Бесконечный сон Эндимиона

Артем Андреевич Белоусов, 2022

Эндимион, бегущий от мира, что бьется в агонии, находит прибежище в отеле "Пьяный корабль". Старое здание, стоящее на задворках цивилизации, будто бы живет в своей реальности, где нет войны, сопровождаемой бесконечным военным положением, поддерживаемым кровожадными жандармами. В стенах гостиницы жизнь размерена, а течение времени – лишь условность. Но в скором времени именно "Пьяный корабль" станет эпицентром кардинальных перемен в мироздании, чьи устои казались незыблемыми…Содержит нецензурную брань.

Часть I

Она идет в ночи во всей красе.

Движение теней, что въелось в наши лица,

Сегодня станет колыбелью…

Как обет,

Подписанный на лентах пленочных кассет.

I

— Не волнуйтесь, я сам справлюсь.

Стоя у открытой задней двери автомобиля, я с трудом вытягиваю обшитый голубой тканью чемодан, что сопровождал меня всю дорогу на соседнем месте. Стараясь быть максимально аккуратным, я все же в последний момент роняю его на пыльную дорогу. Водитель, все это время внимательно следивший в зеркало заднего вида за борьбой моего хлипкого тела и силы притяжения, предлагает свою помощь. Не знаю, откуда произрастала природа его благожелательности — воспитание или же щедрые чаевые, которые я передал ему в ладонь перед тем как покинуть фаэтон, но я вновь отказываюсь, стараясь донести жестами в боковое зеркало автомобиля, что для помощи уже поздно, а роль моего кучера для него давно окончена — точно по остановке счетчика такси. По всей видимости, разгадав посыл моей пантомимы, водитель удаляется, оставляя меня закашливаться в клубах выхлопных газов.

Присев на злополучный чемодан, я оглядываю место своего прибытия. Пустой двор с границами, очерченными двухэтажным бетонным зданием кольцевидной формы, чей фасад накрыт поредевшей строительной сеткой. В окружность постройки вклинен семиэтажный кирпичный дом, чьи стены уже как несколько десятилетий потеряли свой первичный блеск, а о былой фешенебельности напоминает лишь заляпанная вывеска «отель Пьяный корабль» и горельефы над каждым окном. Выполненные рукой мастера, рельефы, по всей видимости, доносят до гостей двора краткую справку о происходящем за каждым из окон: на одном несколько джентльменов в смокингах сидят за столиком и играют в преферанс, на другом изображен мужчина ближневосточной внешности, ноги которого обхватывают две обнаженные женщины, третья же подносит к его рту кальянный мундштук. Но больше всего меня заинтересовало изображение, находящиеся над окном седьмого этажа — единственного на своем ярусе, являющимся фронтоном. Скульптура, что высилась над ним, была выполненной в технике контррельефа. Это, должно быть, когда-то было Луной с женским лицом, но сейчас из-за протекающей крыши на углубленном диске едва читались человеческие черты — скорее кляксы, небрежно нанесенные декоративной косметикой.

Встав на ноги, я поднял с тротуарной плитки чемодан и отправился внутрь отеля. Распахнув входные двери, я протиснулся в узкий коридор. Половицы скрипели под ногами, а путь мне освещали заляпанные лампы, находящиеся параллельно друг от друга на обеих стенах. Выйдя в небольшую комнату с административной стойкой, я положил свою ношу подле себя и позвонил в золотой колокольчик, приветливо подмигивающий отраженными огнями ламп. Из двери, находящейся за стойкой, послышался неразборчивый бубнеж, после чего она отварилась и передо мной возник крупный мужчина преклонных лет, чье лицо напоминало печеное яблоко — настолько оно было испещрено морщинами, некоторые из которых были так глубоки, что больше напоминали боевые шрамы. Впалые глаза, теряющиеся за густыми бровями цвета древесного угля, нубийский нос, обилие старческих пятен, усеявших собой каждый сантиметр обвисшей кожи — этот человек явно прожил на земле срок, превышающий типичные двузначные числа, свойственные венцам творения Господня. Отряхиваясь, он не сразу разглядел меня — судя по всему, его глазам уже давно не был привычен вид человека из нездешних мест, поэтому изначально, вглядываясь в меня как в неодушевленный предмет, должно быть, ему думалось, что я галлюцинация, возникшая у него из-за нехватки солнечного света. Тщетно прождав реакции от портье, я решил нарушить молчание, оповестив его, что мне нужен номер.

Простояв еще несколько секунд как истукан, портье проморгался и улыбнулся, ослепив меня золотыми зубами.

— Мсье, наше заведение всегда радо новым посетителям. Многие считают, что мы давно закрыты. Думаю, что это связано с нашим местоположением… Если не секрет, где вы разузнали о «Пьяном корабле»?

— У любовника Верлена.

Портье рассмеялся, одарив мое лицо каплями слюны, после чего начал рыскать по ящикам шкафа, расположенного за его спиной. На нем был красный пиджак и такого же цвета брюки. Былую яркость одежда давно уже потеряла, а ее возраст выдавали протертые рукава и общий замусоленный вид.

— Знаете, ведь когда-то мы были процветающим местом. Какие люди у нас останавливались, боже мой… Бомонд, высший свет интеллигенции. Музыка не смолкала, а женщины, чьи шеи были покрыты огромными изумрудами одаривали меня такими улыбками, которых в нынешних реалиях не найти ни в одной наследнице крови Минохи. Да, люди уже нынче не те. Потеряли былой задор, былую жажду жизни, жажду наслаждений. А ведь в былые времена в «Пьяном корабле» разыгрывались настоящие драмы… Ох, друг, не местечковые, нет. Обычных людей здесь не было отродясь, лишь избранные. Да что уж говорить, я и сам оказывался в таких авантюрах, что расскажи я вам о них сейчас, вы примете меня за сумасшедшего. А это, мой юный друг, чистая правда — от первой буквы до последней. Вот, например, лет пятьдесят назад, когда меня еще не поела моль, а в зеркале меня приветствовал статный юноша, а не забытый практическими всеми старик…

Слушая изнурительную тираду о негодности современных представителей Homo Sapiens, я ждал, когда же портье соизволит найти гостевую книгу. Его речи все продолжались, а в момент, когда он упомянул нахождение Грейс Келли в одном из номеров в былые времена и их общие проделки в постели, его слова и вовсе скатились в фантасмагорические тернии, из-за чего я и вправду согласился с предыдущим предупреждением портье и задумался о ментальном состоянии старика. Казалось, что на деле я попал не в отель, а в заброшенное здание психбольницы, где местный обездоленный нашел свой приют, решив примерить на себя амплуа швейцара, разыгрывая спектакль для случайно наткнувшихся на это богом забытое место бродяг. Наконец, громко положа на стол пыльный фолиант, портье раскрыл его, начав пролистывать листы, которые от небрежных прикосновений, хрустя, рассыпались мелкой бумажной трухой. Дойдя до почти последней страницы, старик начал водить пальцем по чернилам, будто считывая давно утерянные воспоминания, что, подобно неожиданно найденным фрагментам пазла, довершали и делали ясными картинки из былых времен, о которых он распинался несколько минут назад. Завершив сей ритуал, старик поднял на меня глаза, вновь наградил золотой улыбкой и вручил изогнутую ручку, которую ему удалось выудить, чертыхаясь, из кармана своего бледно-красного одеяния. Крутанув книгу, он медленно пододвинул ее ко мне.

На пожелтевших страницах присутствовали лишь цифры, выведенные разными почерками в отдельной графе. Не осознав, что от меня требуется, я спросил, в каком месте нужно внести свои данные. Портье постучал морщинистым пальцем по графе, где в самом низу оставалось немного места.

— А куда записать свое имя?

— Ох, мсье, мне требуется лишь ваше число.

— Число?

— Да, ваше число.

Не захотев расспрашивать подробнее, тем самым подталкивая моего пожилого собеседника к очередным длительными монологам, я аккуратно вписал цифру семнадцать, после чего развернул книгу к швейцару, вложив в нее ручку. Взяв фолиант в руки, он пристально вгляделся в две цифры.

— День вашего рождения, не так ли?

Я кивнул. Старик, прищуриваясь, оглядел меня с ног до головы.

— Ну какие же семнадцать, мой юный друг, первая цифра здесь явно лишняя.

Положив книгу на столик, он аккуратно зачеркнул единицу, после чего продемонстрировал мне плод своих трудов.

— Другое дело. Значит, вы сущность сильная, я бы сказал великая. — ухмыльнувшись, он показал пальцем на потолок. — если вы один из тех, кто в ответе за мировой порядок, то для меня бы было делом чести прямо сейчас выпустить вам в лицо весь барабан револьвера, что спрятан у меня в одном из ящиков прямо за моей спиной.

Увидев мою растерянность, портье рассмеялся.

— Да что же вы, друг. Вы слишком юны для таких вещей, быть может, вы наш спаситель и будущий мученик. — подозвав меня рукой к себе поближе, старик обхватил моё плечо, начав шептать на манер мантры. — возможно, найдя покой для своей неприкаянной души, вы даруете мир и поднебесной, что является домом для всех нас.

Отпустив мое плечо, портье просиял, похлопав меня по спине.

— И я надеюсь, что отель «Пьяный корабль» поспособствует во всех ваших начинаниях!

Открыв дверцу одного из шкафов, швейцар подал мне ключ, на деревянном брелоке которого была выведена цифра моего номера. Перевесившись через стойку, он впервые одарил мой чемодан своим вниманием. Подняв глаза на меня, на его лице заиграла ребяческая ухмылка, из-за чего он с виду помолодел на двадцать лет.

— Ох, вы с вещами. Ничего, сейчас я позову нашего коридорного.

Ритмично ударяя по золотому колокольчику, он не сводил с меня своего взгляда, словно ожидая от меня ответной реакции. В момент его палец завис над кнопкой. Послышалось легкое шуршание, затем — звук разгоняющихся шестеренок. Над дверным проемом по правую руку от меня зажглась лампа, озарив светом лестницу на второй этаж, ступени которой были накрыты бордовым ковром. У уходящего под углом потолка виднелись зубчатые колеса, между которыми были протянуты резиновые ремни. Механизм продолжал свою работу, время от времени зажевывая ремень, из-за чего весь процесс останавливался, но, не сумев поглотить свою добычу, шестеренки отрыгивали резиновую дичь, давая ей возможность вновь двигаться вперед. Во мраке лестницы появился человеческий силуэт, чьи руки и ноги свисали над землей, шатаясь из стороны в сторону. По приближению стали заметны нити, закрепленные на движущихся ремнях.

Марионетка остановилась у порога фойе. Одетая в миниатюрную копию костюма швейцара, она, свисая в своих кандалах, безмолвно глядела на меня огромными не моргающими глазами, выведенными краской на деревянной голове. На темечеке куклы небрежно лежала плоская красная шапочка.

Старик вышел из-за административной стойки и подошел к кукле, по-отечески приобняв ее.

— Наша гордость. Беллбой Алектрион. Ну же, поприветствуй гостя.

Вновь шуршание, марионетку начало трясти из стороны в сторону, из-за чего шапочка улетела прочь, планируя упав за стойку. Чертыхаясь, старик побежал за головным убором, не забыв перед этим дать подзатыльник трясущемуся в конвульсиях деревянному коллеге. Постепенно движения куклы становились менее хаотичными, покуда она не выровняла осанку и медленно отсалютовала мне отсутствующим аксессуаром коридорного.

Портье похлопал меня по спине, подойдя из-за спины, от чего я дернулся. Подумав, что моя реакция связана не с его внезапным появлением за моей спиной, а с шоу, устроенным марионеткой, старик разразился хохотом.

— Ну вот о чем я и говорил. Люди уже не те. Боятся мальчишки. Алектрион — портье обратился к кукле, что теперь вновь безжизненно висела на нитях — постарайся в следующий раз не пугать наших и так редких посетителей своей зарядкой. Проводи ее до своего публичного появления. — старик закинул руку мне на плечо и вновь отправился по тропам ностальгии. — Помню, в свое время дети из округи сбегались в наш отель и просили, чтобы Алектрион поплясал перед ними. За уши не оттянуть было. Приходилось даже пропускать их на этажи выше, чтобы не мешали принимать новых клиентов. Как же они его любили… Или вот, в шестьдесят пятом году мы как-то вместе с этим негодником принимали одну графиню из северной Африки…

Не вслушиваясь в слова портье, я наблюдал за безвольно висевшей куклой с мертвецким взором, словно ожидая подловить её на мимолетном моргании или дрогнувшей мимической мышце. Но нет, ничего. До меня доносились обрывки из монолога портье о знаменитой вечеринке шестьдесят пятого года в «Пьяном Корабле», о которой, по его словам, стоит написать, как минимум несколько остросюжетных романов. Суть была в следующем: пока Алектрион танцевал на столе, взяв на себя все внимание публики, среди которой были как и представители голубой крови, так и люди, нажившие свои состояния посредством организованной преступности, молодому портье удалось уединиться в туалетной кабинке вместе с графиней, главной героиней его рассказа, и оставить сей факт незаметным для ее мужа. Меня вновь посетила мысль, все ли в порядке с психическим здоровьем моего собеседника, а на языке так и крутилось замечание, что Грейс Келли, о которой он рассказывал ранее, являла собой не одну из самых известных актрис Голливуда, а бревно с вырезанным на коре портретом десятой княгини Монако, плодом страстной любви с которой у портье стал свисающий подобно висельнику Алектрион. Все же мне было сложно поверить в сексуальную связь между портье захудалой гостиницы и мировой знаменитости.

— Эх, Арес-Арес, где же твой былой пыл… Ох! — швейцар вытер руку об брюки, подав ее мне. — Мое имя Арес, как же я забыл представиться… Ну что же, давайте уже начнем заселяться. Алектрион! — после произнесения имени, кукла дернулась, подняв голову к портье. — Седьмой номер. Живо-Живо!

Кукла продолжила исступлено смотреть на своего хозяина. Простояв так пару секунд, Арес ударил себя пятерней по лбу, вновь выругавшись себе под нос. Взяв мой чемодан двумя руками, лицо старика слилось по цвету с его униформой. Пыхтя и отказываясь решительными кивками от моей помощи, он поплелся в сторону безмятежного Алектриона.

— Забавно, что столь антивоенные напутственные слова исходят от человека с настолько «военным» именем.

Арес доковылял до марионетки и передал тяжелую ношу ей в руки, которую она подхватила с такой легкостью, будто пыхтение портье до этого было всего лишь странным шутливым перформансом. Отдышавшись и накинув красную шапку на темечко Алектриона, швейцар поглядел на меня тоскливыми глазами.

— Знаете, юноша, даже воин устанет от перманентной бессмысленной войны.

Сбросив с себя излишнюю грусть, Арес вновь оголил свои золотые зубы, после чего подозвал меня к себе жестом. Взяв нас с Алектрионом за плечи, он обращался то к одному, то к другому.

— Седьмой номер, запомни. И не проси чаевых, не наглей… Следуйте прямо за ним, чтобы не сбиться с дороги. Хоть заведение у нас небольшое, но я не удивлюсь, если его архитектором выступал Дедал. Вроде бы все… Ну что же, мой друг. Приятного, а главное — плодотворного времяпрепровождения.

Портье похлопал меня по спине, после чего мы в последний раз обменялись рукопожатием. Шестеренки начали свой ход, Алектрион развернулся на сто восемьдесят градусов и пустился в путь вверх по лестнице. Я отправился следом.

II

Ступая по лесенкам за своим путеводителем, чьи ноги ни разу не коснулись пола, я проходил по веренице ничем не отличающихся друг от друга лестничных пролетов, по итогу выйдя в коридор шестого этажа. Заметив, что на главной лестнице отсутствует путь на последний, седьмой этаж, я сделал в своей памяти засечку на будущее, — спросить у Ареса, что располагается под крышей отеля. Держась подле Алектриона, я осматривал немногочисленные двери, расположенные в хаотичном порядке. Два номера могли быть расположены как в нескольких метрах друг от друга, так и поставлены вплотную, а двери, ведущие внутрь гостиничных комнат, отличались по ширине, форме и материалу.

— Да, судя по всему, если архитектором здешнего места был Дедал, то дизайном занималась Доротея Таннинг.

Услышав мою реплику, Алектрион остановился, обернувшись ко мне. Выронив чемодан из рук на пол, все также устланный красным ковром, марионетка поднесла указательные пальцы к кончикам ярко обрисованных краской губ, проведя ими до ушей. Затем, сделав кувырок в сетях, словно муха, что из разряда насекомого перешла в род ланча, запутавшись в липкой паутине, Алектрион схватил чемодан и вернулся в исходную позицию. Простояв несколько секунд на месте, он отправился прежней дорогой.

Немного отшатнувшись назад благодаря резкому торможению резиновых ремней, коридорный, пошатываясь, остановился у одного из номеров, медленно разворачиваясь на тросах лицом к двери. На дверном полотне не было номера или иных опознавательных знаков, — выполненное из дуба, оно было выкрашено голубым цветом с нанесенным поверх орнаментом пейсли, исполненным люминесцентной краской. Также на нем отсутствовали ручка и прорезь для ключа. Я неспешно подошел к Алектриону, который по моему приближению кинул чемодан на пол, вытянув левую ладонь ко мне. Сориентировавшись, что от меня требуется, я достал ключ из кармана брюк, ранее отданный мне Аресом. Цепко ухватив его пальцами, коридорный поднес ключ брелоком к двери, плотно прижав к голубому полотну. Когда же он убрал его, на двери появился оттиск отзеркаленной семерки, под которой расположился схематичный символ солнца. Алектрион сжал ключ с брелоком, послышался хруст дерева. Разжав руку, на пол упали погнутое кольцо с деформированным ключом и обломки брелока. Затем коридорный просунул руку под пиджак, достав из внутреннего кармана маленькое карманное зеркальце. Раскрыв ракушку, он прижал его к месту, где находился оттиск. Закончив действие, Алектрион убрал зеркальце обратно, а перед моими глазами предстало число семь в своем первозданном виде, рядом с которым была все та же неизменившаяся окружность с исходящими от нее в стороны линиями.

Дверь скрипнула, и сама по себе медленно открыла перед нашим тандемом номер, поприветствовавший нас запахом табака, пыли и общей затхлости. Люстра была выключена, но ее функции выполнял солнечный тусклый свет, что пробивался полосами сквозь створки жалюзи. Односпальная кровать с застеленными простынями, по другую от нее сторону — рабочий стол, на котором рядом стояли пепельница и сгоревшая свеча, воск с которой растекся по столешнице. Все это богатство находилось под слоем серой пыли. Небольшое зеркало, что висело напротив окна, создавало иллюзорное ощущение простора. На деле же комната была небольшой, я бы даже сказал крошечной, больше походя на подсобку, а не на жилое помещение. Слева от изголовья постели находилась настежь открытая дверь, за которой на меня величаво выглядывал унитаз, скрытый полумраком. Взяв с пола свой чемодан, лежащий у свисающих с высоты ног Алектриона, я зашел внутрь, бросив его на кровать, а сам уселся на пол, разглядывая свои новообретенные хоромы. Коридорный продолжал стоять в проеме, молча смотря в одну точку. Забыв о его присутствии, я подошел к зеркалу, осматривая свое лицо. Мешки под глазами выдавали долгую бессонницу, рука об руку с которой шли бесконечные бутылки виски и новостные сводки с фронта, которыми пестрили газеты, бросаемые каждому жителю города под дверь его дома. Решив умыть лицо, я отправился в уборную, по пути дернув выключатель света, находящийся как раз у зеркала. Ослепленный от яркого света люстры, свисающей с потолка и, как оказалось, также украшенной орнаментом, я прошел в клозет. Отыскав там раковину, мне, приложив немалые усилия, таки удалось повернуть вентиль. Умывая лицо, из комнаты послышался свист чайника. Удивившись, я вышел из уборной и увидел Алектроина, все также находящегося у порога в мой номер.

Из его тела били струи пара, а грудь раскрылась двумя створами, оголив монетоприемник. На внутренней стороне левой створки расположился прайс-лист. Вспомнив, что портье и вовсе не потребовал с меня платы, я изучил список предложений, после чего отправился к своему чемодану. Пятьдесят монет — семь дней, вполне выгодно. Нарыв в наружном кармане наличные, я вернулся к коридорному, который все также исходил паром. Создавалось впечатление что еще пару секунд — и его разорвет на куски. Просунув в исходящего спазмами Алектриона необходимое количество монет, я, немного помешкав, забросил еще две сверху поверх необходимой суммы, после чего закрыл грудные створы деревянного коридорного. Струйки пара постепенно стихли, а Алектрион, вновь поднеся кончики указательных пальцев к губам и изобразив неровную улыбку, сделал кульбит и отсалютовал мне, на этот раз уже с настоящей шапочкой, которую ему удалось со второго раза стянуть со своей головы. Из коридора послышался скрежет зубчатых колес, Алектриона вновь дернуло, после чего, потеряв свою прежнюю гордую осанку и свесившись подобно коровьей туше на мясном крюке, он спиной вперед отправился обратно к лестнице. Дверь номера медленно затворилась.

«Прекрасное дитя капитализма» — промелькнуло в моей голове. Я направился к своему чемодану, решив достать из каземата пожитки, вечно сопровождающие меня в нескончаемых поездках, из которых и состояла вся моя жизнь в последние годы. Расправившись с защелками, я открыл кейс и перед мной предстал классический неаккуратно сваленный набор необходимых мне вещей: кипы бумаг, перевязанных атласной лентой, несколько брюк, белых футболок, серых пиджаков и блейзеров, а также гигиенические принадлежности.

Расчищая утрамбованные завалы, я скидывал их на пол, и спустя пару минут возле меня образовалась горка барахла, с которой было бы не стыдно пойти торговать на ближайший базар, затмив своей выручкой давних старожил гермесовского дела.

На дне чемодана осталось три свертка в упаковочной бумаге. Я с бережностью вынул их и положил на простыни постели. Два свертка были небольшими, третий же выдавал своей угловатостью скрытую за бумагой габаритную коробку. Прижав обеими руками к груди немногочисленные ценные для меня вещи, я отправился к письменному столу. Сев за него, я занялся распаковкой, варварски разрывая приятно шуршащую бумагу в клочья.

Передо мной предстала бархатная черная коробка, через закрытую крышку которой тут же прорвался запах чернил, за доли секунд наполнивший пространство комнаты приятным ароматом. Я снял с нее крышку. Моим глазам показался во всем своем великолепии первый изумруд моей коллекции — пишущая машинка Underwood No. 5, чьи литеры уже давно были стерты до неузнаваемого вида благодаря давней и плодотворной работе, которой мы предавались годами до этого. Пробежав пальцами по клавишам, словно пианист, настраивающий невидимую, но крепчайшую связь с инструментом, я оставил в покое моего давнего соратника, занявшись открытием следующего узника бумаги. За ней скрывался металлический брусок с ремешком, поверх которого находилась четырехугольная выпуклая вставка. С левой стороны бруска был держатель с закрепленным на нем бордовым маркером. Я потянул за четырехугольник, и на свет показался объектив. Это был Polaroid SX-70, купленный мной на базаре в балтийский странах, где я находился по корреспондентскому заданию. Его предыдущий владелец, решившийся расстаться с фотоаппаратом, не был многословен, но хорошо врезался мне в память благодаря своему спутнику — черной кошке, что дремала на его плече, не обращая внимания на базарный гул вокруг. В те времена я любил заводить диалоги с незнакомцами, питаясь их энергетикой и стараясь подчерпнуть для себя новые взгляды на мир, но большинство моих вопросов мужчина проигнорировал, лишь вскользь упомянув, что он распродает свое ненужное имущество с целью накопления суммы, что позволит ему вернуться на родину, располагающуюся в одной из африканских стран.

Раскрыв камеру, я развернулся к двери, прокрутил колесико фокусировки и нажал спусковую кнопку. Послышался характерный звук, и из аппарата вышел снимок. Взяв его двумя пальцами, я окинул фотографию взглядом. На фотобумаге проявилась комната. Из-за особенностей химический реагентов дверь на снимке казалась еще голубее, узоры пейсли же на ней излучали небольшое свечение. При осмотре мне обнаружилось, что на двери явно считывались цифра семь и рисунок солнца, хотя в мире, не пропущенным через оптическую линзу, они присутствовали только с обратной стороны дверного полотна. Подумав, я достал из бокового держателя фотоаппарата маркер и лаконично подписал фотографию «VII».

Отложив снимок и полароид, я занялся последним свертком. В нем находился модифицированный Walkman TPS-L2, чей микрофон, активирующийся кнопкой «Hotline» на корпусе, в классических моделях давал возможность переговариваться двум слушателям в наушниках. В моем же аудиоплеере при нажатии кнопки микрофон начинал запись на ленту кассеты, находящейся в кармане проигрывателя.

Сбросив клочья разорванной бумаги на пол, я разложил все свое драгоценное мелкое имущество на столе. Пишущая машинка для моего внутреннего «я», фотокамера для моментальных снимков — проекций с моих глаз и Walkman с чистой кассетой — его предназначение для меня оставалось загадкой, хотя и лежал он в моем чемодане уже как несколько лет кряду.

*

История появления аудиоплеера в моем распоряжении была воистину неординарной. Обзавелся я им на вечере, устроенным дружеским объединением Les Six, куда меня пригласил Жорж Орик, сошедший со страниц альманаха «Французские композиторы, заляпавшие себя участием в кинолентах» в офис моей тогдашней редакции, где я бездарно просиживал на одном месте вот уже как несколько месяцев. Сказав, что вечер будет прекрасным, а Сати поубавит с количеством алкоголя и эксцентрики, из-за которых прошлая вечеринка закончилась катастрофой, Орик подхватил меня на руки аки рыцарь, спасающий свою возлюбленную из крепости заточения, и выпрыгнул в окно, оставив в полном замешательстве всех журналистов вокруг. В особенности это событие поразило моего начальника, который как раз нес для меня новый инфоповод — местный чиновник, посетивший митингующих в сквере, чьи лозунги звучали примерно как «Сделайте что-нибудь с канализациями, энный год наши туалеты бьют фонтаном нечистот в наши же потолки», уверил всех, что проведя мозговой штурм, занявший несколько лет его политической карьеры, он таки сумел найти решение. Позвав толпу за собой на мост, под которым находилась небольшая речка, протекающая в центре города, он станцевал джигу, после чего обернулся полутораметровой фекалией и скинулся в быстро несущийся поток под собой, крича ошарашенным митингующим: «Зачем нам туалеты, созданные для отходов жизнедеятельности, если можно всем вокруг стать фекалиями, создав новое общество, в котором больше не будет голода, войн и нищеты — ведь все, что могут фекалии — это плыть по течению. Последние слова, кстати, мой новый предвыборный лозунг». Закончив на этом свою душераздирающую речь, чиновник удалился от толпы, глазеющей на него с моста, постепенно скрывшись за линией горизонта.

А что же вечер? По итогу хоть времяпрепровождение с композиторами выдалось прекрасным, — вермут лился рекой, а старина Сати упивался Абсентом и к утру таки дошел до состояния бреда, в котором он вообразил себя маленькой девочкой, просящей милостыни у ворот кладбища Монпарнас, у меня ровно в полночь завязалась перепалка с неожиданно появившимся Еврипидом, одетым в гиматию на голое тело. Причина его прибытия на сие мероприятие так и осталась для меня загадкой — на следующий день каждый из «Шестерки» утверждал, что и не подумал бы приглашать его. Суть устроенного нами спора заключалась в разительно различающихся мировоззрениях — все же пара тысячелетий, отделяющих даты наших рождений, сказывались на взглядах. Упомянув несколько острых цитат комедиографа Аристофана, адресованных полуголому драматургу, что сидел напротив меня, я заметил, что лицо Еврипида приобрело окрас каролинского жнеца. Ворча, он достал из закромов шерстяной ткани Walkman и кассету, произнеся: «Жду вашу версию «Ипполита», мой юный женолюб, созданную после встречи вами кровососущего суккуба. Само собой, продиктованную под запись, так как не уверен, что вы, придерживаясь таких идей, вообще в состоянии писать».

*

Оставив своих вечных соратников по странствиям акклиматизироваться в новой, доселе незнакомой местности, я, прихватив пепельницу со стола, отправился к окну. Зажав сигарету между зубов, я раздвинул ламели, впервые оценив вид, открывающийся с высоты моей комнаты. Отель оказался достаточно удален от города — пыльная дорога, по которой переваливалось мое такси по пути в «Пьяный корабль», тянулась на несколько сот метров вдаль, окаймленная редкими дубами. Вдали побитое шоссе впадало в россыпь двух-трехэтажных зданий, чьи окна в закатном солнце слепили частыми бликами, будто общаясь друг с другом посредством морзянки. Округлое же здание, что шло от основания отеля кругом, оказалось в куда более плачевном состоянии, чем мне показалось по прибытию. Крыша, накрытая просвечивающей сеткой, прохудилась настолько, что в некоторых местах зияли дыры. Дом был явно заброшен и одному богу известно, чем это решето являлось в свои лучшие годы. Закурив, я оставил меланхоличный пейзаж. День подходил к концу, а сон, несмотря на долгий муторный путь, так и не захотел навестить меня. Не зная, чем себя занять, я не нашел лучшей идеи, чем поработать. Найдя перевязанную кипу бумаг, я вновь уселся за письменный стол. Сорвал ленту, взял за кончики несколько листов, вставил их в пишущую машинку. Прокрутил ручку валика, затянув под него бумагу и закрепив ее прижимной планкой, после чего сдвинул каретку вправо. Все эти действия я выполнял механически, не обращая внимания на прибор передо мной, вместо этого остекленевши глядя на матовые жалюзи в лучах заходящего солнца, пытаясь поймать хотя бы какую-нибудь мысль за хвост. Закончив с приготовлениями, я взглянул на лист цвета подснежника. Пальцы коснулись стертых литер.

«Отель Пьяный корабль.

Номер комнаты — VII.

20XX год.»

III

Из пушистых лап полудрема меня вырвала приглушенно доносящаяся музыка, смешанная с гулом голосов. Я все также сидел у печатной машинки, жалюзи перестали пропускать солнечные закатные лучи, сменив их непроглядной синевой тьмы. От единственного источника света — люстры, свисающей с потолка, что оставалась включенной с моего первого похода в уборную, исходило легкое переливчатое дребезжание. Подвески из хрусталя, будто также слыша аккордовые прогрессии, плавно ходили из стороны в сторону, временами сталкиваясь, создавая звон, добавляющий музыкальной зарисовке новых красок.

Сколько я проспал? Не имея привычки носить с собой авторские изделия Хроноса, который успел сделать себе имя на их производстве, я давно потерял счет времени. Какая разница, шесть часов дня или утра сейчас, если природой ты создан как антоним систематике и порядку. Вставая со своего писарского трона, я вдоволь прочувствовал наказание, ниспосланное на мое голову Икелом. Бойся своих желаний, как говорится. С трудом переставляя онемевшие ноги, я добрался до рукомойника, окатив свое лицо прохладной водой. Опершись на керамогранитную плитку, я немного размял ноги, и, удостоверившись, что пешая прогулка не разломает кости моих ступней, вышел из ванной комнаты. Ромбовидные подвески продолжали двигаться в такт музыке, что для смотрящего имело завороженно-гипнотическое свойство, от чего я словно в трансе уставился на них. Мое оцепенение прервал стук в дверь. Продолжая смотреть на танец хрустальных плясуний, я на ощупь попытался найти дверную ручку, позабыв о ее отсутствии. Растерявшись, мне не пришло в голову лучшей идеи, чем обратиться к незнакомцу, что снова трижды постучал.

— Кто там?

— Это Арес, мой юный друг — из-за двери послышался знакомый голос портье. — Хотел проведать вас, узнать, все ли в порядке и как прошло заселение?

Баритон был действительно узнаваемым, но мои уши явно улавливали небольшие перемены в глубине издаваемых швейцаром звуков. Поубавилось старческой хрипотцы, да и в целом голос стал будто на полтона выше.

— Все было отлично как раз до вашего прихода. — за дверью послышался раскатистый смех. — я не понимаю, как мне справиться с дверью, здесь отсутствует ручка.

— Просто захотите открытия.

Лучшего варианта для выхода из сложившейся ситуации у меня не было. Закрыв глаза, я визуализировал в своей голове открытие злополучной двери. К моему удивлению, это сработало — послышался звук открытия засова, после чего дверное полотно медленно отворилось. На пороге стоял Арес, чей вид претерпел поразительные изменения. Одеяние сменилось с красного замусоленного пиджака и широких брюк на синие облегающие кюлоты и такого же цвета мундир с глубоким вырезом, окаймленным на мощной волосатой груди белой бахромой. Портье будто сбросил несколько десятков лет. Глубокие морщины пропали, сделав лицо более считываемым, — теперь передо мной стоял мужчина со взглядом уверенного в себе хищника. Волосы, остатки которых ранее покрывали собой лишь виски, сейчас же являли собой густую шевелюру, уложенную назад бриолином. Проводя пальцами по усикам под носом, он переступил порог.

— У меня к вам вопрос личного характера. — немного растерявшись и осмотревшись по сторонам, словно стены были вдоволь усеяны прослушкой, он настороженно прошептал. — заметно ли, что усы накладные? Я бы никогда не стал заниматься подобной ересью, но я слышал, что госпожа Афродита тает при виде мужчин с растительностью на лице, а она сегодня приехала с визитом на ночной прием…

Я невольно прыснул, но постарался с напускной уверенностью подбодрить портье, ответив, что усы выглядят так, будто присутствовали на Аресе с его первых дней полового созревания. Арес просиял.

— Спасибо, мсье. А чего же вы все в номере? Прием ведь организован, в том числе, и в вашу честь. Все гости уже в сборе, вы не поверите, приехал даже Фантас, оставив весь близлежащий город без сновидений. Вы его немного задели, мсье, он прочитал ваши предположения — портье указал пальцем на ритмично крутящиеся подвески на люстре. — это его рук дело, но никак не Икела. Хотя, задев тщеславие его брата «запрещенным для простых смертных именем», думаю, вы уже искупили вину. Ну чего же вы, мой юный друг, всем не терпится познакомиться с вами. Давайте-давайте.

Арес взял меня под руку и улыбнулся, оголив свои золотые зубы. Я попросил минуту на подготовительные сборы, на что портье ответил, что я и в заношенном пиджаке выгляжу как внебрачный сын Аполлона, но если мне хочется — то конечно он подождет, пока я наведу необходимый марафет. Пока я рылся в завалах, которые оставил после себя чемодан, портье раскачивался на пятках, внимательно осматривая арендованные мною владения.

— Да, комната давно уже потеряла свой былой лоск. А главное дух предыдущего владельца — Арес громко вдохнул огромными ноздрями воздух. — ни единой нотки, даже маломальского душка.

— А кто жил здесь до моего заселения, если не секрет, Арес? — я, выбрав хлопковый голубой пиджак, стоял у зеркала, поправляя лацканы.

— Ох, седьмая комната пустовала… — портье начал загибать пальцы, увешанные кольцами. — три, шесть, восемнадцать… тридцать лет. Последним существом, нашедшим здесь свое убежище, был Айхи. Приехав из далеких краев, он боролся с потерей интереса к жизни и творческим кризисом. Очень красив. Выглядел совсем юно, хотя голос и выдавал давно созревшего мужчину. Помню, на него часто жаловались обитатели с этого же этажа, так как весь день из номера доносились мелодии, сыгранные на никому неизвестных инструментах.

— И что же, ему удалось справиться с кризисом?

— А на это у меня нет ответа, друг мой. Как-то в знойный день я решил проведать его с дружеским приветом. Дверь отворилась перед моим носом, а все, что предстало моим глазам — отрезанный локон юности, лежащий на заправленной постели. Ни инструментов, ни единого намека на то, что кто-то здесь обитал. Хотя нет, старый дурак снова вам врет — Портье указал пальцем на свечу, стоящую на столе. — это египетская свечка, которую он держал в ладонях, впервые подойдя к административной стойке с просьбой предоставить ему пристанище. Видимо, оставил сувениром. Буду честен, в тот раз я вероломно забрал ее к себе, но так и не смог разжечь — при поднесении горящей спички к фитилю, каждый раз она тухла. Решив, что этот подарок оставлен явно не мне, я вернул его на место. Быть может этот презент не для хозяина заведения, преподнесённый за любезность и качество обслуживания, а для продолжателя неизвестного мне дела, занявшего пост растворившегося юнца Айхи. Вы весьма похожи. Оба моложавые, но что сразу бросилось мне в глаза — взгляд. Глубокий, ищущий чего-то. Кто знает, может тогда он просто реинкарнировал, обретя новую форму, в которой ему удастся найти то, чего он искал. Если так, то я могу только пожелать ему удачи, глядя в ваши зеницы.

Закончив приготовления на последних словах Ареса, я подошел ко столу, решив, что не помешает взять с собой фотоаппарат — вдруг кто-то из постояльцев «Пьяного корабля» заинтересует меня настолько, что я решу сделать себе его портрет в коллекцию. Задержавшись взглядом на оставленном имуществе Айхи, я не заметил ничего сверхъестественного — обычная не раз использованная свеча из воска.

— Позвольте поинтересоваться, что вы держите в руках, мсье?

— Ничего особенного, фотокамера. Подумал, вдруг что-то или кого-то на сегодняшней вечеринке захочется оставить в памяти на пленке.

— Ох, это отличное решение, мой юный друг. Весьма по-Уорхоловски.

Повесив полароид на шею, я покрутился перед Аресом, демонстрируя свой сегодняшний образ. Портье похлопал, указав, что мне необходим паше. Достав из кармана мундира белый платок, он свернул его и положил в мой нагрудной карман, произнеся: «посмотрим, что он расскажет сегодня о вас». Вновь взяв меня под локоть, Арес переступил порог. Дверь за нами, озаренная свечением цифры «VII» на дубовом полотне, беззвучно захлопнулась.

* * *

Пока мы спускались по лестничному маршу, музыка, до этого невнятно бубнящая, нарастала, становясь все более отчетливой. Арес вновь увлек меня историей, в этот раз посвященной своей сестре Эриде.

–…Представьте себе, испортить свадьбу молодоженам и всем гостям, просто из-за того, что вас не пригласили. И ладно бы близкие друзья, но нет — практически незнакомые люди, с которыми она виделась-то от силы пару раз. Да, если бурлящая кровь нашего рода дает мужчинам воинскую выдержку, то из женщин делает полоумных истеричек… — портье печально покачал головой.

Остановившись на лестничной площадке второго этажа, мы подошли к сквозной арке, через которую открывался вид на банкетный зал.

— Ну что же, мой юный друг, пожелайте мне удачи в делах сердечных. — поправив накладные усы, Арес горячо пожал мою руку, после чего тяжело выдохнул, выпрямил спину, выставил волосатую грудь вперед и отправился в рокот, сотканный из десятков голосов и пианинных джазовых зарисовок.

Зал был усеян столиками, выполненными в стиле французского прованса, за которыми сидели люди, чья наряды кардинально различались по духу времени. На соседствующих стульях могли спокойно дискуссировать выходец из ревущих двадцатых — франт, одетый в строгий пиджак в узкую полоску, и представительница прекрасного пола, обернутая в паллу, напоминая собой не живого человека, а оживший мрамор, дошедший до нас сквозь века. По правую руку от меня находилась длинная барная стойка, за которой роль бартендера выполнял уже знакомый мне Алектрион. Жонглируя бутылками, он разливал подошедшим напитки всевозможных цветов, временами прыгая на стойку и под аккомпанемент аплодисментов рядом стоящей толпы начинал заходиться в лихорадочном танце. Напротив меня располагалась танцевальная площадка, где несколько женщин с бокалами мартини в одной руке и длинными мундштуками в другой плавно двигали бедрами в такт музыке, исходящей из пианолы, что и являлась зачинщиком моего нынешнего бодрствования. Стены были испещрены потрескавшимися фресками, освещенными торшерами, стоящими подобно караульным, охраняющим покой состарившихся произведений живописи. Сюжеты фресок обращались к древним мифам — проходя вдоль левой стены, я с удивлением узнал на одной из них молодого Ареса, стоящего в военном обмундировании на фоне горящего города.

Подойдя к бару, я остановился поодаль от гулкой толпы, облокотившись на гостевую столешницу. Алектрион, заметивший меня еще по приближению, уже ожидал меня, свисая на марионеточных нитях, уходящих и теряющихся в окутанном тьмой потолке, до которого не доставали огни торшеров.

— Алектрион, будь добр, один лондонский мятный свизл.

Коридорный кивнул, после чего развернулся к пристенной витрине, начав шерудить деревянными пальцами меж дразнящих звоном бутылей. Закончив создание моего коктейля (весьма виртуозно, стоит заметить, ведь помня, насколько неповоротлив был Алектрион в прошлый раз, сейчас он превзошел самого себя — с гейзером и шейкером он обращался в разы искуснее, нежели с моим несчастным чемоданом). Замешкавшись с костером, коридорный с упорством водил рукой над ним. Приглядевшись, я заметил, что он вырезает, по всей видимости, сообщение, адресованное мне. Закончив с горем пополам свои труды, Алектрион вновь подлетел ко мне, поставив напиток на костере передо мной. Кивнув и взяв его, дабы отпить, я заметил вырезанную корявую надпись на картоне: «Спасибо за чаевые, Алектрион помнит добро». Не знаю, хватило ли одного охлаждающего глотка, дабы я опьянел, или же я уже старел, но детская непосредственность вкупе с неказистым почерком растрогали меня. Коридорный сделал уже свой фирменный жест, поднеся пальцы к уголкам губ. Кто-то из подошедших посетителей с другого края стойки попросил к себе бармена, на что нити, удерживающие деревянное тельце, ответили тягой в противоположную от меня сторону, а Алектрион с бутафорской улыбкой на лице покинул меня спиной вперед. Кивнув на прощание коридорному, я выудил сигарету из пачки, поднесся к ней зажигалку.

— Не будет сигареты?

Голос, донесшийся из-за спины, принадлежал невысокой женщине в изумрудном платье до колен. Вытянув ко мне руку с мундштуком, она явно не предполагала моего отказа. Что же, для чего мне портить вечер женщине? Вставив сигарету в ее мундштук, я помог ей с зажигалкой, после чего она затянулась так, что позавидовал бы любой шахтер.

— А чего вы здесь один? Идите к нам за стол, у нас как раз свободно одно место.

Единственное, что я успел — это схватить свой бокал, ибо, подхватив меня за руку, девушка, не дожидаясь моего ответа, вприпрыжку побежала к столику, люди за которым что-то яростно обсуждали. По приближению я увидел знакомое лицо Ареса. На соседнем месте от него сидела женщина топлес, чьи соски были прикрыты бутонами роз, а на груди красовались бриллианты, свисающие с золотых цепей, окруживших змеей бледную шею. Заметив мое приближение, портье вскочил с места, чуть не снеся столик — падение на пол наполненных напитками бокалов остановил мужчина восточной внешности, крепко схвативший одной рукой подстолье. Лицо его было неразличимо за клубами дыма, а одеяние состояло из халата, накинутого на голое тело, а также шлепок надетых поверх носков. У ног находилась бурлящая колба кальяна, а рука, свободная от удержания шаткого стола, была занята шлангом.

— Мой юный друг, а я уже думал пойти вас разыскивать по всему залу! Зельда, умеете вы находить интересных мужчин. — Арес вытер руки об свой мундир, после чего указал ими на меня, словно экскурсовод, показывающий группе туристов доисторический скелет давно вымершего существа. — Наш новый постоялец, занял седьмую комнату. — послышался вздох изумления, исходящий от полуобнажённой женщины, сидящей возле портье. — Да-да, моя богиня, бывший номер Айхи. Ох, юный друг, позвольте представить, Афродита. — Арес подмигнул мне, а женщина поднесла свою кисть, которую я поцеловал. — с Зельдой вы уже знакомы… — девушка в изумрудном платье поприветствовала меня реверансом. — Этот восточный джентльмен — Джабир ибн Хайян аль-Азди. — мужчина в халате отпустил шланг, что, не поддавшись законам тяготения, остался висеть в воздухе, и протянул мне руку для обмена рукопожатием. — И Фантас… куда он делся?

Из табачного облака, застилающего область вокруг Гебера, послышался кашель. Маленькие руки прорвали дымовую завесу и по правую руку от арабского алхимика показался ребенок, на вид которому было около семи-восьми лет. С золотистыми кудрями на голове, он был одет в ночную белоснежную сорочку. Налив себе из стоящего на столе графина водки в рюмку, дитя опрокинул ее, не поведя и глазом. Расплывшись в ребяческой улыбке, Фантас прищурился.

— Как вам моя шалость с подвесками?

Его голос соответствовал виду — это был чистейший дискант, не тронутый липкой пятерней гормонов.

— Весьма недурно, думаю, если бы не Арес, я бы мог смотреть на их танец до потери сознания.

Фантас залился смехом, произнеся, что лучшим комплиментом его таланту будет составление компании в роли собутыльника. Я кивнул, показав ему свой стакан, но мальчишка уже налил две рюмки. Заметив мой сосуд, он просто вылил водку внутрь коктейля.

— Хуже не будет.

— Эх, дети сновидений. Если бы не корни твоего отца, Фантас, сейчас бы выглядел как забулдыга. Вы не поверите, — Арес обратился ко мне. — но мы с этим завсегдатаем питейных ровесники. Не зря ты являешься людям во снах лишь в образе хряков да ослов последнее время.

— Арес, не начинай. У тебя грешков не меньше, а грязного белья еще поболее. Да и что мне остается, если в дальнейшем меня постигнет участь прародителя — пускать слюни, лежа в коме. Не омрачай мой кутеж своим бесполезным нравоучительным бубнежом.

Фантас вновь влил в себя шот. Повисла давящая тишина, которую попытался развеять портье.

— На чем же мы остановились до появления моего юного друга, госпожа…

— Ох, уже госпожа, даже так. — Афродита положила руку на колено Ареса, от чего его лицо приобрело цвет, отлично подходящий его римскому имени. — мы говорили о ваших давних промахах, Арес. Ваше падение от рук женщины.

— Знаете, куда сладостнее пасть от нежных пальцев мудрой femme fatale, чем быть заточенной в темницу немытым полоумным кузнецом.

Афродита фыркнула, убрав ладонь с синих кюлотов портье, демонстрационно развернувшись от него к Зельде.

— а где же Фрэнсис, дорогая, почему не с вами?

— Не знаю, спросите у Фантаса, с какими шлюхами он якшается сейчас…

— К сожалению, максимум, что я могу, подруга — это снобдить его так называемыми шлюхами лишь в те часы, когда он будет в сонном беспамятстве, слежку за вашим кавалером я не устраивал — Фантас вновь опрокинул в себя рюмку водки.

— Но вы же были вместе с ним в кабаре, когда он обжимался с этой мужиковатой Айседорой.

— Я там был не для того, чтобы смотреть, кого обжимает ваш избранный.

— Ох, вы снова надумываете, дорогая, я слышала, что у нее счастливый брак с одним русским поэтом… — Афродита по-матерински поправила локон волос, упавший на лицо Зельде.

— Брак-то может и счастливый, но все эти писаки лишь на словах несут знамя однолюбов, а выпьют бокал — так сразу начинают искать очередную потаскуху…

— Ну так давайте и мы выпьем! — Фантас, щелкнув по рюмке пальцами, отправил ее прямиком к помрачневшей Зельде. — За крепкий брак и смерть всех потаскух в радиусе тысячи километров от Зельды!

Выпив, они оба рассмеялись.

— А что у вас висит на шее? — Зельда обратилась ко мне, указывая на металлический брусок.

— Ничего особенного просто фотоаппарат, ношу его с собой по привычке, оставшейся с давно оставленных в прошлом работ.

— О, так вы фотограф!

Не захотя слушать мои пояснения, девушка обязала меня сделать снимок. Встав из-за стола, я отошел, раскрыл полароид и сделал снимок. Достав его из камеры, я вернулся к своей компании, протянув фотографию Зельде.

— Ох, какая я тут чудесная. А Афродита, поглядите, ваша грудь смотрится восхитительно! Эти блики камней… — закончив изучать фото, Зельда вернула его мне. — Пускай остается у вас на память, кто знает, быть может мы и никогда так больше не соберемся.

Взяв маркер из держателя на камере, я, покусывая его колпачок, раздумывал, как его подписать. Вспомнив предыдущую работу, сделанную в Пьяном корабле, я аккуратно нанес на бумагу «VI» и убрал снимок во внутренний карман пиджака.

— Афродита, вот ты где! — слова принадлежали грузному мужчине, идущему к нашему столику и остановившемуся за спиной своей цели, начав делать ей легкий шейный массаж. — собирайся, мы отчаливаем.

— Я еще сижу со своими друзьями, Гефест. Неприлично вот так вот врываться и портить всем праздник. — тон, с которым были произнесены эти слова, могли сломать любого мужчину, поэтому теперь я не был удивлен взгляду, которым весь вечер бурил ее Арес — взгляд мужчины, готовый пронзить себя кинжалом, если так того захочет объект его обожания.

Портье привлек мое внимание, подозвав двумя пальцами к себе: «И вправду хорошо, что вы успели сделать фото, не хватало еще вам видеть в вашем фотоальбоме неотесанную деревенщину». В его словах читалась жгучая ревность, но она была оправдана — на фоне Гефеста, и в правду выглядевшего так, что представить его в театральной ложе было нереальным, Арес являл собой статного мужчину, внешне куда более подходившего в спутники Афродите.

— Поговорим дома. Я остаюсь. — на этих словах Афродиты Гефест молча ее покинул, отправившись в сторону арки. Кусая губы, она о чем-то раздумывала, провожая взглядом своего супруга. Как только он скрылся из зала, Афродита наклонилась к Аресу, шепча слова, от которых глаза портье раскрылись настолько, что казалось, еще немного — и нам придется искать его глазные яблоки под столиком.

— Так чего же мы медлим, моя богиня? — Арес вскочил из-за стола, снова чуть не повалив его наземь. Взяв Афродиту на руки, швейцар начал кричать, заглушая своим голосом музыку из механического пианино. — Алектрион! Алектрион, мать твою за ногу! Ко мне! Не заставляй богиню ждать!

Алектрион и вправду не заставил себя ждать. Делая в этот момент коктейль для молодой пары у барной стойки, верный слуга портье, выронив бутылки из рук, что звоном бьющегося стекла привлекли внимание всех присутствующих, кубарем подлетел к Аресу, запутавшись в веревках, выглядя как пойманный в сети лесной зверь.

— Ох, друзья. — Арес, на лбу которого выступили капли пота, обратился к оставшимся сидеть за столиком, при этом балансируя на одной ноге — эрекция, дававшая о себе знать выпуклостью от паха до колена, демонстрировала воистину исполинские габариты агрегата портье. Ткань кюлотов скрипела под напором детородного органа, угрожая с секунды на секунду порваться надвое, оголив то, что сегодня планировала увидеть только Афродита, но никак не все присутствующие в банкет-зале. Не имея возможности поставить ногу на землю, Арес был вынужден стоять буквой «Г». — у нас появились неотложные дела с Афродитой, поэтому мы вынуждены вас покинуть. Спасибо за вечер, господа, все было прекрасно. — портье развернулся к Алектриону, чья нога была закинута за голову из-за перекрутившихся веревок. — И чтобы не так, как в прошлый раз, понял, деревянная ты башка?

На этих словах швейцар припал с животным ревом к шее своей добычи, от чего та закатила глаза и тяжело вздохнула. Развернувшись, Арес поскакал на одной ноге к выходу, крича смотрящим на эту сцену местным зевакам: «Расступитесь, черт бы вас побрал, сейчас Арес нагрешит настолько, что в Средневековье на утро бы старика четвертовали!» За обезумевшей от страсти парой покорно плыл по воздуху Алектрион.

— В таком возрасте уже о душе думают, а у него по-прежнему вместо мозговой жидкости сперма. — Фантас, уже забыв о всех правилах этикета, выпил из горла графина. — Что же, я, наверное, тоже удалюсь. Печенка уже не та. — пожав руки сначала рядом сидящему молчаливому Джабиру ибн Хайян аль-Азди, а затем и мне, он спрыгнул со стула и отвесил поклон Зельде. Уходя, Фантас не забыл о сосуде с водкой, прихватив его с собой.

— Сколько раз встречалась с ним на застольях, и по-прежнему не могу привыкнуть к его внешнему виду. Ребенок ребенком. Ладно хоть пузыри носом не пускает.

Я согласился, кивнув в ответ единственной представительнице прекрасного пола, оставшейся за нашим столиком. И вправду, рост его был не больше метра тридцати.

— Что же, я тоже вас оставлю, господа. Мне еще разыскивать по городу моего ненаглядного.

Я вскочил со стула и помог Зельде выйти из-за стола. Прикоснувшись губами к ее кисти, мы друг другу кивнули, после чего я сел обратно, провожая ее изумрудное платье взглядом. Мы остались наедине с Гебером, я потупил свои глаза, рассматривая обмякшие листья мяты на дне бокала.

— Я бы был рад увидеть тебя завтра в своем номере, хабиби.

Я по-прежнему не видел лица своего собеседника, скрытого за облаком дыма. Из серой завесы ко мне протянулась рука, на ладони которой лежала визитка. Взяв ее, я поблагодарил Гебера, но не услышал ни единого слова в ответ. Решив, что диалога у нас не состоится, я принялся рассматривать визитную карточку. На черном картоне, украшенным золотым орнаментом-арабеской, по середине находилась надпись:

«Джабир ибн Хайян аль-Азди.

Отель «Пьяный корабль»

Третий этаж

Номер…»

На месте ожидаемых цифр располагался маленький рисунок, выполненный тончайшими белыми нитями, скрупулезно выведенными чернилами. Приглядевшись, я узнал очертания опийного мака с надрезанной коробочкой.

— Ох, вы не так поняли, мне не нужно…

Я поднял глаза к незнакомцу. Дым исчез, и ни Вебера, ни кальяна на прежнем месте уже было. Я остался за столиком совершенно один. Убрав визитку во внутренний карман, я вновь выудил снимок на свет. Подпись «VI» излучала легкое свечение.

IV

Проходя по третьему этажу «Пьяного корабля», я задерживался у дверей, разглядывая нанесенные на полотна опознавательные знаки. Многие комнаты на уровне оставались не пронумерованными, из чего я сделал выводы, что на этаже практически нет постояльцев.

Я остановился в середине коридора. Мною оставался не изученным лишь один номер, расположенный поодаль от всех и стоящий против выхода на главную лестницу. Его дверное полотно было занавешено нитяными шторами, украшенными маленькими бусами. Только выйдя с лестницы на этаж, во мне сразу же появилось стойкое предчувствие, что Гебер живет именно там — подобные стилевые решения были явно в его вкусе, но я по-прежнему медлил с визитом в покои восточного алхимика. Визитка, выданная мне Джабиром ибн Хайян аль-Азди, явно давала понять, что человек приглашал меня не на чаепитие. Прокручивая в голове ответы на все возможные вопросы, я ходил кругами. Стоило ли вообще строить из себя порядочного человека и откликаться на доброжелательное приветствие? Вчера, оставшись наедине с самим собой в банкетном зале, мое внимание было большей частью приковано к фотокарточке, нежели к носителю контактной информации Гебера. Снимок вышел и впрямь удачный — быть может, если бы я делал подобные оттиски реальности во времена работы фотокорреспондентом в одном уже закрытом издании, сейчас, пойдя вверх по карьерной лестнице, мне бы принадлежала собственной редакцией.

Бусинки на нитяных шторах оповестили об открытии двери посредством еле уловимого шуршания, но этого не требовалось — как только между косяком и полотном появилась щель, в коридор тут же выпорхнуло белое облако, неся с собой аромат цитрусов. Поняв, что пути назад уже нет, я отправился к приоткрытой двери.

Войдя внутрь помещения, было сложно разобрать внутреннее убранство — очертания комнаты плыли, подергиваемые дымкой. Споткнувшись о ножку кресла, я повалился наземь.

— Извини, хабиби, забыл, что ты впервые в моих владениях — послышалось двойное щелканье пальцами, после чего в одночасье весь дым рассеялся.

Это была просторная комната, стены который были полностью устланы узорчатыми коврами с изображениями симургов и фениксов — окон в номере либо не было, либо они были скрыты тканными изделиями. В углу у стены стоял продолговатый стол, на столешнице которого в ряд расположились сосуды разной величины, заполненные разноцветными жидкостями — от некоторых из них исходил пар, другие же были покрыты инеем. Ни ламп, ни люстр в помещение не было — роль светил выполняли десятки огоньков, свободно плавающих в воздухе. Комната ощущалась пустой — хоть она и была в три-четыре раза больше моих съемных апартаментов, но все ее наполнение состояло из уже ранее названного стола, да двух кресел по середине, стоящих лицом друг к другу. На одном из них восседал Гебер с неизменно стоящим у его ног кальяном. На левом колене, выглядывающим из-под халата восточного алхимика, примостилась молодая женщина в очках с круглой оправой, единственным одеянием которой был сетчатый плащ в крупную ячейку, материал которого больше бы подошел чулкам. Удерживаемая на ее теле заклепкой в районе солнечного сплетения, накидка выполняла большей частью декоративную функцию — не кривя душой, девушку можно было назвать обнаженной.

— Присаживайся. — Джабир ибн Хайян аль-Азди указал на кресло, обитое черной кожей, после чего поймал двумя пальцами медленно проплывающий возле головы девушки, что смотрела в одну точку с глуповатой улыбкой, огонек, поднесся его к своему лицу. — Как тебе мое изобретение? «Геберовские светлячки», такое у них имя. Уже наладил поставки в несколько деревень в Южной Америке. Думаю, пару лет, — и единственное, что останется Эдисону, Тесле и Доливо-Добровольскому — это побираться в переходах. Джабир ибн Хайян аль-Азди отменяет электрификацию. — на последних словах Гебер рассмеялся, отпустив огонек продолжать свой непринужденный полет.

Кожаная обивка издала скрип, пока я умещался в кресле. Девушка, так и не обратившая на меня внимания, тряхнула головой, словно выйдя из продолжительного транса, проморгалась и уставилась на одного из Геберовских светлячков, внимательно следя за передвижениями светящегося объекта, размеры которого не превышали фалангу мизинца ребенка. Потеряв его из виду, она начала давать размашистые пощечины Джабиру. Ответ последовал незамедлительно — одной рукой с силой сжав ее затылок, алхимик затянулся дымом из бурлящей колбы, после чего поднес губы сердящейся девушки к своим и выпустил дым ей в рот. Закатив глаза, она откинулась на плечо Гебера, из её рта вылетел огонек, отправившийся вслед за своими собратьями. Алхимик вновь усадил безвольное тело в прежнюю позицию, положив левую ладонь на талию своей игрушки.

— Ну, хабиби, теперь тебе приоткрылась завеса тайны производства светлячков. Знаешь, многие готовы убить за такое, ты еще тот везунчик. Но позвал я тебя не для этого. И не для того, о чем ты наверняка подумал, глядя на выведенный чернилами мак. Я просто хотел узнать тебя получше, новый жилец в «Пьяном корабле» — это событие, хабиби. Я понимаю, что спрашивать причину твоего приезда сюда — бессмысленно. Живя здесь несколько декад, я бы и сам не ответил на этот вопрос. Так что все, чего мне хочется — это отвлеченный диалог, просто человеческое взаимодействие, ибо — Гебер с агрессией сжал талию девушки, которая никак на это не отреагировала. — ты же видишь, что собеседников, что в пустующем коридоре, что внутри моих покоев мне не сыскать. Так расскажи же о себе.

Вопрос поставил меня в тупик. Я не ожидал допроса, пускай и скрытого за маской любознательного интереса к моей личности. Почесав затылок, я ответил, что раньше работал журналистом, а сейчас у меня отпуск.

— Отпуск? Дай угадаю — бессрочный?

Я ответил полуулыбкой. Алхимик сделал затяжку, после чего встал, запахнув халат. Девушка повалилась на пол лицом вперед. Я вскочил с кресла и подбежал к ней, на Гебер остановил меня рукой.

— Хабиби, ей так даже больше нравится. Оставь, от человека там лишь оболочка, годная для использования пару раз. Давай лучше пройдем к столу.

Оглядываясь на несчастную, ни разу не шелохнувшуюся после падения, я подошел к обители сосудов. Гебер пальцем проводил по бумажным этикеткам бутыльков, выхватывая необходимые и откладывая их в сторону. Отобрав три экземпляра, алхимик достал из-под стала измерительную чашку, расписную металлическую пиалу и напольную газовую горелку-плиту с пьезоподжигом.

— Раз уж ты так немногословен и сложен на подъем, сейчас я тебе кое-что продемонстрирую. То, на чем я себе сделал имя в кабинетах первых лиц.

Выливая жидкости из бутыльков в чашу, а затем опустошая ее в пиалу, алхимик занимался этим до тех пор, пока узорчатый сосуд не наполнился до краев. Затем, аккуратно поставив пиалу на конфорку, он вставил баллон в горелку и нажал на кнопку электроподжига. Помешивая получившуюся жидкую смесь указательным пальцем, Джабир обратился ко мне.

Конец ознакомительного фрагмента.