И верь в сей ладан

Артур Вадалеев, 2021

В тридцать шесть лет Данила понимает, что жизнь не удалась, и ищет спасения в алкоголе, но однажды узнает: даже всеми покинутый, он не одинок. Оказывается, у него есть второе Я, слившись с которым можно вырваться из цепи перерождений и фактически обрести бессмертие! С этого поразительного открытия начинается путь героя к себе. Меняясь, он творит для себя новое будущее, успешно используя в качестве инструментов осознанные сновидения и охоту за временем, пока вдруг не оказывается перед выбором: вечная жизнь или земная любовь?

«У меня есть я. Мы справимся».

Часть I

Глава 1

Свой первый день Рождения я встретил один.

Мысли о смерти заставляют человека оставлять о себе память, чтобы не забывали его, чтобы сама Природа хранила следы его пребывания на земле. Самый доступный способ — родить ребенка, передав ему частичку себя. Также можно прославиться или пройти свой путь, не делая ничего особенного, и подсознательно надеяться, что через сотни лет какой-нибудь археолог раскопает твои пластиковые водительские права, опишет их, как полагается, внесет в базу данных, и ты будешь учтен.

Но самое неприятное — это неумолимо растущее понимание, что после смерти твоя личность исчезнет субъективно, навсегда. Некому будет вспомнить прожитые годы, даже те сокровенные часы, о которых так никто и не узнал. Человек прячет эту мысль глубоко в себе, чтобы не вспоминать и не задумываться о ней, а если она все-таки вырывается, то старается отшутиться. Тем не менее врожденное чувство надежды, что есть после смерти некое личное продолжение — сохраняется.

Однако как со всем этим быть мне, если я не человек?

Я оказался в этом мире просто: вдруг осознал, что сегодня первый день. Иногда мне грезились сны, но кроме них ничего не помню. Пробуждению также помогла теплая цветная волна, которая возникла повсюду, окутала меня мелкой рябью, вспыхнула и улетучилась. Передо мной появилось небольшое светлое пятно, и в этот момент стало понятно — теперь я вижу. Похоже, сон был очень долгим: слабость одолела настолько, что я с трудом могу шевелиться. Ничего, поправимо, бывало, вовсе не просыпался, уходил, не открыв глаз, но в то же время до безумия страшно задаваться вопросом, сколько уже могло произойти таких пробуждений, не достигших Главной Цели.

Здесь неуютно и мрачно: вроде родился, а как будто умер, но лучше такая явь, чем пустота с осколками сновидений. Вокруг темнота, что неудивительно, раз уж она является одной из двух первооснов; даже свет возникает в ней, как это круглое пятно размером с полную луну глубокой ночью. Это не зрительный обман после вспышки. Пятно реально, существует объективно, я могу зажмуриться или отвернуться, и его не будет, однако оно единственное, что можно увидеть здесь, а значит, лишь благодаря ему я осознаю действительность.

Я с трудом придвинулся к пятну, чтобы получше разглядеть его. К моему удивлению, оно тоже приблизилось, стало немного больше, и в нем, как на экране для проектора при наведении резкости, проявились размытые очертания. Я присмотрелся и распознал ночную природу: деревья, озеро, дом, беседку, шум дождя и плюс шестнадцать. Что это? Еще был человек, хороший, со светлой аурой, которая необычно пульсировала — съеживалась и расширялась, фонтанируя разноцветными брызгами энергии, привлекающими невесть чье внимание. Вокруг все шевелилось и угрожающе менялось, хотя злых намерений не имело, во всяком случае пока.

Да, это оно — окно в воплощение!

Я затаился. Что-то во всем этом было не так, совсем не так, как прежде. Ракурс очертаний изменился, и я увидел со стороны… себя, свою проекцию в физическом мире, мутную, но, без сомнения, свою. Рядом со мной был тот самый хороший человек, и мы оба пульсировали, а все вокруг извивалось и будто «присматривалось».

Понятно, что за волна… Ну, здравствуйте, приятно познакомиться. Хорошо, что я проснулся сейчас, правда, мог бы и раньше, если бы ты почаще прислушивался ко мне, как в последние месяцы — меня бы пробудили твои шаги навстречу. Ты хоть понимаешь сколько внимательных глаз смотрит на тебя? Ты даже не представляешь, куда вторгаешься. Это мир вещей в себе, их сути, мир царства разумной и слишком любопытной материи, это та область запредельного, которая опасна для человека без защиты. Ладно, обошлось, считай, что тебе повезло.

Несмотря на увиденное, я испытал облегчение, ведь, что ни говори, а главное — проснуться, чтобы начать, наконец, действовать. Надо все лишнее отодвинуть от себя подальше, ибо что есть ценного в бесполезном? Нужны прозрение и подвиги, большие и маленькие, для мира и над собой, свершаемые ежедневно: только так можно изменить судьбу, и времени для этого осталось не так уж много — полжизни твоей прошло впустую.

Я проснулся уже взрослым да еще в темноте и взаперти. Я ли в этом виноват? Ну, конечно, и не ты, ведь ты ведать не ведал, разве что, порой, замирало все внутри, только сердце начинало чаще биться — это я ворочался во сне. В те моменты, когда я видел в сновидении явь, сильно впечатлившую тебя, я пытался заявить о себе, и если бы ты не боролся с собой, как бы проявляя мужественность, а позволил бы отпустить чувства и проследовать за ними, то смог бы прийти к большему, чем к новым убеждениям или прописным истинам. Весь мир мог бы стать тебе другом и открыть путь к бессмертию. Есть только одна проблема — свобода.

Ты вообразил себя свободным, мол, хочу — делаю то или это, но ни разу не подумал о том, что вся твоя свобода — это выбор наиболее разумного действия в конкретное мгновение жизни, иногда с перспективой на будущее, а значит, говорить о какой-то там независимости нельзя. Настоящая Свобода — это тотальное отсутствие необходимости, а не возможность делать выбор, преодолевая какие-нибудь, пусть даже пустяковые, проблемы, которые изо дня в день возникают на каждом шагу. Человек — раб обстоятельств, но можно бросить вызов судьбе, чтобы попытаться обрести свободу вопреки и насладиться ей еще до наступления Великого Окончания.

С другой стороны, ты давно не ребенок, однако страх и терзающие сомнения в правильном выборе нередко заставляли действовать наугад, и ты продолжал малодушно плыть по течению. Так ты предавал даже свою иллюзорную свободу, подменяя ее надуманной неведомой силой, которая якобы должна устроить все как надо. Играя в «Орла или решку», ты отказал себе в способности делать выбор, едва не уничтожив свою волю. В непростых условиях достаточно остановиться, немного выждать, посмотреть, как будут развиваться события, и если что-то пойдет неправильно, обязательно вмешаться в них, чтобы обозначить себя творцом. Только так можно бороться с предопределением.

Свобода — вот наша цель, но сперва мне надо выбраться отсюда, из этого темного карцера, а тебе — проснуться тоже и осознать, что я и есть то личное продолжение, которое остается после смерти. Я — не галлюцинация!

Глава 2. Пробуждение

Медленно и мучительно заканчивался беспокойный сон. Полночи грезился какой-то мрачный лабиринт, из которого не было выхода, к тому же становилось все труднее дышать. Данила пришел в себя ранним утром с диким похмельем и острым желанием умереть сию же минуту. Еще в состоянии близком к сонному параличу отчетливо проявилась вся гамма последствий алкогольного беспредела: ломило голову, знобило, во рту невыносимо высохло, ощущались тяжесть в животе и общая слабость.

«Вот бы здорово морса сейчас, — разлепив впавшие глаза, подумал Данила. — Холодненького».

Немного полежав, он попытался приподняться, но локти онемели. Тогда он решил для начала перевернуться, чтобы хоть как-то зашевелиться и заставить кровь бегать по венам. Не без труда ему все же удалось это сделать, и через несколько тяжелых секунд Данила с нечеловеческим усилием сел на диване. Кровь, действительно, забегала: боль запульсировала, став острей в висках, а на плечах ожила голова огнедышащего дракона. Помутневшим взглядом темная комната воспринималась, как склеп. Естественно, все вещи были знакомы, стояли на своем месте, но выглядели они мрачно и трагично под стать лицу хозяина. Данила аккуратно встал, дотянулся до настольной лампы. Свет резанул по глазам так, что еще с минуту в них не утихал поток темных, вызывающих тошноту пятен. Данила сощурился, мужественно стиснув зубы. Подняв с пола джинсы, он бессильно швырнул их в кресло и поволочился на кухню.

Штормило. Холодильник разнообразием не порадовал: кроме уксуса другой жидкости в нем не оказалось.

— Тебя тут хранить необязательно, — хлопнув дверцей, проворчал Данила, но тут же увидел на столе бутылку томатного сока — не морс, конечно, но хоть что-то.

Данила криво улыбнулся. Трясущимися руками, будто пораженный болезнью Паркинсона, он с трудом отвинтил неподатливую крышечку и наполнил стакан, предусмотрительно не до краев. Сок был теплым и не особо вкусным, но пился с наслаждением до последнего глотка. Живот бодро заурчал. Второй стакан зашел только наполовину: Данила кинулся к унитазу и окрасил его фонтаном отвратительного паскудства, попутно проклиная сегодняшнее утро со вчерашним вечером.

Цитрамон! Эта мысль пришла во время умывания. Найдя в аптечке нужный блистер, Данила опять побрел на кухню.

Таблетки были большими, и о том, чтобы глотать их целиком, не могло быть и речи. Единственный выход — хотя бы располовинить одну, но как ни силился Данила, таблетка не ломалась и все время выпадала из рук. Измучившись, он взял большой нож, коснулся им середины таблетки и со словами «А вот так!» надавил со всей силы. Послышался стук металла о стол, и в глазах помутнело: половина цитрамона улетела в сторону, а лезвие, вильнув, прошлось по указательному пальцу, срезав кончик ногтя. Тряхануло как электрошокером. Невероятно, чтобы такая маленькая ранка могла причинить столько страдания! Держа нож в побелевшем от напряжения кулаке, Данила даже не смог выматериться, зато от всей души провыл: «У-у-у!» Осатанев от боли и невезения, он наполнил кружку водой, разжевал сразу две таблетки и залпом запил горькую кашицу. Отдышавшись, он пошел на перевязку, зажимая ноготь большим пальцем так, будто показывая кому-то, что все «Окей», хотя лицо выражало отчаянное бешенство. Со второй попытки лейкопластырь аккуратно лег на фалангу пальца, после чего Данила рухнул на диван и, наконец-то, снова заснул, успев пробормотать народную мудрость о том, что утро добрым не бывает, пропади оно пропадом.

Последние два месяца подобные пробуждения случались нередко. Причиной тому был кризис в личной жизни. С тех пор как паспорт испачкали штампом о разводе, алкоголь стал едва ли не единственным средством от депрессии. Произошедшая с Данилой история, казалась ему настолько ужасной и неестественной, что, порой, было не понятно реально ли все вокруг. От него ушла жена с малолетним ребенком, Полиной, которой едва исполнился год. Теперь она будет расти в другой семье, даже не подозревая о существовании истинного отца, и не важно, что однажды дочка назвала его папой. Так все и было задумано. Мария обстоятельно объясняла мужу, что девочке лучше не знать его совсем, потому что воспитывать ее будет другой. Полина быстро привыкнет к нему, а регулярное появление незнакомого дяди может негативно отразиться на детской психике. Мария так и сказала — незнакомого дяди. Учитывая возраст дочки, доводы жены звучали логично и обоснованно, так что в итоге Данила, с неприятным чувством в груди, согласился отказаться от отцовства. Несколько раз он пытался написать заявление, но никак не мог унять дрожь в руках: выходило коряво, с ошибками, один раз на лист упала слеза. В конце концов, Данила набрал текст на ноутбуке, распечатал и махнул, не глядя, подпись, а потом смотрел в окно тяжелым взглядом на предательский морозный вечер. А тот, другой, удочерил Полину и стал для нее новым папой. Имущество поделили просто: жена забрала старенький «Мерседес» и дачный участок со скромным домиком, а мужу осталась двухкомнатная квартира, которая и так была его. Весной вся эта судебная канитель, длившаяся почти пять месяцев, закончилась и настолько измотала, что пришлось уволиться с работы, прежде чем уйти в запой: четырехнедельного отпуска явно не хватило бы, чтобы хоть как-то оправиться от такого удара и желательно разобраться в том, зачем нужна вся эта жизнь.

Второй раз пробуждение принесло совсем иное настроение: голова успокоилась до состояния легкого сотрясения мозга, палец саднило не сильно, живот утих, сухость во рту стала терпимой. Данила также одобрил развитие современной фармакологии и, насколько это возможно, остался собой доволен. За окном уже рассвело, и косой луч солнца, проникший в комнату между штор, разделил диван по диагонали — значит, около одиннадцати. Но вставать не хотелось, тем более было чем заняться. Данила зевнул и начал вспоминать, что с ним произошло накануне.

* * *

Два дня назад, вечером, он приехал на дачу к своему товарищу Ивану: доехал на рейсовом автобусе до поселка с воодушевляющим названием «Добрый путь», затем минут двадцать шел по бугристой грунтовке вдоль лесополосы, за которой скрывались домики деревенской архитектуры разной степени богатства. Весь путь занял час с небольшим, а потому не утомил. Иван, одетый в темные поношенные джинсы и серую футболку, стоял у калитки. В сгущающихся сумерках он едва выделялся на фоне кустарника зацветающей сирени. Это был худощавый, высокий двадцатисемилетний парень, с русыми, в меру длинными волосами и короткой бородкой. Рядом с ним Даниле всегда было приятно находиться, правда, встречались они редко, да и познакомились только пять лет назад, смешно сказать, на похоронах. Иван был единственным из друзей, кто не стал дебильно шутить про алименты, которых удалось избежать из-за отказа от отцовства. Вынужденного отказа.

Иван принялся наигранно обниматься и приговаривать:

— Друг мой взрослый, Данилушка, сколько лет, сколько зим. — Он расплылся в улыбке. — Молодец, что приехал. Пойдем в дом, дело есть.

Последний раз Данила видел его перед запоем, в загсе, куда приехал Иван, чтобы поддержать друга, а заодно отвезти его в пивную.

В доме пахло деревом и теплой печкой. Простой интерьер и уходящая на второй этаж лестница добавляли очарование дачному уюту. Друзья сели на диван перед журнальным столиком. Иван открыл маленькую декоративную шкатулку, в которой оказались два сахарных кубика, и сделал приглашающий жест.

— Ты позвал меня поесть сахар? — вскинув брови, улыбнулся Данила.

— Это — ЛСД. Сахар, пропитанный кислотой. Нас ждет необыкновенное путешествие, — сказал Иван и взял кубик. — В магазине такой не продается.

От неожиданности Данила замер, переводя удивленный взгляд с Ивана на шкатулку и обратно.

— ЛСД? — наконец, проговорил он. — Откуда?

— Подвернулся случай достать, — отмахнулся Иван и подмигнул. — Ну так как, ты со мной?

— Страшновато… ни разу не пробовал.

— Самое страшное с тобой уже произошло, и ты с этим справился, — приободрил Иван, но приглядевшись к помятому от частого пьянства лицу, добавил, — более-менее. Все когда-то происходит впервые, ты же знаешь.

— Сам-то пробовал?

— Давно.

— И как?

— Впечатляет.

Данила нервно почесал затылок.

— А ладно, давай!

— С богом, — поддержал Иван.

Сквозь сладость проступила легкая горечь, хотя Данила ожидал некой кислинки. Когда последние крупинки растворились, он спросил:

— Что теперь делать? Сколько ждать?

— Просто расслабься и жди. Минут тридцать, сорок, пятьдесят. Когда ел?

— Перед выездом перекусил немного. Часа два назад.

— Значит, скоро.

— И сколько будет… эээ… действовать?

— Всю ночь, дружище, всю ночь.

Ивану позвонила жена, и он разговорился с ней, надолго выйдя в другую комнату. Данила включил телевизор и уставился в экран: начались вечерние новости. США опять в чем-то обвинили Россию с Китаем и пригрозили санкциями; в Европе очередные воины Аллаха напали с ножами на прохожих; КНДР провела еще один успешный запуск баллистической ракеты; такие-сякие арабы обвалили цену на нефть; на Украине выложили самый большой в мире трезубец из бутербродов с салом.

«А у нас все замечательно, — облокотившись на стол, подумал Данила и спрятал лицо в ладонях. — Остановите Землю, я сойду».

Испытывая нетерпение, он прошелся несколько раз по комнате, сжимая-разжимая кулаки, затем умылся в ванной и вернулся на диван. Прогноз плохой погоды прервал Иван.

— Ну, как ты? — радостно спросил он, потирая руки. — Меня уже накрывает.

Накрывало и Данилу. Тело постепенно наполнялось жаром, а вокруг становилось ярче. Новости, наконец-то, закончились. Выключив телевизор, Иван подошел к синтезатору, и через минуту из больших колонок зазвучал Goa Trance.

— Другое дело, — одобрительно сказал Иван. — Так, мне надо отойти, постиранное белье в сарае развесить. Лиза напомнила. Не успел до твоего приезда. Пока я в состоянии это сделать.

— Помочь? Она приедет?

— Да не. На следующей неделе.

— Ну ты это… быстрей возвращайся.

— Конечно.

Иван ушел, а комнату буквально заполонила психоделическая музыка, словно обретя объем — чувства заметно обострились. Одновременно, все, что находилось в комнате, ожило и с постепенно возрастающей амплитудой начало двигаться и изгибаться, как под толщей неспокойной воды. Когда Данила сосредоточивался на какой-нибудь вещи, то степень ее оживания становилась слишком натуральной и оттого пугающей, но любопытство приковывало взгляд к нереальным изменениям. Стены куда-то поползли. Акустические колонки, пульсируя, то принимали форму пузыря, то вытягивались в струну, а висевшая на крючке куртка, задергалась рывками в такт музыки, как человек. В какой-то момент стало совсем не по себе от того, что куртка, как показалось, заговорила, правда, ни одного слова разобрать не удалось. Пот прошиб Данилу. Он вжался в диван, и ошарашенно пробормотал:

— Охренеть. Вот это я вляпался, на всю ночь.

Наконец, вернулся Иван. Смеясь, он рассказал, как сначала не мог прикурить гибкую сигарету, затем, как «убегало» белье, и в завершение, как чарующе шелестят листья на ветру.

— Пойдем в беседку к озеру, — предложил Иван. — Там волшебно.

На улице окончательно стемнело, и шел дождь. Жар быстро сменился ознобом, и Данила подумал, что так можно и заболеть. Однако как только он уселся в беседке, тепло снова растеклось с головы до ног.

Вокруг было сказочно красиво, и тоже все извивалось. За озером чернел лес, над которым дышащее оранжевое зарево от луны, притаившейся за тучами, осветило полнеба. Данила видел, как растущие вокруг деревья и кустарники, исполняя какие-то неземные танцы, словно тянулись к нему ветвями. Немало пугало и то, что среди темной зелени мерещилось множество чьих-то ярко светящихся глаз, которые сразу исчезали, как только он пытался их разглядеть. В какую-то минуту даже пришло понимание, что он вторгся в потусторонний мир, существующий параллельно, и его, Данилу, пристально разглядывают неведомые местные создания. Весь этот фэнтезийный пейзаж дополняли обезумевшие своей громкостью звуки, отчетливо слышимые по отдельности: стучал дождь по крыше и листьям, капала вода с растений в лужи, лились потоки струй с водоотливов на землю, шумел камыш, волновалось озеро, квакали лягушки, пищали комары. Во всем этом разнообразии особенно завлекала вода, но как только Данила понимал, что прислушивание заходит слишком далеко, одергивал себя, боясь сойти с ума.

Но рядом с Иваном было не страшно, а иногда очень весело, когда заходил разговор о том о сем, хотя четко сложенные в уме мысли оказалось трудно произносить: некоторые слова на вылете изо рта терялись, другие же в хаотичном порядке менялись местами так, что получалась совершенная белиберда. Однако Иван не всегда был рядом. Вот тогда и становилось по-настоящему жутко, особенно в период плато кислотного прихода. Будь то на улице или в доме каждый раз начинало казаться, что рядом находится еще кто-то: то за деревом, то в камышах, то за печкой или приоткрытой дверью, но самое страшное — за спиной. Ощущение чьего-то незримого присутствия будоражило не на шутку. Кто это, если не человек? И какие у него намерения? Данила озирался, но, конечно, никого не видел. Он понимал, что все это кислотная галлюцинация, но в то же время был убежден, что она порождена не органами чувств. Тогда какого она рода? Откуда взялась? И что-то подсказывало ему — зародилась она глубоко внутри него самого. Такой вывод подкреплялся тем, что он начал чувствовать едва уловимое странного рода потепление в животе, которое длилось, впрочем, недолго. В конце концов, Данила поделился этим наблюдением с Иваном, чтобы узнать его мнение.

— Представляешь… Это… Когда я один… мне начинает казаться, что рядом еще кто-то есть.

Иван удивился, но неожиданно произнес:

— Так это хорошо!

Его ответ почему-то рассмешил, и тревога улетучилась в тот же миг.

К утру, наконец-то, начался отходняк, в котором присутствовало мистическое умиротворение. На улице рассвело, «танцующий мир» постепенно угомонился, а загадочный преследователь растворился с первыми лучами солнца. От выкуренных сигарет стало гадко, как будто была съедена целая пепельница вонючих окурков. Хотелось чистоты и свежести, и, видимо, поэтому Данилу стошнило. От грязи тянуло избавиться не только физически, но и духовно. Он только теперь ясно осознал, что его жизнь какая-то неправильная и до того разгильдяйская, что последствия такого пустого дурацкого существования казались вполне закономерными.

«Нельзя так, — думал он перед сном, пребывая в неведомом ранее блаженстве. — Это прозябание, надо что-то менять. Ведь все может быть совсем иначе. Можно отнять у человека все, от чего-то избавиться самому, лишь бы осталась свобода, позволяющая делать что угодно: хоть умереть, хоть отправиться на край света». Немало к таким мыслям побуждала песня «Дорога в облака», которую включил Иван на своем синтезаторе. Данила, прочувствовав, что она написана словно про него, охваченный одновременно радостью и печалью, трижды просил друга повторить это гениальное творение группы «Браво».

Вечером приехали двое знакомых Ивана, с несколькими бутылками водки, и все встало на свои места. Еще вспомнилась поездка в такси с прихваченным со стола томатным соком.

И вот наступило утро.

* * *

Традиционное начало дня (развалившись в уютном кресле на лоджии с сигареткой под чашечку кофе) в этот раз не состоялось. В карманах куртки нашлась только пустая смятая пачка, а зерна закончились еще позавчера. Впрочем, сигареты всегда плохо сочетаются с похмельем, поэтому оставалось довольствоваться горячим каркаде, глядя на улицу через распахнутую створку. С «счастливого» тринадцатого этажа открывался прекрасный вид на реку: по берегам тянулся частный сектор, а ближе к горизонту начиналась уплотнительная застройка огромного города с дымящими, как паровоз, трубами ТЭЦ.

«Куда мчим? — подумал Данила. — В светлое будущее?»

Сегодня было солнечно. Жить в области, в многоэтажном доме, характерном для мегаполиса, Данилу, в целом, устраивало: вокруг много зелени, воздух чище, малолюдно, спокойно, да и все блага цивилизации в наличии. Правда, за развлечениями надо ездить в город, до которого рукой подать, если, конечно, на автомобиле.

Из-за угла дома показался белый четырехпалубный теплоход, увозивший пассажиров в многодневное путешествие. Недавно открылась навигация, и по реке стали ходить разные суда всевозможных размеров, форм и назначений. И все по-своему красивые. Особенно Данилу радовали яхты: в них виделся символ истинной свободы. На яхте можно было хоть одному уплыть далеко от земли, на которой скопилось так много тупости и грязи, на которой уже становится трудно дышать и невыносимо жить. Вот только свобода эта стоит несколько миллионов рублей.

«Да уж, — подумал Данила. — Есть все, только плати, но прыгнуть выше средней зарплаты по стране, чтобы замахнуться на мечту, почти невозможно. Вот как специально, вашу мать! Бандиты всякие наворовались, за власть вцепились и не перестают же наглеть. А народ живет просто — не жирует, не голодает, в меру ворчит. Прям, золотая конфуцианская середина, оставаясь на которой о яхте можно только мечтать».

Поставив пустую кружку на подоконник, Данила вздохнул.

«Не жизнь, а говно, — начал заводиться он. — И все против меня! Почему? Зачем? Хотя сам тоже хорош. Бездарность, лентяй, трус, гедонист чертов, воплощение упущенных возможностей и неиспользованных шансов. Фу, аж противно. Ни на что не способен. Ни одного стоящего дела не довел до конца. В моем возрасте люди добиваются успеха, уважения, совершают подвиги, счастливы! А я даже семью не спас. С другой стороны, сердцу этой твари не прикажешь. Или я чего-то не сделал? Не смог найти подходящих слов? Другой бы ползал на коленях, плюнув на свою гордость, рыдал, как истеричная баба, или, наоборот, пригрозил убийством, но не позволил бы жене уйти».

С рождением Полины оформилась конкретная цель: воспитать настоящего человека, найти и развить в нем таланты, а не оставить после себя банальную обыденность. Марии же отводилась роль в первую очередь сделать из дочки изысканную даму. Такие поначалу были мечты. Так можно было утешиться хотя бы тем, что после смерти не сгинешь в вечности бесследно. Теперь все потеряло смысл и не осталось другой перспективы, как просто плыть по течению. Жить стало невыносимо скучно, не то что раньше, когда многое интересовало, энергия хлестала через край и не было проблем куда-то там сходить или съездить, даже спонтанно.

От горьких мыслей снова захотелось выпить.

«Что такое жопа в сущности? — подумал Данила на манер экзистенциалистов. — Это когда остается только один выход — повеситься. Или не повеситься. Какая, в сущности, разница. Вся жизнь — абсурд».

Потянуло в сон. Данила перешел с лоджии в комнату и следующие три часа проспал.

Потом он уныло переключал каналы телевизора, не видя ничего интересного, а когда и это надоело, решил спуститься за выпивкой и сигаретами, так как больше делать было нечего; успел сходить за пятнадцать минут (магазин удобно располагался в соседнем подъезде), даже не стал переодеваться и вышел в домашней одежде, сменив только тапочки на сандалии. К счастью, никто из знакомых не повстречался, кто мог бы задержать каким-нибудь бесполезным разговором. Впрочем, на такой случай всегда имелось несколько заготовок: в туалет хочу, или дома гости, или бульон варится и так далее. Вернувшись, Данила отложил бутылку до вечера, но сигарету выкурил сразу.

Он налил коньяк в пузатый бокал, когда за окном почти стемнело, и на небе показался острый месяц; к этому времени мерзостное ощущение похмелья прошло. Данила глотнул, закрыл глаза, прислушался к себе. Прекрасно! Изнутри слегка обожгло, и в груди начало расползаться доброе тепло. Отпив побольше, он закусил шоколадкой и вышел на лоджию.

Вкусно пахло рекой вперемешку с доносившимися ароматами костра и жареного мяса — должно быть, на берегу готовили шашлык. Дул теплый ветерок, небо было звездное, в широкой ленте почерневшей реки обильно отражались полосы света береговых фонарей. Тихо шумя, плыл теплоход, похожий в темноте на четырехэтажный дом. Светящиеся каюты напомнили о множестве ярких глаз, появлявшихся на даче Ивана. Эмоции той ночи вспыхнули заново: по большому счету, все галлюцинации и прочие эффекты отходили на второй план по сравнению с впечатляющим тайным присутствием кого-то и странным потеплением в животе. Определенно, пережитое запало в душу и породило два нехитрых вопроса: что это было и что бы это могло значить? Но в голове шумело, а мысли прыгали, как мячик в порожней таре. В итоге, выкурив две сигареты, Данила пришел к выводу, что для ответов и нескольких бутылок будет мало, а там посмотрим.

Глава 3. Работа

Работать Данила не любил. Ему не нравилось вставать рано утром и куда-то там ехать, особенно зимой, не нравились вечерние смены — самое интересное время суток, а также ночные, после которых отсыпаешься чуть ли не весь световой день, а после ходишь с ощущением, будто пропустил что-то важное. Когда Даниле перевалило за тридцать, он успел сменить немало работ и профессий, и почти все они не нравились, а еще через пару лет закончилась трудовая книжка, поэтому пришлось добавлять вкладыш.

По-взрослому все началось с должности повара в армии, по окончании специализированной «учебки», но работа оказалась настолько неинтересной, тяжелой и даже опасной, что к демобилизации сложилось твердое убеждение завязать с кулинарией. Возможно, во всем был виноват дурацкий армейский быт, и при других условиях можно было бы достичь уровня шеф-повара, но созревшая неприязнь к этому виду искусства стала определяющей. На практике в школе от педагогического ВУЗа, куда Данилу занесло после армии, он понял, что учительство тоже ему не нравится, правда, особо он на это и не рассчитывал. Просто хотелось получить высшее образование, причем бесплатно, а попасть в педагогический было относительно легко. Учась на вечернем отделении, за свои студенческие годы он успел побывать курьером, газонокосильщиком, мерчандайзером, разнорабочим, продавцом, грузчиком, оператором на конвейерной линии, сборщиком мебели, кладовщиком, пекарем и еще там и сям по мелочи по два-три месяца. Работа находилась так же легко, как и бросалась, когда приходило понимание, что она не по душе.

Впрочем, дело было не только в поиске своего места, но и в трудовых отношениях с работодателями. Не раз доводилось соглашаться с учением Карла Маркса об эксплуатации человека человеком и жадности капиталиста, особенно в непростой период эпохи становления предпринимательства и слабой власти. Иногда зарплата оказывалась меньше обещанной, нередко задерживалась, а бывало, вообще не выплачивалась. Так, прогорбатив два месяца за одни обещания, Данила не выдержал и ушел со скандалом за один день, тайком прихватив с собой в качестве компенсации хороший перфоратор. Случалось, начальство, без всякой доплаты, начинало требовать больше, чем было оговорено на собеседовании и прописано в договоре. Все подобные конфликты решались просто и быстро одной письменной фразой: «Прошу уволить меня по собственному желанию».

Больше всего повезло с последним местом, где удалось отработать целых пять лет. Небольшая фирма занималась монтажом и обслуживанием слаботочных систем. Данилу взяли с обучением, и первые три года он разъезжал с бригадой по объектам, на которых, собственно, монтировал и обслуживал. Потом он пошел на повышение, его перевели на постоянную работу в офис, где пришлось общаться с клиентами и заключать договоры, что, кроме периодических денежных бонусов, восторга не вызывало. Коллектив устраивал, руководство было адекватное и дружелюбное, с каждым годом росла зарплата, а благодаря командировкам, хоть и редким, удавалось попутешествовать по стране. И вроде не было никаких проблем, но со временем однообразие начало тяготить, а тут еще жена ушла, и в итоге Данила опять уволился.

С тех пор минуло три с лишним месяца, денежный запас освежающе истощился, и если пройдет еще один подобный квартал, даже при скромных запросах, то придется опять влезать в долги, чего давно уже не было и не хотелось. Все чаще Данила отказывался от пьянок и других мероприятий, где требовалось потратиться. Он даже не пошел на день рождения к одному из своих друзей, сославшись на недомогание. Настала пора искать новую работу. Кроме того, Даниле надоело бездельничать и спиваться в квартире. «Прошлое уничтожено, — думал он, — машины нет, перспектив нет, деньги заканчиваются. Самое время двигаться дальше».

Данила долго не мог определиться, кем стать на этот раз. Возвращаться на прежнее место он запретил себе категорически, даже при наличии такой возможности. Во-первых, те пять лет прочно ассоциировались с Марией, ведь совпало именно так, что он познакомился с ней на своем первом объекте, где монтировал турникеты на проходной завода, женился при переводе в офис и развелся в унисон с увольнением. Во-вторых, офисная должность, скорее всего, была уже занята, а начинать новый круг в бригаде представлялось шагом назад в карьере. Этот этап был пройден, и точка. Природная избыточная честность и невысокая коммуникабельность всегда мешали заняться прибыльными продажами. Трудиться физически не хотелось, так что любое строительство или погрузка-разгрузка (хоть пуховых подушек) не рассматривались совсем, тем более выглядело это даже не шагом назад, а вообще падением. Поначалу привлекали вакансии водителей, но быстро стало понятно, что нужны крепкие нервы для постоянной езды среди многочисленных мудаков. В конце концов, выбор пал перспективную сферу высоких технологий, для чего и пригодился вузовский диплом учителя информатики. Учитывая сомнительность полученного образования с гуманитарным уклоном, Данила выбрал скромную должность системного администратора и не прогадал — на первом же собеседовании его приняли в штат.

Тучный и невысокий руководитель IT-отдела Егоров Семен Аркадьевич, зачем-то сняв очки, внимательно изучал анкету соискателя. На вид он выглядел лет на сорок пять, и, откинувшись в кожаном кресле, смотрелся как классический начальник. Он был гладко выбрит и пах одеколоном, как будто только что вышел из душа, но мешки под глазами и припухшее лицо предательски выдавали вчерашнюю пьянку. Машинально погладив лежащий на выпяченном животе галстук, Семен Аркадьевич неожиданно сказал:

— Думаю, вы нам подходите.

Данила едва сдержал удивление от скорости принятого решения.

— Это хорошо, — проговорил он.

— Хотя подождите.

Данила насторожился. Придвинувшись к столу, руководитель надел очки и снова всмотрелся в анкету.

— Вы много кем поработали, — сказал он. — Почему вдруг решили пойти системным администратором?

Еще во время заполнения анкеты Данила обрадовался, что в ней требовалось указать места работы только за последние десять лет, а они занимали всего три страницы в трудовой книжке, которую увидят только в отделе кадров. Вдруг Семен Аркадьевич был подвержен советскому пережитку с подозрительностью относиться к «прыгающим с места на место».

— У меня высшее образование в сфере информационных технологий, к тому же имеется опыт монтажа, программирования и пуско-наладочных работ разных систем безопасности, в том числе собранных на базе серверов. — Эту фразу Данила произнес на одном дыхании, потому что подготовил ее заранее. — Хочу, наконец, начать работать по специальности.

Он подумал, что последние слова были лишними, так как в этом случае место ему в школе, однако Семен Аркадьевич, похоже, утомленный утром, одобрительно кивнул.

— Ну ладно, попробуем.

Компания, куда так быстро удалось устроиться, специализировалась на оптовой продаже автозапчастей, имела склады по всей России и, наверное, поэтому называлась «Рим», позиционируя себя на рынке неким подобием великой империи, доминирующей на огромном пространстве. Головной офис занимал два этажа в высоком, обшитом разноцветным сайдингом бизнес-центре; к нему всего за полчаса доезжала маршрутка без пересадок в другую, а главное — в метро. На верхнем этаже располагались руководство и бухгалтерия, а на нижнем — отделы продаж, снабжения, логистики, информационных технологий и рекламы. Даниле предстояло обеспечивать бесперебойную работу компьютерной техники компании, администрировать локальную сеть, а также настраивать программные приложения.

IT-отдел состоял из руководителя и трех его подчиненных. В курс дела Данилу вводил небритый веб-дизайнер Алексей. Он был помоложе, одевался просто, смеялся чуть ли не над каждой шуткой, сам часто пытался сострить, правда, иногда получалось невпопад. От постоянного сидения перед монитором, чувствительные глаза Алексея быстро краснели, поэтому время от времени он закапывал их прямо на рабочем месте, за что получил прозвище «Накуренный».

— Ты не удивляйся, что тебя взяли так легко, — сказал Алексей. — Здесь сгодится любой с минимальным опытом и пэтэушным образованием. В нашей конторе зарплата сисадмина небольшая, да и мозгов много не надо для такой работы.

Свой комментарий, который можно было принять за хамство, он снабдил наивной улыбкой, но Данила рассудил, что, по сути, это правда, к тому же прозвучало все без издевки. Он непритязательно считал, что для начала новой карьеры должность вполне подходящая, а зарплата, так или иначе, должна расти. Если же нет, то он уволится, какие проблемы?

— В целом шеф нормальный и трезвый, и пьяный. При желании с ним можно договориться о чем угодно, — как-то сказал Алексей в курилке. — Но иногда просто бесит. Бывает, недоговаривает или вообще толком не объясняет, чего хочет. Размажет все, как месячные по простыне, а потом вспылит, выставит нас дураками, типа, чего не понятно? Бывает у него и семь пятниц на неделе. Всякое бывает.

— Он пьет на работе?

— Тоже бывает. Ну а что, живет недалеко, машину не водит, даже права, кажется, не получал.

— Во дает. Семейный?

— В разводе. Детей, похоже, нет.

Еще один сотрудник отдела, пожилой программист Батурин Виталий Анатольевич, откровенностью не выделялся и поначалу искоса посматривал на новичка, но при этом, предупредил сразу:

— Леша парень хороший, добрый, забавный, но трусливый. Вину перекладывает на другого не задумываясь, и о последствиях в том числе. Жениться ему надо.

Последнее было произнесено, как очевидная мудрость, но Данила так и не уловил связи между холостой жизнью и качествами коллеги, зато без труда заметил легкое раздражение голосе. Виталий Анатольевич был мужчиной серьезным, в целом неглупым, но, похоже, сам считал себя умнее, так как всегда уверенно высказывался на любую тему с профессорским выражением лица. Тем не менее некоторые его рассуждения удивляли своей расчетливой узколобостью.

— Помню, моему младшему сыну, в школе, — сказал он как-то во время обеденного перерыва, — на пробном тестировании по обществознанию попался вопрос: «Может ли человек быть счастливым, если он причиняет несчастья другим людям?» Это же непростой философский вопрос, взрослому сложно на него ответить. А тут детям задают! Я ему так и говорю: знаешь, сынок, на этот вопрос не может быть однозначного ответа, все зависит от ситуации.

«Какой же это философский вопрос? Это вопрос скорее риторический, если не провокационный. Любой нормальный человек, тем более верующий, ответит — нет. Все великие умы, мировые религии, философские системы на протяжении вот уже нескольких тысячелетий учат нас добру и состраданию. Вся нравственность и мораль на этом построена. Интересно вы воспитываете своих детей. Неприятно думать кем они вырастут», — примерно так хотел ответить Данила, но промолчал. В конце концов, вряд ли это что-то изменит, а ввязываться в дурацкий спор об очевидных вещах и обижать коллегу не хотелось. Черт с ним и с его детьми.

Освоиться на новом месте не составило труда, и вскоре оформилось более-менее внятное представление о коллективе. Поначалу все казались милыми, но это и настораживало. Часто некоторые люди сперва дружелюбно присматриваются друг к другу, чтобы понять, кого можно игнорировать, на кого свалить часть своей работы, у кого взять взаймы и не отдавать или как-нибудь по-другому приспособить к себе. К тому же эти хитрые и наглые сослуживцы одновременно могут быть придурковатыми с разными видами проявлений своей индивидуальности. Нередко среди коллектива есть люди просто со сдвигом в голове, без примесей порочности, однако от этого с ними не легче. Подлинно бескорыстных и разумных Данила встречал редко, и даже в дружбе сталкивался с бесчестием.

Наверное, во Вселенной что-то пошло не так, раз неведомые силы собрали в одном месте многообразие характеров с душком и психическими отклонениями. Через месяц работы Данила впервые столкнулся со странным поведением одной сотрудницы. Трижды он приходил в отдел рекламы, которым руководила Алина Евгеньевна, чтобы привести в порядок ее компьютер. Эта высокая несимпатичная женщина лет сорока, с кудрявой прической и пробивающимися усиками, имела лишь одно достоинство — огромный бюст не менее шестого размера. При виде Алины Евгеньевны, попадавшейся на глаза и в столовой и в коридорах, Данила невольно косился на большую грудь.

— Да, это наша секс-бомба, — однажды бегло сказал Алексей, но, куда-то торопясь, не стал уточнять деталей.

Видимо, от скуки Алина Евгеньевна часто переставляла вещи на своем столе, и при этом умудрялась задевать провода, подключенные к системному блоку. То у нее «отваливался» интернет, то пропадал звук из колонок, или же переставали «отзываться» клавиатура и мышь. После очередного осмотра, вылезая из-под стола, Данила естественным образом глянул вверх, и в поле зрения сразу попался бюст Алины Евгеньевны, напоминающий два мощных фугаса, готовых сорваться и бомбануть. Поднявшись, он смущенно буркнул, что все в порядке, и удалился. На следующий день в пустом коридоре ему снова повстречалась Алина Евгеньевна. Она вдруг уверенно шагнула к Даниле и буквально зажала его в углу.

— Послушай, мальчик, — сказала она сурово. — Ни на что не надейся! Я замужем!

Данила ошарашенно посмотрел на нее, не зная, что ответить.

— Думаешь, я не замечаю, как ты пялишься? Прекращай.

— Вы меня поняли не так совсем, — сбивчиво произнес Данила.

Он улучил момент и скользнул в сторону.

— Что за бред? Не придумывайте.

Алина Евгеньевна фыркнула и ушла.

Услышав рассказ Данилы, Алексей рассмеялся и предположил:

— Может, она хочет тебя?

— Не каркай, — хмуро ответил Данила. — Я, наверное, тоже не прав, но… Ай, ладно…

Теперь при встрече с Алиной Евгеньевной он демонстративно отворачивался, а ее проблемы с проводами просил решить Алексея.

Через полторы недели Данила снова испытал замешательство. На этот раз ему предстояло переустановить операционную систему на компьютере сотрудницы отдела логистики. Эта толстая Екатерина так и не смогла толком объяснить, как и что произошло, но теперь при каждой перезагрузке на мониторе отображался «синий экран смерти». Жесткий диск пришлось отформатировать. Во время инсталляции Windows Данила в шутку предложил Екатерине также установить интернет-фильтр, чтобы она не посещала подозрительные сайты с вирусами. Сидящий поодаль щуплый начальник отдела Станислав Викторович улыбнулся, кивнул, но не успел произнести и звука. Екатерина психанула так, что ее маленькие глаза на треть выкатились из орбит, едва не испугав Данилу.

— А больше ничего установить не хочешь? Может, мне вообще уволиться? Самый умный, что ли? Шутник. Ваш отдел ни хрена не делает, только все портит! Я еще узнаю у Семена Аркадьевича, почему вы не проводите регулярную профилактику процессоров!

Екатерина замахнулась ногой на системный блок, но развернулась и, тряся задом, вышла из кабинета. С тех пор Данила в душе презирал эту дуру и не всегда здоровался с ней при встрече.

Не сложились отношения и с бухгалтерией: в первую же зарплату Данилу обсчитали. Он уже бывал на верхнем этаже при оформлении на работу и по своим профессиональным делам и оценил качество отделки помещений на порядок выше. Пол всюду устилал светло-коричневый ковролин, а на стенах с бежевой венецианской штукатуркой висели репродукции великих художников: попадая из лифтового холла в коридор, так и хотелось надеть бахилы и купить входной билет. Бухгалтерия выглядела скромнее, но также смотрелась небедно благодаря дорогим обоям с красивыми цветами и лепнине на потолке. За столом возле входа сидела Олеся — молодая симпатичная блондинка с признаками стервозности, но уже с обручальным кольцом. Когда Данила открыл дверь, девушка недовольно посмотрела на него и сразу же опустила взгляд на лежащие перед ней документы.

— Вы к кому? — спросила женщина средних лет с темными вьющимися волосами.

Она сидела поодаль за стопками папок.

— Добрый день. К Анастасии Григорьевне, по поводу зарплаты. Она ведь начисляет?

Не дожидаясь ответа, Данила прошел вглубь кабинета к массивному столу из темного дерева.

Главный бухгалтер носила большие очки с толстыми линзами, отчего напоминала стрекозу. Анастасия Григорьевна выглядела типичной стареющей серой мышкой с тихим голосом, но по характеру была надменной, высокомерной сволочью, за что многие хотели ее если не ударить, то отчетливо послать между ног.

Анастасия Григорьевна моргнула увеличенными за линзами глазами.

— Странно, — сказала она.

— Вот, посмотрите. — Данила протянул зарплатный листок. — Не хватает порядка шести тысяч, а я отработал месяц целиком. Шести! Семен Аркадьевич сказал, что произошла ошибка, и отправил к вам.

Поджав губы, Анастасия Григорьевна мельком взглянула на листок, затем кивнула на стол.

— Положите. Я разберусь, и если ошибка есть, то остаток перечислю в аванс, через две недели.

— Давайте разберемся сейчас.

— Сейчас у меня много работы, — сказала главный бухгалтер и повернулась к монитору, давая понять, что разговор окончен.

Выходя из кабинета, Данила сказал «До свидания», но Олеся, видимо, ослышалась и посмотрела на него так, будто ей предложили что-то непристойное.

«Ни хрена себе остаток, — идя по коридору, подумал Данила. — Ну, кому как».

В отделе он пересказал, как в бухгалтерии ему быстро указали на дверь. Виталий Анатольевич сочувственно покачал головой и констатировал:

— Уязвлена.

Семен Аркадьевич хохотнул, сказал «мда» и ушел к себе, а Алексей, пожав плечами, закапал глаза.

— Она мнит себя незаменимой и еще приходится генеральному какой-то там дальней родственницей, — пояснил он в курилке. — Поэтому выделывается. Она часто косячит с зарплатой, ты не первый и не последний.

Ошибка нашлась, но аванс оказался без остатка. Анастасия Григорьевна заявила вдруг, что все расчеты могут быть только в зарплату. Но и через следующие две недели долг не вернули. На этот раз главный бухгалтер сухо извинилась, сослалась на большую загруженность и пообещала все исправить в следующий раз.

В курилке Данила возмутился:

— Еще раз через месяц! Я рассчитывал на эти деньги! Может, эта сука мстит мне за что-то?

— Не знаю, — сказал Алексей. — Вряд ли, с чего вдруг? Скорее, она просто тупая. Или невнимательная. Недотягивает до главбуха. Зато сразу все не потратишь. Представляешь, потом кааак придет тебе большая сумма!..

— Мне надо сейчас! «Потом» может вообще не наступить!

— В смысле?

— Ай, — отмахнулся Данила. — А Егорову плевать, что ли, на своих сотрудников?

— Есть немного. Пока сам не зашевелишься, он не шелохнется.

В кабинете руководителя Данила аккуратно обозначил свое негодование.

— Может, мне написать жалобу в трудовую инспекцию? — спросил он.

Семен Аркадьевич засмеялся, но тут же посерьезнел.

— Не надо, зачем же так, — сказал он. — Я поговорю с ней.

— Ведь там не шестьсот рублей, а шесть целых тысяч! Понимаете?

— Да, конечно, понимаю. Все будет хорошо. Я проконтролирую.

Спустя месяц задолженность, наконец, вернули, но за это время Даниле, впервые за несколько лет испытавшего нужду, пришлось взять взаймы, за что он возненавидел Анастасию Григорьевну еще больше, чем толстозадую Екатерину.

В общем и целом, атмосфера в «Риме» была далека от идеальной. Сотрудники, как правило, кучковались по три-четыре-пять человек, причем принадлежность к отделу или половой признак при объединении значения не имели. Обычно это происходило на фоне личной неприязни к кому-нибудь, реже в противовес группе инакомыслящих, но иногда против тех, кто добросовестно относился к своим обязанностям. Даниле странно было узнать, как некоторые «надулись» на него за выполнение им приказа генерального директора заблокировать на всех компьютерах социальные сети. Другие нахмурились на одного штатного водителя, когда тот решительно отказался сворачивать с маршрута по каким-то там их частным просьбам из-за введенной с нового квартала строгой отчетности за топливом и установки в ГАЗель тахографа; похоже, торговлю автозапчастями «налево» пришлось прекратить. Иногда кучки тасовались, как карты в колоде, в том числе из-за бытовых ссор. Не то чтобы постоянно происходили какие-нибудь коллизии, но всякие сплетни, дрязги, интриги и наговоры время от времени всплывали, как дохлая рыба в мутной воде подозрительного водоема. И при всем этом процветало лицемерие.

Данила не удивился происходящим в «Риме», сталкивался с подобным раньше, имел разный опыт участия в конфликтах малых групп и испытывал от них внутреннюю тяжесть, особенно когда начинался моббинг — выживание человека с работы коллективом или начальством. Все это напоминало некий детский сад для взрослых, потому как такие патологические отношения между людьми, еще и с высшим образованием, выглядели, мягко говоря, неразумными. Данила «присоединился» к тем, кто ни в какие союзы не вступал, то есть придерживался одинокой позиции: пришел, отработал, ушел, и гори оно все в аду, лишь бы вовремя платили. Таким был, например, Виталий Анатольевич, что, несомненно, вызывало к нему уважение, в отличие от Алексея, который старался быть везде своим парнем, но именно поэтому подозревался некоторыми в шпионаже. Данила давно понял, что попасть в идеальный коллектив можно только в небольшой фирме, и то, если повезет.

«И так почти везде, — думал Данила субботним вечером. — Во всей стране, да что там — повсюду. Люди, люди… с каждым годом все наглее и тупее. В двадцать первом веке все окончательно превратятся в нахальных идиотов. Что за планета?»

Он стоял на лоджии и курил в приоткрытое окно, за которым моросила осень. Теперь уже не развалишься в кресле с голым торсом, как летом. Темнеть стало раньше, навигация закрылась, похолодало, и даже один раз ночью выпал первый снег, правда, к полудню весь растаял. Но коньяк согревал и успокаивал, а выходные расслабляли.

«Не может общество жить дружно. Не способно. — Данила глубоко затянулся и выдохнул в сторону кусочка звездного неба, показавшегося среди туч. — Все начинания заканчивались крахом. Утопия невозможна, увы. Обязательно появится зараза, распространится и все загубит. Лишь одному можно прыгнуть выше головы. Другие будут мешать, цепляться, вероятно, даже не замечая этого. Недоразвитые».

Данила вздохнул, потушил недокуренную сигарету и вернулся в комнату. Он выпил коньяка, закусил долькой апельсина и снова задумался.

Единственным по-настоящему приятным человеком на работе была пожилая уборщица Светлана Андреевна. Она сразу понравилась тем, что, ловко орудуя швабрами и тряпками, очень аккуратно обращалась с проводами: после ее уборки техника работала всегда. Светлана Андреевна и лицом была приятна, носила длинные темные волосы, собранные на затылке в пучок, а между бровями чернело родимое пятнышко. Должно быть, в молодости она была красивой.

Однажды Данила задержался на работе допоздна, настраивая непослушную локальную сеть. Дверь в отдел внезапно открылась, и на пороге, явно не ожидая увидеть кого-то в офисе, застыла Светлана Андреевна в рабочем халате, с совком и веником в руках.

— Что, Данила-мастер, не выходит каменный цветок? — спросила она.

Данила сдержался от смеха, вспомнив пошлую детскую шутку.

— Не выходит, — согласился он. — Застрял.

Светлана Андреевна улыбнулась.

— Плохо, что не выходит. Но еще хуже, что он каменный.

Данила на секунду замер, потом заинтересованно спросил:

— В смысле?

«Не дай бог, она сейчас скажет, что мне надо жениться», — подумал он.

— В смысле, ты всегда какой-то напряженный.

— А по-моему, я как и все.

— Вот именно, поэтому напряженный.

Светлана Андреевна подошла к столу Алексея и села в кресло, не выпуская из рук свои инструменты.

— А надо быть самим собой.

— Да? А это как?

— Прислушивайся к себе почаще. Начни хотя бы.

Данила понимающе кивнул.

— Поверьте, Светлана Андреевна, прислушивался. Так можно спятить и в окошко выйти.

— Если себя накручивать, то конечно. Ты не путай думанье и прислушивание к себе. Думать надо аккуратно.

— Аккуратно?

— Избегать крайностей, но и не забывать прислушиваться к себе уже без всяких мыслей. Хотя бы минут пять в день. Не знаю, как все это работает, но потом часто само собой все получается. А я сама специально ничего не делаю для этого, даже не думаю о трудностях. И на душе так хорошо, никакой тяжести внутри.

— Что у вас получается само собой?

— Ну, например, подхожу к остановке, и сразу автобус подъезжает. Не всегда, но часто, хотя раньше все время по полчаса его ждала, по закону подлости. Сам знаешь, автобусы эти расписание не соблюдают. И так много с чем. Прихожу на почту, а там очереди нет. Не раз подругу навещала, когда у нее в квартире трубка домофона была сломана, пока старую не поменяла, так дверь подъезда сразу кто-нибудь да открывал, кто выходил на улицу. А еще я уже давно не встаю по будильнику, сама просыпаюсь, во сколько мне нужно.

— Хм, здорово. Как это у вас получается?

— Так вот как будто не у меня, а у меня другой, кто внутри меня. Ощущение такое присутствует. Ты когда-нибудь, внутренне, ощущал себя другим?

Данила вспомнил опыт приема ЛСД.

— Возможно.

— Тогда это и был тот цветок, который надо вытащить наружу, понимаешь? Ты еще молодой, только время не трать понапрасну, пока силы есть. Сколько тебе?

— Тридцать шесть.

— Нуу. Не затягивай в общем.

— Как же это сделать?

— Так прислушивайся к себе! — Уборщица засмеялась.

— Понятно. Давно у вас так все ладно складывается?

— Не все ладно, я ж не волшебница. — Светлана Андреевна вздохнула и встала. — Иногда, еще в молодости получалось, но я, дурочка, так и не ухватилась за это, отвлекалась на разную ерунду. А более-менее постоянно стало получаться несколько лет назад, после смерти мужа. Трагедия меняет людей, но тут главное, как ты говоришь, не «спятить». Ну, пойду чистоту наводить.

Светлана Андреевна ушла.

«Ловко она придумала про цветок, — глядя на закрытую дверь, подумал Данила и вздохнул. — Правда, с «молодым» погорячилась. Ивану, что ли, позвонить?».

Глава 4

Опять видел сон, про «Рим». Хорошая женщина Светлана Андреевна. Прислушайся к ее словам. Маешься ты, смотрю, не хватало еще, чтобы начал думать о самоубийстве. Оно хоть и прервет с виду бессмысленное существование, но, в сущности, ничего не поменяет, потому что на моем уровне временные периоды между воплощениями несоизмеримы с веком, отпущенным человеку. Не стоит отказываться от жизни, даже трудной, поскольку именно во второй ее половине больше шансов приблизиться к Главной Цели.

Здесь стало комфортнее. Чувствую себя уже лучше, хотя все еще слаб. Хорошо, значит, я обретаю силы после Рождения, а пока они копятся, так и буду засыпать, как бы мне этого ни хотелось. В окне мутность проходит, появляется четкость. Оно немного увеличилось и посветлело, словно приоткрылся доступ в рай.

Тебе кажется, будто знаешь, что такое благодать. Ты знаешь, как это бывает. Например, купаться в ласковом море, а после нежиться на песочке, слушая шепот волн. Или лежать на траве в поле, вдыхая цветочный аромат. В твоем детстве не было ничего вкуснее фруктового мороженого за семь копеек, и ни одно лакомство не могло доставить большее наслаждение. Приятно ощутить легкое опьянение или, выспавшись, вспомнить добрый сон, но вершиной физического блаженства, полное экстаза, может быть только интимная близость.

Ты все это знаешь. Знаешь, что идти куда глаза глядят, держа за руку любимую девушку, так же душевно, как и подать ей утром бодрящий кофе в постель. Вдохновляет, если осчастливить кого-нибудь, хотя бы сущим пустяком, и в ответ получить благодарную улыбку, отчего на душе становится так легко. Радость путешествия, когда находишься за тысячи километров от дома на чужой земле, может сравниться с наслаждением одиночества или даже с обетом молчания, избавляющим от глупых, никчемных разговоров, вынуждающих, порой, объяснять очевидные вещи. Можно испытать восторг от победы над врагом или же счастье от расставания, пожелав уходящим всего доброго, но даже удовольствие от заслуженного с годами уважения, да и все, впрочем, остальное не окрыляет так, как рождение твоего ребенка.

Тебе также доступны глубинные уровни впечатляющих переживаний. Потрясение от книги или фильма способно неведомой силой привнести изменения в привычный быт. Чувственное созерцание природы, будь то моря, звезд или росы на траве, дает такой же внушительный эффект, как и достигнутое медитацией состояние свободного парения в Источнике Знаний, где в избытке есть место для мудрости, познания тайн и объяснений таинственным совпадениям. И все же весь этот трансцендентный опыт и никакие яркие наркотические сессии не смогут близко приблизить к источнику Благодати.

Ты знаешь, как бывает хорошо, приятно и легко, однако никто не в состоянии ощутить истинное блаженство при жизни, так же как и надолго продлить то, до чего способен дотянуться. Я пришел издалека, поэтому мне известна высшая степень упоения, но человеку недоступен мой уровень, ведь он находится за чертой смерти. Мой уровень не только часть совершенства, он еще одновременно трамплин к Свободе, если ты окажешься тем человеком, благодаря которому свершится наше слияние. Все в твоих руках.

Я проснулся, только этого мало. Поверь, так уже случалось, но каждый раз заканчивалось обычной смертью носителя, благо любое воплощение дает бесценный опыт. Перво-наперво ты должен осознать, что теперь не один, а потом пойти мне навстречу. Придется приложить немало усилий и, может быть, принести жертву, ради преодоления уже давно замыленной и бестолковой жизни. Со своей стороны я сделаю все возможное, а будет нужда, то и больше. Так же следует поступать и тебе, чтобы не остаться наедине со своим разумом, который улетучится бесследно с последним вздохом. И если все получится, то исполнится Предназначение — мы сбросим путы и отправимся в бесконечное захватывающее Путешествие по бескрайним мирам творения.

Там не будет тревог, проблем, страданий, потому как все желания и причины останутся позади. Злость, обида, месть, рожденные неудачами и высокомерием, презренное властолюбие и оскорбляющая душу алчность — жалкий удел человеческих существ, ранимых от собственного бессилия. Всего этого быть не может, где единственный спутник только Дух. Отчаяние прекратится, как беспокойный сон, а одиночество перестанет быть тоскливым и наполнится радостью безграничной Свободы, недостижимой в земной жизни. Мне снова пришлось спуститься сюда, чтобы накопить еще Опыта и отправиться в Вечность, если, конечно, его окажется достаточно в этом воплощении. Только мы вместе сможем выбрать путь, по которому безвозвратно покинем грубый мир.

Позади сотни попыток достичь Свободы, и столько же раз Великое Окончание оставалось недоступным. Однажды Главная Цель была совсем рядом, и в момент смерти носителя я был уверен, что все получится, но все же Опыта для Пропуска не хватило. Тогда тот одаренный человек еще в ранней молодости осознал меня и открылся, прожив интересно и правильно (в награду, его разум стал частью Источника Знания), а с тобой, вижу, придется повозиться. Мне, конечно, не привыкать, однако, вспоминая прошлые воплощения, я могу воспользоваться своим правом внести изменение в сценарий твоей судьбы.

Да будет тебе известно, что я был нищим и олигархом, юродивым и царем, бездарем и ученым, обывателем и хитрецом, отшельником и мошенником, разрушителем и созидателем, простым и изобретателем, тудягой и странником, монахом и воином, епископом и развратником, скульптором, шпионом, пьяницей, поэтом, а также много еще кем, даже убийцей, и вот сейчас тобой, вроде адекватным и неглупым, но не нашедшим своего места. Кто же ты на самом деле?

Глава 5. Друзья

Друзья — как же гордо звучит! Друг. Подруга. Дружба бесценна и навсегда! И сразу на ум приходит синонимический ряд из морального кодекса: открытость, поддержка, смелость, благородство, великодушие, преданность, чуть ли не самопожертвование. Прям д’Артаньян и три мушкетера — образец для подражания; вот где взаимовыручка оказалась в высшей точке совершенства. Дружба должна быть нечто подобным, ведь друзей связывают не только годы общения, но также радости и печали. Ни для ни предательства нет места, ни для подлости или злой иронии. При таком раскладе можно и работать вместе, не боясь в итоге разругаться.

Даниле не посчастливилось сдружиться по-настоящему. Друзья нынче не те, какие, по видимости, были раньше, но он абсолютно не был согласен с теми, кто считал это чем-то идеализированным. Дружба должна быть только мушкетерской! В противном случае большинство друзей (если не все) рискуют оказаться в категории «приятелей», которые, в силу своего назначения, вряд ли пойдут на подвиг ради тебя, но зато свою душу перед ними достаточно раскрывать весьма поверхностно. То, что такой способ сближения наиболее предпочтительный, Данила осознал только после тридцати.

В детстве он, шляясь с друзьями по дворам после проливного дождя, зашел в большую лужу почти по край резиновых сапог и, смело сделав еще один шаг, чтобы показать свою храбрость, провалился в открытый люк, не видный под грязной водой — ушел вниз с головой, только воронка осталась на поверхности. В то же мгновение Данила, не помня себя, вынырнул, его тут же подхватили оставшиеся за спиной ребята и вытащили. Друзья спасли! Вот это твои люди! «Молодец, — говорили они, когда Данила согревался у батареи в подъезде дома, — ты крут! Не испугался, вперед пошел». Однако много позже Данила пришел к выводу, что любой нормальный человек, да просто посторонний прохожий помог бы, тем более можно было выбраться самому, ведь не трясина же тогда разлилась во дворе. Вскоре от тех друзей и след простыл: один связался со старшеклассниками, а другой, боксер хренов, не стал вдруг отдавать сто десять рублей, показывая свое превосходство в силе и возросшей надменности.

В армии Данила сблизился с однопризывником Колей, родом из какого-то глухого зауральского городка. Коля был высокий, худощавый, внешне несимпатичный, даже пугающий из-за расширенных от природы ноздрей, из которых, казалось, вот-вот вырвется, как у дракона, пламя. Спали на соседних койках, щедро делились между собой гостинцами из родительских посылок, держались вместе в тревожные минуты, ходили в самоволки, воровали мешками из столовой буханки хлеба, а потом продавали их по квартирам за полцены. Почти два года бок о бок.

Однако демобилизуясь на месяц раньше, Коля, улучив момент, украл у Данилы солидный кожаный ремень с бляхой, грани звезды на которой были красиво сглажены тщательной полировкой. В их общей тумбочке от сослуживца осталась только короткая записка: «Извини, дружище, я не прав. Для моей дембельской формы не хватало именно твоего ремня». Данила углядел тогда в записке откровенную издевку, очень оскорбился, позже не ответил на полученное письмо и сам ни разу не написал армейскому другу. Дело было не в бляхе, а в предательском поступке.

В студенческую пору Данила подружился с однокурсником Вовой, похожим чертами лица на рэпера Эминема. Вова был веселым, неглупым парнем, однако не чурался наркотиков. Поначалу друзья вместе иногда покуривали травку, но потом Вова стал время от времени употреблять героин и склонять к этому товарища, ярко описывая опиумные «приходы». Данила категорически не одобрял новое увлечение друга, тем не менее продолжал поддерживать с ним отношения, которые пока еще продолжались. К концу четвертого года обучения все студенты должны были сдать курсовую работу. Время уже поджимало, а Вова даже не приступал к написанию. За неделю до защиты он попросил Данилу дать почитать его «курсовик», и, недолго думая, хитростью сдал двадцати пяти страничную работу профессору, как свою. Узнав об этой подлости, Данила разгневался, но потом сжалился и решил отказаться от идеи разборок на кафедре. Пришлось срочно скачивать из интернета чужую работу и переделывать ее, чтобы избежать обвинений в плагиате. Профессор был не дурак, но все же смилостивился и поставил тройку.

Тогда, ветреным майским днем, Данила смотрел в Вовины глаза и сдерживался, чтобы не врезать по наглой морде.

— Ты поступил не по-дружески, — сказал он.

— Да, — согласился Вова и кивнул. — Но что поделать, такова жизнь…

«Хер с вами, всем все прощаю, — подумал Данила. Он наполнил стакан пивом, выпил без остановки, рыгнул. — Такова жизнь».

Наконец-то наступил долгожданный вечер пятницы и до понедельника о работе можно забыть. Завтра друзья решили собраться на совместную попойку, просто так, без повода, а сегодня самое время немного потренировать печень.

Пришло легкое опьянение. Данила плюхнулся в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза. Он все еще находился под впечатлением ото сна, приснившегося позавчера. Собственно, не в самом сне было дело, тем более он не запомнился. От него осталось только чувство происходящего в нем чего-то настолько хорошего, доброго и волнующего, что первые секунды после пробуждения учащенно билось сердце. Сразу, как это часто бывает, кажется, еще можно восстановить все события ночного видения, но стоит только погрузить ноги в тапки и пойти умываться, то порой уже не вспомнить, снилось ли что-нибудь вообще. Тот раз не стал исключением. Зато с самого утра в животе появилось и не пропадало весь день уже знакомое ощущение необычного тепла. Оно было настолько явным, что временами, казалось, могло высушить одежду, будь она мокрой. Вместе с нагревом дышать стало легче, словно в груди освободилось лишнее место, в голове прояснилось, как если бы в один миг выветрился весь алкоголь, и откуда-то появился прилив сил.

Данила припал к горлышку бутылки, сделал несколько глотков. Затем он перешел с кресла на диван и растянулся на нем.

В тот день получалось все, будто за дела брался кто-то другой. Во всем чувствовались спокойная уверенность и хладнокровие. В «Риме» текущая работа будто не замечалась, более сложные задачи не тяготили и выполнялись на удивление быстро. Никто из коллег не вызывал раздражения, наоборот, некоторые ни с того ни с сего показались приятными людьми. На воле «магические явления» продолжались: автобус приехал сразу и почти пустой, по дороге в магазин повезло найти сто рублей, а уже в самом доме посчастливилось не застрять в лифте после того, как Данила отважился подняться к себе пешком, увидев, какая внизу скопилась очередь.

— Мы только что застряли, — доносился из лифтовой шахты недовольный мужской голос, хорошо слышимый на тринадцатом этаже. — Нас четверо, собака и маленький ребенок на руках.

Диспетчер что-то неразборчиво ответил.

«Как же все-таки иногда легко жить, — подумал Данила, входя в квартиру. — Прям благодать снизошла сегодня. Вот бы всегда так».

Правда, на следующий день все пошло по привычному сценарию, а сегодня утром какой-то малолетний сопляк, вылезая из маршрутки, смачно наступил на ногу, оставив на начищенном ботинке жирный след волнистого протектора: наступил и молча побежал по «зебре» под мигающий зеленый, падла такая.

Потягивая пиво, Данила размышлял, мог ли сон привести к таким изменениям внутри и снаружи? Если бы не какое-то сильное переживание во сне, а после ощущение тепла в животе, то можно было допустить, что просто выпал удачный день, какой изредка случается с каждым. Однако здесь явно была какая-то взаимосвязь. Сразу вспомнилась Светлана Андреевна и ее чуть ли не ежедневное везение. Возможно, она могла бы объяснить такие чудеса, но искать ее ради этого было как-то неловко. Она что-то говорила про цветок, который надо выпустить… По цепочке Данила перескочил воспоминаниями на дачу Ивана, где появился невидимый, пугающий третий персонаж, который, подобно каменному цветку…

И Данила незаметно для себя заснул.

Матвей, в квартире которого решено было провести субботний вечер, жил на другом конце города. В столь дальний путь Данила согласился отправиться с одним условием — его личная драма с Марией обсуждаться не будет; собственно, родственникам тоже был дан запрет вспоминать при нем это поганое событие, чтобы не бередить измотанную душу. Он вышел заранее, добирался очень долго (сначала наземным транспортом, потом с двумя пересадками на метро, а последние пятнадцать минут шел, преодолевая сильное сопротивление ветра с дождем) и все равно опоздал, за что был наказан штрафной стограммовкой водки, благо холодной. Впрочем, Данила не ломался, потому что промок и сильно продрог. Пересилив гадкий вкус, он облегченно выдохнул и почувствовал себя лучше.

— Чего зонт не взял? — спросил Рома, наматывая на вилку морковь по-корейски. Он, как всегда, был элегантно одет в брюки и заправленную в них рубашку. — Думал, проскочишь, наивный?

— Забыл. Его могло поломать таким ветром, — ответил Данила, наполняя себе тарелку магазинным оливье, маринованными огурчиками и долькой помидора. — А ты чего без своего любимого галстука? Тоже забыл?

— Да конечно, — усмехнулся Жора. — Когда это Пионер без галстука был? В кармане, небось, аккуратно скрученный.

— Да не, я про колумбийский, — сказал Данила, и все засмеялись.

— Ха-ха-ха, — лыбясь ответил Рома. — Дома он, придурки. Нравится мне деловой стиль, даже по выходным.

Матвей по-хозяйски разлил по стопкам.

— Ладно, придурки, давайте «за встречу», — сказал он. — Сколько вместе не собирались вот так? Черт знает сколько.

Друзья чокнулись, выпили, закусили.

Вторая порция алкоголя раздобрила Данилу окончательно, мир начал казаться дружелюбным.

В комнате стало уютно после недавнего ремонта: приятные пастельные тона стен и пола, неброские занавески, пара забавных картин в жанре современного искусства, в меру мебели с разными декоративными финтифлюшками на полках, удобный диван и пуфик в углу, на котором растянулся рябой кот Юпитер. В дизайне чувствовалась женская рука. Большой телевизор работал без звука, дополнительно к включенному торшеру освещая комнату.

Всех собравшихся Данила знал больше двадцати лет. Друзья не разбежались до сих пор потому, что не ругались по-крупному, хотя каждого в разное время можно было обоснованно обвинить в неподобающем поведении с точки зрения дружеской этики: Матвея в чрезмерной грубости и дерзости в общении, и вообще для него в жизни главное — деньги, Рому в высокомерии, Жору в лукавстве и скрытности, Павла в трусости, а всех вместе в халатной забывчивости. Каждый из них иной раз умудрялся, без видимой причины, с опозданием поздравить друга с днем рождения, а двое как-то вовсе забыли про юбилейную дату. И вроде до старческого склероза еще далеко, и серьезных травм головы ни у кого не было, поэтому порой возникало ощущение, что им, друзьям, просто плевать.

Однако, судя по всему, мнение Данилы на то, какой на самом деле должна быть дружба никем из них не разделялось. А он никогда и не заводил речь на эту тему, предпочитая смиренно закрыть глаза на недостатки. Он считал, что, если никто не понимает очевидных вещей, то какой смысл попусту сотрясать воздух? С другой стороны, Данила сам не был идеальным, легко мог в сердцах ответить взаимностью, за что его также могли упрекнуть; и понеслось бы: это ты начал, нет — ты, и так далее. Он не раз за собой замечал, что в компании друзей невольно становился каким-то немного дурным и неправильным, как будто оказывался среди не своих людей. Тем не менее переступать черту Данила не позволял себе никогда. С годами друзья вроде как образумились, помудрели, стали мягче, но он до сих пор не был уверен, пойдет ли кто-нибудь из них на подвиг, если, конечно, не будет стоять неудобный выбор между другом и родственником.

— Кстати, а где Паша? — спросил Данила.

Матвей усмехнулся:

— Где, где… в рифму ответить?

— Там же, где всегда — под каблуками, — сказал Рома и чихнул. — Вот видишь, не вру.

— Кто с ним разговаривал? — спросил Жора.

Разливая всем водку, Матвей сказал:

— Я ему эсэмэску отправил, объемную такую, описывающую грядущий вечер, а он коротко ответил, что не сможет прийти. Ну, надеюсь, всем все понятно.

— Ты куда погнал-то? — Рома указал на стопки.

— Между пятой и шестой перерывчик небольшой! — парировал Матвей. — Сам теперь будешь разливать.

— Не, я не буду. Пусть опоздавший разливает.

Данила, развеселенный шуткой Матвея, сразу нахмурился:

— Я-то почему?

— Ты последний пришел.

— И что?

— Ну и все.

Мелочные ссоры случались на пустом месте потому, что временами все просто надоедали друг от друга. Рома надоедал чаще остальных.

— У нас сегодня мальчишник? — спросил Данила. — Где жена, дочка?

Матвей потянулся и ответил:

— Анфиса у бабушки, так что отдыхаем без детей по полной. А Таня скоро придет, с подругой.

— Что за подруга?

— Ксюша. В представлении, думаю, не нуждается.

Жора взял свою стопку.

— Вот за баб и выпьем, — сказал он. — Чтобы, как говорится, все были здоровы.

В этот момент брякнул дверной замок, и в квартиру вошли две молодые женщины.

— Ага, — сказала Ксения, задорно глядя на мужскую компанию, застывшую с водкой в руках. — Прервали вас на самом интересном месте.

— Так им и надо, — добавила Таня, снимая сапоги. — Нечего без нас начинать.

Матвей наигранно повысил голос:

— Щас будете наказаны штрафным стаканом вина!

— Уже боимся, — ответила жена. — Будешь наказан неделей без секса.

Приведя себя в порядок, женщины вошли в комнату, и началась дурацкая приветственная процедура лобызания. Симпатичные, конечно, нечего сказать: немного располневшая после родов жена Матвея с вьющимися каштановыми волосами и стройная невысокая брюнетка Ксения, простая и одновременно манерная. Даниле нравились обе. В целом он находил очень милым, когда девушки между собой целовались при встрече или прощании, но потом эту привычку они стали распространять и на мужчин. По его мнению, причиной тому стал французский сериал «Элен и ребята», который показывали в середине девяностых годов, и очарованный российский народ, прежде надолго закрытый «железным занавесом» от массовой западной культуры, кинулся жадно перенимать все подряд, не задумываясь об эстетике и последствиях. Эта чисто женская форма приветствия со временем проникла во многих мужчин чуть ли не на генном уровне, подобно тому, как пиво постепенно насыщает организм фитоэстрогенами — растительными аналогами женских гормонов. Иногда Данилу терзала догадка, что в немалой степени из-за этих поцелучиков начали в большом количестве появляться парни с сомнительной сексуальной ориентацией.

«Вот зачем ходить вокруг стола и изображать поцелуи? — думал он. — А если бы нас было двадцать, а не четверо? Двадцать прекрасно знакомых, замечательных людей. Да вообще бы не стали чмокаться, чтобы никого не обидеть и самим не устать, не обалдеть. А ведь еще можно заразу подцепить какую-нибудь, от кого-нибудь».

Благодаря присутствующим дамам на протяжении всего вечера споров о политике не было. Матвей попытался заговорить о ненавистных ему американцах, но жена быстро одернула его, пригрозив, что тогда она с Ксюшей поедет отрываться в ночной клуб. В самом деле, мало того что от политики уже воротило, так еще можно было самим разругаться в запале эмоциональных, но бестолковых «кухонных» разговоров, все равно ведь не изменится ничегошеньки. Однако тему работы избежать не удалось. Все устали от нее, всем хотелось высказаться жестко, успокаивало только одно — там дают деньги. Матвей коротко объяснил, почему все клиенты обнаглевшие твари, а Рома охарактеризовал свою трудовую деятельность одним словом — дрочиловка.

— Фу, как грубо, — сказала Ксения и спросила: — Почему дрочиловка?

Ее вопрос всех развеселил.

— Ну, мать, кто про что, а ты по Фрейду. — Таня чокнулась с подругой, и они пригубили мартини.

Рома махнул рукой:

— Целыми днями толкаюсь в пробках: туда-сюда, туда-сюда…

— Работа от слова «рабство», — икнув, констатировал Жора. — Но по иронии судьбы я на кухне целый день держу в руках холодное оружие, благодаря которому, при определенных обстоятельствах, можно решить много вопросов и любую сволочь поставить на место.

— Ну да, — кивнул Данила, — и сесть потом за убийство.

— Кстати, меня однажды в метро менты задержали, потому что нашли в сумке большой нож. Таким курицу рубят в мясном цеху.

— Таак, — с интересом протянул Матвей. — Ты их поставил на место?

Все рассмеялись.

— Поставил бы, — Жора снова икнул, — но у них-то оружие огнестрельное.

— Ну, и? — спросила Ксения.

— Я его на работе спер, нож все равно с дефектом был — кончик обломан, потому и списали. Домой вез. Что ну и? Я им объяснил, что я повар, работа у меня такая тяжелая, с опасными предметами. Кинули меня на другую точку, а там нет подходящего инструмента, вот и пришлось взять с собой. Меня обыскали всего, проверили документы и отпустили. В общей сложности минут сорок промурыжили.

Все снова выпили. Данила сказал:

— А меня не только работа напрягает, но и коллеги. Я вот только недавно прочувствовал, как меня бесят лицемеры. И вот не знаю, что с этим делать.

— Пей какой-нибудь антибесин, — рассмешил себя Рома, а Таня хихикнула скорее по инерции.

Данила указал на водку.

— Ну а я что делаю?

— А че там у тебя не так? — спросил Матвей.

У него уже начинал заплетаться язык.

В этот момент Данила понял, что совсем не хочет рассказывать о своей работе. Внезапно вспомнилась Светлана Андреевна, и все плохое сразу отступило на задний план. Спасибо Тане, она опередила:

— Лицемеры, конечно, отвратительны, но если они пассивные, это полбеды. У моей мамы есть давняя подруга, которая всю жизнь в школе отработала, сейчас уже на пенсии. Так вот, Дарья Петровна эта рассказывала, что у них был учитель истории, весь такой положительный, примерный семьянин, которого директор решил выдвинуть на ежегодный конкурс… этот… как его… скажи мне, и я отвечу…

— Учитель года, — подсказал Данила.

— Точно, Даня. — Таня ему подмигнула.

— Угу, — произнес Матвей, изображая ревность.

Таня игриво ударила его по колену и продолжила:

— И представляете, сразу в Комитет по образованию посыпались на него анонимки…

— Какие анонимки? — вклинился Рома.

— Что он педофил, конченный и так далее.

— А кто посылал?

Похоже, Рома начал терять связь с реальностью.

— Тебе же говорят, дебил — анонимы. Соберись, тряпка, — шутливо сказал Матвей.

— Анонимы — это слова противоположные по значению, — пояснил Рома.

— Так, я эту историю знаю, так что по-быстрому носик попудрю. — Ксения поднялась и вышла из комнаты.

— Это антонимы, — настоятельно сказал Данила. — Запомни, отсталый, ан-то-ни-мы.

— Э, ты че… рогатый, — фыркнул Рома и попытался толкнуть Данилу, но тот отклонился и огрызнулся:

— Убейся, дрочила!

— Успокойтесь, мальчики. Завистники писали. Ром, не перебивай, пожалуйста, — попросила Таня.

Рома показал пальцем, что закрыл рот на замок и косо посмотрел на Данилу.

— Начали бедного учителя таскать на допросы и в Комитет, и в полицию. В общем довели мужика до того, что он уволился.

Наступила минута молчания, которую прервал Жора, громко и весело икнув.

— Мда, — наконец, произнес Матвей. — Я всегда знал, что люди — твари.

— Бывает, — подтвердил Жора.

Вернулась Ксения и сразу потянула руки к коту, незаметно перебравшемуся с пуфика на ее место.

— Юпик, котик мой, иди к мамочке.

Она села на диван, аккуратно положив кота на колени. Юпик от души зевнул, потянулся и, не удержавшись, свалился на пол.

— Бум, — озвучил Матвей.

— Стой, стой, стой! — Ксения хотела схватить кота, но тот оказался проворней и успел-таки выбежать из комнаты по своим делам.

— Наверно, в детскую пошел, — предположила Таня. — Ему там нравится.

— Какой-то он стал вялый, — сказал Жора.

— Ну так десятку уже оттянул. По человеческим меркам это шестьдесят будет, — ответил Матвей под одобрение жены. — Я на тебя посмотрю в таком возрасте.

— Кстати, хороший тост. — Жора принялся наполнять стопки. — Дожить хотя бы до шестидесяти.

— Согласен, — поддержал Данила. — Значит, пьем за Юпи. И предлагаю, наконец, пойти покурить.

Матвей и Рома курить отказались, а остальные перешли на кухню. Таня распахнула окно, с улицы тут же повеяло свежестью и холодом.

— Не, давай чуть прикроем, — попросила Ксения. — А то мы все простудимся.

Данила глубоко затянулся и медленно выдохнул: опьянение уже достигло той степени, когда раскованность и смелость взяли вверх над осторожностью и сдержанностью, но мир двоиться еще не начал. Украдкой глядя на приятное личико и стройную фигуру Ксении в черном обтягивающем платье, Данила вдруг ощутил желание переспать с подружкой. Однако муж у нее был настолько серьезный и крутой, что для перехода к активным действиям надо было накидаться до беспамятства. Несмотря на давнюю взаимную симпатию, все же было непонятно, как на это отреагирует сама Ксения? Не влепит ли пощечину или коленом в пах? Что если потом еще расскажет о домогательстве?

Сделав над собой усилие, Данила выкинул весь этот бред из головы и неожиданно для самого себя спросил:

— Вопрос на засыпку: ни у кого не возникало такого ощущения, что внутри тебя есть еще кто-то? Ну, типа, второго Я, что ли.

— Думаю, у любой беременной бабы есть такое ощущение, — сказал Жора, всех развеселив.

— Э, мужлан, какие мы тебе бабы? — Ксения легонько ударила его в плечо.

— Мы женщины, милые и очаровательные, — подтвердила Таня.

Жора в знак примирения показал, что целует их.

— Нет, я имею в виду… ну… душевное состояние что ли. Духовное, — попытался пояснить Данила.

— Я понимаю, о чем ты, — авторитетно заявила Ксения. — Это энергетический двойник. Он есть у каждого человека.

Ксения была не только красива, но и неглупа. Она увлекалась всякими эзотерическими знаниями и, естественно, во все это верила. Благодаря богатому мужу она не нуждалась в деньгах, располагала уймой свободного времени, так как нигде не работала, поэтому могла позволить себе заниматься чем угодно и где угодно. Она легко могла улететь на всю зиму в Индию, сперва в какой-нибудь Мумбаи или Дели на обучение йогой или семинар с Далай-ламой, затем пуститься в паломничество по буддийским местам, а после месяца два балдеть на пляжах Южного и Северного Гоа. Оттуда она возвращалась домой или прямиком летела в Париж на модный показ, или в Нью-Йорк на премьеру мюзикла, да куда угодно в зависимости от своих беззаботных обстоятельств. Радость и уверенность в будущем излучала Ксения: еще бы. Правда, последние три года путешествовала она мало, так как в престижной лондонской клинике у нее родился ребенок.

— Его также называют «Другой», «Дубль», «Второй», — продолжила Ксения. — Его можно развить вплоть до того, что он станет твоей совершенной копией, благодаря которой ты сможешь находиться в двух местах одновременно. Например, пить чай дома и встречаться с кем-нибудь в другой стране. Наяву, понимаешь? Одновременно. Для этого надо провести колоссальную работу над собой, но для начала поверить, что такое возможно.

— Да ну, бред сивой кобылы, — отрезал Жора, но тут же спохватился, видимо, поняв, что выразился оскорбительно после слов женщины. — Ну, в смысле, я хотел сказать, ерунда это все. В общем, нашей милой Ксюше больше не наливать. И Дане тоже. Это же противоречит всем законам физики и здравому смыслу!

Ксения изобразила шутливо-надменный взгляд и выдохнула сигаретный дым Жоре в лицо. Тот подыграл: набрал в легкие побольше дыма, щелкнул пальцами и затаил дыхание. Данила подавил смешок, но из ноздрей предательски надулись сопливые пузыри. Тут же шмыгнув носом, он спрятал их обратно, так что этого маленького неприглядного происшествия никто, кажется, не заметил. Что-то похожее, о чем говорила Ксения, он уже слышал, но не помнил откуда.

— Я не про копию, — возразил Данила, ощутив, как сигарета запускает «вертолет». — Я изначально немного неправильно выразился. Не второе Я, а точнее, другое Я, что ли. «Другой», наверно, ближе всего по смыслу, хотя…

Ксения кивнула:

— У человека несколько тел. Помимо физического, которое видят все, есть эфирное, астральное, ментальное и другие. Всего их семь. У каждого своя функция, каждое проявляет себя по-разному, поэтому тебе может казаться это другим Я, но все же это ты. Понимаешь?

Таня и Жора громко рассмеялись.

— Ой, капец какой-то, — выдохнула Таня. — Ну, подруга, ты завернула: ты, я, вы, мы. А вроде кроме алкоголя больше ничего.

Данила начал жалеть, что поднял эту тему. Во-первых, мешали сосредоточиться насмешки равнодушных к этой теме людей — Жоры и Тани, во-вторых, Ксения будто бы не совсем понимала, о чем именно идет речь и еще больше все запутывала, а в-третьих, он сам никак не мог точно высказаться не только вслух, но даже мысленно, хотя где-то на подсознательном уровне все было кристально ясно: тот внутри, не энергетическая копия физического тела и мысли, а некто не поддающийся тренировке. Чужой, но как бы свой. Ты, и в то же время не ты. Не состоящий из нескольких видов тел, а цельный, обладающий собственным разумом и волей, сидящий в тебе, как в тюрьме.

Данила потушил окурок и посмотрел на Ксению. Какая же она все-таки красивая.

— Я знаю про эти другие тела, это не то… То, о чем я хочу сказать, очень хорошо когда-то сочинил Высоцкий. Помните там про два полюса планеты, про… про балеты, другой стремиться на бега. Что-то такое.

Ксения пожала плечами:

— Не слышала, я не фанатка Высоцкого.

— Ну и ладно. А из какого именно тела состоит «дубль»? Или изо всех сразу?

Ксения задумалась, но ответить не успела: распахнулась дверь, и в кухню вошел Матвей.

— Во надымили, хоть топор вешай. У вас тут рэп-баттл? Стихи какие-то слышны.

— Да это у Дани некое второе Я проснулось, — махнув рукой, ответил Жора.

— Ого, — усмехнулся Матвей и прикурил сигарету. — Раздвоение личности, что ли? Типа доктор Бэннер и невероятный Халк?

— Нет, типа доктор Джекилл и мистер Хайт, — съязвил Данила.

— Кто это? — удивился Матвей.

— Где Рома? — спросила Таня.

— Ушел.

— Как ушел? — в один голос отозвались подруги.

— По-английски. Решил, что пора, оделся и ушел.

— Мог бы попрощаться, — сказала Ксения. — Он ведь русский.

Матвей пожал плечами.

— Вы же знаете его характер. Он д’Артаньян, а мы все канальи позорные. Ну и еще пол-одиннадцатого потому что.

— Да господи, в первый раз, что ли? Для Пионера это нормально. — Жора зевнул, потер глаз и посмотрел на часы. — Тоже надо скоро собираться.

— На меня, наверно, обиделся, — сказал Данила. — Мы же с ним чутка поцапались, а он натура ранимая.

— Да пес с ним. Пойдемте в комнату, — предложил Жора. — Надоело здесь.

— Меня-то подождите, — попросил Матвей.

— Лучше догоняй, — сказала Ксения. — Мы уже тут замерзли.

В комнате было заметно теплее. Данила тяжело опустился в кресло. Матвей ждать себя не заставил, видимо, его поторопила жена. Жора разлил алкоголь, все чокнулись, выпили за оставшихся, за самых стойких. Эта стопка у Данилы пошла плохо, он закашлялся и приложил усилие, чтобы подавить рвотные позывы. Дело шло к окончанию застолья.

Матвей пристально посмотрел на Данилу, угадав его настроение, и сказал:

— Не, не, не, мы пока сегодня не умрем — не разойдемся.

— Я «за», — кивнул Жора, хотя у самого глаза уже собрались в кучу. — Назло всяким беглецам.

— Да ладно вам. — Таня поставила бокал на стол. — Может, ему плохо стало.

— Непохоже было, — ответил Матвей.

— Знаешь, Даня, — сказала Ксения, — раз ты ощутил в себе внутренний позыв, то надо действовать. Поверь мне.

«Надеюсь, она не про тошноту», — подумал Данила.

— А что мне это даст? — спросил он.

— Облегчение.

— Ты вообще про что?

— Ты ведь хочешь быть счастливым? Да все этого хотят.

— С деньгами счастье обеспечено однозначно, а без них — пятьдесят на пятьдесят, и то вряд ли, — вклинился Матвей.

— Нет, — помотал головой Жора, — все намного проще: чтобы все были счастливы, надо убить всех несчастных.

Громче и дольше всех смеялся Матвей и в итоге чуть не свалился со стула.

— Не слушай этих ущербных. — Ксения перевела дух.

— Не надо мне никакого счастья, — сказал Данила. — Просто пусть меня оставят в покое все плохие люди, нелюди эти. Пусть даже живут, хер с ними.

— Лучше оставь в покое свое эго. Когда-то надо начинать новую жизнь… — сказала Ксения, но Данила прервал ее:

— Ага, новую со старыми дырками.

Все опять рассмеялись, а Таня произнесла «Фу». Данила поймал себя на мысли, что сам же дает повод перевести беседу на развод с Марией.

Отсмеявшись, Ксения отпила мартини.

— Дурак, сам-то понял, что сказал?

— Сами вы дураки. Как известно, каждый думает в меру своей испорченности. Ну хорошо, и как мне ее начать, жизнь эту новую?

— Например, медитация, йога. Посещай семинары, мастер-классы, тренинги по духовному развитию. Было бы желание, остальное не проблема.

Данила усмехнулся. Он покосился на друзей — те о чем-то разговаривали между собой.

— Легко сказать.

Ксения удивилась:

— А в чем, собственно, трудности? Я вот если чего-то захочу — сразу беру быка за рога. Ну разве я не молодец? Главное — не смотреть на все, как на непреодолимую преграду.

Данила почувствовал раздражение. И это говорит человек, который не обременен работой; который вряд ли когда-нибудь знал, что такое борьба с экзистенциальными страхами; который при желании может у себя на даче построить полноценный дацан для личного пользования; который живет, как у бога за пазухой. Легко писать в социальных сетях заметочки о том, что надо быть смелее, не бояться сделать шаг в неизвестность и начать новую жизнь, что есть только «сейчас», а не «потом» и прочее романтическое вдохновение, когда в заначке имеется пара миллионов, когда точно знаешь, что, если потерпишь фиаско, то есть куда вернуться и продолжить жизнь, как и раньше, а не сгинуть подобно Гогену на Таити. И очевидно, еще легче снабжать эти свои «мудрые» посты курортными фотографиями, комментируя каждую так, будто претендуешь на крылатый афоризм о смысле жизни. Уже десять тысяч залила на свою страничку. Зачем? Для кого? Покрасоваться? Позлить тех, кто не может себе это позволить? А ведь ты, как верующая, должна быть скромна и сострадательна. Опомнись, Ксения Николаевна! Конечно же, говорить все это в лицо милой женщине не хотелось, но неужели она не видит разницу в возможностях людей?

— Знаешь, Ксюша, я вот прихожу уставший с работы, поем, прилягу на диван отдохнуть, и глаза сами закрываются. Иногда засыпаю незаланз… незапри.. незапланированно, фак, и просыпаюсь только ночью, чтобы раздеться, как, например, вчера. То есть сегодня. Какие там семинары, о чем ты?

— Ну, не знаю… Надо как-то рационально использовать время и силы. Есть выходные, отпуск.

— Выходные, отпуск — куча других бытовых дел найдется. Да и семинары всякие не бесплатно же.

— Не так уж дорого они стоят.

«Что есть для тебя недорого? — подумал Данила. — Молодец ты, ничего сказать, живешь за чужой счет и в ус не дуешь. А тут от зарплаты до зарплаты маешься, даже накопить на что-то не всегда получается, какая-нибудь хрень случится непредвиденная — вынь да положь, а то и в долг влезь».

— А ты, значит, духовно развиваешься… Есть успехи? Может, третий глаз открылся?

Взгляд Ксении стал укоризненным.

— Ты думаешь это так просто? Я хотя бы стараюсь. У меня все впереди, я уверена, что на правильном пути, — гордо сказала она.

Данила поспешил ее успокоить:

— Не сомневаюсь, у тебя все получится.

Разговор с Ксенией получился, по сути, пустой. Кроме прописных истин ничего нового она не сказала. Стало очевидно, что ее беседы с разными гуру не более, чем экзотический вид тусовки, банальное участие в модном тренде среди определенных обеспеченных слоев общества, для которых достаточно и поверхностных знаний о тонких материях. А в теории все мы молодцы.

Минут через тридцать за Ксенией приехал муж, и она, расцеловав всех, ушла. Следом засобирался Жора, Данила тоже вызвал такси. «На ход ноги» пили трижды. После первого раза мир все-таки раздвоился, после второго все закурили прямо в комнате и дружно спели «Черного ворона», а после третьего Данилу вырвало в туалете. Это было последнее, что запомнилось в тот вечер.

Глава 6

Выспался и ощущаю прилив сил. Немного, но я уже могу двигаться, точнее, вращать вокруг себя пространство. Окно еще увеличилось, и теперь оно как большой телевизор на удобном расстоянии. Твоя жизнь в окне озарила часть пространства, но кроме света, тающего во тьме, ничего не появилось. Очевидно, есть только я и ты: я здесь, ты — в окне своей реальности.

Правильно сказала Ксения: для начала надо поверить. Поверить и умом, и сердцем, и душой, искренне и без сомнений, даже в те трудные минуты, когда все против тебя. Так истинный верующий убежден, что впереди его ждет удача.

Ты тоже правильно понял: сижу здесь, как в тюрьме. Как благородная птица в клетке. Мне надо освободится из нее, то есть пробудиться окончательно и больше не проваливаться в сон, чтобы связь между нами не обрывалась. Так ты сможешь совершить Поступок, если отважишься бросить вызов судьбе. Вопреки предопределению человек может изменить судьбу, создать свою точку отсчета благодаря непоколебимой вере, бесконечная сила которой проявляется через меня от Высшего Источника. Я тот самый, кто открывает Его дары. Я твое бессмертное начало на веки вечные. Я единственный, кому ты всегда можешь довериться.

Бросить вызов судьбе — значит не только вмешаться в ее план, но и возможность получить Пропуск напрямую к Свободе, минуя следующие перерождения, необходимые для полноты Опыта. Пропуск — единственный Подарок в жизни, который выдается только за Поступок, ибо нет ничего величественней, чем совершить то, что будет направлено Волей наперекор установленному Порядку ради благородной цели. Пропуск позволяет сразу после смерти сделать с моего уровня решающий рывок к Свободе, и в твоих интересах, чтобы так закончилось нынешнее воплощение — только в этом случае можно сохранить себя навсегда и наслаждаться раем лично.

Нужен Поступок, и не важно его содержание. Он способен преобразить внутренне, изменить оценку ценностей, окончательно отбросив всякую шелуху. Он вдохновляет даже тогда, когда будущее предвещает тоску и обреченность. Настоящий Поступок всегда выделяется странностью, осуждаемым безумием, волшебством, и, кажется, будто все, что происходит — нереально; разве может быть иначе, если я из другого мира? Настоящий Поступок никогда не приводит к гибели, однако по накалу сродни подвигу, потому как тоже несет в себе самопожертвование, освобождающее место для Пропуска. Однако любое событие, малое или грандиозное, не станет Поступком без меня, потому что в нем не будет частицы Высшего Источника, того маяка, что выделяет достойного человека. Обыкновенный поступок если и обладает Силой, то его значимости все равно не хватит наполниться Опытом — такой поступок лишь станет весомым дополнением для следующей жизни, которая окажется в руках уже другого человека.

Чтобы Поступок стал самим собой, надо совершить путешествие. Оно дает нужные навыки для главного Путешествия после Великого Окончания, когда больше не останется никаких привязанностей и повсюду будет простираться безграничный океан удивительных открытий во множестве миров. Земное путешествие — это тренировка и одновременно способ показать свою готовность двигаться навстречу неизведанному.

Путешествие нельзя путать с поездкой, зачастую вынужденной внешними причинами, а не внутренним велением и совершаемой без страсти. В поездке нет охоты к приключениям и жажды познания, а значит (на уровне куда выше, чем мой, на уровне Ангелов), не запустится механизм настройки навыков. Впрочем, может случиться так — и замечательно — что во время поездки радость сменит безучастие, и с этой минуты прежде пустой путь станет правильным. Как солнечный свет рассеивает ночные иллюзии, так и радость высвечивает собой настоящее путешествие среди ложных.

Каждому доступно совершить хоть одно, пусть даже короткое путешествие. Его хватит, чтобы заявить о себе Высшему Источнику. Дорога может вести в поликлинику или за границу, вдоль реки или через горы, по тротуару или полю, к морю или в лес. Какая разница, если мы будем вместе? Ведь наша цель — найти свой счастливый случай. Можно отправиться спонтанно или по плану, налегке или с чемоданами, самолетом или под парусом, пешком или «посылкой» по турпутевке. И как бы трудно ни было, на каждом метре и с каждым вдохом все на пути будет благоволить удаче, когда и ветер, и солнце, и всякий новый день станут союзниками.

Опознать меня в физическом мире несложно: я всегда ощущаюсь потеплением в животе, но иногда тревожным напряжением, как сигнал опасности. Пока я не выберусь из клетки, то смогу пробуждаться лишь ненадолго, иногда совсем на чуть-чуть, но обязательно буду возвращаться снова. Главное — не забывать обо мне за множеством проблем бытовой суеты. Ко мне надо идти непрерывно, пока мое тепло не станет нормой.

Глава 7. Родственники

— Але.

— Сынуля, привет. Ты еще спишь? Я тебя разбудила?

— Не, только проснулся, за минуту до твоего звонка. — Данила зевнул и приподнялся на подушке. — Как дела, ма?

— У меня все хорошо. Как ты? Не замерз?

— Да нет…

— На улице уже холодно. А в квартире тепло? Батареи горячие?

— Теплые, в квартире тоже тепло. А у тебя?

— И у меня тепло.

Еще несколько лет назад такой разговор выглядел бы примерно так:

— Да.

— Сынуля, привет. Ты еще спишь? Я тебя разбудила?

— Есть немного. Чего, ма?

— Переживаю, ты не замерз?

— Ну с чего вдруг замерз-то? Что за фантазии?

— На улице уже холодно. А в квартире тепло? Батареи горячие?

— Горячие, горячие, я в порядке. Ты за этим позвонила, что ли, ни свет ни заря?

С годами человек становится сентиментальнее и даже от душевного эпизода в фильме может вдруг пустить слезу: остывает после бурной молодости, смотрит вокруг поумневшим взглядом и понимает, что все могло быть намного лучше. Но прошлое не вернуть.

Однажды, пересматривая старенький семейный альбом, Данила загляделся на мамину фотографию тридцатилетней давности — он уже и забыл, как тогда выглядела мама. На него смотрела молодая красивая женщина с добрым и уверенным взглядом: на лице ни морщинки, на голове ни одного седого волоса. За, казалось бы, неспешным ходом времени трудно увидеть текущие изменения, пока не остановишься, чтобы оглянуться. Тогда отец еще был жив, а старшая сестра не вышла замуж. С тех пор мама сильно постарела, стала бабушкой, и теперь любой день может оказаться роковым. «Неизбежно придет тот час, когда мамин голос перестанет звучать», — подумал Данила и печально вздохнул.

Отец ушел из жизни рано, всего-то в тридцать восемь. В памяти сохранилось только два ярких связанных с ним воспоминания, если не считать тягостных похорон. Первое — родом из детского сада, куда папа пришел вечером забрать сына домой, а Данила и еще двое мальчишек, дурачась, переоделись в девочек. Увидев своего ребенка в таком виде, отец посуровел. Не было слышно, что он высказывал воспитательнице, но та как-то неуверенно оправдывалась. Помогая же сыну переодеваться, папа его отчитывал:

— Что это тебе взбрело в голову? Ты мальчик, будущий мужчина, защитник родины и опора для всей семьи. У меня уже есть дочь, а ты — мой сын. Чтобы больше такого не было, понятно? Посмотри на меня и скажи, что тебе понятно.

Взгляд отца был требовательный, но любящий.

— Я понял, па, больше не буду.

Много позже Данила проникся тревогой отца, ведь в то время он мог и не знать, что помимо геев существуют еще трансгендеры, и если бы отец не заявил тогда свой решительный протест, неизвестно, что отложилось бы в подсознании мальчика и как бы это потом вылезло наружу. Данила давно понял, что «голубых» в мире немало, но только на четвертом десятке осознал, как их на самом деле много. А они считают, что это нормально. «Если тебе очень нравится какой-то мужчина, — рассуждал как-то Данила, глядя в потолок, — можно просто дружить. И не надо более глубоких отношений, тем более с практической точки зрения это непродуктивно и бессмысленно, хотя возможно, кому-то в кайф. Тьфу».

Второе хорошо запомнившееся событие произошло незадолго до смерти отца. Папа вернулся после двухмесячной командировки, уставший, небритый, с отпущенными усами и взлохмаченной головой. Он зашел в квартиру с сумкой на плече и, увидев всю семью, собравшуюся перед дверью при звуке открывающегося замка, широко разулыбался. Первым кинулся к отцу радостный Данила, обнял его и почувствовал, как от папиной одежды пахнет бензином и еще чем-то автомобильным. Позже, после праздничного ужина, все собрались за столом в гостиной, и папа вывалил из сумки целую кучу денег, заработанных им за тысячи километров от дома. Мама, Данила, сестра радостно считали разноцветные купюры, складывая их по разным стопкам, а папа, вытянув ноги, сидел в кресле и довольный собой рассказывал о том, как по всем скучал, как ему жилось и работалось в командировке. Тот летний день стал одним из самых счастливых в детстве. А уже осенью папы не стало — погиб в ДТП.

Через два года мама снова вышла замуж. Отчим, Вадим Степанович, был неплохим человеком, однако ничем особым не запомнился. Он любил и маму, и пасынка, и падчерицу, но ни Данила, ни тем более сестра ни разу не назвали отчима «папой», хотя похоже, ему было бы приятно это услышать. Однако они уже были не маленькие, чтобы настолько забыть отца. Время шло, на небе солнце сменяло луну, гасли и загорались звезды. Когда Данила служил в армии, скоропостижно скончался Вадим Степанович, его буквально за три месяца сожрал рак. С тех пор мама решила, что отныне будет одна, никто ей больше не нужен, кроме детей, слава богу, уже ставших к этому времени взрослыми. Вдобавок появилась и радость — дочь родила ей внука, которого назвали, как и деда, Сергеем.

На сегодня мама пригласила в гости; она решила запечь гуся, которого ей привезла из деревни подруга. Приедет сестра, племянник и, возможно, зять. Причина ужина была понятна без слов — маме хотелось в очередной раз увидеть милых сердцу людей. Лично для Данилы не надо было и поводов ни в виде аппетитных блюд или празднеств каких-нибудь, он и так бы приехал, если мама заскучает и захочет посмотреть на него, ведь она уже пятнадцать лет жила в своей квартире одна.

Дорога была не столь длинная, как к Матвею. У выхода из метро располагался цветочный магазинчик, и Данила решил купить гербер; затем он подумал с минуту, помялся и купил еще хризантем для сестры. С опустевшим кошельком он направился во двор, размышляя о цветочной мафии и неоправданно завышенных ценах на ее товар.

В квартире вкусно пахло едой. Мама была одета по-домашнему — в халате. Увидев перед собой букет, она просияла:

— О, мои любимые! Спасибо, мой хороший, дай, я тебя обниму.

Данила прижал маму к себе и только сейчас обратил внимание, что она стала как будто меньше и ниже ростом. «Господи, — подумал он, — наступит тот час, когда я не только больше не услышу ее, но и не смогу обнять».

— Это для дочери? — спросила мама. — Давай отнесу.

— Да, чтобы ей не было обидно. Они еще не пришли?

— Нет. Должны скоро, час назад созванивались, они выходили из дома.

— Полным составом?

— Без зятя. У него вчера температура поднялась, дохает. Пусть лечится, нечего нас заражать.

— Правильно, нам больше достанется.

— Еще как достанется, гусь такой большой оказался, видать, от души кормили. — Мама подала вешалку. — Ну, раздевайся, мой руки.

Квадратный стол был сервирован тарелками, вилками, ножами, стаканами, бокалами — всего на четыре персоны.

— Фрукты и салатик в холодильнике, я так понимаю? — спросил Данила, радостно потирая руки.

— И бутылка красного вина охлаждается там, — сказала мама, нежно глядя то на цветы, то на сына.

— Вау. А где гусь? Пахнет, а не видно.

— В духовке доходит. Сынуля, я пока быстро душ приму, а ты откроешь дверь, если я не успею?

— Да, конечно, иди.

Оставшись один, Данила принялся переключать каналы телевизора, но, не увидев ничего интересного, приблизился к тихо гудящей духовке и включил внутренний свет. На противне кверху брюхом, окруженный золотистым картофелем, морковью и луком, красиво румянился гусь. Его ноги и крылья были стянуты ниткой, а из тушки выпирало сморщившиеся яблоко. Даже через закрытую дверцу отчетливо слышался дурманящий запах запекающейся птицы.

«Крылья такие длинные, — подумал Данила. — Большие и бесполезные. Домашние вроде не летают. Угодил ты, парень, в передрягу. Жил, никого не трогал, ел, спал, ходил взад-вперед, гоготал чего-то там, и вот такой финал…»

Внезапно он вспомнил вчерашний сон и сразу в груди опустошилось, словно мигом вышел весь воздух, а сердце заколотилось с удвоенной силой, будто изнутри кто-то застучал. Одновременно потеплел и живот.

«Опять? Двойник? Дубль? Или как там тебя?», — стараясь восстановить дыхание, подумал Данила.

Прошлой ночью ему приснилось какое-то темное помещение с большим садком, в котором сидел белоголовый орел. Поначалу он будто бы спал, но потом открыл глаза и стал осматриваться. Затем орел издал жалобный крик и начал с трудом поворачиваться в клетке вокруг своей оси, то и дело просовывая голову между прутьев, как если бы хотел выбраться наружу. Клетка раскачалась, словно была подвешена на нитях. Видимо, не найдя выхода, орел принялся непрерывно кричать и пытаться хлопать крыльями, хотя размеры клетки не позволяли им размахнуться полностью. Орел быстро пришел в неистовство, и вот он уже сжимает мощными когтями прутья, кусает, стараясь разорвать их своим загнутым клювом, мотает головой, раскачивая садок все больше и больше. Зрелище было поистине впечатляющим: от буйства орла даже доносился ветерок, а мелкие перья разлетались в стороны. И вот в какой-то момент клетка сдается, срывается вниз, с грохотом падает наземь, ломается, а орел, выбравшись, наконец, из плена, взмывает с победным криком и скрывается из виду.

От нахлынувшего воспоминания Данила сглотнул. Гусь по-прежнему томился в духовке, напоминая своим видом о бренности существования. Вроде пыжишься, работаешь, делаешь что-то там на благо общества, но сам при этом являешься всего лишь звеном в длинной цепочке изменения мира, звеном настолько незначительным, а цепочки вряд ли такой уж важной, что не покидает ощущение бессмысленности жизни, которая проходит быстро и растворяет человека без остатка. И на этом все, эпитафия.

От таких мыслей сразу захотелось выпить. Мелодичная трель дверного звонка смахнула с Данилы налет меланхолии, на душе сразу стало легче и позитивнее. Одновременно из ванной вышла мама и, со словами «Во, как я вовремя» открыла дверь.

На пороге стояла сестра с бутылкой белого вина в руке, а рядом довольный восемнадцатилетний племянник ростом под метр восемьдесят, на голову выше своей матери. Сергей был худощав, сестра же, напротив, располнела, поэтому рядом они смотрелись довольно комично. Данила не видел их уже с полгода и успел сильно по ним соскучиться.

После приветственного церемониала все прошли на кухню, где Данила вручил сестре букет:

— Держи, Светка, и ни в чем себе не отказывай.

Сестра искренне удивилась сюрпризу, на щеках выступил румянец.

— Ого, — сказала она, чмокнув брата. — Спасибо! В честь чего?

— Просто так.

— Даня, какой ты стал сердечный, заботливый, а ведь был хам хамом.

— Да не придумывай, — отмахнулся Данила. — Я всегда был хорошим, скажи, ма.

— Скажу!

Все расселись за столом, и под общий восторг мама достала из духовки противень с дымящимся гусем. Аромат распространился на всю кухню. Покосившись на птицу, Данила испытал к ней жалость.

Гусь оказался богатым на вкус. Неожиданно Данила (недавно подсознательно отождествивший себя с этой глупой птицей) принялся поедать мясо с особой животной рьяностью, желая таким способом быстро и по возможности агрессивно, разделаться со своей никчемной жизнью, чтобы в кратчайшие сроки начать новую, осмысленную и стоящую, пока не поздно; как бы это не выглядело глупо, но в последнее время для него любая подобная чушь имела значение. Сестра и мама больше ели овощи, а племянник, осмелевший к совершеннолетию выпивать в открытую, с деловым видом сомелье дегустировал вино.

— Белое какое-то кислое, — морщась, сказал Сергей. — А вот красное куда приятней.

— Потому что белое — сухое, малолетний ты алкоголик, — пошутила Света. — Подрастешь, поймешь.

Племянник, как типичный представитель молодежи, негромко парировал:

— Лол.

При этом выглядело все так, как если бы в тексте какой-нибудь пьесы стояла авторская ремарка — в сторону.

Наконец вдоволь наевшись, допив второй бокал вина и подавив отрыжку, Данила расположился к беседе.

— Ну что, Серега, как поживаешь? Поступил, значит, на платное. Юристом будешь?

— Ну да.

— Адвокатом или прокурором?

— Не знаю еще.

— Лично я никогда не считал юриспруденцию, как и экономику, за науку. — Данила отпил апельсинового сока. — Психологию, кстати, тоже.

— Это почему? — удивился племянник.

— Потому что первые понапридумывали всякой всячины, что черт ногу сломит, тем самым работу себе обеспечили разруливать эти нагромождения. Нужными себя сделали. А вторые вообще обман и надувательство громко назвали «экономический закон».

— А третьи? — спросила сестра.

— Третьи? Психология — это просто наблюдение за поведением человека с множеством выводов. Офигенная наука — полторы теории и сто пятьсот гипотез. Главное — говорить с умным видом. Наука, насколько мне известно — это возможность провести эксперимент и получить однозначный результат.

— Ну, не знаю, — сказал племянник. — Ты не прав. А история?

— Тоже не наука. В ней вообще половина вранья. Кому как угодно, так и трактует.

Сергей вздохнул и сказал:

— История оперирует фактами, письменными и вещественными, археологическими находками, есть свой понятийный аппарат. Не фундаментальная наука, как физика, но все же. Юриспруденция примерно то же самое. Она тесно связана с историей. Чуть ли не с первобытных племен стали появляться законы, которые постепенно множились, как люди после потопа. Не совсем наука, в классическом понимании… не знаю, как сказать… А вообще мне все равно, наука там что-то или нет. Какая разница? Жиза такова, что все это есть и с этим надо разбираться. Короче, я не собираюсь становиться ученым.

Данила икнул. Как-то слишком внезапно племянник перестал быть для него малолеткой с глупыми юношескими суждениями и максималистскими взглядами. Похоже, самодовольная мысль «Неужели я был таким же дебилом» отныне стала не актуальна.

— А, ну ладно, — сказал Данила. — Не, это я к тому начал, что есть всякие кандидаты юридических наук, и так далее.

— И флаг им в руки. Вообще, я блогером хочу быть.

— А кто это? — спросила мама.

— Это балабол, — пояснила Света. — Они в интернете обитают. Всякую ерунду рассказывают на камеру. Или показывают, как они что-то умеют делать. Красуются.

— Сразу видно — отсталый человек, — фыркнул Сергей. — Раскрученные блогеры миллионы зарабатывают.

Данила кивнул.

— Зарабатывают. Есть среди них интересные, и блоги их полезные, правда, таких, на мой взгляд, не много. Большинство обыкновенные бездельники и трепачи.

— Я все рано не понимаю, — вздохнула мама.

— Ну вот, — начал Данила, — кто-то записывает себя на видеокамеру, рассказывая что-то. Например, комментирует политическую обстановку. Так называемые диванные эксперты. Есть те, кто проводит журналистские расследования, разоблачает фейки, то есть ложь. Или, к примеру, некоторые показывают, как ремонт в квартире надо делать или ремонтировать автомобиль. Или как ногти красить и морду. Кто-то алкоголь дегустирует, разную еду готовит, животных снимает, природу, фокусы показывает, шутки шутит, вниз головой висит на крыше дома, в общем, кто на что горазд. Готовое видео «заливают» в интернет, чтобы все увидели и оценили. Чем популярнее видео, тем больший доход оно приносит. От количества просмотров зависит.

— Господи, кто ж на заводах будет работать? — удивилась мама, всех развеселив.

— Вот именно, — подтвердил Данила. — От блогеров ничего не останется, а от рабочих — материальные ценности.

Сергей возмутился:

— Да что вы все мелите? Не для всех же вести блог — только заработок. Для многих это просто хобби. После того же завода. Рассказывает людям полезную информацию, да, а кто-то шутки шутит. Что в этом плохого? Кому-то интересно одно, кому-то другое.

Данила согласился, но ничего говорить не стал.

— А что будешь рассказывать ты? — спросила мама.

— Не знаю еще.

— Так, блогер, — сказала Света, похлопав сына по плечу. — Ты сначала закончи университет. Юрист — вот полезный человек.

— С этим не поспоришь, за это можно выпить. — Данила разлил всем вина. — За полезных людей!

Все чокнулись, пригубили из бокалов.

— Чем живешь, кроме учебы? — спросил Данила.

— В комп гамаю, — буркнул племянник, ковыряя вилкой в тарелке.

— До красных глаз, — недовольно подтвердила Света. — Спит по пять часов в сутки, а то и меньше.

— На пенсии отосплюсь. — Сергей зевнул. — Спать — значит тратить время впустую.

— Гамаю… Что ты, дорогой, делаешь? — удивилась мама.

Света рассмеялась, затем сказала:

— Играет то есть в компьютерные игры.

— Сереженька, надо больше гулять, на свежем воздухе быть, — сказала мама. — Играть с ребятами, в футбол, например. Как твой дядя раньше.

— Я и играю, бабушка, — заулыбался племянник. — В ФИФУ.

От удивления мама открыла рот.

— Господи… В легкомысленную девушку, что ли? — спросила она, опять всех развеселив.

Отсмеявшись, Данила пояснил:

— ФИФА — есть такая компьютерная игра в футбол. Сокращение от «Международная федерация футбола», если перевести с английского. Прикольная, кстати, игра, я тоже в нее раньше… как там?

— Гамал, — подсказала сестра.

— Сложно понять, как сейчас общается молодежь, — пожаловалась мама. — Совсем старая стала.

— Я тоже не все понимаю, — подтвердил Данила. — В мое время сленг отличался. Сейчас говорят жиза, хейтер, хайп, сасный, агриться, еще что-то там.

Сергей усмехнулся, опустил глаза в тарелку и принялся накалывать на вилку горошины из оливье.

— А что значат остальные слова? — спросила мама.

Данила махнул рукой.

— Это ладно, не забивай себе голову, — сказал он, вытащив из кармана смартфон. — Ты еще не знаешь, как в соцсетях общаются. Там если не сленг, то на правила русского языка вообще внимания не обращают, и запятые как попало. Вот послушайте, сообщение недавно прислал знакомый: «привет Даня!) сто лет не виделись, как ты? я нормалек. вчера травонулся пивом, ну сеня посе тяжелого дня, 150 км по городу наматал, выпил пару а то и три бутылочки все как рукой снило))) сам нипойму как так))) завтра наши играют, подтягивайся в бар если что. Думаю будет адинадин. Лан, я спать) спчн)))». И сплошные смайлики, эмодзи.

— Это называется «Какопись», — пояснила Света. — То есть как хочу, так и пишу.

Все рассмеялись, Сергей же только улыбнулся и отстраненно повел бровями.

— Ты такое слово придумала? — спросил Данила.

— Нет. Прочитала где-то.

— Ужас какой, — прокомментировала мама.

— Таковы реалии, — согласился Данила и обратился к племяннику. — Кстати, о ФИФЕ: а ты этот, что ли, как их там… киберспортсмен?

— Неет, — протянул племянник. — Я же не задрот. Ой.

— Сережа, не ругайся, — погрозила пальцем Света.

— Постараюсь, вырвалось.

Данила пожал плечами.

— Какими бы эти спортсмены ни были, но зарабатывают они, я слышал, не мало.

— Соглашусь, — кивнул племянник. — Но далеко не все. Среди них тоже большая конкуренция. И не мое это, стрелялки, симуляторы. Можно поиграть, но…

— А что твое? — спросила мама.

— Мне нравятся красивые игры, умные. Игры сродни искусству.

— Вау, звучит-то как, — сказал Данила. — Но ты, по-моему, заигрался. Искусство — это литература, театр, живопись, кино. А компьютерные игры всего лишь развлечение, не всегда умное. Так, что угодно можно притянуть за уши к искусству, хоть мочиться желтыми кругами на снегу.

Сестра засмеялась, а мама укоризненно протянула:

— Сыына…

Сергей покачал головой.

— Вот так думать, это уже полный зашквар. Все, что ты перечислил, тоже развлечение. Ты завис в своей эпохе видеомагнитофонов, и не идешь в ногу со временем.

Внезапно Данила почувствовал себя оскорбленным, и в нем вспыхнула злость. «Чего ты сказал, студент? Ты еще недавно покемонов ловил, а сейчас возомнил себя великим искусствоведом? В твоем возрасте надо молчать и слушать, что говорят умные люди. В отличие от тебя я в свое время поступил на бюджетное, и в моем кармане уже давно есть диплом о высшем образовании!» Возможно, Данила так бы и ответил племяннику, будь они один на один, возможно, дал бы еще при этом подзатыльник, но при родственниках не хотелось показывать себя уязвленным грубияном. Очевидно, мама бы не одобрила, а сестра могла и обидеться за нападки на сына. В итоге Данила лишь усмехнулся.

— Ну, хорошо, и что это за игры такие сродни искусству?

— Квесты, например.

— Согласен, есть стоящие думалки.

— Стратегии, RPG, — добавил племянник.

— Понятно. А ты знаешь, какая самая известная в мире игра-стратегия? — спросил Данила, решив блеснуть эрудицией.

— Civilization?

— Шахматы. Великая пошаговая стратегия, между прочим. На все времена.

— Понятно, — равнодушно ответил Сергей.

Пауза наполнила тишину глубокомыслием, во всяком случае для Данилы. Племянник хоть и избегал прямого взгляда с дядей, однако явно ощущал, возможно, впервые, свое превосходство над взрослым. Данила вспомнил, как был таким же дерзким умником и одновременно осознал себя устаревшим, будто выцветшая фотография.

В телевизоре громко запели про вкусный майонез.

— Так, кому добавки? — оживилась мама. — Учтите, если не доедите, увезете с собой.

— Мне лучше с собой, — сказал Данила.

— Правильно. — Света отодвинула от себя тарелку. — Хватит жрать, и так толстая, худеть надо.

Встреча с родными оставила двоякое впечатление. Безусловно, приятно было всех увидеть, пообщаться, отведать маминых угощений, но домой Данила возвращался в задумчивости. Пожалуй, только сегодня он ощутил, что уже не молод, и недалек тот час, когда на УЗИ обнаружат песок в почках. Дальше последуют кризис среднего возраста, плохой сон, телепередачи о здоровье, и в итоге на горизонте замаячит старость. Еще совсем недавно казалось, что все впереди, а сейчас вдруг обозначился конец, не жизни, но целой эпохи, в которой тебя уже давно не считают за своего, которую уже заполонило собой странное яблочное поколение в дурацких зауженных джинсах.

«Какая жесть», — подумал Данила, глядя на осенний пейзаж через грязное стекло в маршрутке, трясущейся по шоссе навстречу огромной туче.

Глава 8

Окно не увеличилось. И ярче не стало. Ничего не изменилось с прошлого раза, а должно было. Это плохо, значит, нет движения вперед, значит, возможен регресс, и я вновь могу заснуть окончательно, пока ты не умрешь. Ты не стараешься, забываешь обо мне, погружаясь в свою бытовую рутину. Ждешь волшебного пинка? Я чувствовал, что так и будет, все вы люди одинаковые.

Если бы ты знал, что происходит после смерти, то не тратил бы жизнь на бренное. Я опять вернусь на свой уровень для осмысления полученного Опыта до следующего воплощения, а ты исчезнешь почти полностью, как водяной пар. Со мной останутся только твое имя и самые сильные эпизоды твоей истории. Увы, мы не отправимся в Путешествие, и ты не сможешь вновь прожить те земные события, которые бы захотел.

Физическое тело рано или поздно обратится в прах, но, как только остановится дыхание, ты даже не поймешь, что произошло. Сначала ты ощутишь эйфорию, какую раньше не испытывал никогда, какая не могла пригрезится в самых смелых фантазиях. Благодать покажется невероятной, отчасти незаслуженной, но такой желанной, однако это блаженство продлится недолго и вскоре сменится странными явлениями вслед за последним взглядом на прожитую жизнь, которая мелькнет перед глазами в обратном направлении. Потом вспыхнет яркий свет, появятся абсурдные фигуры, возникнет пульсирующая иллюминация, а после продолжительное затухание ослепительного сияния с каскадом всевозможных страшных звуков, рождающих повсюду разрушительные вибрации. И наступит тьма.

Все это означает переход в иное измерение. Вибрации быстро развеют эфирное тело на составляющие элементы своего уровня. Изредка случается так, что разрушение затягивается, иногда на долгие годы, когда эфирное тело под воздействием стресса от жуткой, несправедливой смерти или сильнейшего страха перед грядущими изменениями уплотняется и застревает призраком между мирами ради мести или излишней привязанности к земной жизни. Незавидная участь: пустое бессмысленное присутствие бесполезной энергии не только тормозящее мое развитие, но и нагло используемое некоторыми сущностями для доступа в материальный мир.

В беспросветной черноте, в безграничной пустоте, там, где нет места видениям и звукам, где не способны возникнуть мысль и желание, не на что будет опереться. Здесь полностью отсутствует природа вещей и феноменов, минуты же растягиваются до бесконечности. Весьма условно это место можно сравнить с тем, куда проваливается человек, теряя сознание, или же где оказывается спящий без сновидений.

Такое буферное состояние, необходимое для очищения от оставшихся эфирных влияний, проходит для умершего незаметно, пока внезапно не возникнут эмоции, испытанные на протяжении угасшей жизни. Усиленные во сто крат без фильтров сознания, эмоции в последний раз заставят пережить горе и радость, доброту и злость, любовь и ненависть, печаль и вдохновение, при этом с каждым вновь вспыхнувшим чувством явятся призрачные фантомы на зов своего настроения. Одни, в образе самых близких сердцу людей, разделят мгновения счастья, другие же, источающие смрад чудовища, с чьей силой бессмысленно бороться, низвергнут в глубину ада низменную часть разорванного в клочья астрального тела. Чем меньше доброты творил человек, тем больше окажется вокруг голодных монстров.

Все, что останется после — только мысли. Сначала это будет бесформенный сгусток, похожий на бурлящее кучевое облако. Его яркость зависит от обретенной мудрости: от ослепительно белого до серо-черного. Какого бы цвета ни было облако, оно состоит из множества мелькающих, сменяющих друг друга образов, порожденных некогда разумом. Поистине впечатляющее зрелище: визуализация всех без исключения — и чистых, и грязных, и добрых, и жестоких грез, мечтаний, логических построений, воображений, абстракций, абсолютно всего, что смог создать ум, даже самые сюрреалистические выдумки. Устоявшиеся убеждения и наиболее частые при жизни мыслеформы будут вытягиваться протуберанцами в пространство, захватываться им, наполняя себя информацией, напрямую влияющей на эволюцию цивилизации и карму человека в следующем воплощении.

Под воздействием вибраций особой частоты светлые области облака начнут растворяться, возвращаясь в свое первородное состояние, темным же уготована другая участь. Мрачные тени, эти чистильщики Источника Знаний, блуждающие в ментальном уровне, сперва насытятся ужасом каждого гневного слова, когда-то произнесенного в сердцах, а затем заберут темную энергию, бывшую некогда злостью, в царство Ненависти.

На этом все закончится, остальное останется при мне.

Этого ли ты хочешь — исчезнуть без остатка, позволив распасться своей личности? Нет никакой надежды в том самообмане, что, оставив след в физическом мире, будешь жить в ином виде после смерти. И даже если я захочу вспомнить что-то из нашего воплощения, это не воскресит тебя ни на мгновение, потому как от тебя не уцелеет ничего. Ничего!

Я тоже пострадаю от твоей обычной смерти, продолжив участие в перевоплощениях вместо обретения истинной Свободы, но у меня бесконечно много времени для того, чтобы исполнить Предназначение, которое в конечном итоге неминуемо. Эх, если бы я только мог ударить по окну, силой подтолкнуть тебя к решительным действиям, бить по нему снова и снова, чтобы ты услышал, наконец, звон стекла и содрогнулся. Вижу намеков недостаточно, даже созданный мною сон о птице в клетке всколыхнул тебя ненадолго.

Ты должен меня услышать! Задача человека, главным образом, обрести себя, а не наследить! Ты не можешь не идти ко мне, это преступление! Слышишь?!

Глава 9. Смятение

Этим утром Данила впервые ясно понял, что он не один.

В молодости ему дважды случалось очнуться, в гостях и дома, после бурного алковечера и с изумлением обнаружить рядом с собой кого-то еще — девушку или приятеля, с которыми познакомился накануне на совместной пьянке. С парнем все было чисто, просто он опоздал на метро, а денег на такси не осталось, а вот с барышней, откровенно говоря, не повезло — наутро она показалась очень некрасивой, по-настоящему страшной. Данила тогда «включил» полное равнодушие и амнезию, культурно выпроводил даму поскорее, а потом несколько месяцев с тревогой ожидал от нее сообщения, что она беременна, но, слава богу, все обошлось.

Однако в этот раз все было иначе, по-новому. Снившийся сон, как обычно, не запомнился, тем не менее благодаря ему Данила явственно почувствовал присутствие кого-то внутри себя, словно это было физическое тело, имеющее массу и место в трехмерном пространстве. Теперь сомнений вроде бы не осталось: он прочно связан судьбой с абсолютно самостоятельным потусторонним существом. Столкнувшись с таким явлением настолько отчетливо, Данила вдруг ощутил, что отныне принадлежит не только себе, более того, складывалось впечатление, будто существо это первично, а потому главенствует.

Все утро он не находил себе места: позавтракал «на автомате», потом ходил по квартире туда-сюда, «прилипал» к окну, глядя за горизонт, затем снова, потирая руки, начинал прохаживаться. Настроение было волнительным — чего теперь ожидать? Мысли разбегались со скоростью галактик в расширяющейся Вселенной после Большого взрыва. Что-то было не так, причем во всем.

«Наверное, — сумбурно думал Данила, — при других обстоятельствах, я должен был радоваться, что встретил родственную душу… нет, не так… что нашел себя? Свое отражение в тонких материях? Или это я всего лишь отражение? Как бы там ни было, но, должно быть, это хорошо, однако состояние у меня сейчас тревожное, а значит… Не к добру? Короче, определенно, что-то не так и неправильно. Надо разбираться. А может, это нормально — естественная реакция на неизвестное такого рода? Если бы я стремился к этому и достиг, то, конечно… Ну да, так и есть. Наверное. Или нет?»

Конец ознакомительного фрагмента.