Комические сечения древа жизни. Любви_как_ведения

Артемий Ладознь

Главному герою предстоит постичь несколько пластов действительности, как и связь меж ними (представление Древа). То, что его более всего терзает и окрыляет, роднит оба древа, Жизни и Познания, являя их простое единство (Древо же). Альтернативой сей высшей реальности выступает ведение промежуточное: неисчерпаемо сложной «картотеки» срезов-срубов-спилов древа (конических сечений, в горькую усмешку именуемых «комическими»), что тождественно анестетической иллюзии, Heurist-Эвересту, Эллипсу судьбы.

To Elvira «Elli/ps/e» P.

© Артемий Ладознь, 2020

ISBN 978-5-0051-7912-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предсмертье

Коли предощущал, чем все это закончится, — зачем испытывал эти неисчерпаемые бездны страдания и смыслолишения? Искал недосягаемого: вроде земли обетованной в Эдеме уже утраченном, любви несравненной там, где ее паростки и без того подвергались страшным испытаниям, хоть и по удачном стечении — сборе запретных плодов, отжиме сока в давильне жизни — вино могло не улучшиться со временем. Ибо где она, линейность — троп и, главное, совместных путей восхождения? Смертны-то все в долине смерти; а выше — свои опасности. Впрочем, не очевидно ли (как столь же непостижимо!), что иные замахиваются на многосмертие. Иначе чем объяснить это рвение к преодолению дорог и мостов, к выбору ложбин в качестве стоянок на пути к еще не взятым, а подчас и недосягаемым пикам — ложбин и карманов, что на поверку оказываются непростреливаемыми «мертвыми зонами» странными аттракторами к безднам? А вглядывание в эллипс судьбы, этот частный случай более простого среза-сруба? А блуждание Темным Садом в поисках то древа познания, то древа жизни, но порой неизменно ценой жертвования того общего меж ними, без чего лишаешься всех трех стихий.

О чем же общность? И где — простота?..

***

За полчаса он устал наблюдать за этим… павлином с ложнорубинового загара залысинами. С ума сойти! Вот это? Вот это самое она выбрала? В каких же колледжах, в коих-то доркнетах нарыла этакое «чудо»? Она и сама глядит моложе своих лет; но этот-то вроде совсем мальчонка! Положим, хорошо сохранился: чай не в горячем цеху кувалдой махал. Не столь любопытно даже, кто он и что он: здесь все ясно… Нет, не все ясно: это что, война? Последний зов — или вызов? Предкапитуляционный блеф — или ультиматум, предшествующий подписанию пакта, на котором одной из сторон — ему — и присутствовать-то необязательно? Неужто мыслим бой, что изначально проигран, даже не в случае неявки либо дезертирских предпоползновений?

То, что выбрала, избрала ли ему на замену? Презанятно… Плевать! Дуреха конченая: с кем эскалацию затеяла? Ведь не последует ни угроз, ни предупреждений, ни «обраток-ответок» из арсенала новогибридной баллистики: только блицкриг в виде отступления от притязаний, разбиения коалиции, détente супротив их entente, с последующим становлением их душ и телес unentwined & unentangled — окончательно и безотыгрышно!

Вероятно, столь же напряженно наблюдая противника в бинокль, где-то там в горах, на вожделенном и сокрытом от всех непосвященных глаз клочке земли, чье имя досуже толкуется как «Черн Сад», в подобном раздражении пребывала сторона истцов, мнящих оную землю единолично своей на протяжении вот уже сотен, если не тысяч лет. Сторона ответчика отмахивалась от всяких требований предъявить хоть какие-нибудь артефакты автохтонности, имитируя веру в право силою компенсировать дефицит правоты, и к таковому критерию сводя — подобно соперникам-крестоносцам много столетий назад на старом материке — «суд божий»: дуэль ли, крестовый ли поход иль контр-джихад на неверных.

Истцы, опиоидно-каннабиноидно исповедуя, будто земля-де и так их посконно, долгое время беззаботно потягивали коньяк грез. Подобно нашему горе-герою, что также, не без лукавоадвокатской иронии, отсылал маловеров к ламедистскому эпосу, заставлявшему верить, будто не напрасно взял мудрый, праведный царь Давид бывшую за Урией, послав друга на смерть: ведь предназначена-де была ему от сотворения. Разумеется, наш сердешный скорее выступал его антиподом: тогда как первый поспешил (и тем, согласно толкованиям отчеловечьим, согрешил), — этот скорее медлил. И тем, возможно, гневил Небо пуще прежнего — сие сокрыто от взоров празднопытливых, если не счесть ответом драматичные следствия подобного недеятельного, уныло-оптимистичного упования на Промысел. Опять же, крайность, немногим отличающаяся от злоупотреблений тех других, что также привыкли всякий свой произвол сваливать на предвечное да предначертанное.

Это, и впрямь, весьма удобное расположение сердца, разумения, крепости — одна из бесчисленных личин смирения. Ведь этак и первородство, и богоизбранность, и всякий исключительный завет — словно раз навсегда, безусловно, абсолютно и неотчуждаемо заключаемы либо даруемы. Несмотря на то, что из Писания известны лишь три явления неотменяемого: закон полный или восполненный (суть коего Любовь); Имя сокровенное (явленное l-olam: не то для века сего, не то в грядущем приоткрываемое, но так или иначе — в мире или времени непознанном); и мудрость, дарованная сыну Давидову, коей не помрачили ни блудное уклонение от пути истинного, ни отвержение любви цельной и свыше дарованной (возможно, будучи мудростью же храним от пустот).

Подобно многим, давно на лаврах почившим и самоубаюканным собственными мифами об исключительности, и наш самоокраденный баловень судьбы, уверовав в свои чары, ждал возвращения причитающегося — обетованного: никуда, мол, не денешься, строптивая кобылка, пусть и ставшая на путь ложного соратничества для другого, для соперника и врага! Блуди себе, пэпэже на случайной, неправедной, недолжной брани — всякая кривая стежка ведет к единственной вершине (нему-самолюбу, ним-взаимопредназначенным). Гляди, мол, только в пропасть не сорвись прежде времени: далеко не факт, что приму назад; ведь и терпению Любящего, а не то, что моего, приходит конец, пусть хоть в политико-педагогических преломлениях.

Этот, дескать, твой павлин — впрочем, теперь он кажется пегим пуделем — может сколь угодно наматывать круги под домом твоим (к несчастью, и моим), дрожа от волнения перед первым вашим свиданием, а вместе как-то совсем уж некстати задирая свой выдающийся нос (и только), словно чем-то заочно надмеваясь. Не тем ли, что оседлал царскую кобылу — на время? И что, тем самым став царем, заняв его место в ее сердце — в гареме, HRM, сокровенном и необозреваемом саду, в темной материи коего вольно разбираться Творцу? Смотри не соскочи да не преткни конечностей, всадник! И не таковых джигитов строптивые лани сбрасывали или, брыкаясь, затаптывали.

Однако, этак не то причитая в стиле импрекаторных псалмов пополам с депрекаторными дуа-возношениями, не то клича отмщения на свою голову своею же гордыней, — то ли предваряемой отчаянием, а то ли им же венчаемой, — он не замечал мерного, а вместе и криволинейно-неисповедимого, течения химеры времени, этой россыпи событий или искажений изначально благоприятных условий, что склоняло чашу весов не в его пользу. Не потому ли, что благодать и дары, таланты и кресты, подолгу отлагаемые либо небрежимые, переходят к иным — подобно завету и первородству, призванию и избранности, богатству из рук самонадеянного нечестивца либо гордеца.

Пусть изначально отправившись в дикую местность на поиски нового — иного лишь в надежде унять боль невозможности быть с ним, пребывая верной ему единственному и давно родному, теперь родство могло зародиться инуде. Начавшись с банальной страсти, этого необузданного очарования связи с незнакомцем, неосязаемое неумолимо перерастало в верность другого пошибу: пусть ушла от любимого, но некогда нелюбимого уже не брошу и ради того самого, первого. Эта вяжущая пучина, эта страсть в исконном смысле — неги пополам со страданием — стала новой действительностью: падшим ли и тем «иллюзорным» естеством, цимцум-утеснением чего-то более подлинного, в терминах ли неоплатонизма или же QBLH (коннотирующей: завет или обусловленность договора, направление-путь, цену-изнанку, связь, сужение, куплю и искупление, и прочее из вышеупомянутого). Не считаться с этой квази-иллюзией само по себе было бы HBLH/hubris и ошибкой вящими…

Почему этот супостат, казавшийся пуделем, теперь, если и предстает павлином, то неким Тавус-Мелеком, оксюмороном hyphybris? «Павлин, говоришь?» А сам-то? Неужто довольно оценить соперника с иного ракурса (сравнив) — постигнет изгреженье (разрешенье от иллюзий?) там, где Бог ждет лишь сокрушения и смирения сердца?

Не подобное ли свалилось на целый древний социум по одну из сторон Темна Сада, пока другой ликует невозбранно, а отдельные его представители — визири визирей (самодержавных власть предержащих ищи чрез море-океян) — то вышагивают степенно, подобно тем же павам, а то кормят в саду этих самых пав, «чрезгубно» бросаясь заявлениями, от коих стынет кровь в жилах? Хочется не дать этого дитяти на поруганье жестоким мачехам — подобно премудрому сыну Давидову, не позволить терзать и без того малого клочка земли там, где лишней не бывает. Но не то же ли прилично возревновать о любви, отданной на поруганье? Неважно — незлобивому ли хищнику (сопернику ли, противнику-ответчику) или неистово-малодушному истцу (вольнообманутому и самообманываемому возлюбленному подобно тому же, из Песни песней, предположительно писанной оным же сыном Псалмопевца). Себе же ветхому, гордому, унылому в чине лермонтовского демона — ему же обреченному.

Не уступать, не отступать!..