И грянул свет

Артем Гаямов, 2023

В канун Нового 1995-го года подросток Костя лишается родителей и обретает дар открывать двери в прошлое. С тех пор он, ведомый таинственным инструктором, вынужден жить двойной жизнью. Обычные юношеские будни чередуются с тяжёлыми испытаниями, цель которых полностью овладеть даром и спасти родителей. Однако механизм прыжков в прошлое оказывается не так прост, да и Костино будущее, как выясняется, уже поделено – на верные и неверные вариации.

ПРОЛОГ

СССР, Свердловск / декабрь 1990 года

Фонарь едва светил. Тускло, вполсилы, явно не стараясь. Да и с чего ему было стараться? Разве что-то поблизости заслуживало света? С чёрного неба сыпал мелкий, колючий снег. Порывистый ледяной ветер, подвывая, метался по узкому, грязному проулку туда-сюда. Поодаль от фонаря в снегу валялось тело, а над ним хищно нависали двое.

— Ну нет, я на мокруху не подписывался. Сказали прессануть — мы прессанули. Всё!

— А я те говорю — кончать надо! Он меня узнал. Очухается, трепаться станет.

— Да не станет. Ссыкло, кооперативщик. В жбан получил, будет жить тише воды.

— Да не будет. Трепло он, те говорю, язык без костей! В жбан не в жбан, всё равно чё-то где-то ляпнет.

— Ну слушай, я…

— Струя. На шухере, говорю, постой, а я дело доделаю. И не очкуй. Считай, что на ринге.

Фонарь вдруг разгорелся, вспыхнул. Коротко, но ослепительно ярко, будто какой-то ползунок выкрутили до упора. А когда притух до своего прежнего «полуживого» состояния, оказалось, что по ту сторону света, в полумраке кто-то стоит.

Двое напряжённо переглянулись. Тот, что собирался «доделывать дело», оскалил тёмные гнилые зубы и окликнул:

— Эй! Чё надо?!

Человек сделал несколько шагов вперёд и вышел на свет. Высокий, крепкий на вид, он оказался совсем молод — вроде подростка-акселерата. Да ещё и с рюкзаком на плече, будто только что с уроков. Одет парень был странно, не по погоде. Ни шарфа, ни шапки — курчавые волосы торчали во все стороны на потеху ветру. Да и куртка выглядела явно не по сезону.

— Я должен помочь.

Прозвучало многозначительно, даже торжественно. Парень и сам выглядел как-то торжественно. Глаза возбуждённо сверкали, на губах бегала еле сдерживаемая улыбка. Он словно не замечал ни отвратительной погоды, ни пустой ночной улицы, ни повисшей в воздухе угрозы. Будто был сразу и здесь, и где-то ещё. В двух разных местах.

— Нечего помогать, — отрезал гнилозубый и кивнул на тело. — Одноклассник мой бывший. Перебрал чутка, вот домой тащим.

— Да, сами управимся, — поддержал его напарник, коренастый крепыш, и смахнул с перебитого носа снежинки.

— Про одноклассника — правда, остальное — ложь.

Парень сказал это твёрдо, без тени сомнения, словно приговор огласил, и двое на пару секунд растерялись.

— Кто это такой? — вполголоса спросил крепыш, гнилозубый в ответ нетерпеливо поморщился.

— Да сопляк. И явно под чем-то, ничё не соображает, лыбится, как идиот. Торкнуло, вот и выпёрся на мороз.

— Эй, нарик! — окликнул крепыш. — Катись.

Парень тем временем расстегнул рюкзак и, покопавшись внутри, вытащил листок бумаги. Развернул, стал читать, перекрикивая метель.

— Прежде чем совершить непоправимые действия, вы должны знать, что я попал сюда… в Екатеринбург, — добавил он, оторвав взгляд от листка, и тут же поправился: — Ну, то есть в Свердловск, но скоро переименуют. В общем, не важно.

Крепыш удивлённо наморщил лоб. Гнилозубый прищурился с подозрением, и рука его медленно скользнула за пазуху.

— Итак, — парень снова принялся читать, — я попал сюда, чтобы предотвратить убийство. Мои возможности позволяют предугадать и опередить любое ваше действие. Не вынуждайте меня применять силу и во избежание травм сдайтесь добровольно. Для передачи органам правопорядка.

Крепыш мгновенно изменился в лице — нахмурился и свирепо выпятил челюсть, а гнилозубый без лишних предисловий пошёл в наступление.

— Ну ясно, — буркнул парень и с досадой скомкал листок, сунул в карман. — Последние слова лишние.

— Это ты здесь лишний, — хрипло бросил гнилозубый.

На слове «здесь» прозвучал щелчок, а одновременно с «лишний» выкидное лезвие, сверкнув в свете фонаря, рассекло завесу падающего снега. Однако парень легко ушёл в сторону, перехватил руку и выбил нож об колено. Затем, не давая противнику опомниться, быстро выполнил боксёрскую связку. Всего два удара — хук-апперкот, но противнику хватило. Гнилозубый кулем завалился в снег и более не шевелился.

— Боксируем помаленьку? — крепыш, неприятно усмехаясь, встал в стойку. На правом кулаке блеснул кастет.

— Неспортивно, — заметил парень.

— Сойдёт. Не на ринге.

Как и поверженный напарник, он напал внезапно, ещё не договорив. Кросс был нацелен в лицо, словно кулаку с кастетом дали команду «фас». Но парень ушёл назад и ответил связкой из трёх ударов — джеб в корпус и два быстрых апперкота в голову. Второй апперкот крепыш пропустил, но устоял на ногах. Только покачнулся и вытаращился по-бычьи, а потом снова бросился в атаку.

Парень отбил джеб, блокировал кросс, а под хук в голову, которому полагалось стать неожиданной развязкой, просто поднырнул. Кивнул сам себе, будто что-то понял или вспомнил, и обрушил на противника град джебов по корпусу. Левой, правой, левой, правой, левой, правой, а в конце — смачный хук в бок. Точно по почке, и этого крепыш уже не выдержал. Рухнул на четвереньки, закашлялся, застонал, болезненно жмурясь и хватаясь за отбитое место. Почти не сопротивлялся, когда его прижали к земле, свели руки за спину, обмотали скотчем запястья, а затем и лодыжки. Только жалобно выдавил:

— Почка. У меня почка больная, су-ка.

— Знаю, — кивнул парень. Он уже шёл с мотком скотча к валяющемуся без чувств гнилозубому. Бросил через плечо: — Хватит притворяться, вставайте.

Эти слова относились к человеку, который с самого начала лежал в снегу и которого собирались «доделывать».

— Да-да, вст-таю, — мужчина пошевелился. — Я б-был не со-совсем в отк-к-ключке. Просто исп-пугался.

— Уже не страшно, — парень помог ему подняться.

Спасённый оказался щуплым коротышкой печального вида. Пригладил растрепавшиеся, с залысинами волосы, поморщился, коснувшись головы, а затем зашарил руками в снегу. Подобрал очки — те оказались разбиты.

— Вот б-беда, — он вздохнул и повернулся к парню. — Сп-пасибо вам бо-большое. Я у вас в до-долгу.

— Не за что. А долг можете вернуть прямо сейчас. Как вас зовут?

— Всеволод.

— Очень приятно. А меня Константин. Скажите, Всеволод, от вас можно позвонить в Москву? Это срочно.

— В Москву? К-к-конечно. Я живу один, со-совсем рядом. И ещё ведь в ми-ми-милицию надо, да?

— В милицию лучше отсюда, — Константин кивнул на телефон-автомат. — Объясните, как было. Назовёте адрес, скажете, что прохожий помог, заступился. Что за прохожий, не знаете. Возможно… — он на секунду задумался и улыбнулся. — Дружинник. Да, пусть будет дружинник.

Всеволод вёл себя благоразумно и сказал по телефону, что было велено. Но потом, по пути домой оклемался, расслабился, разговорился и очень быстро превратился в то самое «трепло», которое описывал гнилозубый.

— Скажите, а вы вроде на-народного мсти-ителя, да? Как их с-супермен, только наш с-советский. Так с-сказать, суперд-дружинник, да? Вам не х-холодно? Хотите мою к-куртку? А я, видите, т-тоже б-без шапки. Дома ча-чаёвничал, вдруг слышу — си-си-сигнализация у машины. Побежал, а там эти д-двое. Представляете? А что, п-правда пе-переименуют в Екате-теринбург? Мне н-нравится, з-звучит. А вы в к-контакте с ЦэКа, раз это знаете, д-д-да?

Константин на вопросы почти не отвечал, а если отвечал, то коротко и с явной неохотой. Да и вообще шёл, глубоко погружённый в свои мысли.

— С-сюда. В этот по-подъезд, — приглашающе махнул Всеволод.

Константин обхватил дверную ручку и вдруг изменился в лице. Застыл на месте, как вкопанный.

— За-заходите, не стесняйтесь.

— Ручка холодная, — прозвучало глухо, безжизненно.

— Х-холодная? Конечно, з-зима ведь. Новый год на н-носу.

— Нет. Она по-другому холодная.

— По-д-другому? Как по-д-другому?

— Знаете, вы идите вперёд, — парень выдавил улыбку. — А я… я догоню.

— Ладно, как ск-кажете.

Дверь под вой ветра захлопнулась за спиной коротышки, и Константин ещё раз пощупал ручку. Вздохнул и обречённо ткнулся в дверь лбом, пробормотал:

— Что ж, в другой раз? — чуть подумал и, горько усмехнувшись, кивнул сам себе: — В другой раз.

Он снова положил ладонь на ручку и вспомнил тот день, когда впервые ощутил этот «иной» холод. Четыре года назад, в девяносто четвёртом.