Принцип бумеранга

Артем Леонович Чепкасов, 2020

Школьные друзья, Олег и Виктор – идеалист и прагматик. Повзрослев, они разошлись в разные стороны из-за пустячной ссоры. Однако злой рок всё же столкнул мужчин лоб в лоб, и пропасть между ними стала вовсе непреодолимой. Об этом герои позабыли и продолжили жить своей жизнью, пока, через много лет, их ошибка не обернулась смертями невинных. «Принцип бумеранга» – это не классический детектив, но остросюжетная проза, в которой до последних строчек для читателя тайна, как поведут себя герои, к чему готовы в достижении своих целей, способны ли понять и принять свои ошибки. Содержит нецензурную брань.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. «ЗИМА ПРИХОДИТ ЛЕТОМ»

Глава 1. «Дежурный опер»

(июнь 2015 года, полиция)

За окном, выглядывающим в тёмный двор районного отдела полиции, шумел дождь. Белые циферки в правом нижнем углу монитора ещё семнадцать минут назад миновали трехчасовую отметку, и все уже должны были успокоиться, даже самые неугомонные.

Кое-как уложив коротко стриженую голову на мягкую кожаную папку, Олег Рассказов сидел за столом и дремал. Дежурства в следственно-оперативной группе, — были единственным, что не нравилось ему в службе, но они же были и данностью, с которой каждый раз приходилось мириться. Череда различных происшествий за очередное суточное дежурство совсем вымотали его. Два грабежа, один из которых был раскрыт и налетчик пускал слюни в камере. Обыск в его жилище провели, похищенное изъяли и обнаружили ещё две мобилы. С гоп-стопов в соседнем районе. По второму грабителю составили фоторобот, но помочь в дальнейшем расследовании он не мог. Потерпевшая пенсионерка заверила, обидчика не опознает. После грабежей по оперативной сводке происшествий значились две квартирных кражи и одна карманная, — все темные. Следом — угон старенькой тойоты. Машину нашли раскуроченной в лесополосе недалеко от места хищения, однако любителя кататься на чужих тачках не задержали.

В пять тридцать, превозмогая непреодолимое нежелание, словно нужно было идти в атаку под ураганным огнём противника, Олегу следовало поднять голову, сходить и сполоснуть помятое лицо, надраить зубы. По возвращении из умывальника, он должен был вскипятить воду, налить кофе и, обжигаясь напитком, разложить по полочкам все сигналы: двое без вести пропавших и драка с причинением тяжкого вреда здоровью из-за бытового конфликта на фоне общей пьянки. Один лежал в реанимации, другой в клетке, а третий, где-то пережидая, никак не попадался в засаду оперов из городской убойки. И ещё вагон и маленькая тележка всего, что нормальному человеку не взбрело бы и в голову: утопление младенца в ванной, — несчастный случай. Не досмотрела молодая мать. Бывает. Но что, если сама притопила? Послеродовой синдром. Надо разбираться. А заодно и с парой суицидов через повешение, да половым сношением с лицом, не достигшим совершеннолетия. Деяние не наказуемо, ибо по обоюдному согласию и новой женщине аж цельных семнадцать лет, но раз заявили, требовалась внести ясность. Далее в сводке значилось очередное, никого не удивившее, мошенничество через интернет-сайт и один несчастный случай — мужик свалился с крыши загородного дома, где чинил антенну, но сообщила о происшествии больничка, а это было территорией города, землёй района. Материал должен был уйти на сельскую территорию, но после, а пока лежал на столе старшего лейтенанта полиции Рассказова. Олегу за него и отвечать. Что сделал, чего нет, и точно ли пострадавшего специально никто не столкнул. Что же до мошенничества, то граждане сами были рады обманываться, насаживаясь на различные приманки злодеев, но восстанавливать справедливость — это участь ментов — бездельников. И прочее, прочее, прочее.

Ровно в семь нужно было идти на разбор полётов к Эдику — истерику, начальнику районного отдела уголовного розыска, который каждый день докладывал о криминальной обстановке на вверенной территории вышестоящим боссам и по сему с дежурных оперов он спрашивал не по-детски. Дел предстояло много, но открывать глаза и включать в кабинете свет не хотелось. Однако пришлось и намного раньше срока, обозначенного дежурным опером самому себе. Стационарный телефон механическим голосом в трубке оповестил:

— Олег, на Кирова убой. Заявка со станции скорой помощи, городская пэпээс уже на месте…

Город сиял разноцветными неоновыми вывесками на каждом здании, однако света в окнах жилых домов не было. И всё же, не смотря на ночь, панельно-деревянный, каменно-кирпичный великан жил. Хотя люди да машины в большинстве своём уже и досматривали сотые сны, молодёжь ещё бодрствовала. Для них, у кого кровь в жилах бурлит, ночь, известное дело, — друг. Одним ради поцелуев и посиделок на скамейках во дворах домов, другим ради шальной наживы через гоп-стоп, третьим поискать закладочку, ширнуться да успокоиться. И бдели ещё дежурные расчёты караулов пожарных машин, дежурные бригады скорой медпомощи и врачи в дежурных больницах, охранники в банках, магазинах да на складах. И, конечно же, полицейские пешие наряды, мобильные экипажи и следственно-оперативные группы. Ночная жизнь любого большого города.

Олег Рассказов, эксперт-криминалист и лысый водитель их дежурной машины были из числа последних. Молоденькая девчонка в штатском, — дежурный следователь, которую так бесцеремонно разбудили средь ночи, не принадлежала полицейскому ведомству, а была из районного следственного комитета. Прислонившись маленькими головой и плечиком к стеклу, за которым, будто в сказке, проплывали размытые дождевыми каплями яркие огни, она досматривала сон. Наверное, о большой и чистой любви, коей в реальной жизни еще не встречала: без слез и крови, без истерик и обвинений, без боли и сумасшествия.

Машина дежурной группы остановилась у обычной пятиэтажной панелькой среди трёх длинных десятиэтажных общаг. Когда-то общежития были студенческими, а пятиэтажка — жильём для преподавательского состава, но лишь для семейных. Холостые педагоги обитали там, где и студенты, мешая молодым спокойно кутить все студенческие годы напролет. Однако педагогическую академию лет семь как закрыли, и в её корпусах расположилось множество фирм да магазинов самой различной масти. А в общагах обитали все, кто угодно, но студенты из других ВУЗов были в меньшинстве. Зато было через край гастарбайтеров из такой близкой и почти родной Средней Азии, неустанно кричащей о самостоятельности, невзирая на то, что её дети круглый год зарабатывали в России, а не дома. И к ним привыкли. Олег и сам всегда покупал фрукты да ягоды только у торговцев из жарких южных стран, каждый раз начиная и заканчивая обращение словом: «Уважаемый». Азиаты и кавказцы очень любят это слово, много им не надо, и Рассказова они ни разу не обманули.

В преподавательском доме тоже жили разные люди, и, пожалуй, ни один из них педагогом не был. Но, как правило, они были потомками тех, кто когда-то учил, как правильно среди детворы сеять вечное, разумное, доброе.

Машина скорой медпомощи застыла у второго подъезда. Вся бригада дремала в салоне, не выключив свет. Рядом припарковался новенький УАЗ-Хантер экипажа ППС из городского отдельного батальона, но внутри находился только водитель с погонами старшины полиции на форменной кожаной, как и у Олега с экспертом, куртке, да сигаретой во рту. На немолодом лице шофёра без труда читалась, спать ему не хочется, однако до жути скучно.

— Я констатировал смерть женщины, но патрульные не отпускают. Сказали вас дожидаться, а у меня ещё вызовов много, если так-то разобраться, — монотонно проворчал врач и зевнул, не прикрыв рот ладонью.

— Причина смерти? — спросила следователь.

— Вероятнее всего, разрыв печени, если так-то разобраться. И обильная кровопотеря. Один точный удар. Смерть наступила где-то за час до нашего приезда, — всё так же безразлично ответил медик и, пожав Олегу руку, передал ему справку.

— Профессионал бил? — уточнил Рассказов.

— Не думаю. Он там с коллегами вашими беседует. Пьяный в дугу, поэтому так удачно и попал ей. Снизу-вверх бил, левой рукой. Бытовуха, как у вас говорят, если так-то разобраться.

Олег поблагодарил врача, на что тот вздохнул и развёл руками:

— Не за что мне спасибо говорить. Красивая была, если так-то разобраться.

— Всё равно, спасибо, — поддержала Олега следователь.

— Да, ладно, — отмахнулся врач. — Мы поедем? А то ничем уже не поможем, если так-то разобраться.

— Езжайте, — поспешно ответила следователь и спросила водителя экипажа ППС. — Труповозку вызывали?

Старшина полиции, продолжая курить, пожал плечами. Он шофёр и его задача рулить, куда скажет старший экипажа. Не более того. А кто там кого вызвал, ему неинтересно.

— Пойдём, глянем, — не то спросила, не то предложила следователь оперу, безразлично глядя в след бесшумно выезжающей со двора машине скорой медпомощи.

— Пошли, — согласился эксперт вперёд Олега. — Какой этаж?

Шофёр ППС показал два пальца и втянул в себя сигаретный дым.

— Немой? — поинтересовался Рассказов и шофёр, выпустив облачко дыма, кивнул.

Олег улыбнулся и пошёл за следователем с экспертом.

Обычная дверь квартиры, деревянная и обшарпанная, была открыта настежь. Пьяный молодой человек в испачканной майке и спортивных трико с закатанными штанинами сидел в крохотной кухне на табурете. На столе, кроме литровой банки, наполовину наполненной прозрачной водой, было множество простой посуды. Глубокая железная чашка с остатками салата и закопчённая сковорода с жареным картофелем, блюдце с осиротевшим куском ржаного хлеба да стрелами зелёного лука и плоская тарелка с двумя кусочками вареной колбасы. Культурно люди отдыхали, ничего не скажешь. Но внимание опера привлекли три вилки и три гранённых стакана, один из которых валялся под столом, где успокоились и две бутылки из-под водки.

Нож с пластмассовой рукояткой чёрного цвета, широким длинным лезвием лежал на подоконнике, — подальше от сидевшего. Постовые к орудию преступления не прикасались. Их задачей было задержание предполагаемого преступника и охрана место происшествия до прибытия следственно-оперативной группы, ничего не трогая. Зря только вилки не отодвинули от задержанного. Однако мужчина вёл себя спокойно, не быковал, да и вряд ли понимал, что происходило в его однокомнатной квартире. На вошедших, даже не посмотрел, и, казалось, ко всему потерял интерес. Понурив голову, он тупо глазел в пол, на лужу, которую эксперт — криминалист, как и пятна на лезвии ножа, обязательно назовёт неизвестной жидкостью бурого цвета, похожей на кровь. Жидкость тянулась дальше из кухни через короткий коридор в небольшую комнату, отчего было ясно, убиенная сначала лежала в одном месте, а потом её перетащили в другое. Там и обнаружили. На боку, на стареньком диване. Руки мёртвой девушки и одна нога свисали к полу, голова неестественно упёрлась в боковую спинку. Не худая и не толстая, среднего роста, с длинной рыжей косой. В мир иной она отошла в халате с нелепыми ромбиками пёстрых цветов, полы которого были сильно задраны, отчего оголились залитые кровью живот, белые кружевные трусики и стройные ноги. Лицо с открытыми глазами ничего не выражало. Едва уловимо чувствовался сладковатый запах крови.

— Что здесь стряслось? — спросила следователь старшего патрульно-постового экипажа.

— Я изложил тут всё, только он ещё не расписался, — протянул молоденький лейтенант бланк объяснения, исписанный крупным почерком с обеих сторон. — Сейчас ещё рапорт напишу.

— Пиши, — сухо сказал Рассказов, читая объяснение, взятое у следователя.

Из написанного выходило, что гражданин Зайчиков по имени Александр и к тому же сын Александра, тридцати одного года от роду, ранее не судимый, работающий водителем погрузчика, весь день и днём тому предшествующим употреблял её, прозрачную, как слеза младенца. Пил без особого на то повода. Что-то отмечал, но что, не помнит. Во всяком случае, не отпуск, который отпраздновал неделю назад, когда в него и отправился. Вечером с работы вернулась супруга, Зайчикова Алёна Игоревна, семью годами младше него, и с которой они в законном браке прожили аж десять месяцев. Мужа своего женщина любила без памяти, потому, как и он без неё жить не мог. И по причине большого светлого чувства Алёнушка присоединилась к возлиянию огненной воды. Но незадача вышла, лизнула лишнего и брякнула мужу что-то неугодное, дюже обидное, ибо, как и все дочери Евы, дура полная, за что моментально получила подзатыльник, дабы знала впредь, как себя вести с главой семейства. Однако супруга стала скандалить, да столь громко, что иначе, как ножом в живот, успокоить её было нельзя. Правда, по-другому любимый и любящий муж не пробовал.

— Прочти и подпиши, — Рассказов, по-свойски, протянул бланк объяснения и авторучку убийце.

— Не буду читать, — всхлипывая, Зайчиков поднял заплаканное лицо и посмотрел на опера. — Знаю, что там.

— Тогда пиши, — согласился Олег и продиктовал. — С моих слов записано верно, мной прочитано.

Мужчина трясущейся рукой поставил автограф, и вновь уткнулся помутненным взглядом в пол.

— Труп зачем перетащил? — спросил Рассказов, вернув объяснение следователю.

— Чево-о? Какой труп? — не понял Зайчиков, подняв уже ошалелый взгляд.

— Жены твоей труп, — вздохнул Олег.

— Это вам она труп, а мне жена, — возмутился Саша и отвернулся к окну. — Холодно ей было, вот и перетащил…

— Она сама сказала, что ей холодно? — вмешалась следователь.

Да, в первую очередь было необходимым определить состав преступления — тяжкий вред здоровью, по неосторожности повлекший смерть потерпевшего, или же умышленное убийство. Разница большая. Хотел Зайчиков жену убивать или случайно у него так получилось? Всё остальное потом. Хотя выяснять особо-то было и нечего.

— Издеваетесь? — хмыкнул Зайчиков. — Ничего она не говорила. Сразу умерла. Но я понимаю, холодно ей на полу.

— Жалеешь, — с трудом сдержал усмешку эксперт-криминалист, снимавший со стаканов отпечатки пальцев.

— А как же я жену родную жалеть не буду? Люблю и жалею, — искренне удивился Зайчиков, продолжая всхлипывать. — Странные вы какие-то, полицейские, как будто не люди даже, раз такие вопросы задаёте…

— Ясно, — кивнул Олег и поинтересовался. — Один перетаскивал?

Саня замотал головой:

— Не… С Жекой… Ой, да… Один… Не надо… Один я…

— Труповозку вызывайте и понятые для осмотра нужны, — заявила следователь так, будто это было новостью, и никто не знал, что понятые должны быть. Лучше бы сказала, где их взять в начале пятого часа утра.

— А успеете закончить, пока санитары приедут? — уточнил Рассказов.

— Да, — заверила следователь.

Опер послушно набрал номер телефона дежурной части и подтвердил, что действительно совершено убийство, и труп уже остывает. Оперативный дежурный ответил, что машину спецбюро вызвал сразу, как только позвонил старший экипажа ППС и тоже сообщил о трупе. А не приехали санитары, надо полагать, из-за того, что и без этого убийства много людей мрёт в городе. А по ночам так и подавно.

— Я за понятыми, — оповестил Олег, покидая квартиру.

Выйдя из подъезда, Рассказов взглянул на общагу напротив. Света в окнах не было вовсе. Середина недели, все спали перед грядущим трудовым днём, и никому не было интересно, никто даже не знал, что всего несколько часов назад кто-то где-то умер. Да, и что с того? Тут не то, что несколько часов, а несколько минут или даже секунд назад кто-то точно покинул этот Мир. Да, даже в это самое мгновение, пока опер ломал голову, как выполнить поставленную задачу, точно никто не услышал чей-то последний, совсем неслышный, вздох. Какой-нибудь бабульки в отдельной комнате. Утром семейство встанет, увидит, завоет, и начнётся предпохоронная беготня. А пока спали и не знали. И никто не знал. Но если город постоянно думал бы об этом, то давно бы свихнулся и стал городом шизофреников. Кто-то где-то умер. Закон жизни. Однако существовал и другой Закон. В ту самую минуту, пока Олег Рассказов смотрел на тёмные окна общежития, уже кто-то где-то, громко плача, ворвался в грязный зловонный неуютный и жестокий Мир, к существованию в котором нужно долго приспосабливаться. И как только привык, научился и знаешь всё, тебя ничем уж не удивить, у тебя огромнейший жизненный опыт, ты раз, и уходишь. Навсегда. Так и не получив ни от кого чёткого ответа, в чём был смысл твоего пребывания на грешной Земле? Не сумев понять, выполнил ли задачу, поставленную перед тобой Творцом? Но пока ты ещё только появился. И это было гораздо лучше, чем, если бы тебя не стало. Дочка Олега — Олеська тоже родилась ночью, и Рассказов долго не мог уснуть. Не нужны ему были ни телевизор, ни компьютерные игры, ничто на свете его не волновало. Ворочался, вздыхал, но только на следующий день узнал, что сон к нему пришел-таки ровно в ту минуту, когда его малышка впервые закричала на руках доктора. Фамилию врача Олег запомнил на всю жизнь. Комарова — лучшая фамилия из всех. После его собственной. А ещё через день Олег узнал, что в час, когда стал отцом, умер директор его школы, которого он очень уважал. Инфаркт. В ночь после того, как освободился на условно-досрочное. Говорят, за взятку сидел, хотя Олег никогда в эту чушь не верил. Более того, Рассказов знал, кто был виноват в несправедливости, но и в это тоже долго не хотел верить. Не мог себе позволить, думать столь плохо о человеке, с которым был знаком всю сознательную жизнь. Теперь же был уверен, так всё и было, и вспоминать о своей ошибке Олег не хотел.

Где искать понятых ранним утром, оставалось непонятным. К соседям дежурный опер даже не стал стучать, зная наверняка, что в лучшем случае, к дверям никто не подойдёт. А в худшем — проснутся, посмотрят в глазок и не откроют, послав, куда подальше. И будут правы. Ну, какая ещё полиция, коли и так вставать через час и весь день работать, работать, работать. И Олег решил, написать к материалу справку, что не проводил поквартирный обход ввиду позднего времени суток. Или раннего? Чёрт! Как правильно? Да, какая разница? С новым преступлением было всё ясно — не"глухарь". Раскрыто по"горячим следам". Вот труп, вот — убийца. Мотив преступного деяния, как на ладони. А если уж быть совсем откровенным, то и в светлое время суток нелегко было найти понятых. Люди не желали, чтобы их фамилии, имена да адреса проживания каким-либо образом очутились в следственных документах. Начальство, конечно, будет умничать, грозно вопрошая, почему дежурный опер не обошел всех жильцов подъезда, не опросил их. А вдруг они что-то слышали или даже видели. Так на то оно и начальство, чтобы китайские вопросы подчиненным задавать, вводя их тем самым в ступор, вот, мол, какие мы Шерлоки Холмсы, а вам, товарищ старший лейтенант, учиться ещё и учиться. Сами бы приехали сюда и провели бы поквартирник. Однако. И ответственным из главка, как ни странно, тоже не пахло. Целое убийство было совершено, а не семейно-бытовой конфликт, как участковые называли обычные скандалы. Впрочем, было очень даже неплохо, что интерес к происшествию никто из руководства не проявил, а то замучили бы бестолковыми указаниями.

Светлая мысль в голову пришла неожиданно. Вахтёры общежитий! Эти по ночам тоже не спали, неотступно блюдя за порядком в общагах, глядя в экраны маленьких телевизоров в жарких каморках, и, если их на пять минут отвлечь, ничего страшного не произойдёт.

— Наша дежурка где? — спросил Рассказов у водителя уазика городского батальона ППС.

— На заправку поехал, — ответил старшина полиции.

— Идём со мной в общаги, — позвал Рассказов, усмехнувшись, что водитель, всё-таки, говорящий.

— Зачем? — недоумённо спросил старшина полиции, прикуривая очередную сигарету.

— Вахтёров попросим понятыми побыть, — пояснил Олег, обратив внимание, что дождь закончился.

Водитель поразмышлял и выдал:

— Машину не могу бросить.

— Закрой. Чего ей сделается?

— В этом райончике ещё как сделается, разобьют стекло и угонят, — уверенно ответил водитель. — Забыл, года четыре назад у гайцев девятку угоняли? Здесь было, вон за той общагой. Ладно, нашли хоть потом.

Олег не помнил, потому что в полиции в то время не служил.

— Видишь, нашли же. И эту найдут, если…

— Иди ты, — перебил старшина полиции. — Накаркаешь.

— Уже, — тихо проворчал Олег, глядя на медленно подкатившую, будто сказочная карета, черную «Шкоду Октавиа».

— А? — не понял водитель.

— Главк прикатил. Ответственный по области, — объяснил Рассказов и водитель, натянув форменную кепку, вылез из машины, не зная, куда деть руки. По швам? Так не первогодок по стойке смирно вытягиваться. В карманы? Но за это начальство взгреет, им только дай повод. И самое невыносимое, учить жизни будут в присутствии молодых. Сколько служит, а всё разгильдяй. Руки старшина спрятал за спину, ноги чуть в стороны.

«Не пузо бы, так ни дать, ни взять техасский рейнджер на плацу», — усмехнулся Олег и настороженно посмотрел на потухшие фары чешского автомобиля. Из салона вышел приземистый коренастый человек в штатском: дорогой клетчатый пиджак поверх футболки, джинсы, лакированные туфли. Степенно сделав два шага, он остановился около Олега, протянул руку, и дежурный опер, неуверенно пожимая её в ответ, не мог поверить своим глазам. В ярком свете уличного фонаря он видел Славку. Слова, положенные при докладе, застряли в горле. В голове бешено стучало по черепной коробке: «Не может быть»! Но Рассказов не ошибся.

— Киреев Вячеслав Николаевич, капитан полиции, убойный главка, — ответственный пожал руку водителю экипажа ППС. — Короче, что у вас тут? Кто оперативник?

— Я, — с трудом выдавил Олег. — Старший лейтенант полиции Рассказов. Бытовуха, товарищ капитан. Муж жену. Распивали…

— Короче, показывайте, — Киреев первым шагнул к подъезду.

— Товарищ капитан, я за понятыми, осмотр начинать пора.

— Добро, — согласился Вячеслав Николаевич. — Короче, какой там этаж?

— Второй, — бодро ответил старшина полиции, не отходя ни на шаг от уазика и продолжая держать руки за спиной.

«Не узнал», — вертелось в голове Олега, когда он вошёл в первое общежитие. Радоваться или нет, Рассказов не знал. «Откуда он здесь взялся? Зачем? Все давно кончилось», — тревожные мысли не хотели покидать дежурного опера, даже когда на него испуганно вытаращилась вахтёр — пожилая женщина. Сложив руки на большой груди, она, громко похрапывая, дремала в кресле перед телевизором, показывавшим всего один канал и тот с рябью. Поначалу женщина не сразу поняла, кто перед ней, вскочила, схватила что-то со стола, но разглядев человека в форме, забеспокоилась — неужто непорядок какой проспала на вверенном объекте. Когда же взяла в толк, что в её общежитии ничего противозаконного не произошло, попробовала возмутиться:

— И чего, товарищи полицейские, шлындаете по ночам, спать не даёте, покой нарушаете.

Поворчав ещё с минуту, вахтёрша сменила гнев на милость. Но, сообразив, что от неё требуется, предприняла замахала руками, будто от чёрта отмахиваясь:

— Ох, нет, пост бросить не могу. Да и стара, ноги еле ходят. Мне б до своей конуры добрести, на восьмой этаж, а лифт, сволочь такая, опять не работает.

Но отнекивалась вахтёрша недолго, и как только Олег сказал, что в доме напротив совершено самое настоящее убийство, согласилась. Будет, о чём на следующий день посудачить с подружками — старушками.

Вахтёра другого общежития долго уговаривать не пришлось. Она, тоже пожилая женщина, даже старше своей коллеги, лишь посетовала на бессонницу и бодро, вперед Олега, зашагала к дому, в котором ещё прошлым вечером жили счастливые молодожёны.

Представив понятых следователю, Олег невольно взглянул на ответственного. Тот наблюдал за экспертом, фотографировавшим место происшествия, но почувствовав на себе взгляд дежурного опера, спросил, не оборачиваясь:

— Короче, Олег, поквартирный проводили?

— Нет, — буркнул Рассказов и пообещал. — Часов в семь люди проснутся, опрошу всех, товарищ капитан.

— Короче, айда, покурим, — неожиданно позвал Киреев, повернувшись к оперу.

— Не курю, — обманул Олег, чувствуя, что не сумеет избежать более близкого знакомства с тем, кого давно знал, но и думать об этом не хотел.

— Короче, я тоже, — добродушно ухмыльнулся Вячеслав Николаевич и настойчиво повторил. — Айда, айда.

Ответственный первым вышел из подъезда, и Рассказов покорно проследовал за ним.

— Короче, давно бросил? — поинтересовался Киреев, когда вышли из подъезда.

— Что? — не понял Олег.

— Курить, — пояснил Вячеслав Николаевич. — Короче, ты курил, я помню…

— Давно, — опять соврал Рассказов. — А вам, товарищ капитан, какое до этого дело?

— Короче, Олег, хватит прикидываться. Ты, что, не признал меня? Так я вижу, узнал.

Рассказов молчал, неотступно глядя на то место, где стоял автомобиль ППС. Уехали патрульные. Но лучше бы это сделал Киреев.

— Олег, ты не хочешь со мной говорить? Ты меня винишь в чём-то? — спросил Киреев, глядя в глаза Рассказову. — Короче, тебе виднее, а я перед тобой ни в чём не виноват. И, вообще, как ты здесь очутился? Ты же уволился. Уехал куда-то…

— Сюда и уехал. Подальше от всех вас, — огрызнулся Олег. — А вот с какого перепугу ты здесь оказался?

— Короче, хорошо служил, отправили в академию здешнюю, успешно закончил и назад, в дыре провинциальной торчать, не захотел. Перспектив ноль. Короче, начинал опером в соседнем с тобой районе, несколько мокрух размотал, приметили, забрали в город, а оттуда я в главк быстренько слинял. Не так давно. Некомплект большой, берут любого, кто хоть что-то в нашем деле волочет. Теперь вот временно исполняю обязанности начальника убойного, без освобождения от должности старшего опера. Второй раз ответственным заступил. Сутки бешенные, по всей области разбои, грабежи, кражи, нераскрытого много остается, получу завтра от папы…

— Не плачь, Слав, не надо, — недобро усмехнулся Рассказов. — Сам сказал, служишь хорошо. Не загрызет тебя папа. Пожурит немного, дабы неповадно было, и всё…

— Короче, Олег, не надо, не пытайся укусить меня, — попросил Киреев. — Как у вас на районе, кстати?

— Тебя укусишь, как же, — ответил Рассказов с сарказмом. — Во, куда взлетел.

— Короче, завидуешь? — спросил Вячеслав Николаевич.

— Злюсь.

— Короче, на что?

— Ещё не решил, но то, что наша встреча мне не нравится, это уже вполне определённо, — не зная, куда прятать глаза и стараясь не смотреть на собеседника, Олег постоянно вертел головой. — И у нас тут нормально, держимся. Что можно, раскрываем, а что нельзя, отказываем, чтобы вам в главк цифру красивую дать для статистики…

— Короче, Олег, я понимаю, неожиданно…

— Да, уж, — согласился Рассказов. — Других-то академий у нас нет, надо было тебе сюда припереться, да, ещё и остаться…

— Короче, изворчался, как бабка, — перебил Вячеслав Николаевич и протянул руку. — Я понял, разговора не будет. Будь здоров.

Не дождавшись рукопожатия, ответственный пошёл к машине, открыл дверцу, сел, но двигатель не завёл, выглянул и прокричал:

— Короче, ротный наш на пенсион свалил! Теперь обычным охранником в магазине! Откомандовался! А Андронов переаттестацию при переводе в росгвардию не прошел! На вахты ездит, плачет, как плохо! Слышишь?!

Рассказов стоял у подъезда и не знал, как поступить. Он всё слышал, но лучше бы этих слов не было. Как и Киреева. Как и ротного с взводным. Как и Хворостова, и Добреева. Всё должно было быть совсем не так, как есть. И Олег очень хотел справедливости. Он жаждал её, будто голодный крошки хлеба, да никто не дал. И вот справедливость пришла, но слишком поздно. Настолько, что он попросту не хочет ничего вспоминать. Будто бы на могилу человека, умершего от голода, вдруг кто-то принёс целый батон. Мягкий, ароматный, вкусный. А зачем?

— Короче, оставь цифры свои, Олег, — Вячеслав Николаевич, не закрыв дверцу машины, вернулся к дежурному оперу.

— Для чего? — спросил Рассказов, уже не пряча взор, обозлившись сильнее, и распаляясь оттого больше. — Что ты хочешь? Что тебе от меня надо, Слава? Бабка я?! Пусть! Тебе не понять, каково это бросить всё и трусливо сбежать и лезть из кожи вон, с младенцем на руках устраиваясь на новом месте, где у тебя нет ни одной знакомой души, и никто тебе не поможет. Ровная кочка. Я тогда всё правильно сделал, но меня не услышали. Тебе не понять, как сгораешь от жажды мести! Невдомёк, каково это, осознавать, что ты не способен на ответ и не можешь дать сдачи. И, соглашаясь, что ты жалок и ничтожен, что никто в этом мире, пыль, ты настолько сходишь с ума, что ночами не можешь уснуть! Знаешь, Слава, сбежать из Григорьевска было не так уж и тяжело, от себя, своих принципов, идеалов оказалось гораздо сложнее, почти невозможно! Но я смог! Я справился со всем этим! И заметь, не забухал, не заторчал, как большинство сломавшихся! Я просто забыл! Навсегда! Заставил себя забыть! Всё забыть! И начал жить по-новому! И тут, бабах, ты! На хрена?! Тебе реально других городов мало?! А в том городе, где мы родились, тебя что не устраивало?! Ты невинных не избивал! Что тебе мешало дальше хорошо служить там?!

— Короче, успокойся, людей разбудишь, — остановил Киреев.

— И хорошо, поквартирник сразу проведу. Не мешайте работать, товарищ капитан, — Олег взялся за ручку двери подъезда, сделал шаг внутрь, но обернулся и совершенно спокойно, ровным тоном сказал. — Пошел ты, Слава. Номер моего телефона тебе? Обойдешься.

–Короче, я наберу, когда в себя придёшь, — кивнул Киреев и вернулся к машине. — И подробную справку о проделанной работе дежурному оперу главка не забудь скинуть. Психопат.

— Без сопливых стажёров знаю, что делать!

Вячеслав Николаевич на последние слова никак не отреагировал, и через долю секунды его машина исчезла из вида. А так хотелось уколоть напоследок. Да побольнее.

«Командует ещё», — внутри всё кипело от злобы, и что делал дальше, Рассказов понимал смутно.

Обход он закончил, когда совсем рассвело. В квартире, где случилось убийство, прошлым вечером случился скандал, что никого не удивило, — не первый раз. Участковому сколько писали, да он так и не появился в квартире, которая давно никому покоя не давала. Зато теперь, надо было полагать, потише станет. А, впрочем, кого хозяйка ещё пустит жить. А ну шебутных, как и сын её. Олег пробовал защитить участкового, мол, один на четыре административных участка, и он там, откуда больше всего материалов поступает, коих у него каждое утро по тридцать новых, и по каждому он за трое суток обязан принять законное решение. Однако не выспавшиеся жильцы подъезда не слушали, а один мужчина так и вовсе претензию высказал:

— Вы здесь, товарищ старший лейтенант, а участкового как не было, так и нет. А он здесь в первую голову за всё отвечает. Профилактика где? Нету. А закрыл бы участковый Сашку по нашим заявлениям на пятнадцать суток, да раз двадцать таким макаром, глядишь, и перестал бы Сашка лакать водку эту проклятую, и Алёна была бы жива. Но вышло, как вышло, и виноват в том участковый. Никому мы, простые люди в этом государстве не нужны, каждый сам за себя. Давно известно, кто сильнее, хитрее, наглее, тот и прав. Такое моё вам мнение, товарищ старший лейтенант, и ничем вы его не перешибёте, а участковому нашему передайте, кровь молодой женщины на его совести…

Спорить Рассказов не стал, подумав, что в полиции уже давно никто ни за что не отвечает. Не кому. Начальство, собирая все силы на решение одной проблемы, оставляет тем самым без внимания десятки других. Тришкин кафтан, перетягивать который каждый раз туда — сюда порядком устали, а потому плюнули на всё и живут от выговора до выговора. Кто-то неумный на самом верху, сокращая МВД, стремился к общеевропейским показателям. Там на одну тысячу населения копов в разы меньше, чем в России. И справляются. А разве Россия хуже Европы? Наоборот, лучше. Так и хорошо. Кто против-то? Однако забыли спросить, сколько заяв в сутки поступает одному полицейскому где-нибудь в Праге? И, вообще, мыслимо ли там, чтобы муж по пьяной лавочке жену зарезал. Понятно, и у них случается подобное. Люди везде одинаковые. Но как часто мужья убивали жён в Лондоне? Судя по книжным детективам, в день по пятнадцать раз, однако всё было спланировано, изощрённо. А сколько было вот так, как в России? На дурика? Просто слово за слово и всё, один из скандаливших уже у праотцов. Олег был готов об заклад побиться, что раз в десять лет, и это было ЧП. А в России каждый день и обыденность. Реформаторы, коленвал им в дыхало. А, может, измена Родине? Кому-то же и зачем-то надо было, чтобы Россия стала ещё слабее и немощнее. Ведь если у себя дома навести порядок не в состоянии, как можно указывать соседям, что у них там тоже всё не комильфо? Ответят, и совершенно справедливо, в Рашке своей сначала разберитесь.

Мысли эти давно уже не покидали Рассказова. Он к ним привык и думал о проблеме постоянно. Слабая, по своей сути, полиция России — была первой темой во всех его беседах. Да, и о чём ему ещё было говорить с людьми, если он не видел и не знал ничего, кроме уголовного розыска, пропадая на службе сутками. Вероятно, у него уже развилась шизофрения, но Олег подобного диагноза не страшился. И с ним люди как-то живут.

Собутыльник Зайчикова ютился на пятом этаже с престарелым отцом, тоже любящим изрядно бухнуть. Но дверь квартиры, сколько Олег по ней не тарабанил, никто и не открыл. А сам убийца, когда его выводили из квартиры под любопытные взгляды проснувшихся и спешащих на работу соседей, опустился на колени перед носилками, на которых лежала накрытая простыней убитая, и долго шептал, как молился:

— Прости, любимая. Прости, Алёнушка моя, прости. Я не хотел. Прости, не хотел. Прости. Люблю тебя, и всегда буду любить. Прости. Милая моя, хорошая, прости. Прости, прости, прости…

— Хватит стонать, — тихо прервал дежурный опер Зайчикова, успокаивающе похлопывая его по плечу. — Всё, Саш, всё…

Причитания убийцы были невыносимы, но отогнав его от трупа убиенной им жены, Олег продолжал слышать прощальные мольбы к отнятой жизни. Слова эти назойливо крутились в голове, наизнанку выворачивая отравленную душу. И, глядя, как санитары несут носилки с мёртвой, чья рука безжизненно свисла из-под простыни, Олег вдруг отчётливо понял, что никогда не сможет привыкнуть к увиденному им уже не в первой. Ни за что на Свете он не примет душой того, что один человек может лишить жизни другого, особенно если убийца и убитый — близкие люди. Он, старший лейтенант полиции Олег Леонидович Рассказов, тридцати четырёх лет от роду, сколько бы ни старался, не сумеет этого понять. Не сможет осознать, как подобное, может случаться. И от этих мыслей на сердце опера тяжёлым грузом свалился ещё один огромный камень. И никто во всей Вселенной уже не мог раскидать те каменные глыбы, освобождая маленькое, сжавшееся, бьющееся из последних сил, сердце. И душа Олега давно не плакала, а сдавленно и протяжно стонала из-под той груды. И не за горами было то время, когда она должна замолкнуть совсем, и Рассказов станет страшным человеком. Нет, существом. Для него больше не будет чужих боли, слёз и крови. Ему никого не будет жалко, как и самого себя. И именно этого он боялся больше всего.

С просветлевшего неба опять полилось, но холодно не было. Однако чувствовалось, ненадолго.

Всё. О трагедии, произошедшей несколько часов назад, напоминали лишь лужица крови на кухонном полу и тёмно-бурый след волочения в коридоре, да сам хозяин квартиры. Кровь кто-нибудь замоет, хозяина посадят и надолго, и вскоре ничто не будет напоминать об убийстве. Но будет помнить он, дежурный опер. И дежурные следователь с экспертом — криминалистом. И ещё обязательно будет помнить сам убийца. Да, изредка будут вспоминать соседи и родители Алёнушки.

— Поехали, — Рассказов, взяв задержанного под локоть, подвел его к дежурной машине.

— Куда? — Зайчиков вдруг перестав рыдать, внимательно посмотрел на Олега.

— В отдел, — ответил старший лейтенант полиции, и устало вздохнул. — Куда ещё?

Что-то неясное, но тяжёлое, ужасающее и полное осознания произошедшего, постепенно начало проникать в мозг убийцы. Зайчиков напрягся, обернулся и уверенно посмотрел Рассказову в лицо.

— Не поеду.

— Кто тебя теперь спрашивает, Саша? Надо ехать.

— Кому надо?

— Нам.

— Вам надо, вы езжайте, а я не поеду, сказал, — заявил хозяин квартиры, хотя заплаканное лицо его красноречиво говорило, что ещё секунду назад он ни в чём не был уверен.

— И тебе надо, Саша, — парировал Рассказов примирительным тоном. — Садись, поехали.

— Мне не надо! Не надо! — закричал Саша и, не зная, что делать, в отчаянии попытался ударить полицейского. — Ты не понимаешь, у меня горе!? У меня жена умерла! Я не поеду!

Следователь испуганно взвизгнула, и кто-то ойкнул, но Олег заученным движением перехватил летящий в него кулак, вывернул кисть руки и, грубо развернув убийцу спиной к себе, привычным движением застегнул на его запястьях наручники:

— Не ори! Сам виноват! Нужно ответить!

— Я уже ответил! Я сам себя наказал! Как я буду жить без неё!? Разве не понятно!? — крик превратился в истерику, которая долго стояла в ушах и мешала заснуть, когда Рассказов, выслушав кучу замечаний руководства и сдав, наконец, смену, кое-как добрался до дома.

Проспав весь день, как умер, без снов и мыслей, Олег всю ночь, стараясь не разбудить мать, смотрел маленький телевизор, приютившийся на холодильнике в кухне. Убавляя и вновь добавляя громкость, он мысленно ругался на раздражающую своей частотой рекламу, которая, как бы убедительно рекламщики не доказывали обратное, специально транслировалась громче, чем фильм. Но то, что показывали, Рассказова интересовало постольку — поскольку. Просто фон, и под него неожиданно полезли воспоминания, которых он не хотел, гнал прочь, заставляя себя вникнуть в суть показываемого по телику, однако всё было тщетно. Настырно, как он ни старался отвлечься, увильнуть, не смотреть и не вспоминать, вставало перед глазами давно забытое. Будто картинки в дочкиной книжке со сказками Андерсена. Но не гадкий утенок и не русалочка Ариэль, а Добреев Руся собственной персоной и его мамаша, купчиха первой гильдии. И откуда-то из самых мрачных глубин памяти возникли одноклассник и закадычный друг детства Витька Хворостов, и стажёр Славка Киреев, но почему-то с капитанскими погонами. И все остальные: начальник отдела по прозвищу Царь, председатель районного суда с холеными усиками, наставники Тропарев и Семенов, командир взвода Андронов и водитель экипажа, чья фамилия, пожалуй, было единственным, что Олег никак не мог вспомнить. Вот бы и с остальным также, но нет. И, сидя на подоконнике у настежь раскрытого окна, Рассказов курил, и курил. Одну за другой. Судя по лужам на асфальте, днём опять моросило, но теперь стояло безветрие, и наступающий день обещал быть сухим. Лето же. Хотя перед глазами Олега стояла лютая зима. Та самая, морознее которой в его жизни не было ни до, ни после…

Глава 2. «Группа задержания»

(Григорьевск, январь 2005 года, милиция)

Сказать, хот-дог не нравился, определённо было нельзя. Скорее, он был никаким. Безвкусным, что ли. Истинно — жратва для собак. Но купить ночью в маленьком райцентре что-либо пригодное в пищу, было сродни немыслимому. Напиток, называемый по досадному недоразумению, кофе, давно остыл. Получалось, что есть и хотелось, и нет. Одновременно. И потому старший одной из двух мобильных групп первого взвода григорьевского отдела вневедомственной охраны, младший лейтенант милиции Олег Рассказов, лениво и долго пережевывая постную сосиску со сдобой под соусом из кетчупа и майонеза, тоскливо глядел через лобовое стекло старенького уазика на длинный, пустынный проспект. Хотя, какой там проспект? Одно название. Вот в большом городе, в десятке километров от которого он служил срочную, действительно, были проспекты. И Рассказов очень хотел там остаться в после службы, да обстоятельства не позволили.

А что в захолустном Григорьевске? Безысходность, присущая всем райцентрам, у которых было светлое прошлое с градообразующими заводами да фабриками, а ныне всё исчезло. И настоящее, и будущее. Только имя красивое и осталось. При коммунистах говорили, что городок назван в честь Григорьева — вожака местных партизан. В гражданскую они освободили город от бандитов — колчаковцев раньше регулярных частей красной гвардии, и памятник партизанам в центре города не снесли даже, когда оголтело отрекались от советского прошлого. Новая легенда, не смотря на каменного революционера, застывшего с мосинкой в руке, утверждала, никакого храброго партизана не было, а благородные беляки ушли сами, не желая кровопролития и, в отличие от коммуняк, жалея местных жителей. Название же городу, и это немудрено, было дано в незапамятные времена по имени основателя — монаха Григория. При этом никто уже не помнил ни фамилии человека, ни того, была ли у него семья и как он выглядел. Не могли местные краеведы ответить и на главный вопрос, откуда и для чего уважаемый старец пожаловал в суровый край, где зима семь месяцев, а остальное — весна с осенью вперемешку. И сколько ни размышлял Олег о родном городе, а всё одно оставался уверенным, что назван он, всё-таки, в честь отважного красного партизана. В их школе даже его портрет висел, под которым гордых малышей — октябрят принимали в пионеры. И его, Олега Рассказова, тоже. Одним из первых за отличную учёбу и успехи в спорте да общественной жизни класса. Наравне со всеми он торжественно клялся, горячо любить Родину. Однако всё это было так давно, что и не стыдно признаться в нелюбви к Григорьевску с его разбитыми дорогами да облезлой краской на фасадах низеньких домов.

— Сколь уже? — громко спросил Олег.

— Короче, вы, товарищ младший лейтенант, пару минут назад спрашивали? — вынув наушники плеера, ответил с заднего сидения стажёр Славка Киреев. — Четверть шестого.

— Я про температуру, — ухмыльнулся Олег, довольный тем, что умело, как ему казалось, прикрыл свою скуку. Интересовался он, как раз, временем. Каждые пять минут. Жутко хотелось домой, к Люсе — лучшей жене, какая только бывает. Свадьбу сыграли больше год назад, по первому снежку да ласковому ещё морозцу. Не то, что теперь. Вон, как жарит.

— Короче, в новостях, товарищ младший лейтенант, только что передали, температура воздуха за бортом нашего драндулета минус тридцать четыре, — бодро отозвался Славка. — Аномальные холода опять, затянулись крещенские морозы…

— Сам ты драндулет. Это друг. Боевой, — обиженно проворчал с водительского места прапорщик милиции в расстегнутом бушлате.

— Слав, а что за дурацкая привычка, в каждую фразу слово короче вставлять? — усмехнулся Рассказов, не обращая внимания на шофёра. — Чего это у тебя там такое короткое, что ты об этом на каждом шагу поминаешь? Руки или ноги? Или ещё чего?

— Короче, не знаю, товарищ младший лейтенант, — беззаботно ответил стажёр. — Всегда так говорил. Вас раздражает?

— Раздражает меня, что выкаешь постоянку, — ответил старший экипажа, прикидывая, сколько метров от автомобиля до ближайшей урны, куда надо было бы дойти и выкинуть обертку от съеденного, да не хотелось вылезать из тёплого салона. — И хватит ко мне по званию обращаться. Не в армии. Зови по имени.

— Есть, товарищ младший лейтенант, называть вас по имени, — отчеканил Киреев.

— Тьфу, — выругался Рассказов.

— Оставь ты его в покое, Олег, — перебил водитель. — Растолкуй лучше, как это получается, что мужик изобрел лекарство от импотенции, а ему потенцию не дают, чтобы он продать его смог…

— Чего ему не дают? — перебил Олег, пристально глядя на прапорщика и с трудом сдерживая смех.

— Потенцию, — ответил тот, как ни в чём не бывало.

Первым расхохотался стажёр. Затем, пытаясь выговорить сквозь смех, не выдержал Олег:

— Патент. Понимаешь? Патент, а не потенцию…

— Короче, а чего это вы, товарищ прапорщик, так озабочены потенцией? Или всё, амба…

— А, ну вас, — пуще прежнего обиделся водитель. — Умные все стали, в начальники метют. А вы, как я, девятнадцать годов и четыре месяца покатайтесь на этом ведре, которое старше меня, полежите под ним, поковыряйтесь с его внутренностями, когда из него валится всё к чертям. В дождь, в мороз. И посмотрим, что с вашей потенцией будет…

Прапорщик милиции закурил и только потом открыл форточку:

— У меня ребятишек трое, и внучка одна, и все при мне, и жена дома борщи варит, а у вас ещё никого нет…

— Я женат, — напомнил Олег. — И дочка растёт.

— Ага, — согласился водитель и упрямо продолжил. — Год всего, а, значит, не считается. Так что мне переживать нечего, жизнь не зря прожил. Теперь вы так смогите. А то взяли моду, один в школе милиции учится и другой лыжи туда же навострил, а рулить на этих корытах, наряды возить, не кому. Уйду вот на пенсию, посмотрю на вас, как запоёте, кто вас катать туда — сюда будет…

— Тебя не поймешь, — усмехнулся Рассказов. — То стажёра в клочья готов порвать, что машину драндулетом называет, то сам её ведром кличешь, корытом. И ты по старости лет забыл, машину эту получил три года назад, на площади у мэрии в день милиции, как один из лучших водителей отдела…

— Зато на той, что раньше была, больше пятнадцати оттарабанил честно, и не ныл, — философски протянул водитель. — Я так скажу, сопляки. Стажёр — это одно, а я — другое. Он без году неделя на службе, и, может, двух дней ещё не протянет. А я за рулем с того дня, когда он не родился ещё, а ты, Олег, мамкину сиську наяривал. Мне ругать можно, вам — нет. Это как про жену, сам ругаю, но пусть хоть кто про неё вякнет, задавлю…

— Короче, всё понятно с вашей потенцией, товарищ прапорщик, — опять расхохотался Киреев. — Коли к тачке, как к жене…

— Цыц, зелень, — водитель обернулся к стажёру и посмотрел в готовности испепелить одним взглядом, да помешал неприятно режущий слух треск радиостанции.

— Двести седьмой! Я — Центр! — напомнил о своём существовании далекий невидимый оперативный дежурный.

Осетин, о национальности которого никто бы и не догадался, не говори он об этом сам и без малейшего акцента. Ему в дежурке было хорошо, сухо и тепло, как на родине его дедов. Телевизор рядом и чайник с холодильником, а ещё кровать в комнате отдыха стояла. Но бойцов мобильного экипажа он, не задумываясь, выгонит на мороз. Вон как надрывается.

— Двести седьмой! Ответь Центру!

— На приёме, — нехотя ответил Олег, поднеся микрофон к губам.

— Почему сразу не отвечаешь? Где находишься?

— Революции, пять, — нехотя ответил Олег и, пытаясь прогнать из засыпающего мозга отчаянно свербящие мысли: «Нет! Нет же! Утро! Конец смены скоро»!

— Дуй во двор тридцатого дома. Жильцы звонят, машина чужая раскачивается подозрительно и крики оттуда. Может, душат кого…

— А пэпсы уже сдались? — вмешался в эфир голос командира первого взвода старшего лейтенанта милиции Андронова, заступившего на сутки старшим второго экипажа. — Умеют вовремя слинять, бросив город на два наших экипажа и гайцев.

— Лёша, дорогой, не начинай. Графики несения службы подразделениями не я придумываю. Недоволен, иди завтра с утреца к царю и выскажи ему…

— Апсахыч, чё ты сразу с козырей ходишь? Не пойду я к начальнику отдела, не дурак, предъявы ему кидать, — даже сквозь хрипы радиостанции угадывалась самодовольная ухмылка взводного. Андронову одному нравилось, как он шутил.

— А раз не дурак, то чего глупые вопросы задаёшь. Ты командир, а треплешься, как старуха на базаре. На всякий случай сообщаю, гаишники на аварии со смертельным, и кроме вас, Лёша, не кому. Если тебе полегчает, то пэпсы один экипаж оставили, но они двойную превенцию собирают, в микрахе муж за молоток схватился и предупредил жену, что достала его, и он её когда-нибудь кокнет.

Заставив Андронова ретироваться, строгий оперативный дежурный вновь обратился к Рассказову.

— Двести седьмой, как принял?

— Нормально принял. Лечу уже, — обреченно выдохнул Олег, надевая бронежилет.

— Рассказов, смотри, чтоб стажёр не лез вперед батьки в пекло, — напомнил далекий командир взвода. — Если что, кричи в рацию, подскочу…

Вместо ответа командиру Олег обернулся и внимательно посмотрел на Киреева.

— Короче, я понял, товарищ младший лейтенант, — убедительно пробурчал Славка.

Водитель, сноровисто застегнув бушлат и справившись с бронником быстрее старшего экипажа, уже вырулил с обочины на проезжую часть, не включив сигнал поворота, и с характерным звуком передвинул рычаг переключения скоростей с первой на вторую. На месте были через минуту — в три раза быстрее, чем того требовал приказ. Это же не мегаполис столичный, здесь и днём от силы машин сорок каталось туда — сюда, а ночью так и вовсе никого не было.

Двор с едва различимыми по его периметру единственными в Григорьевске многоэтажками, был тёмным. Новый район. В том смысле, что возвели его под занавес Советского Союза, и после в райцентре уже ничего не строили и не производили, а только продавали и перепродавали.

Кроме рёва двигателя отечественного внедорожника, ничто больше не нарушало ледяную тишину. В дальнем свете фар угадывалось невысокое строение детсада, окруженного металлическим забором. Ворота были распахнуты настежь, и меж створок раскачивалась жёлтая вазовская семерка. Подъехали близко, загородив единственный проезд, и глушить двигатель уазика водитель не стал. Рассказов вышел из машины, поправил шапку на голове и ремень укороченного калаша на плече. Попутно выкинув в сугроб смятую обёртку от хот-дога, милиционер зевнул и шагнул к раскачивающейся машине. Не обращая внимания на мороз, обжигавший лицо, Рассказов достал из кармана бушлата фонарик и попробовал заглянуть в салон через правые стекла. Ничего не увидев, он хотел постучать по стеклу, но сдавленный звук изнутри, похожий на умоляющий: «Пусти», заставил сразу дёрнуть за ручку задней дверцы.

— Чё там, Олег?! — будто из другого мира донесся до Рассказова голос водителя экипажа, но младший лейтенант милиции не ответил.

Ноги. Нет. Колготки. Серые. Шерстяные. Неаккуратно стащенные до чёрных кожаных женских полусапожек. А между ними обнаженный мужской зад, ритмично двигающийся вниз — вверх, вниз — вверх. Ничего необычного, но тонкий, полный ужаса и мольбы, вопль, вперемешку с неуёмным от безысходности плачем, недвусмысленно говорил, что, не говоря о любви, здесь и до обыкновенной симпатии было, как до Поднебесной в тапочках.

— Не надо! Пустите! Да, помогите же! — испуганно верещала женщина.

И выныривающий из рукава полушубка, маленький, словно игрушечный, девичий кулачок бессильно, но исступленно колотил по огромной спине, обтянутой в чёрную кожанку над голым задом.

— Не надо! Пожалуйста, не надо!

А в ответ рык:

— Заткнись! Убью!

— Хватит, прошу вас!

— Закройся, тебе говорят, тварь!

Всё смешалось в голове милиционера: Вопли, плач, рык, стоны, мольбы, ноги, сапоги, кулачок, движения. И глаза. Огромные удивленные глаза из полумрака у противоположной дверцы автомобиля. Казалось, прошли часы, прежде чем Рассказов, прогнав оторопь, начал действовать. Но пронеслось лишь несколько секунд, и, неотрывно глядя в эти глаза, Олег схватился одной рукой за куртку, другой за спущенные джинсы и, со всей силы, рванул на себя. Резко развернувшись, он кинул насильника в сугроб.

— Славка, заходи с другой стороны! Там второй! — запыхавшись, прокричал Рассказов, позабыв, что стажёр абсолютно не защищен, но посмотреть, что происходит у Киреева, не мог.

Тот, которого Олег бесцеремонно вытащил из машины, уже выбрался из сугроба и, проворно натянув штаны, бесстрашно двинулся на милиционера:

— Ты чё, мусор?! Попутал?! А-а?! Те чё надо?!

Высокий, крупный, и лица его в темноте разглядеть было нельзя. Но вытаскивая его из тесного салона машины, тяжести Олег не почувствовал. Легко получилось. Также легко, как дать по морде ублюдка в один щелчок откинутым прикладом автомата, мгновенно сорванного с плеча, когда тот, не слушая строгого предупреждения, занёс кулак для удара.

— Стой, где стоишь! Милиция! — и удар, чёткий, глухой.

Остановиться, как требовал Олег, у подонка не получилось, и он всей массой плюхнулся в сугроб. Злобно рыча, замотал головой, но нашёл в себе силы подняться и снова попёр на младшего лейтенанта милиции:

— Тебе кранты, урод!

— Не дергайся! — стараясь унять волнение, громко и как можно строже предупредил Олег, машинально щёлкнув вниз скобой предохранителя. — Завалю!

— Э-э… Ты чё, командир!? Ну, чё ты!? — опасливо глядя на вороненый ствол автомата, задержанный остановился и больше не пугал, а старался показаться своим, успокаивая противника. — Мы дружим! Это девушка моя…

— Обалденно вы тут дружите! — удивившись наглости противника, громко перебил младший лейтенант милиции. — Один держит, другой насилует, а она визжит, вырывается, убежать хочет! Такой дружбы я ещё не видел!

— Кто кого насилует? Дружим, говорю, — невозмутимо повторил задержанный и, не глядя на девушку, прокричал. — Юль, скажи…

— Я не Юля, — всхлипывая, ответила потерпевшая. — Я от подруги шла, они меня в машину затолкали, и сюда…

— Оп, перепутал чутка. Не убивать же меня за это, — оскалился задержанный и уверенно прокричал. — Дала-то сама! Да?! Как тебя там, эй?!

— Нет! Я не сама! Они силой! — по-прежнему всхлипывала девушка.

— Какой силой?! Гонишь, овца! — парировал другой задержанный. — Сама села к нам!

— Давай так, командир, мы ща всё порешаем, — убедительно заговорил противник. — Тебе с пацанами твоими чё, сколь надо?

— В отдел проедем, там и, — договорить Рассказов не успел и невольно обернулся на грозный окрик стажёра.

— Короче, стой на месте!

— На каком месте!? Ты кто такой!?

Второй насильник уверенно шагнул к сжавшейся в испуге потерпевшей, но Киреев преградил ему путь и получил кулаком в лицо. Сгруппировавшись, Славка попробовал ударить в ответ. Не получилось, задержанный уклонился в сторону и толкнул стажёра в грудь. Киреев упал, и Олег рванул было к нему на помощь, но водитель экипажа опередил. Наплевав, что не имеет права, покидать служебную машину, оставляя незапертой, прапорщик милиции резво спрыгнул со своего места. Мгновение и насильник, заскулив от боли да прикрыв ладонью правое ухо, присел на корточки рядом с поднявшимся уже стажёром. Массивный кулак шофёра российской милиции — вещь убойная. Еще миг, и руки дерзнувшего оказать неповиновение, были скованы наручниками за его же спиной.

— Ослабь, слышь, — заныл задержанный. — Туго, руки затекут.

— Не сдохнешь, — буднично ответил водитель. — Не надо было рыпаться.

— Да, кто рыпался?

— Рот закрой, пока по второму уху не получил, — предупредил прапорщик милиции.

Убедившись, что второй преступник обезврежен, Олег вспомнил о первом задержанном. Обернулся, но рядом его не увидел. Панический взгляд по сторонам. Нашёл. Плохо различимая в сумраке фигура человека перелезала через невысокий забор.

— Стой! Стрелять буду! — закричал Рассказов и погнался вслед за убегающим.

Поскользнувшись на очищенной дорожке детсадовского двора и едва не упав, Олег упёрся в толстые прутья забора, уже преодолённого задержанным. На полминутки отвлекся милиционер, и неприятный результат не заставил себя ждать. Поставив на предохранитель и вернув оружие за спину, Рассказов перебрался через забор и оказался по пояс в снегу, но преследуемый был уже далеко. Догнать можно было, да не позволял белый холодный наст между ними. Высоко поднимая ноги и вновь опуская их в снег, Олег тяжело шёл следом за насильником, стараясь не потерять его из виду. Бронник с неимоверной тяжестью давил на плечи и как никогда мешал болтающийся за спиной «калаш». Дыхание сбилось, изо рта, как из печной трубы, валил густой пар. Но останавливаться Рассказов и не думал, всё тише и тише повторяя:

— Стой! Стрелять буду!

Расстояние между ними не сокращалось и не увеличивалось, и это означало одно, — убегающий тоже выдыхается. Того и гляди, остановится и сдастся на милость настырного мента. Во всяком случае, младший лейтенант милиции хотел в это верить. Но противник упрямо полз через сугробы, оглядываясь на преследователя и не слушая окрики. Заснеженное препятствие шагов в сто насильник преодолел первым и почти выполз на ровную дорожку в соседнем дворе.

«Всё»! — понял Олег, запыхавшись и нащупывая автомат за спиной. Несмотря на мороз, было жарко от понимания того, что придётся стрелять. Но, решиться на такой шаг милиционер не мог, опасаясь возможности попасть не в преступника, а по окнам жилых домов. Там люди спят! В висках бешено колотилось давление, сердце грозило выпрыгнуть из груди и больше не вернуться. Правильно, зачем оно ему, если он может безжалостно убить мирно спящих людей? Ну, какой дурак придумал квартиры на первых этажах?! Нет! Стрелять нельзя! Отчаяние! Досада! Злость! Снова всё перемешалось в голове Рассказова в те растянувшиеся до нескольких часов мгновения, что он преодолевал последние метры глубокого сугроба. Скинув-таки бронежилет, но, не выпуская из рук автомат, Рассказов выбрался на тропинку и с мыслью: «Будь, как будет», облегченно выдохнул. Вновь опустив скобу предохранителя, Олег передернул затвор и прицелился. Убегавший, словно почувствовав, что следующий его шаг завершит его же драгоценную жизнь, внезапно остановился и, согнувшись, приложил ладонь руки к груди. Он был совсем рядом и смотрел на милиционера. Тот, кому Олег пообещал, что никогда не заберет чужую жизнь, напоминал его клятву затравленным взором преследуемого: «Не убий». Убедив себя, что взял в гонке верх, Рассказов опустил автомат, и насильник рванул бежать с новой прытью. К ближайшей крепко спящей пятиэтажке. Опять закинув за спину калаш, побежал и Олег. Превозмогая себя. Но бежали недолго. Преследуемый, оборачивая испуганное лицо и держась за грудь, устал и, сменив бег на шаг, уже еле шёл. Из его открытого рта тоже вырывался пар. И, приближаясь к внезапно остановившемуся противнику, Рассказов видел, как тот, не справившись с кодом массивной железной двери одного из подъездов, обречённо прижался к ней спиной и решительно выставил нож:

— Уйди…

— Убери, — прохрипел Рассказов, ощущая, что не может не идти дальше, и вот — вот сам наденется на клинок, будто шашлык на шампур.

Шаг! Второй! Ещё! Всё!

Последнее, что младший лейтенант милиции видел осознанно, тень, молниеносно скользнувшую от угла дома вдоль стены к насильнику, невидящему ничего и никого, кроме надвигающегося на него Рассказова. А последнее, что слышал, — звук упавшего наземь металла. Словно во сне, преступник осел на припорошенную снегом бетонную площадку перед подъездом. Визжа благим матом, он пытался закрыться руками от стремительных пинков по всему телу.

— Олег, браслеты! — кричала тень голосом водителя экипажа.

Протянув наручники прапорщику милиции, Рассказов сидел на корточках и недоуменно смотрел то на окровавленное лицо избитого насильника, то на милиционера, который нещадно пинал того, а теперь, степенно, как подковывая коня, надевал на оголенные запястья оковы. Задержанный клялся, всё решит, проблем ни у кого не будет, плакал и умолял, чтобы его отпустили, не оформляя вооруженное сопротивление. Но Рассказову не было его жалко. Нож, которым ещё мгновение назад должен был быть вспорот живот младшего лейтенанта милиции, лежал у его ног, туго зашнурованных в новенькие берцы, и никому уже не был опасен.

Отдышавшись и почувствовав, что начинает замерзать, Олег прошел по следам в глубоком сугробе, поднял бронник. Вернувшись в машину, откинулся в кресле и, закурив, прикрыл отяжелевшие веки. Начинался новый день, полный всякого, и Рассказов никак не мог понять, когда в зимнем дворе собралось столько милицейского люду. И где все они были, пока он из последних сил гнал зверя? Женщины — следователь и эксперт-криминалист, закутавшись в бушлаты и шапки так, что были видны только глаза, приступили к осмотру места происшествия. Пожилой уставший участковый, обреченно уговаривал спешащего на работу прохожего, побыть понятым. Первым подоспел экипаж Андронова. Конечно, где это было видано, чтобы комвзвода не принимал участие в задержании. Даже если и не принимал, все равно жена из отдела по связям с общественностью, напишет, был. К вечеру в местной газете будет статейка, как старший лейтенант милиции Андронов Алексей Ильич героически раскрыл преступление и повязал сволоту. Жалко, не судья, а то и посадил бы сразу. На пожизненное. Лёха — справедливый, все знают, даже те, кто реально задерживали преступников, но в газетах о них не писали.

Олег взглянул на водителя. Прапорщик милиции сидел за рулем и, тоже попыхивая папиросой, читал газету, не придавая значения случившемуся.

— Спасибо, — прошептал Рассказов, но шофёр не отреагировал.

Не было ничего, и не о чем говорить. Будни милицейские. Вернее, ночи. Киреев возвращаться в теплый салон не спешил и с интересом наблюдал за работой следственно-оперативной группы. «Нет, этот не на два дня. Он с нами навсегда. Ему интересно», — тепло подумал Олег о стажёре и, открыв дверь, крикнул:

— Славка! Давай сюда! Дуба дашь!

— Короче, иду! — отозвался парень и, сунув замёрзшие руки в карманы куртки, трусцой посеменил к машине. Но первыми подошли оперативники. Оставив одного задержанного в своих «Жигулях», они, не церемонясь, затолкали на заднее сидение милицейского внедорожника того, которого преследовал Рассказов.

— Олег, везите это чмо в отдел, — приказал заместитель начальника районного уголовного розыска.

Старший экипажа, молча, кивнул и пересел с переднего сидения на заднее. С другой стороны влез Киреев и зажатый между ними задержанный не шевелился. Захотел бы, а не смог бы сбежать. Руки его были в наручниках за сгорбленной спиной. С лица капала кровь. Толи из носа, толи с губы, толи с брови. В темноте было невидно.

— Мы позже подъедем, потолкуем с ним, — предупредил один из оперов. — Он ещё пожалеет, собака, что на свет появился.

— Рапорты не забудьте, Олег, — напомнил заместитель начальника уголовки.

Рассказов, ясно представляя, что ждёт задержанного в кабинетах уголовного розыска, не ответил и захлопнул дверцу. Всё верно. Никому не дозволено обижать женщин. Без них не будет рода людского. Самец кормит, охраняет, учит, но вынашивает и рожает самка. Она — начало всего. И потому можно принять доводы вора и даже убийцы. Не оправдать, но понять и так всё выставить, что прокурор запросит у суда меньший срок, чем мог. И лишь педофила да насильника понять нельзя. Ни при каких обстоятельствах. Самое святое, что было, есть и будет у нормальных мужчин — женщины и дети. Ради них они не раз за историю существования своего пола шли на верную смерть и умирали с именами любимых на устах. Тех, которые дали ему всё, а, главное, продолжение рода, веру в то, что всё было не зря и после них тоже будет, а потому и уходить из этого Мира не так страшно, и пускай совсем чуточку, но легче. И разве мужик, коли бабу уговорить не может да берет её силой?

Взглянув на оперскую и дежурную машины, где сыщики уже по раздельности опрашивали потерпевшую и второго подозреваемого, из которого будут лепить стопроцентного свидетеля, Олег с неожиданно возникшей жалостью посмотрел на того, кого ещё полчаса назад был готов растерзать. Долго будет сидеть, и бить за совершённое его будут не раз. Злыдней писюкатых, как шутливо называли в обществе насильников и остальных, кто с членом своим не дружит, не любили не только среди обычных людей, но презирали и в местах не столь отдалённых. Откинется такой вот злодей и не сможет понтануться перед подростками, как сидельцы это любят: «Да, вы чё, пацаны, в натуре, я же вчера с зоны. Семь лет топтал. Тюрьма — дом, а здесь в гостях, бродяга я по жизни, и каждый уважающий себя пацан должен быть бродягой. Не верь, не бойся, не проси».

Олег вновь окинул задержанного взглядом. Тот продолжал молчать, толи ещё отходя от бешенной гонки, толи уже гоняя мысли, что делать и как выкручиваться из сложившейся ситуации. Сколько ему? Лет двадцать, не больше. Уткнувшись лбом в спинку водительского кресла, он не подавал признаков жизни. О чём он думал? Понимал ли, что натворил? Осознавал ли, через что ему предстоит пройти? Боялся ли этого? Или ему было всё равно?

— Приехали, — водитель остановил машину у крыльца отдела и посмотрел на вышедших пассажиров. — Олег, недолго. Как человека прошу. Мы свое сделали, дальше пусть уголовка шевелится.

В дежурной части насильник, которому Рассказов грубо приказал встать лицом к стене, не вызвал интереса только у старого осетина — оперативного дежурного с майорскими погонами на покатых плечах. Остальные изучали новичка с любопытством. Особенно многочисленные обитатели камер административно задержанных.

— Глянь, что с человеком сделали, — послышался шёпот.

— Уроды, а не милиция…

— Тихо там, а то выгоню на мороз, снег чистить, — буднично скомандовал оперативный дежурный. — Олег, рапорт пиши, кто доставлен, за что. И стажёр пусть пишет…

— Чё ты зыришь, мусор?! — насильник неожиданно развернулся и злобно прорычал разглядывавшему его толстому помощнику оперативного дежурного. — Воды дай, в глотке пересохло и харю умыть.

— Ты совсем страх потерял, придурок? — опешил помдеж. — Ты как разговариваешь? Мало тебе дали?

— Иди ты, — огрызнулся задержанный. — Ты дал? Лох. Сидишь тут, ряху нажрал на мои налоги… Кранты вам всем, уроды…

— Воды тебе, сука?! — мозг Олега готов был взорваться.

Неожиданно узнав задержанного, он настолько опешил, что, не помня себя, схватил со стола дежурного пластиковую бутылку, до половины наполненную водой, и стал бить ребристым дном по голове насильника. — На тебе воды! На, сука!

Задержанный, злобно рыча и мотая разбитой головой, тщётно пытался уклониться от ударов. Кровь с обезображенного лица капала на чистый пол.

— Имя?! Имя и фамилия?! — вне себя от ярости требовал Олег. — Быстро! Ну!

— Какого чёрта творишь, Рассказов?! — оперативный дежурный попробовал выхватить бутылку из руки Олега.

Милиционер размахивал импровизированным оружием, как рыцарь — крестоносец, окруженный турками — сельджуками, и не видел, не слышал вокруг ничего, кроме одного. Перед ним снова был он! Лежал на полу и не подавал признаков жизни. А вокруг кровь. Ненавистная кровь врага.

Бутылку, всё-таки, забрали. Помдеж обхватил сзади, а Киреев изловчился и перехватил руку. Предатель. Оперативный дежурный одной рукой выкрутил Олегу кисть, другой спокойно взял бутылку из разжавшихся пальцев, и, вернув её на стол, неожиданно шлёпнул Рассказова ладонью по щеке.

— Уймись. Ты офицер милиции или кто? — произнёс он равнодушно. — Твои эмоции никому не интересны.

Задержанный лежал вниз лицом и не подавал признаков жизни. Помдеж подошёл к нему, присел на корточки, осторожно потрогал и заголосил:

— Ты что наделал?! Ты понимаешь! Ты же завалил его! Он кони двинул! Ты идиот, Рассказов!

Оперативный дежурный тоже нагнулся над лежащим, снял наручники и пощупал запястье:

— Пульс есть.

— Скорую надо вызывать, — неуверенно предложил помдеж.

— Обожди, — отмахнулся оперативный дежурный. — Врачей тут теперь и не хватает только, чтобы они сообщили, куда не надо.

— Ну, не добивать же его теперь, — обескуражено произнёс толстячок.

— Обожди, говорят тебе, — спокойно повторил старый осетин.

Находившиеся в камерах молчали и каждый раз, как на них оглядывался кто-либо из ментов, отворачивали лица, пряча ошалевший взор. Олег сел на стул и, не пытаясь оправдаться, безразлично произнес:

— Это Добреев Руслан Сергеевич.

— И что? — оперативный дежурный через окошко увидел вернувшихся оперативников.

— Чего это он у вас тут отдыхает? — шутливо возмутился заместитель начальника уголовного розыска, зайдя в помещение дежурки.

Майор милиции осторожно приподнял голову задержанного, легонько похлопал его по щекам и беспомощно посмотрел на сыщика:

— Вот, Олежек расстарался. И что на него нашло? В жизни за ним такого не водилось, добрее доброго же.

— Пустяки, — ухмыльнулся заместитель начальника уголовки, пнув лежащего в бок. — Вставай, чума, будет прикидываться, не проканает. Разговор к тебе есть.

Задержанный, кряхтя от боли, с трудом сел и прислонившись к стене, внимательно посмотрел на Олега. Осторожно размазывая по лицу кровь, он отчетливо, вложив всю ненависть в свои слова, проговорил:

— Тебе кранты, мусор. Я тебя запомнил…

— А я тебя и не забывал, — огрызнулся Рассказов и спросил у коллег. — Вы Тропарева с Семёновым помните?

— Пэпээсники? — уточнил оперативный дежурный. — Помним…

— А это тот, из-за кого они сидят, — кивнул Рассказов в сторону Добреева.

— Они уже на свободе, — поправил заместитель начальника уголовки. — Им по шесть с чем-то давали, вышли на условно-досрочное, всё у них норм. Живут, как белые люди, не то, что мы…

— Не важно, — парировал Олег.

— Важно, — перебил Добреев, усмехнувшись, и попытался подняться на ноги. — Ты не выйдешь, отвечаю. Я тебя по полной укатаю. Зря тогда с мамой пожалели тебя…

— Не ты жалел, а твой отец, — напомнил младший лейтенант милиции. — Сам без него что можешь?

— Узнаешь, — уверенно произнес задержанный, сумев подняться. — А отец мне до одного места. Он такой же гад, как и вы все. Правильный типа, на мать всё кричал, что она мешает ему меня воспитывать, учить, отвечать за свои поступки, а сам с другой сучкой связался. С молодой. И ладно бы, он одну мать предал. Чёрт с ними, с обоими. Но он и меня тоже киданул, когда стал с вами решать, а обещал, когда уходил от матери, что всегда будет за меня, на моей стороне, что дороже меня у него никого нет. И он всех вас должен был попересажать, но испарился, и за него всё сделала мама.

— Много болтаешь! — сделал замечание заместитель начальника уголовки.

Взяв задержанного за шиворот, он грубо развернул его спиной к себе и пнул в мягкое место:

— Шагай, мразота.

— Я и тебя посажу, начальник, — огрызнулся Добреев, выходя из дежурной части.

— Шагай, говорю, — усмехнулся заместитель начальника уголовного розыска, выходя следом за задержанным. — Сколько таких сажателей было, и все сидят, а я как начал вас, гнид, с девяностого, давить, так давить и продолжаю, и дальше буду, и можешь быть совершенно спокоен за своё незавидное будущее…

На несколько минут в дежурке воцарилась напряжённая тишина. Оперативный дежурный вернулся на своё место и нажал кнопку на пульте:

— Всем нарядам и экипажам, доложить обстановку на маршрутах. Чего притихли? Спите?

Не слушая моментальных ответов, кто, где и чем занимается, старый осетин развернулся и внимательно посмотрел на Рассказова:

— Рапорт пиши, Олег, а то этот, — майор милиции, нехотя склонился обратно к пульту. — Почему задержанных не вижу? Клетки пустые. Или у нас все законопослушными стали? И что, что утро? Аах, все спят, даже самые отъявленные. Только царь не поверит и оставит всех на вторые сутки, пока план по административке не выполните…

— Ты забыл, Апсахыч, мы преступление сегодня раскрыли, — послышался сквозь помехи голос Андронова.

— Нет, Лёша, дорогой, преступление раскрыли опера, это их прямая обязанность, а вы содействовали им в задержании и не более, и ваша прямая обязанность, выявление административных правонарушений…

— Моя прямая обязанность, охрана имущества граждан, незамедлительный выезд на сработавшую сигнализацию и тревожную кнопку, а не за пэпэсов пьянь всякую по подворотням собирать…

— Аа, так ты у нас элита. Ну, так вот пока не сработала нигде сигналка, делай то, что я говорю. Развёл бардак, с дежурным по городу споришь. Утром доложу о твоём поведении царю, надоело указывать тебе на твоё место, пускай он сам попробует, у него лучше получится…

При упоминании начальника отдела, Андронов смолк.

— И ты, стажёр, тоже рапорт пиши, — приказал оперативный дежурный Славке, даже не взглянув на него. — Чтобы Добреев этот и в самом деле вас не посадил. Семёнов и Тропарев сели, потому что рапорты о происшествии не составили, как положено, сразу, а потом было поздно, завертелось…

В дежурную часть вошёл водитель экипажа:

— Олег, я же тебя, как человека, просил, быстрее. Чего ты тут расписываешь уже целый час?

Глава 3. «Временно исполняющий обязанности»

(июнь 2015 года, полиция)

Вячеслав Николаевич Киреев тоже удивился встрече с бывшим наставником, если не сказать большего. Но, в отличие от Олега, виду не показал. По чину не положено. Как — никак, а почти руководитель одного из ведущих отделов регионального управления уголовного розыска. И теперь, усевшись в мягкое кресло за большим столом в просторном светлом кабинете, Киреев размышлял над сложившейся ситуацией.

Справку о проделанной работе Рассказов прислал. Составлена грамотно, не придерёшься. Киреев даже не стал переделывать её под себя, как это делали все ответственные перед докладом начальнику полиции по ситуации в дежурные сутки. И последний лист Вячеслав Николаевич распечатал только для того, чтобы поменять подпись Рассказова на свою. Документ, подписанный районным опером, а не тем, кто пришёл с докладом, — это тоже нарушение субординации. Старшего лейтенанта полиции Рассказова Олега Леонидовича, генерал, которого все зовут папой, знать не знает, и знать не хочет, — пешка ферзю неинтересна. А вот он, Киреев Вячеслав Николаевич, капитан полиции, тридцати лет от роду, теперь на заметке. Пройдёт немного времени, и генерал должен будет решить, оставлять Киреева в должности начальника убойного отдела главка без длинных, как дождевой червь, слов «временно исполняющий обязанности» или искать другого кандидата на столь важный пост. Так или иначе, а хотел Слава или нет, но он уже был не пешкой, а, как минимум, лошадью.

Справкой генерал остался доволен. Вроде бы. На лице второго по значимости человека в областной полиции никогда никаких эмоций не было, и даже кричал он, если ему что-то было не по нраву, как-то не по-настоящему, не страшно. Впрочем, может, все попросту привыкли к его крикам, и за погонами с огромной звездой не замечали, что человек и в самом деле расстроен, а то и зол.

А Рассказов — молодец. Не подвёл. Даже то, что не смог раскрыть в дежурные сутки, уже к обеду раскрыли его коллеги. И второго подозреваемого в причинении тяжкого вреда здоровью задержали, и угонщика старой тойоты поймали. Грабёж только нераскрытым остался.

В институте МВД РФ, на заочном отделении, где Киреев в отличники не стремился, но учился лучше, чем среднестатистически, как об оценке «удовлетворительно» любил говорить препод по гражданскому праву, была забавная преподаватель криминалистики. Отпахав в районном следствии лет тридцать, она при каждом удобном случае любила повторять слушателям:

— Успех работы по любому уголовному делу зависит от того, насколько правильно и дотошно будет собран первоначальный материал проверки по сообщению о преступлении. Статистика уверяет, наибольший процент совершённых преступлений раскрывается по горячим следам. А это что значит? Правильно, друзья мои, следователи, оперативники и криминалисты, это значит, всё в ваших руках. И помните, не раскрываемых преступлений не бывает. Бывают ленивые, торопливые и невнимательные сотрудники в дежурных следственно-оперативных группах, невидящие, что происходит у них под носом. И из-за таких работничков их коллегам, которые уже утром примут к производству новое дело, необходимо будет догонять вчерашний день. Они вынуждены заново проводить все мероприятия, которые должен был провести дежурный следователь или опер, переопрашивать очевидцев, выезжать на место происшествия в поисках улик, которые уже могут быть утрачены. Словом, все вы из-за таких ваших коллег вынуждены бездарно тратить самое драгоценное, что есть в нашей работе, — время. Да, друзья мои, время. Чем больше времени пройдёт, тем меньше шансов на удачное завершение дела. Я знаю, что вы на это скажете. Да, бывает, что неожиданно поступает информация по двадцатилетнему делу, и вот уже удачное раскрытие преступления прошлых лет, что статистика тоже учитывает, и это тоже идет плюсом в ваши послужные списки, друзья мои, но это редкость. А вот плачевная ежедневность как раз в том, что из-за нерадивого дежурного коллеги, который уже сладко спит дома, вам всем приходится по десять раз переделывать одно и тоже. Динамики расследования нет, топчетесь на одном месте, как щенки — однодневки и терпите, пока ваши бесценные нервы на кулак вашего начальника наматываются. Но может быть и по-другому. Да — да, может. Ибо улики изначально есть всегда. Это аксиома. Тщательно спланированные преступления — кино. Кто не согласен, поднимите руки и ответьте, сколько заказных убийств раскрыли?

Никто не шелохнулся, и преподаватель увлечённо продолжала:

— И мы с вами знаем, друзья мои, что абсолютное большинство преступлений, даже так или иначе спланированных, носят спонтанный характер. Спросите любого грабителя, знал ли он о том, что совершит преступление за пять минут до того. Не знал. Да, он вышел на улицу именно с целью ограбить, даже занял позицию у аптеки или у магазина, присматривая жертву, но это не говорит о том, что он знал, что точно ограбит. Он мог никого и не ограбить, не его день. То есть, он лишь предполагал, что совершит, пускай даже с высокой долей вероятности, но деталей, где, как, кого, и куда будет убегать, не знал. Грабители, вообще, зачастую работают на удачу, а потому всегда оставляют улики на месте происшествия, которые вы обязаны найти в первые часы расследования. Это прямая задача дежурных следственно-оперативных групп. То же самое с кражами, угонами и другими видами преступлений.

Нашёлся смельчак. Возразил, вспомнив о мошенничествах. Уж разгоны каждый раз планируются тщательно, но и здесь преподаватель осталась при своём мнении, а слушатель быстро ретировался, понимая, что никому не хочется, дабы лекция в душном помещении затянулась. Заочники, и сессия была лишним отпуском в году. Учебники и тетради в пыльный шкаф съёмной комнаты в коммуналке и в ночной клуб: пиво, водочка, кальянчик, стриптиз и очередная красотка. Горячая и страстная до дрожи, но лица её через день и не вспомнишь, выискивая в другом ночном клубе новую любовь лишь на одну ночь. А сессия? Сессия сдастся. С божьей помощью. Как говорил Глеб Жеглов: «когда живые дела разбираешь, учёба легче идёт». У Киреева таких дел было в избытке, и на лекциях он откровенно скучал. К тому же неугомонная преподаватель криминалистики говорила всегда длинно, и Киреев после лекций не раз обсуждал с одногруппниками её слова. И они всякий раз приходили к единому знаменателю. Хорошо козырять безупречным знанием теории, стоя за трибуной в тёплой аудитории, да ещё с перерывом на обед. А вот её туда бы, в район. И не когда она служила, а преступлений было от силы два за сутки, и нескольких обиженных, обворованных да ограбленных, вовсе можно было отправить, куда подальше, не принимая у них заявлений по самым разным причинам. А теперь, когда сигналы о различных происшествиях сыпались оперативному дежурному, будто грибы из лукошка удачливого грибника. И с каждым таким грибом нужно было разбираться, — съедят или отравятся, в том смысле, сразу раскроют или всё, очередной глухарь и вечные заслушивания по делу у руководства, напоминавшие Кирееву своей тоской прокисшее молоко. Всё об одном да потому же. Из раза в раз. И начальники тоже взывали к совести, почему не сумели размотать по «горячим следам»? Видно же из материалов дела, что проще простого было, но нет, опять умудрились сами себе затянуть петлю на шее.

А проблема была, как раз, в том, что пока возишься на одном месте происшествия, во все детали вникаешь, слушаешь всех, даже не имеющих существенной информации о событии, тебе ещё пять заявок прилетает. Прямо, как смски. Блям, блям. И везде люди ждут. Оперативный дежурный в трубку верещит, когда группа соизволит явиться на новое место происшествия и какой матери ради застряла на старом? Вот, как хочешь, так и вертись, хоть десять суточных дежурных групп на район создавай, было бы из кого, всё одно бестолку, везде не успеть. Народ, как с цепи сорвался и звонил на «02» по каждому пустяку. Рискни не выслушать его и не отреагировать. И ни о какой дотошности говорить уже не приходилось. Коллеги, кому утром начальник отпишет новый материал, куцый, сырой, поматерятся на отдежурившую группу и сами все пробелы восполнят, не треснут. Или треснут — у них, кроме нового материала, сколько ещё? По пятьдесят дел на каждого, а то и больше. И во всех необходимо было опросить сотни людей, провести десятки следственных и оперативно-розыскных мероприятий. Когда? И кем? В общем, не рабочая Ваша теория, товарищ преподаватель криминалистики.

И не желая и дальше оставаться белкой в колесе, Киреев, получив неожиданное приглашение в городское полицейское управление из райотдела, а ещё через месяц, в главк, не раздумывал ни секунды. Согласился даже раньше, чем закончил формулировать предложение старший опер из убойки областного управления, приехавший проверять оперативные дела, но не особо-то усердствовавший и выпивший полбанки кофе вприкуску с печением. Сдержанным ответом Киреева собеседник остался и доволен, и нет. Расписываясь в листе ознакомления с одним из многочисленных дел, он так и сказал: «Схватываешь на лету, моментально принимаешь единственно верное решение, и это кул, но не уметь дослушать, — есть зашквар, народ агриться будет».

Новый напарник Киреева, в свои сорок с гаком изо всех сил стремился говорить с молодёжью на одном языке, понимать, и чтобы они понимали его. Не получилось, и однажды ночью, несколько пьяных подростков запинали его до смерти, когда, будучи на выходном, он вышел сделать им замечание, что сильно шумят во дворе. Удостоверение не показывал и о том, что сотрудник полиции не предупреждал. Их поймали на следующий день, вычислили по видеоролику в интернете, какие они крутые, мужика долбят, и одному впаяли реальный срок, а остальным, учитывая молодые годы, да не желая ломать жизу, наказание было условным. Толку-то?

Заняв должность погибшего товарища, Киреев надолго остался единственным исполнителем в отделе. Начальников было много, а вкалывал он один. Нет, и начальник отдела, и заместитель того помогали новенькому, но это было, что мёртвому припарки. И очень скоро Слава пожалел, что ушёл из района. Там работы больше и сотрудников мало, но не он один, когда уже только поэтому на виду у всех и не затеряешься. Вот уж точно, подальше от начальства, поближе к кухне. Жаль, не сразу понял эту мудрость, но менять обратно было поздно, ибо он стал лицом, приближённым к императору, что звучало великолепно, и можно было бы позавидовать, да не говорило, что с него с первого император голову и снимет, коли чего не так. Так было во все времена, а потому каждый должен оставаться на своём месте. И Вячеслав Николаевич чувствовал, что то, чем он занимается, не его, да отступать было не куда, терять главковский оклад не хотелось. Ипотека, дорогая тачка в кредит.

Зато Олег Рассказов, судя по всему, находился там, где ему и должно было быть. Молодец, ничего не скажешь. Дело своё знает. Перечитав его справку, Киреев подшил её в толстенную папку — накопитель по всем дежурным суткам. Таких папок имелось несколько, и в них навсегда остались позабытыми справки даже семи, а то и восьмилетней давности. Мало ли, пригодятся. Начальник полиции в области — один, а полицейских самых разных подразделений уйма, и помнить наизусть дела каждого, с катушек слетишь. Поэтому справочки о проделанной работе пусть лежат. Есть да пить, как говорится, они не просили, а пользу временно исполняющему обязанности начальника убойного отдела принести могли, если вдруг он окажется не готовым подробно ответить на неожиданной вопрос руководства: «А помнишь? И что там? Чего наработали? Через двадцать минут обзорную справку мне на стол».

Хотя, иной раз Киреев всерьёз подумывал, что папа — точно робот. Генерал раньше всех приходил на службу, позже всех уходил, и абсолютно всё про всех знал и помнил. Понять, как шестидесятилетнему человеку это удавалось, Вячеслав Николаевич Киреев, и с отделом-то справлявшийся не важно, понять был не в состоянии. Эх, людей в отдел побольше бы, вот тогда Киреев развернулся бы и весь уголовный мир их области поставил бы на колени. Ну, как Шилов из «Ментовских войн», которые Вячеслав Николаевич любил пересматривать в редкие свободные вечера. А то, что за безобразие? Пять отделений в подчинении: по раскрытию квалифицированных убийств, по раскрытию преступлений против половой неприкосновенности, по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений прошлых лет, по раскрытию преступлений, связанных с незаконным оборотом оружия, а людей у Вячеслава Николаевича по пальцам сосчитать — девять человек, не считая его. И заместителя нет. Всё приходилось делать самому. На квалифицированных убийствах, вообще, один Боря Буке остался. Сам себе начальник, сам себе подчинённый. На три года моложе его, Киреева. Что может? Ничего, кроме как гонор показывать. Раньше в главках мужики сорокалетние работали, умудрённые опытом оперативной работы, раскрывшие в лихих девяностых ни одно тяжкое преступление. А теперь? Пацанва. К последним Киреев, не смотря на свой возраст, себя не относил. Совсем уж откровенно глупых юнцов временно исполняющими обязанности не назначали. Бориса же не назначили, хоть и подавал надежды. И Василия Колотова из отделения по стволам тоже не назначили, а он на целый год был старше Славы, и работал в главке дольше. Впрочем, Колотов сам отказался от такой чести, — опером ему было проще, спрос меньше. Так были ещё сотрудники в отделе, а назначили его, Славку Киреева. Значит, был он уже не мальчиком, но мужем.

В дверь робко постучали, и в кабинете возник Буке.

— Ты чего тут, Николаич? Ты же после суток?

— Короче, совещание было по нераскрытым прошлых лет. Был бы у меня заместитель, его бы отправил, а так самому приходится. Реально чуть не уснул там, да папа так блажил, всех святых вспоминал, что и глазом моргнуть было страшно.

— Аа, — многозначительно протянул Борис. — А я думал, ты ушёл.

— Короче, зачем стучал, если думал? — ухмыльнулся Киреев.

— Ну, так, на всякий пожарный, — нисколько не смутился подчинённый. — А вдруг ты здесь ещё. Плох тот опер, который не проверяет, а потом не перепроверяет…

— Короче, не умничай, — отмахнулся Киреев. — Говори, что у тебя?

— Задание на наружку, — опер протянул формализованный бланк, заполненный неаккуратным почерком, и к нему справку с пояснениями о необходимости проведения мероприятия.

— Короче, по кому? — ни сил, ни желания читать у Киреева не было.

— По двойному убою на улице Сухова, на внука убитых стариков.

— Короче, всё-таки, его подозреваешь, — вспомнил Киреев о деле.

— А больше некого, Николаич, — ответил Борис без тени сомнения. — Наркот, игровой, ему бабосы нужны всегда и много, а где их…

— Короче, не факт, — не согласился Вячеслав Николаевич. — Мог и на гоп-стоп.

— Я тебя умоляю, ссыкливый он. И сколько бы он взял на гоп-стопе, ещё неизвестно. А тут гарантированный результат. Да, и уличные наряды могли слатошить его…

— Короче, город пустой, по одному экипажу на район, людей нет ни в одной службе. В Григорьевске в три раза больше нарядов выходило, а это райцентр занюханный был, а не город областного значения.

— Аай, я тебя умоляю, Николаич, когда было? — Борис аж негромко присвистнул. — Сейчас там вовсе ни одного мента не осталось. Кому они нужны, райцентры эти? Люди из них бегут. Скоро как в кино про Чернобыль будет.

— Короче, не умничай, — повторил Киреев и, пододвинув Борису документы, встал из-за стола. — Убивать зачем, тем более родных бабку с дедом? Сам говоришь, трусливый…

— Может, он и не хотел резать. Случайно вышло. Мы же не знаем, что там было, он только рассказать может.

— Короче, ты с ним говорил хоть?

— Нет. Зачем тревожить раньше времени? Инфу о нём надо сначала собрать по-тихой, с кем трётся, куда ходит. Сам знаешь, в нашем деле спешка только к окончательному глухарю ведёт. Терпеть не могу, когда начальство истерит, чтобы то, что совершено сегодня, раскрыли уже вчера, а надо бы, как в анекдоте том про быка с телком и стадо коров…

— Короче, не продолжай, ты этот анекдот сто раз рассказывал, — не захотел Киреев слушать дальше.

— Ну, ладно, не буду, — послушался оперативник и заявил. — А этого кренделя я, кстати, ещё на прослушку хочу воткнуть.

— Короче, нашёл дурака, чтобы он по телефону трындел, если замочил, — усмехнулся Вячеслав Николаевич. — Они сейчас умные, им в кино все наши методы показали.

— Так что? — спросил Борис, стараясь скрыть волнение. — Не подпишешь у начальства?

— Короче, сам подпишешь. Вечером, на докладе. Я после суток, потому ты сегодня за старшего в отделе. И не умничай там, анекдотов не рассказывай, а сиди, слушай, что начальник управления говорит.

— Ладно, — самодовольно согласился Буке и поспешил выйти из кабинета руководителя, но Киреев его остановил.

— Борис, а ты Рассказова из Комсомольского отдела знаешь?

Оперуполномоченный задумался.

— Короче, Олег Рассказов. Старлей, опер, — попробовал помочь Киреев.

— Нет, — уверенно мотнул головой Борис. — Там молодых понабрали, стариков раз — два, и обчёлся. Эдик — истерик у них начальником, знаю. Михалыча ещё знаю, он у них старшим по тяжким. А другие мне без надобности.

— А ты Михалычу не предлагал к нам?

— Предлагал. Отнекивается, колхозником себя называет, мол, ему на земле проще. Ты, Николаич, если хочешь, так я спрошу у Михалыча за этого опера…

— Короче, не надо, сам узнаю. Иди. Нет, стой. Как отнесёшься к тому, что старшим опером тебя назначим?

— Можно, — не стал лукавить Борис. — Но ты врио без освобождения от должности старшего.

— Короче, у нас ещё одна свободная строчка старшего опера. Плохо, что не владеешь информацией о родном тебе подразделении.

— А-ай, сдались мне эти строчки, — солгал Буке, чувствуя, что начальник это видит. — Я пошёл, Николаич?

Киреев кивнул и, оставшись один, подошёл к окну. Открыв его настежь, он чуть не наполовину высунулся на улицу. Лето. Весь прошлый день и всю ночь лил дождь, но теперь слепило солнце, и от испарений влаги на нагревшемся асфальте, дышать было трудно. Отоспаться бы да в ночной клуб, познакомиться с новой волнительной девушкой, угостить, закрутить недолгий роман, на речку пару раз сходить, позагорать, а потом снова в клуб за новыми впечатлениями, обжигающими чем-то очень похожим на любовь, но даже и рядом с этим чувством не стоящими. Хотя, кто знает, какая она на самом деле, любовь? На что похожа? К новым узам брака Киреев не был готов. Мужем он был уже дважды, и ему хватило. Однако клубы до тех пор, пока не укомплектует вверенное ему подразделение, отменялись. Вышестоящее начальство так и говорило: «Не можешь организовать работу, найти людей, которые пахать будут, вкалывай сам. Ты в большей степени старший опер, а начальник отдела в меньшей».

Киреев закрыл окно, подошёл к сейфу, открыл его, достал оттуда старое, недавно вернувшееся из Министерства оперативное дело по факту обнаружения двух сожжённых трупов в машине за деревней Журавкой. Он сел за стол, открыл дело. Полистал и закрыл. Никакие мысли в спящую голову не лезли. Киреев взглянул на часы над входом, показывавшие обеденное время, встал из-за стола, убрал дело обратно в сейф и, опечатав его, вышел из кабинета. Домой. Спать.

Опять заплакал дождь, и подолгу простаивая в безумно надоевших своей неотвратимостью пробках, Вячеслав Николаевич внимательно глядел на огромные капли на лобовом стекле и не переставал думать о Рассказове. Старого знакомого он не узнавал. Встречи с ним не ожидал, но за прошедшие годы вспоминал о нём не раз, и только хорошо, а иногда, сам удивляясь неуместным мыслям, представлял, как они встретятся. И потому ещё больше, чем сама встреча, неожиданным оказалось для Вячеслава Николаевича то, что прошлой ночью он встретил отнюдь не своего наставника. Всегда уравновешенного, уверенного в каждом слове и действии, любящего поболтать о том, о сём, побалагурить и справедливого до мозга костей. Киреев чувствовал, что между ним и Олегом осталось что-то недосказанное, и тяготился этим. Вячеслав Николаевич понимал, в произошедшем много лет назад, его вины нет, и, всё же, чувствовал себя виноватым. Хотя бы в том, что промолчал, когда ему сказали, молчать. И даже не сказали прямо, а так, намекнули, что неразумному стажёру лезть во взрослые разборки не надо. Не зная, как поступить правильно, Киреев предпочёл слушаться командиров. Так в армии учили, в Кремлёвском полку. Всё по уставу, над чем, кстати, подшучивал Рассказов, но Киреев, всё равно, безмерно его уважал. И по этой причине Вячеслав Николаевич прошлой ночью, неожиданно увидев Олега, обрадовался. Он выжидал момент, когда можно будет отозвать Рассказова в сторону и, наконец, объясниться с ним, и сделал это сразу, как только стало возможным, но результат беседы лишь добавил вопросов. Вчера ночью он увидел не того Рассказова, которого знал, а невростенника, в отчаявшемся взоре которого сидел раздавленный своей же непогрешимостью человек. Вячеслав Николаевич понял, Рассказов сбежал не только из родного городка, он изо всех пытался убежать от себя, но не мог, и винил в этом весь окружающий Мир, и его, своего бывшего стажёра, если не в первую очередь, то и не в последнюю. И когда Рассказов убеждал, будто бы всё забыл и сумел начать новую жизнь, без прошлого, он врал. Прежде всего, себе самому. Потому и отказался разговаривать, криком воспринимая каждое слово.

Познакомились они совершенно случайно. Вернувшийся со срочной службы Киреев долго не знал, чем занять себя на гражданке и дни да ночи напролёт кутил с дружками. Устроиться на работу пробовал, то автослесарем, то отделочником в строительные бригады, и даже почтальоном. В общем, был мастером на все руки, однако к рукам желательно было иметь и голову, а с ней, судя по всему, у Славки имелись проблемы, и довольно серьёзные, о чём после увольнения с четвёртой за год работы, ему в сердцах высказали родители. Славка обиделся и переехал жить к товарищу, с которым познакомились на призывном пункте, когда их увозили служить Родине по разным воинским частям, а после дембеля они нежданно встретились. Новый друг нотаций не читал и наливал, наливал, наливал. Откуда у него водились деньги, Киреев так и не понял, но особого интереса к этому не проявлял. Окружающие давно окрестили их, родившихся на исходе восьмидесятых, потерянным поколением. Кто их потерял и почему, оставалось для начинающих жить парней, неясным, а потому вскоре тоже стало неинтересным, и они не обращали внимания на слова бабок да теток, что с утра и до вечера сиживали на лавочке у подъезда да судачили об охальниках. Киреев и его дружки просто прожигали жизнь. Много пива, много девочек, согласных на всё, и редкие случайные заработки. То в ближайшем магазине загрузить, разгрузить чего, то соседям подсобить, вещи перевезти на дачу да обратно, а то ещё какая шабашка. Несколько раз ходили на разборки со шпаной, старательно подражавшей бандитским группировкам из забытых уже девяностых. Драк не было, так тычки в плечи да грудь: «Ты че?! А ты че?! Да, ты оборзел?! Ты понял?! А ты понял»? Брали друг друга на испуг, по принципу, кто кого перекричит, однако заказчики, мелкие коммерсы, до которых большим дядям из мэрии и милиции не было никакого дела, потому что взять с них было нечего, хоть и скупо, а платили. Иногда Славке Кирееву мечталось о настоящем, мужском деле. Но незаметно наступал вечер, похожий на сотни предыдущих, и мечты тонули в стакане, до краёв наполненном прохладным пивком. Киреев снова и снова пробовал устроиться на постоянную работу, и нигде не задерживался. Любое дело, за которое молодой парень увлечённо хватался, уже через неделю нашёптывало: «Я не твоё», а ещё через пару недель безжалостно сверлило душу толстенным буром.

Как-то под утро, возвращаясь к товарищу от очередной пассии, которую пошёл провожать с общей вечеринки да залежался у неё в гостях, Киреев заблудился и, пока искал дорогу, увидел человека, вылезающего из окна на первом этаже обычной панельки. Тот, прежде чем спрыгнуть, сбросил вниз полную сумку. Славка присмотрелся и понял, что перед ним вор. Настоящий. Оценив ситуацию, Киреев, не ожидая от себя подобного, пьяно заверещал во всё горло и кинулся наперерез.

— Короче, милиция! Стоять! Лежать! Стоять! Милиция!

Вор остановился в нерешительности, осмотрелся по сторонам и прошептал:

— Тихо ты, Слав. Че буробишь? Какая милиция?

— Короче, оперативная! — понять, откуда вор его знает, Киреев не мог и не пробовал, продолжая кричать, да так, чтобы пострашнее. — Опера мы! Упал! Быром упал! Ну…

Что было дальше, Славка помнил смутно. Его ударили. Странно, вор стоял перед ним, а шибанули по шее. Он резко развернулся и увидел перед собой тёмную фигуру, которая ударила его ещё раз. В лицо.

— Хера зыришь? Вали его. Никакой он не мусор. Дебил обожратый.

— Как валить? Это ж Славка, кореш наш, вчера бухали…

Через миг Киреев, переставший что-либо понимать, лежал на асфальте и видел только подошвы. Его пинали, но больно не было, и он даже ухитрился схватить одну ногу, потянуть на себя. Противник шлёпнулся, и они стали мутызгать друг друга, куда придётся. Боль пронзила только, когда спина, как показалось Славке, переломилась пополам. Встать не получилось, и, почувствовав холод, он вспомнил, что на дворе уже стояла середина октября.

Воры убежали, и оттого было паршиво, но в следующий миг Киреев ощутил, как его трогают за плечо и услышал:

— Живой?

— Короче, живой, — с трудом выговорил Славка, чувствуя во рту солоноватый привкус и безуспешно пробуя повернуть голову к говорившему с ним.

— Ты, правда, из милиции? Я не знаю тебя. Из какого подразделения?

Ему помогли подняться, посветили фонарем в лицо, и, увидев мента, он даже не удивился. В форме. В шапке. Рядом ещё одного. Не обращая внимания на боль, Киреев повернул голову и увидел третьего милиционера. С укороченным калашом наизготовку, он застыл перед сидевшими на корточках двумя парнями. Неподалёку стояли две большие сумки.

— Вы кто? — повторил вопрос милиционер, светивший в лицо.

— Короче, а вы? — спросил Киреев, морщась от света и от боли во всём теле готовый рассыпаться на мелкие кусочки.

— Старший сержант милиции Рассказов, — представился милиционер. — Вневедомственная охрана. В квартире сигнализация сработала, оказалось, кража, воров сразу задержали. А вы что здесь делаете? Вы кто?

— Короче, Киреев Вячеслав Николаич, воров ловлю, но делать это должны вы.

Славка улыбнулся, и менты тоже, а тот, что держал под прицелом задержанных преступников, самодовольно крикнул:

— А нам некогда, мы спасаем жизни энтузиастов, которые лезут, куда их не просят.

— Короче, как это, куда не просят? А гражданский долг? — попробовал возмутиться Киреев, но не получилось, и он сел на асфальт прямо пятой точкой.

— Не мы бы, так они тебя тут наглухо загасили, и опознавай потом по моргам, кем ты был при жизни…

— Вам плохо? — спросил тот, что представился старшим сержантом. — Скорую?

— Короче, не…, — прошептал Киреев из последних сил и потерял сознание.

Когда он очнулся в больнице, медсёстры жаловалась, что милиционеры замучили. Ходят и ходят к нему, а он всё не приходит в себя и не приходит. Оказалось, что допросить, как свидетеля, приходили один раз, а во всех остальных случаях навещал тот мент — старший сержант. Звали его Олегом. Приходил он через день и каждый раз рассказывал забавные истории из своей службы, каких преступников и как он со своими товарищами ловил. И когда милиционер назвал имена да фамилии тех воров, что избили Славку, больной постеснялся говорить, что это были его хорошие знакомые, с которыми он ни один литр пива выдул. Кирееву стало стыдно, и в один из дней, измученный нехорошими мыслями о том, кто на этой Земле и зачем, он, робко спросил у навестивших его родителей:

Конец ознакомительного фрагмента.