Бабочка-рэндаллия

Аркадий Олегович Никитин, 2021

Прошло шесть лет с тех пор, как студент инженерного факультета Родион Мельников, невольный участник жестокого и кровавого эксперимента, бесследно исчез. Родные, близкие и друзья считают его без вести пропавшим. Для бойцов силовых структур он легенда и пример для подражания. И лишь несколько преданных друзей знают, что история Родиона не закончена, а лишь поставлена на паузу. Содержит нецензурную брань.

3. Фонари гаснут в без пятнадцати два

На секунду Родион подумал, что не особо удивится, если выяснится, что он оказался внутри какой-то новой сверхреалистичной и мультиполигональной игры. А он всего лишь провалил последнюю сцену, и загрузилась последняя сохраненка: то же гаснущее солнце, лапы деревьев, крадущиеся по потолку и приятный полумрак. Разве что добытый лут не обнулился: на нем были все те же светло-серые толстовка и штаны. Кроссовки стояли неподалеку от углового дивана, в самом уютном уголке которого парень сидел, заботливо укрытый легким светло-коричневым пледом. В кресле напротив, подсвечиваемый пока еще не утратившим силу вечерним светом сквозь прозрачные балконные двери, наподобие актуального квест-NPC, расположился Илья Александрович, держа в руке кружку с чем-то дымящимся, с сильным пряным запахом. Поймав взгляд Родиона, офицер заговорил первым:

— Успокаивающий сбор. Мои воины все как-то больше по кофе. А я уже не в том возрасте, чтобы… Не панацея, но мне помогает. А ты, Мельников, пить-есть будешь?

Парень кивнул. Надточий достал телефон, быстро пробежался пальцами по экрану, и уже через минуту медсестра прикатила тележку с ужином и кружкой кофе. Запах горячей пищи подстегнул аппетит. Родион вылез из-под пледа и придвинул тележку поближе.

— Ты ешь, Мельников. А говорить буду я. — Илья Александрович осторожно отпил из кружки и поставил ее на пол рядом с креслом. — за вчерашнее извини. По вентиляции к тебе в комнату пустили газ. Сначала, один — чтобы разбудить, потом другой — чтобы руки держали, ноги ходили. Третий — отключить стресс. Четвертый — не помню, зачем. На тебя не подействовал ни один. — Родион слушал, вяло ковыряясь вилкой в пюре и изредка отправляя в рот небольшие шматки, — потеряли сутки. — Надточий еще раз приложился к кружке, — С твоими родными все хорошо. С тобой тоже. Теперь. Все остальное, что ты помнишь — было на самом деле.

Родион негромко спросил:

— А как я вообще… здесь?..

— У кого-то ангела-хранителя нет. А у тебя их стая. Не прошло суток, как ты пропал, а посреди Черного бабахнуло, в контору стал приходить сигнал: «S.O.S. Мельников». И координаты — ровно там, где рвануло. Так — каждый день. Я маякнул людям в Сочи, в Крыму, в Абхазии. Прочесали все. Никаких следов тебя. Сигнал есть. А через неделю ко мне заявляется Саша. — Родион поднял голову. — Воробьева. Сама вся как побитый воробей, прямо из больницы. Говорит, ей каждую ночь снится всякая хрень, то как ты ей цветы даришь, то вода и рыбы всякие, а к Баскаковым в службу безопасности каждый вечер приходит что? «S.O.S. Мельников». Кричит — я знаю! Он где-то там! Сильная девчонка. — Илья Александрович улыбнулся, — уговорила мужа арендовать исследовательское судно с батискафом, да, кстати, Мельников, она же за Баскакова-младшего вышла. Прямо в больничке и расписались, без пафоса. Не ревнуешь? — теперь уже Родион проигнорировал шутку, безуспешно пытаясь насадить на вилку горошину, — я отправил людей. Оформили как археологическую экспедицию. Как прибыли на место, поймали еще сигнал, на другой волне. Сто метров. Девяносто девять метров. Неделю ползали по дну, еще неделю просеивали грунт, нашли вот такой кубик, — Надточий показал на пальцах ничтожно малую величину, — как от конструктора. Даже меньше. Привезли мне. И кубик шлет на телефон: клиника СМТ, стоматология. Привезли. Кубик передает: положи в плевательницу. Положили. И вот тут даже я, Мельников, охренел. Аппаратура ожила, а кубик передал на монитор, что внутри него твое, Мельников, спящее сознание, вся твоя личность и память, тембр голоса, привычки, походка. Воспоминания. Под каким углом ты ковыряешь в носу и какой рукой встряхиваешь. А нам остался г**но-вопрос: найти тебе, мать его, новое тело.

Родион cо всей силы укусил вилку, от чего по зубам прошла противная крупная дрожь, и пролепетал:

— Не понял…

— А у меня не было времени на непонимашки, Мельников. Вскрыл все заначки, вытряс все до копейки из мутных на примете. Баскаковы раскошелились. Собрали тебе новое тело. Что могли купили, искусственные рецепторы украли у пиндосов через крысу в Бостоне. Не все могут, но вкус хлеба с такими не забудешь. Волосы и зубы — настоящие. Кожа, глазные яблоки, ногти — почти настоящие. Минус — подвижность не на высшем уровне. Как раньше не поскачешь. Формальные плюсы: не нужно есть, спать, дышать, справлять нужду. Я уже поехал к Марии, обрадовать. А как увидел ее с дочкой… Мельников?.. Тебе плохо?

— Продолжайте… Пожалуйста, говорите… — Родиона бил озноб, он вцепился обеими руками в кружку, из которой выплескивался кофе, оставляя на одежде темные дымящиеся пятна. Из глаз парня спускались по щекам две большие слезы. Илья Александрович опрокинул в себя остатки отвара и больше не делал пауз:

— Год назад вышла замуж. За бизнесмена. Строительство. Бани, дома из бруса. По мелочи. Хороший мужик. Недавно родила ему сына. Теперь насчет тебя. Слезы. Запахи. Сны. Вкус еды. Близость с женщиной. Да хотя бы затылок почесать. Я понял, что буду сволочью последней, если лишу тебя всего этого. В последний момент сдал назад. От нее отдарился безделушкой. Сорвался на головастиков — как хотите, но тело чтоб было настоящее. Три. Три долбаных года мы ждали, чтобы какое-нибудь бесполезное, но хоть немного похожее на тебя тело е***лось с мотоцикла. Сорвалось с крыши, делая селфи. Поужинало свинцом. И при этом скорлупа не треснула. Дождались. Еще два держали на жизнеобеспечении. Делали пластику. Искали тех, кто сможет тебя туда засунуть. Как видишь, смогли. Ты заслужил второй шанс, Мельников. Как никто другой. Все это г**но теперь позади. — Родион проглотил докатившуюся до рта слезу, — слушай далее, Мельников. Чтобы ты знал: конюковский технодром выжал из кубика все. Я в курсе, по чьему приказу тебя прокачали. В курсе вообще всего. Забыл сказать, Мельников, — Родион поднял мокрые глаза, — когда молодой был, мечтал: вот буду я генералом. Ну, стал. За твои заслуги. Никаких эмоций. Когда узнал правду про ВГУ, думал уже об отставке. Короче, ни мечты, ни ноги. — генерал щелкнул по ноге пальцем. От стен коротко отразился глухой звук, — остеосаркома. Шесть лет не проходят просто так, Мельников. Теперь согласно очень серьезным бумажкам, ты агент под таким прикрытием, что Калинин голубцы во столько слоев не заворачивает. Я еще на берегу показал неубиваемый маячок, вручил дерьмо, которым кололась Саша. В подарочной упаковке. Проглотили. Похвалили. Орден какой-то повесили. — Илья Александрович повернул голову вправо, очутившись профилем в последнем пучке вечернего света. Родион увидел, насколько крепко седина вгрызлась в его аккуратно, волос к волосу причесанную черноту. — клинику я еще тогда, на победной волне отжал под свое ведомство. Интуиция пока не атрофировалась.

— А что теперь?.. — Родион прошептал так тихо, что если бы не заполнившая комнату густая тишина, генерал его бы не услышал. Крупные блестящие слезы срывались с его щек, оставляя на поверхности кофе соленые круги. — что мне теперь делать? Я вообще кто? Что я такое?..

— Мельников Родион Викторович, старший лейтенант ФСБ, отдел по борьбе с терроризмом. Дважды герой России.

— Какая нафиг… Борьба с терроризмом… — Родион громко шмыгнул носом, — вы же теперь все знаете! Если бы не она… Я как какая-то ванилька, размазываю сопли, какой я нафиг герой?.. Да даже вот это все — он поднял трясущиеся ладони, тыльной стороной обращенные к Илье Александровичу, — оно ведь не мое!.. — парень уронил руки на колени и застонал.

Генерал неожиданно поднялся. Мышцы на подсушенном временем лице выдали сильное напряжение, но он не издал ни единого звука. Он подошел к Родиону, достал из кармана пиджака бумажный платок и аккуратно промокнул слезы.

— Во-первых, с чего ты взял, что мужчины не плачут? С женского форума? Еще как плачут. Бывает, так ревут, что страшно становится. Во-вторых. Твое и ничье больше. Тот, чье было раньше — его нет. Осталась прямая на мониторе — и та погасла. В-третьих. Когда я узнал про нее — понял, что в тебе не ошибся. Ты мог бы свалить в Штаты. В Европу. На острова. Трахать этот дерьмовый мир во все щели, и сверху, и снизу. И мне лично, Мельников, такой подход понятен. Жизнь — она вроде одна, а на вкус в основном как прошлогодняя жвачка, которую тебе еще жевать и жевать, пока вместе с ней в прах не рассыпешься. А в редких перерывах только и остается, что вспоминать тестовый период: детство, юность. Не все так серо, конечно. Цветы с бабочками тоже есть. Но мало, Мельников, очень мало. С возрастом и этого не замечаешь… — генерал на секунду замолчал, — А то, что сделал ты… Я до сих пор не осмыслил до конца.

Илья Александрович аккуратно забрал у Родиона кружку с остатками кофе, встряхнул плед, аккуратно накрыл парня, и сел с ним рядом.

Небо еще светилось мягким огнем, как будто здание клиники, дорога и даже уходящий за горизонт лес с парой длинных запоздалых облачков, напоминающих сложенный занавес, весь видимый сквозь балконную дверь мир — единая игрушечная композиция под стеклом огромного ночника.

В комнате было уже совсем темно. Родион тихо спросил:

— А она?.. Что с ней?

— Не могу сказать, Мельников. — генерал достал телефон и немного поколдовал. Весь потолок мгновенно загорелся ярким светом, так сильно надавившим Родиону на глаза, что тот закрыл лицо руками. Илья Александрович пробормотал что-то ругательное, и как будто сработало — светильники на потолке погасли, уступив место уютному свечению совсем не вписывавшихся в угловато-кубический интерьер комнаты, овальных бра, узор на которых отбрасывал причудливые полосатые тени так, что те напоминали рассевшихся по стенам гигантских добродушных светляков при полном комплекте усиков и лапок, — я зарекся говорить гоп. Отвечу тебе, как только смогу. Может завтра, может после… Всему свое время.

— Мне сейчас что?.. Куда?..

— Можешь оставаться здесь, сколько хочешь. Можешь вернуться к себе на Мира. Там тебя никто не узнает. Все жильцы в подъезде сменились. Квартиру выкупила контора. Сейчас без шуток, — генерал слегка нахмурился, — и передается она государством тебе, как ветерану боевых операций.

— А Денис Алексеевич? — Родион никак не отреагировал на новость, — что с ним?

— Он, — Илья Александрович подчеркнуто серьезно указал пальцем в темный потолок, — там!

Родион хотел что-то сказать, но только слегка мотнул головой, вздохнул и опустил взгляд.

— Ты чего, Мельников! — генерал посмотрел на него с искренним удивлением, — в Москве он. Вторая молодость у деда. Он теперь футбольный комментатор. Динамо-ТВ. Для своих вообще как талисман. Глаголом жжет так, что его федералы не первый год хотят, а он ни в какую. Все у деда хорошо. Я немного помог. А тебе надо сбросить настройки до заводских. — генерал вложил Родиону в руку небольшой прозрачный пакетик-гриппер с мелким драже, — восстановить режим. Этой ночью ты спишь. Одной не хватит — закинешь еще.

Родион кивком поблагодарил его, встал с дивана, сунул таблетки в карман и собрался было поправить одежду, но резко остановился, бросив несколько нервных взглядов вокруг себя.

— Куда, Мельников?

— Домой.

***

Родион отказался от служебной машины, а генерал не стал его держать. Со старой барсеткой с ключами и документами на плече, в концентрированной темноте короткой летней ночи он шел быстрым шагом, иногда переходя на легкий бег. Клиника, находилась от города не так далеко, как могло показаться, — от шоссе ее отделял небольшой, примерно с километр, отрезок идеального асфальта, в котором гас шум машин, растворялись городские запахи, которые они с собой везли. По краям дороги стояли чугунные фонари, изящные и строгие, как будто на спор украденные с какой-нибудь европейской набережной. Они светили так ярко, что свет проникал глубоко в придорожную кромку леса, привлекая мотыльков и стайки мошкары помельче, бесконечно, как ненормальные снежинки, кружащей вокруг света, врываясь в сочные, многослойные тени.

Но одинокого пешехода происходящее вокруг интересовало мало. Выбравшись на шоссе, он глубоко, одновременно носом и ртом вдохнул и заспешил на уже совсем отчетливо слышимое сопение спящего города.

Придорожные кафе остались позади. Родион зашел на мост, по волосам пробежал легкий ветерок. Почувствовав запах воды, парень вздрогнул и ускорил шаг. Крупные зеленые насекомые с большими крыльями садились ему на руки, голову, влетали в лицо, заставляя отплевываться. Родион морщился и отмахивался. Привкус лета на языке выводил из равновесия и тревожил.

Добравшись до города, он принялся нырять во дворы и переулки, перебежками преодолевал непопсовые улочки вдоль офисных или производственных кварталов, избегая встреч с редкими прохожими. У 48-го дома по улице Мира, когда до цели оставалась минута-другая, Родион резко свернул. Тихо, перепрыгивая через металлические подвальные крышки, он промчался под окнами и вынырнул возле круглосуточного минимаркета, который стоял там же, где и раньше. Не глядя, он вбежал внутрь, едва разминувшись с автоматическими дверьми. Его не отпускало чувство, будто вот-вот в самый неожиданный момент в окружающие декорации ворвется пучок механических манипуляторов или каких-нибудь тентаклей и вырвет его с корнем из этой реальности или заверещит таймер, и с его головы резким движением снимут шлем виртуальной реальности на новеньком аттракционе посреди торгового центра. И выросший из тоненькой полоски до размеров абсолютной величины искусственный белый цвет разрежет глаза за миг. А о том, что находится за ним, Родион знать не хотел.

Корзину он не взял. Если бы не поздний час и нервный вид, он вполне мог бы сойти за примерного молодого супруга с написанным красивым женским почерком списком в заднем кармане. Жмурясь и отводя взгляд от холодильников и витрин, он хватал все подряд: шоколадную пасту, хлеб, хрен «Русский, добротный», кофе 3 в 1, фасованные куски наверняка вчерашней курицы-гриль, салфетки в прозрачной упаковке… Около кассы он резко остановился и посмотрел направо: наверху, на самой крышке полки с алкоголем, надменно взирал на парня, нагло поблескивая ему в глаза преломлявшимся на его золотисто-медной поверхности светом, литровый бутыль коньяка. Родион обрушил свои покупки на прилавок, подошел к стеллажу, и ни секунды не колеблясь, подпрыгнул и схватил бутылку. Когда очередь дошла до нее, кассир дежурно закатила глаза и хотела было отставить бутыль в сторону, но заметив среди охапки документов, которые парень вывалил перед собой в поисках наличных, красную обложку с надписью «ФСБ России», решение изменила.

***

Дверь захлопнулась. Через несколько мгновений пакеты со стуком упали на пол. Вернулась тишина, а свет все не загорался.

Сидя на диване, Родион зажмурился. Ему не показалось — на стене над привычным раскладным столиком действительно висел громадный плазменный экран, на поверхности которого уместились отражения сразу двух уличных фонарей. Он взял со стола пульт и нажал.

–… Китовая акула — дружелюбный гигант, живое воплощение гимна футбольного клуба «Ливерпуль»: она никогда не бывает одна, — самую крупную рыбу из ныне живущих в мировом океане всегда сопровождает свита комменсалов…

National geographic.

Не включая свет, он прошел на кухню и открыл воду. Вскоре щелкнула кнопка чайника.

Родион перенес содержимое пакетов на диван. Почти не глядя на экран, он мазал хрен на хлеб, на курицу, и торопясь, запихивал пищу в рот, запивая коньяком прямо из горлышка. Бежали слезы, перехватывало дыхание, но он продолжал заливать трапезу благородным напитком, не останавливаясь, занюхивая солеными помидорами-черри, которые после проглатывал, практически не жуя. Он отложил в сторону салфетку с костями и собрался было сходить на кухню за кофе, но увидел в верхнем правом углу экрана цифры «1:43» и передумал.

Мельников уже слегка покачивался и ручку нащупал не сразу. Выйдя на балкон, он как будто собрался, подтянулся и медленно осмотрелся: для летней ночи было неожиданно тихо, — ни пьяных компашек, ни стритрейсеров — единственный попавший в поле зрения парня светофор исправно сменял цвета, на красном, как будто, выдерживая дополнительную паузу, дабы у желающих похулиганить был лишний шанс не встретиться с мейнстримным зеленым, но таковых не находилось.

Взгляд Родиона зацепился за биллборд: на том самом месте, где бессменно красовалась реклама клиники «СМТ», над слоганом «Будущее района…» продолжения которого было не разглядеть за склонившимся напротив старым кленом, как показалось, совершенно искренне и с легкой укоризной, ему улыбалась, широко раскрыв глаза, один карий, другой голубой староста группы 517 Серебрякова Алиса. Родион как будто немного растерялся и обронил мысль, с которой вновь окунулся в теплый ночной воздух, но ненадолго: он мотнул головой, сжал губы и резко вскинул руки вверх. Почти незаметно кивнул один раз, другой, третий, четвертый……Первым погас ближайший фонарь, стоящий в каких-нибудь метрах десяти, замещавший скверно справлявшуюся со своими обязанностями луну, а следом, один за другим, превратились в остывающие угольки фонари по всей улице, а следом — и на соседней. На экране горело 1:45.

Родион скрипнул зубами. Вернувшись в комнату, он улегся на диван и, практически не моргая, уставился было в телевизор, вещавший:

–… но не у каждой акулы есть статус суперзвезды: бляшкошипая акула предпочитает находиться в тени своих сестер…

Пробыв в таком положении не больше минуты, Мельников вскочил, порывшись в сумке, достал пакетик с таблетками, высыпал, не глядя, пригоршню, проглотил, хотел было запить коньяком, но поморщившись, отставил его и вскрыл подвернувшийся под руку тетрапак с ряженкой. Он вернулся на диван, закрыл глаза и сразу же рухнул в сон. Акулы на экране все так же, неспеша, плыли по своим акульим делам.