Луиза Ван Меер

Арсений Самойлов

Нью-Йорк. 20-е годы ХХ века. «Ревущие двадцатые», «золотая молодежь»… В это общество волей случая врывается небогатая Луиза, которую молодые люди принимают в него с распростертыми объятиями. К чему приведет эта дружба и чем, в конце концов, она закончится для всех после биржевого краха 1929 года?

Глава 2

В машине во всю распивали шампанское, которое лилось из бутылок на кожаные сидения и в фужеры, державшие в руках эти представители «золотой молодежи» своего времени, а также их гости. Луиза не вполне была довольна поворотом событий, думая о Гарри. Но она же не собиралась делать что-то дурное! Это ее успокаивало. Машина остановилась около роскошного многоэтажного дома, под которым красовалась вывеска какого-то модного клуба. Изнутри доносились звуки джаза. Уильям весело махнул рукой портье, стоявшему на входе, видимо они были давно знакомы. Компания зашла внутрь. Зал пребывал в полутьме, по краям были расставлены столики с хорошо одетой публикой, в центре было место для танцев. Ярко освещена была лишь сцена, на которой играли чернокожие музыканты. Иногда красивая высокая брюнетка в открытом платье красного цвета пела высоким голосом, иногда труппа полураздетых молодых женщин танцевала канкан. Друзья сели за столик у сцены, им принесли шампанское, устрицы, креветки и сыры. Наслаждаясь представлением, Луиза забыла обо всем. Ей было так легко и весело среди этих людей, что она совсем не думала о своем простом происхождении, манере держаться и всех прочих глупостях, которым не придавали здесь никакого значения, пока ты был пьян, весел и остроумен, а главное, красив. Красота прощала все. По крайнем мере, пока те, кто имел деньги, был пьян и озабочен потреблением эмоций, а значит, почти всегда. Луиза и сама не заметила, как уже танцевала фокстрот с Уолтером, а затем Кристин обучала ее чарльстону прямо на танцполе, на глазах у всех. Чарльстон понравился ей куда больше фокстрота, да и исполнять его оказалось куда проще. Однако, фокстрот подарил ей новое незабываемое впечатление — руку Уолтера на ее талии. Такое, казалось бы, простое прикосновение, вполне социально одобряемое и менее интимное, чем не менее социально одобряемый поцелуй руки, но дарующее непонятную дрожь по всему телу, будто она мгновенно подцепила простуду. Что это было? С Гарри она ни разу такого не испытывала. Он целовал ее в губы. Это куда интимнее. Однако… Он никогда не клал руку ей на талию так изящно, непринужденно, на глазах у всех, как будто именно там и есть ее законное место, которое она заняла по праву и не имеет намерения его покидать. Момент, когда рука покинула ее талию, охладил Луизу, и момент этот был неожиданно для нее неприятен. Однако, спустя пару па рука снова вернулась на свое законное место, но лишь для того, чтобы снова его покинуть, оставляя ее талию прозябать в вечной мерзлоте одинокого сожаления.

Когда Луиза вернулась за столик, ей снова налили шампанского, но она уже не была уверена, что стоит его пить. «Что я делаю? — мелькало в ее голове. — Безусловно, я не делаю ничего дурного, я лишь танцую. Но все же… То, что я чувствую к этому человеку…». Это нарушало все ее представления о ней самой, ее жизни, месте в мире и будущем ее и Гарри. Что, если все эти установки и планы были лишь искусственно созданы для нее, но были отнюдь не единственными и верными? Что, если можно было построить свою жизнь иначе? Чем дальше заходила ночь, тем медленнее становились танцы. В один момент, Луиза оказалась за столиком одна наедине с Уильямом, осушила бокал и решилась на небольшой допрос.

— Откуда вы знаете Уолтера? — спросила она Уильяма.

— Я знаю его с детства, — ответил тот, — это старый поверенный моего отца по финансовым делам.

— Так значит, он служит у вашего отца? — Луиза и подумать не могла, что Уолтер простой служащий, а не какой-то фабрикант, так были безупречны его манеры и стиль.

— Нет-нет. Он не служит у отца. Он главный управляющий банка Смит&Голдберг. Он служит у них уже много лет.

— А, так значит он обладает высоким постом?

— Да. Можно и так сказать… — ответил Уильям скучающим тоном, ему совсем было не интересно рассуждать о чьих-то там делах. — Он управляет банком, имеет какой-то процент акций, по сути, сам ничего не имеет, но деньгами крутит колоссальными.

Уильям зевнул, шампанское начало его отпускать, а разговор и пуще того — утомлял. Вечер подходил к концу, все уже устали от танцев и начинали трезветь. Кристин вызвала их Паккард, и шофер развез всех по домам.

— Где ты была? — мать Луизы, миссис Ван Меер, была настроена крайне серьезно, дожидаясь дочь до трех часов ночи.

— Я же говорила, что меня позвали на ужин в одну очень приличную семью… — ответила ей дочь усталым голосом.

— Что это за ужин до трех часов ночи? — насторожилась сердитая голландка.

— Ох, мам… Если мы ужинаем в семь, это не значит, что и высшее общество…

— Не доросла у тебя хотелка до высшего общества, — резко оборвала ее мать. — Мне какое до него дело? Мы не из их среды, а значит и ты не оттуда же!

— И что дурного в том, чтобы побыть там хоть немного, раз уж я завела связи?

— Связи она завела… — начала ворчать добродетельная старуха. — От таких связей знаешь, что бывает? Прав был отец, когда говорил, что танцы до доброго дела не доведут…

— Ох, мама. Прошу, замолчи. И так болит голова. Я иду спать.

— Вот как мы заговорили… А когда надо на курсы пойти, так сразу: «Мамочка, ну прошу…».

— Мамочка, ну прошу, перестань ругаться. Я иду спать. Так лучше? — Луиза была раздражена снобистским отношением своей матери, даже не думающей о том, что для ее дочери может быть лучшая участь, чем жена механика.