Тайны ордена

Артем Каменистый, 2016

Невозможно получить ответы в том случае, когда некому задавать вопросы. Все прочие твои затруднения – пустяки. И если источник ценных сведений найден, не скупись на плату. Что? Он не берет денег? И ты должен вновь отправиться за море, на негостеприимный южный берег? Ничего страшного, такая цена тебя вполне устраивает. И снова дует ветер в паруса боевых кораблей, лучше которых нет во всем мире, а гранитные стены рушатся, столкнувшись с тем, что этот мир тоже еще не видел. Сожженные крепости, взорванные галеры, разоренные города – такова цена за тайны ордена.

Глава 2

Самый неприступный замок

Просто так нормальный человек в болото не сунется. Ничего сильно интересного там нет, зато полно комаров и прочей летучей и ползающей нечисти. Я уж не говорю о том, что можно навечно остаться в гиблой трясине. Кто знает, что ждет на следующем шагу, ведь даже в ясный полдень, имея стопроцентное зрение, невозможно разглядеть — что там, подо мхом и податливой жижей? А уж темной ночью…

Мысленно вздохнув (здесь не то что вдыхать — моргать старались как можно аккуратнее, чтобы не выдать себя предательским шуршанием ресниц), я плавно освободил ногу из объятий цепкой грязи и начал осторожно прощупывать ступней пространство впереди. Гарнизон замка (будь он четырежды проклят!) не поленился набросать под стенами «ежей» из длиннющих колючек какой-то здешней разновидности акации. Говорят, в прежние времена из этих штук делали короткие стилеты — дешевые, тонкие, не нуждающиеся в заточке и при этом очень твердые. Мягкую кожу мокасин они проткнут с такой легкостью, что заметишь это, лишь когда деревянное острие проскрежещет по пяточной кости, вырвав непроизвольный вопль из груди. К тому же болотная гниль должна поработать пару лет, прежде чем они станут ее частью, а обновляют их каждую пару месяцев. Так что вокруг меня их сейчас полным-полно.

Так и есть — большой палец наткнулся на нечто подозрительное. Не болотный мох и не окошко мутной воды среди податливых кочек. Что-то опасно твердое. «Еж» или нет — некогда разбираться. Сдвинул ступню чуть левее, продолжая балансировать на одной ноге. Эдакая цапля, которой ночью не спится.

Для меня и бойцов передовой группы подобная акробатика — плевое дело. Надо будет — с рассвета до полудня простоим в позе этой самой призадумавшейся цапли. Для сегодняшнего дела подбирали самых терпеливых, выдержанных, хладнокровных и тренированных: импульсивные поступки и физическая немощь могли поставить крест на всем замысле.

Двадцать восемь ребят, включая меня. Против считающегося неприступным замка с гарнизоном в три с половиной сотни отборных головорезов из Таллира и Маглана. И не надо забывать о личной гвардии великого герцога: двадцать шесть вояк в позолоченных латах (изыски местного «гламура»).

Да, чуть не забыл. Как раз сейчас, согласно неведомо как возникшей традиции, разбойничь… простите, боевые дружины таллирских и магланских феодалов совместно выступают против набега союза парочки соседей, в свою очередь старающихся отомстить за череду набегов с территорий Таллира и Маглана. И собираются они, как это у них принято, в Адене.

Так что помимо стандартного гарнизона в замке сейчас находится не меньше сотни тех самых феодалов. Все как один вояки хоть куда, и при каждом от двух до пяти телохранителей, в зависимости от ранга. Больше через ворота крепости не пускали во избежание конфликтов. А так, вспомнив многочисленные обиды, много ли ты навоюешь с горсткой бойцов?

В общем, приблизительно четыре сотни дополнительных противников. Итого — общий счет от семисот до восьмисот. И не меньше четырех тысяч в Адене, немалая часть из которых может подоспеть на выручку минут через пять-десять.

Хотя не вижу смысла в такой выручке. Я знаю, на что способны мои люди, и точно так же хорошо знаю, на что не способны. Три десятка умелых противников без пулемета в одиночку не победить.

Пулеметов у нас, увы, не было, а соотношение как раз тридцать к одному. Ну ладно, пусть двадцать девять — громадная разница. Значит, при открытом столкновении шансов у нас нет вообще…

География Адена и его окрестностей проста, как начало школьного курса геометрии. Сильно вытянутый клиновидный треугольник, по длинным сторонам неровно обрезанный протоками Лемуры, по короткой — упирающийся в камышовые джунгли растянувшихся на десятки километров плавней. При строительстве замка часть земли у трясины отвоевали, поставив Гнилую стену на высокой насыпи. Название свое она получила из-за того, что, несмотря на все усилия строителей, на нижних ярусах единственной здешней башни свирепствовали грибок и плесень. Сырость там царила и промозглой зимой, и жарким летом. Сооружение было далеко не древним, но уже выдержало не один капитальный ремонт: приходилось менять прогнившие стропила и прочие деревянные детали, для чего с далекого севера привозили стволы матерых лиственниц. Они даже в вонючей трясине способны веками простоять, но здесь почему-то долго не выдерживали.

Внешних подступов к Гнилой стене никто даже не подумал осушать. Правда, насыпали сеть параллельных троп, отходящих от крепостного вала. По ним время от времени проходили работники с особого рода длинными косами: сено такой не заготовишь, а вот камыш и тростник резать издали можно. Таким образом, высокая растительность на этой части болот отсутствовала, не мешая лучникам поражать гипотетических штурмующих и создавая неудобства вражеским лазутчикам.

Шли годы. Набеги, войны, местные дрязги — много чего случалось, но вся эта суета проходила мимо замка Адена не заглядывая. Одна стена нависает над глубокими водами судоходного рукава Лемуры: атаковать там — только людей понапрасну губить. Чтобы добраться до дальней ее части, надо для начала захватить сам Аден, а он тоже неплохо укреплен. Третья частично прикрыта широким каналом, частично городскими укреплениями; если глянуть с высоты птичьего полета — можно подумать, что цитадель похожа на зубило, забитое чуть ли не до центра застройки. Самая короткая стена, защищаемая единственной башней, нависает над болотистыми плавнями, где даже диким кабанам не везде раздолье, а честным воинам там делать нечего.

Стены каменные. Башни каменные. Камни, надо признать, что надо: здоровенные, на совесть скрепленные друг с другом. Строителей, допускавших халтуру, здесь наказывали одинаково — вешали и оставляли болтаться на ветру недельку-другую. Их вид оказывал столь стимулирующее воздействие на более удачливых коллег, что процент брака стремился к нулю. Таких твердынь с ходу не берут, требуется полноценная осада, и парой месяцев дело не ограничится. А где размещать лагерь осаждающих? Ведь почти вся сухая земля на острове занята городом и замком, а оставшаяся плохо подходит для армейского использования территории и к тому же доступна для обстрела артиллерией великого герцога. Запасы снарядов велики, как и продовольствия, в воде недостатка никогда не будет: с одной стороны река, с другой канал.

Да тут можно пару лет без толку простоять…

И хоть ни разу за всю историю крепости здесь не случалось ни осад, ни штурмов, слава неприступного замка просто так не дается. Потенциальные нападающие знали не меньше меня, потому об Аден никто не стремился ломать зубы. При желании, конечно, можно и такой орешек раскусить, только стоить это будет и времени, и денег, и жизней. Особенно денег. И гарантированно положительный результат возможен лишь в случае подавляющего превосходства осаждающих над осажденными. А этого трудно добиться, если помнить об особенностях местной политики: Таллир и Маглан в стороне от такого не останутся.

Нога опять замерла: под ступней что-то не то. Но не похоже на очередной сюрприз со стороны гарнизона замка. С бесконечной осторожностью изучил пространство впереди. Так и есть — похоже на одну из насыпей, по которым ходят те самые крестьяне с косами, привлекаемые с соседних островов специально для борьбы с болотной растительностью. Простолюдинов жалеть не принято, но и калечить их без нужды смысла нет, так что колючек по этим тропам не раскидывают. Прекрасно, дальше пойду походкой человека, а не сонной цапли.

Еще несколько шагов — и я впервые за ночь выбрался на сухую землю. Несмотря на все предосторожности, болотные пиявки нашли лазейки к коже, и стоило большого труда удержаться от соблазна ослабить обвязки, скинуть обувь и штаны, после чего жестоко расправиться с кровопийцами. Не до них пока что.

Но позже они обязательно пожалеют, и пожалеют сильно — я им ни капли крови не прощу.

Сбоку чуть слышно чавкнуло, и я мысленно проклял неуклюжего гада, не способного бесшумно извлечь свою кривую ногу из болотной жижи. Жаль, в темноте не видно, кто на этот раз отличился. По возвращении в Мальрок он бы у меня не меньше пары месяцев занимался подметанием плаца без помощи метлы — для такого случая проштрафившемуся выдадут тяжелый лом. И я бы лично утром и вечером проверял качество уборки, проводя по брусчатке белоснежным платком. И этим самым ломом ему по глупой башке за каждую обнаруженную пылинку…

Впрочем, два месяца он не протянет. Быстрее помрет от тысячи болезней из-за моих мысленных проклятий.

Ночное болото жило далеко не бесшумной жизнью. Квакали лягушки, кто-то где-то плескался, через камыши шмыгали мелкие шустрые зверюшки, а иногда и создания покрупнее — кабаны, от которых здесь спасу нет. На фоне всего этого пузыри газа с потревоженного дна и прочий шум, создаваемый бойцами отряда, не должны были насторожить часовых.

Но это не означает, что можно расслабиться, — ведь впереди одна из самых сложных стадий операции: надо пробраться в замок.

Как я уже говорил, Гнилая стена была каменной от низа до верха. Насчет верха — высота от основания до гребня приблизительно с четырехэтажный дом хрущевской постройки. Жильцы таких строений имеют все основания жаловаться на низкие потолки, микроскопические кухни и прочие неудобства, но в данный момент я бы многое отдал, чтобы потолки их квартир были вровень с плинтусами, и пусть выкручиваются как угодно.

Мечты-мечты…

Крюк был увесистым, как и полагалось железному крюку тридцати сантиметров в длину и с палец толщиной. Тяжести прибавлял пеньковый жгут, в два слоя обвивавший металл. Там, где тяжелая сердцевина все же проглядывала, ее на совесть залепили какой-то гадостью, похожей на смолу рыжеватого цвета. Не знаю, как такая называется и откуда ее берут мои подчиненные, а спрашивать опасаюсь — это может навредить моему имиджу.

Все до единого уверены, что страж знает куда больше, чем десяток самых матерых придворных мудрецов. Будет неприятно опростоволоситься, продемонстрировав незнакомство с вещами, известными, я так полагаю, любому неграмотному крестьянину.

В очередной раз прикинув тяжесть крюка, я покосился на темную громадину стены замка Адена. Гребень ее можно было без труда разглядеть на фоне неба, несмотря на легкую пасмурность погоды. Может, ее и называют Гнилой, но выглядит она очень даже добротно. Пожалуй, рановато пробовать, есть риск не добросить, работать придется вплотную.

Шаг, еще один, еще. Замереть мраморной статуей. Что это было? Звякнул металл доспехов расхаживающего поверху часового? Или болотный вурдалак, подкрадываясь, в нетерпении скрипнул острыми клыками? Если верить местным крестьянам, всякой нечисти в плавнях раза в два больше, чем лягушек, а ведь судя по хоровому кваканью, земноводных здесь как китайцев в Пекине.

Впрочем, учитывая поголовное пристрастие крестьян к выращиваемой ими же интересной продукции, к переполненным мистикой рассказам стоит относиться скептически. Это земная конопля не очень-то способствует проявлению галлюцинаций, здешний ее родственник куда серьезнее.

Раскачать крюк, крутануть пару раз, поморщившись от создаваемого им шума, и отправить в свободный полет по рассчитанной траектории. Есть: улетел за гребень стены, после чего звякнул о камень, несмотря на все предосторожности.

Замерев, жду реакции наверху. Что дальше? Тревогу поднимут? Стрелы полетят? Или нечто другое? То, на что я рассчитывал.

Около минуты никакой реакции. Уже было собрался потянуть за веревку, но она дернулась, натягиваясь самостоятельно. То есть это мне снизу так казалось, но ведь сама собой она шевелиться не должна. Кто-то ее тянет, закрепляет.

На фоне неба показался темный силуэт головы, заглядывавшей через гребень, после чего уши уловили подозрительное цоканье. Такое издает местный лесной грызун, близкий родич белки. Живет в светлых сосновых лесах, на болоте ему делать совершенно нечего, но кто виноват в том, что имитировать голоса созданий трясины Амед так и не научился.

Дернув за веревку, я дождался ответного двойного рывка и, уже не очень-то осторожничая, произнес:

— Порядок. Все наверх.

Сигнал головореза означал, что на Гнилой стене и в ее единственной башне часовых нет. Во всех других случаях число рывков было бы другим, заранее согласованным, закрепленным для всех возможных вариантов развития ситуации.

Все прежние мысли насчет излишней высоты стены разом выветрились из головы: наверх я взлетел будто коршун, ничуть не заботясь о тишине подъема. А чего бояться, если часовых нет, а кроме них опасаться некого? Я ведь прекрасно помнил, что за Гнилой стеной располагаются загоны для скота, ныне пустующие. Животину в них должны загонять при угрозе осады, в остальное время там тихо и безлюдно, нам никто не должен помешать.

Разумеется, это не означало, что мы можем хором орать кабацкие песни сопровождая свои вокальные занятия битьем в барабаны и дутьем в горны. Все же нас двадцать восемь человек, а ночь — тихое время суток. До стен, где теоретически имеются бдительные караульные, не больше сотни метров в обе стороны. Даже в одиночку можно без труда докричаться. Так что наглеть не стоит.

Амед протянул руку. Отказываться от помощи я не стал и через пару секунд оказался на стене. В замке Адена мне до сих пор бывать не доводилось, но наслышан я о нем немало, так что не удивился ширине стены: телега проехать сможет, еще и место для пешехода останется.

Освещение было слабым: едва чадящий факел, закрепленный перед окованной железными полосами дверью башни, которая возвышалась шагах в сорока, более чем наполовину выдаваясь из стены. Но звезд в небе и этого огонька хватало, чтобы разглядеть хеска во всей красе. Этот мордоворот, всю сознательную жизнь занимавшийся тем, что разнообразными способами отправлял на тот свет себе подобных, выглядел, очень мягко говоря, не совсем обычно. Никаких кожаных доспехов, которые он, по-моему, даже укладываясь спать, не снимал. Сейчас эту сбрую сменило вульгарное пестрое платье с кучей выглядывающих из-под него нижних юбок, что среди местных дамочек нетяжелого поведения считалось особым шиком. Даже нехватка света не могла скрыть того факта, что губы душегуба ярко накрашены, а на щеки наведен чрезмерный румянец. Для завершения образа трансвеститу не хватало всего лишь пары мелочей: бритая башка выглядела, скажем так, не слишком женственно, короткая черная бородка тоже не гармонировала со всем прочим.

Я не стал потешаться над некоторыми особенностями внешнего вида лазутчика и максимально серьезным тоном спросил:

— Что с часовыми?

— На стене был один, в башне трое, — доложил хеск.

Я выразительно провел руками по горлу и вопросительно уставился на Амеда. Тот покачал головой, коротко добавив:

— Живы.

— Шуметь не стали?

— Да они и без нас почти при смерти, грех руки марать о такое. Тот, что на стене стоял, — единственный кое-как шевелился. Те, которые в башне, — готовые бревна. Можно было и не связывать, зря веревки перевели.

Глядя, как две подоспевшие молчаливые фигуры помогают остальным забираться на стену, поинтересовался:

— А где остальные милые дамы?

— В башне.

— Как тут?

— Все как мы ждали. — Амед осклабился. — Даже чуть больше. И без помощи обойтись можно, тут троих достаточно, легкая работа.

— Что за шум? — кивнул в сторону, перпендикулярную стене.

— В донжоне вояки так и гудят. Таллирцы и малганцы которые.

— А герцог со своими?

— Последний раз, когда я его видел, высочайшего тащили за руки и за ноги в сторону хлева с целью бросить в кучу навоза.

— То есть в замке еще остались те, которые в состоянии ходить и даже носить других? — напрягся я.

— Сейчас вряд ли. Это было как стемнело, времени с той поры немало прошло, и утекло немало. Не воды…

Что ж, пока что все идет как должно было идти.

Таллир и Маглан — более чем странные соседи. С виду, казалось бы, непримиримые враги в спокойное время, но самые верные союзники в те не слишком частые моменты, когда кому-нибудь из них грозит серьезная внешняя опасность.

Я вот почему-то никогда не верил, что эти страны населены какими-то особыми, совершенно непохожими на других людьми. Даже демы, являющиеся, по всеобщему убеждению, тварями куда поганее диких людоедов, от северян отличались лишь более ядреным загаром, а не социальными привычками. А раз так, то каким образом таллирцы с магланцами не хватают друг друга за глотки начиная с первых мгновений встречи в Адене и дальше, во время совместного похода и битв? Ведь нормальному человеку ой как непросто вот так взять и просто так забыть старые обиды, пусть и не навсегда. А ведь это неизбежно скажется на взаимодействии временных союзников, причем не в лучшую сторону. Но очевидцы все как один твердят, что никакие серьезные конфликты на почве былых распрей в таких походах не допускаются.

И каким же способом этого добиваются?

Должен признаться, я тщательно изучил этот вопрос, но до сих пор не имею полного ответа. То там часть, то там — будто плохо связанные друг с дружкой кусочки мозаики, которые вот-вот сложатся в единую картинку… или никогда не сложатся. Одно могу сказать точно: враги «спаиваются» в единую армию целым набором своевременно применяемых средств. Начинается это еще в тот миг, когда приходят первые известия о внешней угрозе. Как только король одной из держав получает убедительные доказательства этой самой угрозы, он посредством особого отряда церемониальных гонцов уведомляет вражеского коллегу. Тот в ответ шлет свою «почту», благо путь недолог, и даже полные психи не тронут всадников под тревожными знаменами. Затем, выждав два дня (депеша должна успеть дойти), сюзерен обращается к вассалам.

Дальше все до последнего, самого никчемного барона с более чем сомнительными правами на титул раскрывают двери узилищ, выпуская пленников, которых держали в ожидании получения выкупа. Не навсегда отпускают, а до окончания войны. После этого «хозяин живого товара» должен получить или причитающиеся деньги, или живую добычу назад, в застенок. Не вернуться или не заплатить нельзя, это грозит последствиями куда более нехорошими, чем в том случае, если во время мусульманского поста пройтись по центральной улице Мекки без трусов, с ермолкой на голове, напевая гимн Израиля, между куплетами закусывая водку салом и громогласно оскорбляя религиозные чувства правоверных.

Это даже не позор: в Мекке ты жить уже никогда не будешь. Да и насчет «жить» где бы то ни было как-то сомнительно…

В общем, в Таллире и Маглане уклоняться от обязанностей пленника не принято.

Что же потом? А потом собравшиеся вассалы выслушивают короля на особом съезде, где он рассказывает, что кто-то желает зла их злейшим соседям, причем желает этого серьезно. Чисто формальное мероприятие: ведь несмотря на отсутствие телевидения, радио и Интернета, новости здесь расходятся с такими скоростями, что даже церемониальные гонцы на своих лучших лошадях обречены плестись за хвостами информационных потоков. Все дело лишь в обычае — просто сюзерен официально уведомляет подданных о том, что дело пахнет войной. Простая формальность.

Таллир и Маглан маленькие, но донельзя гордые страны и к тому же обремененные ворохом интересных национальных особенностей. И те, и другие феодалы на королевских съездах ведут себя одинаково: выслушав короля, задают ему один и тот же традиционный вопрос: «Неужели кто-то и правда вознамерился переть на нас буром и не собирается передумывать?» После получения утвердительного ответа собравшиеся стремительно разбегаются. Часть отправляется предаваться безудержному пьянству, тост за тостом посвящая недолгому здравию клинических идиотов, решивших идти войной на доблестный Таллир или Маглан, остальные бегут в церковь, где заказывают молебны, слово в слово повторяющие тосты.

Впрочем, вторые в церквях не задерживаются и очень быстро присоединяются к первым.

Вечного здравия идиотам никто при этом не желает. Пусть живут прекрасной жизнью, но лишь до начала битвы. Не хватало еще, если отбросят копыта, до этого момента испортив настроение честнейшим жителям сразу двух гордых стран.

К Адену и то, и второе войско доползают на стертых бровях, и все не разваливается по дороге только благодаря тому, что у магланских и таллирских феодалов имеются особые специалисты — военные управители. Главная задача управителей — оставаться трезвыми до того момента, когда за спинами бойцов отряда захлопнутся тяжелые створки аденских ворот.

С этого момента начинается основной этап слияния армий — пьянству предаются даже управители.

Вакханалия продолжается два-четыре дня, в зависимости от обстановки и неизвестных мне причин. Всякого рода конфликты, вспыхивающие в этот период, списываются на слабость виновников перед алкоголем. Так как слава не контролирующего себя выпивохи среди вояк двух королевств не котируется, каждый старается не ударить лицом в грязь, и до кровавой резни не доходит.

Но если честно, до сих пор не пойму, как две толпы вооруженных до корней зубов людей, традиционно недолюбливающих друг дружку, ухитряются не переходить той тонкой грани, за которой неизбежно вспыхивает безудержное побоище.

Рассказывать, что происходит дальше, не стану: нам интересна лишь «пьяная стадия» подготовки к походу.

Все потому, что именно на ней у такого наглого типа, как я, появляется шанс: малыми силами и бескровно поставить в интересную позу оба королевства.

Ну и плюс герцогство Аден с его великим герцогом. Правда, прежде чем ставить последнего на колени, его еще надо найти, а затем извлечь из навоза и хотя бы немного отряхнуть. Пусть и права на титул оспариваются, но все же не последний аристократ.

Кстати, а ведь его гвардия — почти единственное, что меня напрягало в плане.

Гвардейцы великого герцога не обязаны принимать участие во всеобщем веселье. И вообще не факт, что их за стол пустят.

— Амед?

— Чего?

— Что с гвардией?

— Какой гвардией?

— Ну эти… люди герцога.

— Ну… кто не успел убежать, того долго били.

— За что?

— Ну это… не любят их здесь. Ходят как петухи расфуфыренные, чужаки они, и все такое. Народ слов нет как подраться хочет, а кого здесь бить, если друг дружку как бы нельзя? Ну а тут эти каплуны под рукой, такие все красивые и с мордами откормленными.

— То есть гвардия точно не помешает?

— Точнее не бывает.

В башне собралось несколько странное общество: четыре дамы, одетые столь же вульгарно, как и Амед (все как одна «по паспорту» были вовсе не женщинами), и трое местных вояк в легких доспехах. Солдаты были на совесть связаны, двоим заткнули рты кляпами и усадили к стене, оставшийся со свободным ртом лежал на боку и храпел так, что слушать было страшно. Милую картину освещал чадящий на последнем издыхании факел, спиртных паров и миазмов от рвотных масс в атмосфере помещения было куда больше, чем кислорода, так что огню приходилось несладко.

Ввиду того, что подчиненных надо держать в узде двадцать четыре часа в сутки, я указал на третьего часового и тоном, не предвещающим ничего приятного, вопросил:

— Почему этому вонючке рот не заткнули?

Люк, благодаря телосложению и смазливой физиономии больше всех годящийся на роль переодетого в женщину мужика и также больше всех от этой роли пытавшийся отвертеться, неохотно буркнул:

— Этого драного козла тошнит все время. Захлебнется ведь. Всякому позорно умереть от такого, тем более воину.

— А если он орать начнет, не позорно будет?!

— Да на нем дрова колоть можно, даже сопеть не перестанет! — начал оправдываться один из моих лучших разведчиков.

В башню подтягивались все новые и новые лица, кто-то особенно острый на язык не сдержался:

— Люк! Да ты та еще красотка! Я, пожалуй, на тебе женюсь!

— Сперва со своей свиньей разведись, — не остался в долгу разведчик.

Отношение к свиньям в моем войске — больная тема. Хуже оскорбления не придумаешь. Воин вспыхнул в одно мгновение, схватился за рукоять меча:

— Что ты сказал?!

— Тихо все! — вмешался я. — Кто хочет пошутить, тот пусть ползет назад по болоту и в камышах шутит сколько ему захочется.

К большому разочарованию местных комаров, возвращаться в болото никто не захотел, и дальнейших насмешек не последовало.

— Одежду-то принесли?! — чуть ли не взмолился Люк.

Тук скинул с горба увесистый тюк, буркнул:

— Ищи сам свое тряпье, я к вам в горничные не нанимался. Ну чего встал? Развязывай мешок, там все барахло. Или не развязывай, ходи так, может, и правда кто-то жениться захочет, хоть какой-то толк от тебя будет.

— Пожалуй, платье тебе оставлю. Тебе больше идет.

— Хрен ты угадал, оно на горбу застрянет.

— Ничего, и так от парней прохода не будет.

Очередной воин, появившийся в дверях, доложил:

— Люди Арисата подошли к стене, сейчас забираться начнут.

Это хорошо, что не задержались. Как поднимутся, начнем брать замок по-настоящему. Мы ведь не ради одной башни полночи радовали болотных комаров.