, и за мной. Никто не спасется…»

Вдруг стало тихо, так тихо, что Эльза слышала, как шипит тлеющий факел, когда на него капают ее слезы. Эльза боялась темноты, об этом знали все домашние, и ночами в ее комнате всегда горели свечи, и няня, старая Тиана, по ее просьбе следила, чтобы до рассвета они не гасли.

Еще в пять лет она прочитала сказку о старике, который смотрел из темноты, заставлял часто-часто биться детские сердца, воруя годы их жизни, чтобы продлить свою. В той сказке старика убил благородный томен Лирик, но в этом Эльза сильно сомневалась. Каждый раз, пытаясь уснуть, ей казалось, что морщинистое лицо, белое, с черными дырами вместо глаз, склонялось над ней.

Эльза вспомнила о старике, и сквозь слезы улыбнулась самой себе: то что происходило с ней сейчас было страшнее, гораздо страшнее, немощного, и может быть не такого уж и злого духа.

Стало так темно, что она не увидела своих рук. Показалось, кто-то дыхнул в лицо, но смышленая девочка догадалась, что это тепло от еще не остывшего факела. А потом послышались шаги — тяжелые, уверенные и немного скрипучие. Протяжно звякнул метал, донесся шелест плаща.

«Остался только один, — поняла Эльза, — и он не из тех солдат, которые гнались за мной. Те гремели шпорами, бежали быстро, и…–

Она вдруг вспомнила обезглавленных людей, полную луну, и черного призрака склонившегося над окоченевшим трупом. — Не может быть… Только не это…»

Но не успела опомниться, как он появился из темноты — большой, безликий, мрачный. В руке мерцал факел, освещая темный силуэт, окровавленный меч и блестящие перчатки, с обрубленной по пальцы кожей.

Призрак шел на Эльзу и свет от его факела становился все ярче; скоро его огонь нашел ее, и «посланник тьмы» остановился.

Какое-то время они молча разглядывали друг друга. Подсвечивая себе, призрак опустил факел, и Эльза вскрикнула, кода увидела то, что скрывалось под тенью глубокого капюшона. Но крик ее был скорее инерционным, и оборвался едва начавшись.

Все-таки это был человек. Лицо его было сердитым, недоверчивым и даже злым — но все-таки это было лицо, а не мертвящая призрачная пустота.

— Тебя зовут Эльза? — спросил он, интонацией человека, который знает ответ на свой вопрос.

Эльза, посмотрела на него снизу вверх, всхлипнула, и вытирая слезы со щек, несколько раз кивнула.

— Твой отец Тагран, военный советник и личный телохранитель владыки Киграха?

Эльза еле заметно кивнула еще несколько раз.

— Ты родилась восемь лет назад, в первую ночь зимы, в свете живой кометы, так?

Мама рассказывала ей что-то о ночи падающих звезд, но в ту ночь родилось много детей, и никто из близких, даже старик Рурк, не предавали этому большого значения.

Эльза пожала плечами, и в знак согласия, еще раз неуверенно качнула головой.

Мужчина в плаще размашистым движение засунул свой меч в огромные ножны, достающие аж до самой земли, шагнул к Эльзе, и протянул широкую, обтянутую кожаной перчаткой руку.

— Эльза из мира Голубых озер, дочь Таграна, рожденная в свете живой кометы, ты пойдешь со мной.

И была долгая дорога. Была пустыня, бесконечные поля, и скрытые гигантскими деревьями холмы.

Они ехали на телеге запряженной двумя измученными крестьянскими лошадками. Когда подъезжали ромулские посты, Эльза пряталась за мешками в конце телеги. Их никогда не обыскивали. Человек, который спас ее протягивал солдатам какой-то свиток, откидывал плащ, и, закатывая рукав, показывал метку на своем плече. Этот жест имел какое-то магическое свойство, их пропускали сразу, не задавая лишних вопросов.

Имени своего спасителя, кто он, и куда везет ее, Эльза так и не узнала. С тех пор, как взяла его за руку, и пошла рядом, он не сказал ни слова.

Мир Эльзы остался позади, растаяли ромулские горы, и энтайские равнины, под скрип колес пели редкие птицы в кашнийских лесах, и стонали рабы, таща через болота бревна на амиранские верфи.

Появлялись и исчезали новые миры. Их останавливали еще много раз, и всегда это заканчивалось одинаково, и Эльза не переставала удивляться — никто не смел задерживать их волшебной скрипучей повозки.

Они ехали так долго, что Эльза ни раз успела погрустить о близких, и даже немножко забыть о пережитом горе. Подолгу молчать она не привыкла, и каждый вечер, сидя у костра рассказывала своему спутнику какую-нибудь длинную, страшную, как ей казалось, сказку. Сначала он относился с подозрением к этой ее прихоти, но со временем привык, и даже ждал вечера, чтобы улечься на солому, и, разглядывая пламя выслушать очередную наивную, сентиментальную историю. Иногда ее рассказ прерывался резким заячьим визгом; Эльза всегда вздрагивала и расстраивалась; и тем не менее это означало, что у них будет обед. Заячьи ловушки срабатывали не каждую ночь, как-то неделю они ели только солонину и оставленный лошадям овес.

Через две недели пути Эльза перестала прятаться за мешками, и в первый раз увидела знак на плече у своего спутника. Ни огненных мечей, ни разинутой львиной пасти, ни даже медвежьей лапы, как было у отца, а всего-навсего подсолнух. Это очень разочаровало девочку. «Меня выкрал орден каких-то диких фермеров, — думала она. — Этого еще не хватало. Меня везут, чтоб придать в жертву какому-нибудь духу бобового урожая».

— А что означает подсолнух? — спросила она, но как всегда ничего не услышала в ответ. — Подсолнух ничего хорошего обозначать не может. Это знак какого-то ордена, но это не древний орден, — размышляла она вслух. — Если бы он был древний, я бы о нем читала. Зря ты выбрал подсолнух. Вот я читала про кассонов, они клеймили себя трезубцами. Они могли заставить любого владыку начать войну, приказывали наступать или сдаваться; могли посадить на трон томена из чужого Мира, а потом заставить слезть с него. У них было много власти в западных землях.

А еще были сновы, они придумали закон для пиратов Бескрайнего моря, и ему подчинялись все. Пираты отдавали им часть добычи, а сновы решали все их споры, и наказывали отступников.

А еще раньше жили пиапы. Они были злыми и на их плечах аж до костей были выжжены черепа. Они тоже жили на западе. Они следили за чистотой крови и убивали инородцев и арудеев, которые расселились по их городам, и прятались среди местных. Западные владыки веками тайно платили пиапам, за их черную работу.

А что делаете вы? Сжигаете пшеницу, и сажаете везде подсолнухи? Хотите, чтобы земля стала желтой, как солнце? Что вы делаете? Зачем я вам? Все дело в светлых волосах? Вы делаете из светловолосых девочек удобрения для своих желтых полей?..

А может так, — продолжала размышлять Эльза, — подсолнухи воруют свет, и по корням передают тепло в темный мир, чтоб не замерзли драконы. Если вы слуги тьмы, тогда надо было выжечь на плече драконью голову, и вас бы все боялись. Но я не думаю, что ты служишь тьме. Слуги тьмы не едят кроликов. Если бы ты ел что-нибудь большое и сырое, тогда да… Но если все-таки ты знаешься с темными духами, попроси у них оленя, или зубра… Хотя нет, зубр это слишком. Говорят, тот кто убьет зубра, в следующей жизни сам станет зубром. Так писали древние тикасы. Они говорили, что в свете солнца все справедливо. И не страшно, если ты кого-то зарубишь топором, потому что в другой жизни, тебя тоже зарубят топором. И не надо стараться жить честно или не честно. Духи все равно сделают так, как надо им. И если ты подстрелил утку — не хвастайся, а если промахнулся — не оправдывайся и не извиняйся. Нам только кажется, что мы имеем власть над своими поступками. Мы думаем, что живем по совести, или поступаем не справедливо, но на самом деле просто шагаем по протоптанной дорожке; мы всего лишь делаем то, что предначертано.

На это молчаливый спутник Эльзы ухмыльнулся, покачал головой, и как обычно ничего не ответил. Девочка говорила то, что когда-то прочитала. «Она еще слишком мала, чтобы всерьез задумываться о таких вещах, — понимал он, — и еще не раз спросит себя: как же поступать самой: грести к берегу, или отдаться на милость течения».

Были сумерки, ветер гнал в их сторону тучи, а за тучами, след в след торопилась ночь, как охотничий пес бежит за утомленным погоней всадником. Костер разгорелся. Уставшие путники, сидели один напротив другого, разглядывая языки пламени.

Эльза на секунду замолчала, пытаясь вспомнить с чего начала. Подумала о еде и вспомнила.

— Знаешь, оленя тоже не проси, — сказала она. — Они красивые, жалко их, да и все равно ты промахнешься. Как тогда на реке, помнишь? Хотел убить бобра, а потом пришлось плыть за стрелами на другой берег. И из пяти нашел только три. Попроси лучше у них овса — лошадкам есть уже нечего. Они бедненькие так устают за весь день. — Эльза посмотрела на привязанных к кустам лошадей, и поправила веткой палки в костре. — Когда-то люди и лошади были друзьями, но эта дружба принесла им только горе. Однажды с неба в море стали падать огромные камни. Большие как солнце, только черные, и море вышло из берегов. Люди решили подняться в горы. Они стали собирать свои пожитки в большие телеги. Они доверху их набили мечами, коврами, свиньями, наковальнями и рыбацкими сетями, а сверху посадили своих детей.

Никто не смог сдвинуть свою телегу с места, тогда они попросили своих друзей лошадей. «Отвезите нас совсем не далеко, — сказали они. — Вон до того горного уступа. А за это мы отдадим вам свои крылья».

«Нам не нужны крылья, — ответили лошади. — Отдайте их птицам. Мы отвезем вас, только пообещайте, что распряжете нас потом».

Люди пообещали, и лошади их отвезли. А потом вода поднялась еще, и они снова попросили лошадей: «Отвезите нас еще выше, а за это мы отдадим вам свою красоту»

«Отдайте красоту цветам, — ответили лошади, — а мы отвезем вас за так. Только пообещайте что потом распряжете нас». Люди пообещали, и лошади снова помогли им. И снова поднялась вода. И снова люди просили лошадей. Свою силу люди отдали львам, бесстрашие отдали драконам, а звездам досталось их счастье.

До вершины осталось рукой подать, море наступало, а у людей больше ничего не осталось.

«Бросайте свои пожитки и идите пешком» — сказали лошади.

«У нас еще осталась наша совесть, — ответили люди. — Возьмите ее».

А лошади подумали: «совесть это хорошо». И взяли себе их совесть. Когда люди оказались на вершине, море отступило. Но люди не отпустили лошадей, потому что совести у них больше не было. За свои мечи, за ковры и за свиней люди запатили огромную цену.

Лошади за свою доверчивость отдали свободу. Люди за свою жадность отдали все.

И были еще вечера, трещали ветки в костре, а Эльза все рассказывала про бедняков на которых обрушилось богатство, про влюбленных, которые ради любви, свергали богов, рассказывала про то как владыки дарили золотые дома оклеветанным воинам, а предателей за измены карали смертью. Но эти рассказы ей самой уже не казались, такими ярки и честными, как раньше. «Что-то случилось со справедливостью, и благами, которые она должна нести всем, кто в нее верит, — думала Эльза, вспоминая свой дом, и семью».

— Счастье не долговечно, — сказала она в последний вечер, прервав свою последнюю сказку на середине. Ее спутник удивленно вскинул брови, но удивление быстро сменилось сочувствием. — Счастье, часто обходит стороной тех, кто его по-настоящему заслуживает, — добавила она, и больше не проронила ни слова.

К обеду следующего дня они пересеки границу всем известной, прославленной своим богатством Таруки, а к вечеру были в Аккарее — ее небольшом приморском городке. Там Эльза и ее молчаливый спаситель расстались. Он посадил ее на торговый корабль, который направлялся в Харпу.

«Хозяин ветра» — так называлась именуемая кораблем посудина — скрипучая, неповоротливая, с залатанными парусами, и прогнившими досками на палубе; на ней Эльзе предстояло провести еще ни одну неделю своего долгого, утомительного пути в неизвестность.

— Тебя встретят, — прощаясь, произнес ее спутник, впервые после месяца молчания. — Скоро ты увидишь свой новый дом. На корабле у тебя будет постель и еда. Помощника капитана зовут Амади, если что-то понадобится, обращайся к нему.

— А разве ты не поплывешь со мной? — удивилась Эльза.

Он отрицательно покачал головой.

Подсолнух тоже пьет воду, но здесь ее слишком много. Нам сюда нельзя.

— Ты бросаешь меня.

— Сновы не пустят меня. Мой черный плащ слишком заметен. В нем меня никогда не теряют из виду друзья, но и у врагов есть глаза. Сновы уже знают, что я здесь. Мы ведь не хотим лишней крови?..

— Древний морской орден, который исчез шесть веков назад, — с недоверием произнесла Эльза. — Я помню, я читала, и старый Рурк рассказывал мне: Ротрики единовластно правили Пятигорьем тысячу лет. Они объявили сновов вне закона. Их запретили, и орден распался.

— Ротрики их не разрешали, чтобы запрещать, — улыбнулся он. — И не забывай, Пятигорье больше не единый мир. Ротрики слабы, они получили не самый большой, и не самый вкусный кусок от этого пирога. Сегодня Харпа, а не Схала, господствует над Мирами Пятигорья.

Эльза посмотрела на корабль, и ей снова стало одиноко, и показалось, что она снова бежит по бесконечному черному тоннелю, и за ней, выкрикивая ругательства, гонятся солдаты. По щеке девочки покатилась слеза.

— Ты так и не скажешь мне, как тебя зовут?

— У нас нет имени.

— Но ведь тебя как-то звали в детстве?

Он отрицательно покачал головой, коснулся рукой ее плеча:

— Когда-то меня звали Атоль, но это уже ничего не значит. Прощай Эльза из мира голубых озер, рожденная в свете живой кометы. Не падай духом. Боги благоволят тебе.