Спираль судьбы

Аркадий Максин

Военно-морской роман о превратностях судьбы, возвращающей главного героя на каждом своём витке в те точки прошлого, где приходилось принимать трудные решения, круто изменяющие всю дальнейшую жизнь. О тонкой грани между предательством и героизмом. Тяготах и традициях службы подплава. Сложности в отношениях любви и муках совести, зову Родины и понятия врождённого патриотизма для русского человека. Книга содержит нецензурную брань.

© Аркадий Максин, 2021

ISBN 978-5-0055-4029-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Как часто матросские байкипревращаются во флотские легенды»

Бездонное голубое небо. Ни облачка. Максим лежит на центральной тропе садового участка в пять соток, таращится ввысь и жуёт цветок Кашки. Хорошо…. Счастливое беззаботное детство!

Рядом бабушка, в салатовом халате и жёлтой косынке, копается в грядке виктории. Дедка, стоит в тени молодой яблони, опёршись на трёхрожки, как всегда прищурившись в улыбке. Мятая сетчатая шляпа разбросала мушки солнечных зайчиков по морщинкам лица.

— Дед, подай парню матрас из беседки! Земля ещё холодная, простынет.

Дедка не шелохнулся. Глухота — подарок паровой кузницы.

Максим начинает ощущать прохладу земли. На лицо упала холодная капля. Откуда?

— Ба, облаков нет, а на меня дождинка упала!

— Наверно самолёт пролетел…

— Ну и чё?

— Кто-то в туалет сходил, — улыбается она.

Ещё одна капля, холоднее прежней, упала на лоб. Зажмурившись, он стёр её панамой.

Приоткрыл глаза. Сладкое забытьё кончилось. Ужас пробежал от макушки до пят, подняв все волосы. Сердце, затарахтело пулемётной очередью, подхватывая в свой такт дыхание. В голове заухало. Нестерпимый звон заложил уши. Каждая клеточка тела, бившегося в конвульсиях дикого озноба, готова была лопнуть от нестерпимой боли.

Опять ледяная капля плюхнулась на голову, заставив плотнее сомкнуть веки.

— Блин, как кирпич! — промелькнуло в больном мозгу. — Если не восстановить дыхание и не остановить сердце — сдохну.

Собрав волю в кулак, стиснув клацающие зубы, затормозил дыхание, делая его глубоким и ровным. Сердце забилось реже, но сразу же возникло ощущение воткнутого между рёбер кола. Озноб стал меньше, позволив, наконец, открыть по-настоящему глаза.

Перед лицом покатые капельки влаги вперемешку с осколками стекла. В свете аварийных фонарей, на ребристых пайолах палубы, похожие на пролитою кровь. Вогнутая, с глубокими царапинами, металлическая переборка закрытой каюты, напротив. Вертикальный трап кормового аварийного выхода. Пахнет горелым мясом, жженой резиной и краской так, что першит в горле и дерёт ноздри.

С большим трудом присел, опёршись спиной о трап. Руки ходят ходуном, ноги непроизвольно дёргаются, голова не хочет подниматься с груди.

— Где я? Почему знаю, как всё называется? Что вообще произошло? Боже, как больно думать! Словно шилом в мозгах швыряются!

Утихомиривая трясучку рук, Максим засунул их подмышки и прижал. Виски нестерпимо сдавило, черноту в глазах осветили радужные круги.

Под ногами заросли ландыша. Цветов много, но в большинстве увядшие. Старательно выбирая хорошие, подсознательно понимая, что это для неё, сам стыдится такой мысли.

А на душе — сдали последний экзамен! Прощай школа! Взрослый! Хорошо, что всем классом рванули в лес. Может, сегодня объяснюсь с Людмилой.

Сжимая в кулаке за спиной букетик, Максим выходит на поляну. Ребята у костра выпивают бормотуху и сухое. Смеются, шутят. Она сидит с подругой на поваленном дереве к нему спиной. Застеснявшись, молча, как шёл из-за спины, так и сунул под нос букет.

— Вот идиот! Кто так к любимой! Надо на колено встать и в глаза! В глаза смотреть!

Поздно. Девчонки увидев ландыши, сразу все вспорхнули — Где?

Он махнул рукой, указывая направление. Бухнулся на освободившееся место, повесив голову. Кто-то из пацанов протянул стакан портвейна, — Пей, дурак.

С поляны пошёл последним, чтобы Людмила не видела, как его развезло. Все уехали на автобусе из кольца, а он шлёпал ещё до конечной трамвая. Хорошо никто его не хватился. В пустом салоне хоть расслабиться можно. Но какие кресла, не задремлешь! Вандалы все спинки посбивали, а оставшаяся труба каркаса так врезается в спину.

— Да это не дужка трамвайного кресла врезалось между лопатками. Трап аварийного выхода, — червяком боли проползла мысль.

Сознание медленно возвращалось вместе с кошмаром общей боли.

— Давай, давай открывай глаза, — бухало в голове. — Вспоминай, что случилось.

Красный свет авариек надавил на зрачки. Краска на переборке соседнего отсека потемнела и вспучилась пузырями. Парень, в легководолазном пятнистом костюме чёрного — синего — белого цветов, полулежал на палубе, прижимаясь щекой и грудью к переходному люку.

Максим чуть приподнял голову. Часы. 4 часа 57 минут. Разбитое стекло придавило стрелки. Глубиномер. 150.

— И огурец в виде меня в этой банке. Правда, уже наверно сморщенный, — не весёлый сарказм подстегнул затуманенное сознание. — Так, это всё уже было! Я же уже выбрался отсюда! Это просто очередной кошмар, сейчас проснусь. Перебрал наверно вчера. Сейчас, сейчас глаза закрою и…

Но собственно вопля из-за колоколов в голове и звона в ушах он не услышал.

— Отставить панику! — утихомиривая вновь взбесившееся дыхание, скомандовал себе. — Прошлый раз выбрался и сейчас значит смогу. Надо только сначала добраться до аптечки. Обезболивающее, обезболивающее — в первую очередь. А то ничего не получится.

Опершись на дрожащие руки, попробовал встать на колени. Окружающее зашаталось и поплыло, растягивая очертания предметов, смывая видимое в алый туман.

— Где водку взяли? — лысеющий майор чекист распределительного пункта, не глядя на Макса, перебирал бумаги на столе. — Стой не мотайся, сопля зелёная. Что, напоролся, ноги не держат, и двух слов связать не можешь? Куда у тебя направление?

— В танкисты, — непослушный язык еле провернулся между зубами.

— В танкисты, — передразнил майор, растягивая слога. — А теперь, пойдёшь в подводную авиацию — конюхом! Три года акул дразнить и якоря точить. Кругом!

Пошёл вон, Колумб болотный. Следующего!

Во рту пересохло. Онемевший язык скрёб по нёбу, как нождачка. Лицо саднило от порезов битого стекла. Больше не пытаясь подняться, пополз к переборке медицинской каюты, на которой висел ящик аптечки.

Стараясь не напрягаться, перебирая руками по металлу каюты, встал на колени. Открыл ящик, и прежде чем плюхнутся назад, загрёб его содержимое.

— Слава богу, братва только анальгин уполовинила, — выбирая между ног из кучки медикаментов нужное, порадовался находке Макс. — Хорошо перед выходом наш «Костолом» позаботился пополнить аптечки.

Сделав укол в предплечье, привалился спиной к вмятой переборке каюты. Ожидая действия лекарства, начал внимательно осматривать отсек. А в голове всё бухал и звенел колокол голоса кагебешника:

— Три года акул дразнить…

— Молокосос! Откажись тогда от выпивки на распределительном пункте, оттрубил бы два года, и не пришлось бы постольку раз судьбу испытывать, — безразличный взор скользил по искореженному торпедному отсеку. — Колумб, не Колумб, а Америку увить пришлось.

***

Чекист слов на ветер не бросал. На седьмые сутки вокзальных и поездных мытарств, голодного бардака пересыльных пунктов — Здравствуй Кронштадт! Привет «Учебный Отряд Подводного Плавания»! В/ч ноль три девятки ноль… Рота электромехаников дизель-электрических подводных лодок. Наше — вам рашпили-старшины всех статей.

— Рота! Подъём! Минута одеться, приготовиться к построению! Товсь! Время пошло!

Точнее сказать поползло в муштре строевых и учебных занятий. В бесконечной суете учебных тревог и строевых смотров, от которых по ночам сводило ноги до деревянного состояния. Да и засыпать то же порой приходилось «учиться».

— Рота! Отбой! — и триста измождённых тел прыгают по двухэтажным кроватям, лязгая пружинами. — А вот курсант Савельев по команде «Отбой» не закрыл глаза, — старшина второй статьи Сулимов, нашёл нарушителя. — Рота! Подъём! Построиться на среднем проходе.

И так бывало за вечер по сотне раз, засыпали под пристальным взглядом старшин.

На гражданке и не обращал внимание, как пролетает неделя. А здесь начался отсчёт секундам, минутам, часам и дням до ДМБ.

Очень тяжело было первые три месяца, потом начались увольнения, несение караулов, да и втянулись в ритм службы. В общем, остальные четыре месяца прошли легче и быстрее.

Выпускные экзамены курсант Максим Смирнов сдал на отлично. Но корочки получил синие.

— На флоте не любят шибко грамотных с красными корками, — поведал на прощание зам. комвзвода главный старшина Колесников. — Я тебе по легководолазной подготовке на четвёрку исправил. Держи, потом спасибо скажешь.

Рашпили с учебки сопроводили основной костяк выпуска до Североморска. Отобрали ленточки Балтфлота, заменив их на Северный, раздали погоны СФ и ретировались восвояси. Шибко их действующий флот не любил.

Окончательное распределение Максим получил в Полярный. В четвёртую «Чёрную» бригаду подводных лодок.

Знакомство с Екатерининской гаванью, окружённой крутыми прилизанными серыми сопками, началось с дубового пирса, к которому возвращаются из похода все субмарины. Такая уж традиция. Дежурный по бригаде, под лучами не заходящего солнца, отобрал художников, шоферов, спортсменов и направил их к штабу. А остальных не выдающихся раздал по экипажам.

В легендарном задании «ПОМНИ ВОЙНУ», Максим продраил палубу два дня. Лодка, на которую его направили, была в море. Это были последние спокойные дни. Вернулась она среди «ночи». Его сразу подняли и препроводили к месту приписки.

— Да, брат, ты попал… — пожалел сопровождающий Максима старший матрос. — Пугать тебя зря не буду, сам на своей шкуре всё прочувствуешь. Мой тебе совет не закладывай и молчи в тряпочку, если хочешь дожить до ДМБ. Одно название у неё само за себя говорит.

— Какое?

— «Чёрная дюжина». Из морей не вылезает. Годы звери. А кэп ихний — пират чистой воды. Говорят, что стукача одного, который в политотдел бригады бегал, лично на корме расстрелял. Так, что секи — в море за неисполнение приказа это возможно.

Спустились с сопки, и подошли к первому плавпирсу.

— Постой. Давай покурим здесь. Неизвестно, когда ещё тебе спокойно подышать придётся. — Сопровождающий достал помятую пачку Беломора. — Угощайся. И смотри сюда, — дымящаяся папироса ткнулась в правую лодку 641 проекта.

Свежевыкрашенный корпус, до зеркального состояния отдраенная акустическая бульба. Новенький ходовой трап с бортовым номером 412. Лоснящиеся причальные канаты. Субмарина явно отличалась ухоженностью и порядком.

— Ничего не заметил?

— Нет.

— Бортовой номер на рубке и трапе. Видишь две последние цифры?

На борту рубки четвёрка была полностью белая, а в единице и двойке внутри белых цифр чёрные. Прямоугольное облако парусины сходней украшала серая четвёрка и чёрная двенадцать.

— Они не раз за эту свою традицию получали. Но упрямые, блин, как бараны. Ничего не боятся. Анархисты.

За это их видно из морей и не выпускают. Месяц у стенки или в доке и год в полном отрыве. — Старший матрос бросил бумажную гильзу за край причала. — Двинулись. Сдам тебя по команде.

Плавпирс гулко отозвался своей пустотой на шаги. Запах моря вперемешку с запахом соляра, взбудоражили организм. Не объяснимое волнение, предательским холодком, пробежало по всему телу и засело в конечностях.

— Эй, вахта! Доложи дежурному — пополнение прибыло! — перекрикивая чаек, выпалил сопровождающий. Худой, не большого роста, с угрястым желтоватым лицом дежурный матрос в выцветшей голубой робе, не двинулся с места. Медленно поднял руку с висевшего на шее десантного автомата, поправил повязку верхнего вахтенного на левой руке и впился взглядом в новенького.

— Кто такой?

— Матрос Смирнов Максим Григорьевич! — одним выдохом представился доставленный.

— Мне твоё отчество ни на хрен не упало! Специальность!

— Электрик! — потухшим голосом поведал Максим.

Вахтенный нехотя развернулся, подошел к рубке. Забросил автомат за спину и нажал тумблер коричневой коробки переговорного устройства «Каштан», прикреплённого к металлическому лееру.

— Центральный! — рука вызывавшего упала вниз.

— Слушает Центральный, — отозвался «Каштан» мигнув лампочкой.

Ленивая конечность нехотя поднялась к тумблеру — Доложи дежурному по кораблю и командиру БЧ-5 — прибыло пополнение.

— Добро. Пусть падает.

Угрястый мотнул головой Максиму:

— Поднимайся.

На не гнущихся ногах тот пошел по трапу, цепляясь за грубый канат леера. Ступив на палубу лёгкого корпуса, тут же упёрся животом в дуло калаша.

— Бегом назад, карасина гнилая!

Ничего не понимающий Максим махом оказался рядом с провожатым.

— Что не уважаешь, флаг корабля? — улыбнулся провожатый. — В учебке разве не учили отдать честь при подъёме на борт? И бегом по трапу, — в тихом голосе явно ощущалось сочувствие. И уже громче — Старший матрос Грибов пополнение сдал!

— Верхний вахтенный матрос Кривошеев пополнение принял!

Медленно переставляя руки и ноги по отполированным перекладинам вертикального трапа, с трясучкой волнения во всём теле, спустился в центральный. Оглядел полумрак отсека. Клапанные колонки цистерн главного балласта. Масленые колонны выдвижных. Подсвеченный планшетник навигации. Лоснящееся кожа кресла командира. Коричневая круглая рожа с саркастической улыбкой, сальным прищуром тёмных глаз людоеда.

— Если не научишься падать из рубки за полсекунды — мозгами будешь шевелить в нижних полушариях тела. А беску никогда не отмоешь от штампа следом идущего.

Ровный спокойный голос явно не вязался с внешностью старшины второй статьи. Коренастый, широкоплечий, с грудой мышц, выпирающих из-под обтягивающей брезентовой голанки, бело-голубого цвета.

— Аслахан Нигматулин. Можно просто Хан, — мясистая ладонь с колобашками коротких пальцев и не отмываемой грязью в складках кожи, вынырнула на свет.

Максим представился, вкладывая свою ладонь для рукопожатия.

— Ай! — непроизвольно вырвалось под хруст суставов.

— Извини, не рассчитал. Давай топай в четвёртый. Первая каюта по левому борту. Мех ждёт.

Лёгкое похлопывание по спине рукой с повязкой ЭРЦЫ нижнего вахтенного отслоило мышцы от костей.

Протиснувшись к переборке четвёртого, заглянул в отсек. Прямо перед ним на коричневом линолеуме палубы, широко раскинув ноги в кожаных чёрных тапочках, сидел старшина первой статьи. На вытянутом худом лице щетина усов, сросшаяся с клиновидной бородёнкой. Отсутствующий взор серых затуманенных глаз. Сбитые костяшки кулаков, похожих на две старые кувалды, валялись между ног.

Осторожно, стараясь не задеть старшину, полез в отверстие переходного люка. И тут же вылетел обратно, получив такой удар ногой в грудь, что сердце остановилось, а лёгкие сразу забыли про свои функции.

— Тебя, что не учили спрашивать добро при переходе между отсеками?

Пьяная тягучая речь, привела Максима в замешательство. Встав на ноги, и превозмогая дикую боль, он непонимающе вытаращился на обидчика.

— Что уставился, клоун полосатый? Не понял? Так я сейчас добавлю, в раз дойдёт.

Поматываясь, вытянув руку для противовеса и наклонив голову, верзила попытался подняться. В это время кто-то отстранил Макса в сторону и нырнул в люк.

— Ну, ты и борзый кара…

Тело упало быстро, загремев мослами, и перестало подавать признаки жизни. Послышался стук в переборку каюты.

— Мичман Щорс, прибыл по вашему приказанию!

— Заходи, боцман.

Заскрипели ролики открываемой двери. А Максим всё стоял в нерешительности в третьем.

— Грозного побрить и в холодную.

— Не понял. У нас опять двадцать пять?

— Завтра встаём в док и переселяемся на «Гаджиев». Отпуска и увольнения запрещены до особого. Послезавтра комбриг проводит нам строевой смотр и проверку готовности экипажа. Так что подготовь вахту.

— Владимир Алексеевич, я могу Царя на время смотра на вахту запихнуть. Зачем брить? Кэп же озвереет.

— Серёга! Ты не понял? Исполнять, — послышался раздражённый третий голос.

— Есть, — буркнул мичман. Помедлив немного, констатировал: — Значит всё действительно хреново. Да, чуть не забыл. Там пополнение ждёт.

— Где?

— У переборки третьего.

— Пусть там постоит, позовём.

Боцман выпорхнул из соседнего отсека, представ пред Максимом. Не высокий, жилистый. Скуластое лицо. Белобрысый. В голубых глазах тоска, перемешанная со злостью.

— Стой здесь. Позовут, — прошмыгнул к центральному посту. — Хан, Шмынько и Бурмистрова в четвёртый. Царя пусть оттащат в седьмой, побреют, свяжут и в трюм.

— Боцман, нас, что опять мордовать будут или снова в море?

— Не знаю! Похоже всё вместе!

Максим оторопело стоял, таращась на скрюченного старшину, валявшегося за переходом. Мысли суетились в голове от произошедшего

–… не понимаешь? Да жену у кэпа он охаживает! Вот все наши проблемы! Чем мы дальше и дольше, тем лучше.

— А комбриг здесь тогда причём?

Разговор в каюте еле был слышен. Но в корпусе субмарины стаяла такая тишина, что Максу было слышно, как дышит за спиной Аслахан.

— Умм…, — он действительно стоял за спиной.

И прежде чем новенький успел испугаться, прикрыл ему рот своей грязной пятернёй.

— Усохни, — произнёс одними губами.

— Командир бригады должен ему немереные бабки. А этот гад этим пользуется.

— Может собрать братишек и в тихом месте сделать из коменданта инвалида.

— Блин! Я о чём тебе толкую. Нам запрещено покидать экипаж. Завтра — док. Послезавтра — смотр. Там найдётся куча недостатков. Неделя на устранение. И так далее. Через месяц из дока и…

— Нам отпуска же нужны. Восемь месяцев дома не были. Пацанам в дом отдыха положено. Они сам видишь уже на пределе. Того гляди, сплошные залёты начнутся.

— Так этого же и добиваются!

— Надо в политотдел топать!

— Ага. Зам уже сходил. Сидит под домашним арестом. Что ещё не в курсе?

— Володь, мы можем переговорить с братишками с других пароходов.

— А ты видел сейчас хоть одного знакомого офицера? Ну? Завтра док и на плавбазу. Всё тема закрыта. Если хочешь, кумекай в тихоря, а мне с семьёй хотелось бы увидится, хоть на причале.

В каюте раздался щелчок тумблера. И за выдвижными прогремел каштан:

— Центральный! Проводить пополнение ко мне.

Хан сунул кулак Максиму под подбородок.

— Быстро всё забыл, что слышал. Понял?

— Да.

— Топай. И запомни: — прежде чем войти в отсек. — Прошу добро. Матрос такой-то. Размер обуви такой-то. Размер желудка — безразмерный. Усёк? Тогда давай.

Максим так и сделал. По отсеку рассыпался хохот.

— Матрос Смирнов Максим Григорьевич, ВУС 308, прибыл для дальнейшего прохождения службы! — приставив руку к бескозырке, выпалил разом, как только очутился в проёме каюты.

Два капитан-лейтенанта в тесной двух местной каюте сидели на нижней коечке, подёргиваясь от смеха. Кители наброшены на плечи, оба в тельниках.

— Ну, Хан! В своём репертуаре! — наконец выдавил тот, что справа. Коротко стриженный, с заметной сединой. Лицо вытянутое восковое, гладкое, нос с небольшой горбинкой. Глаза серые, глубоко посаженные. Верёвка усов. — Первое, внутри лодки честь, товарищ матрос, не отдают, а только становятся по стойке смирно. Втрое, забыл при входе в отсек указать в своем рапорте размер своей бестолковки.

Офицеры опять забились в бесшумном хохоте.

— Ладно. Давай свои документы, — переходя на деловой тон, произнес левый каплей.

Заметно выше по росту и помассивнее, своего сослуживца. Квадратное лицо, уже тронутое неглубокими морщинами, чёрные волосы, широкие брови в разлёт. Узкий рот с ровными плоскими губами.

— Я помощник командира корабля Козлов Владимир Алексеевич, — представился первый. — А это командир БЧ-5, непосредственное твоё руководство. Быков Семён Анатольевич. Фортуна предоставила тебе службу на доблестной Чёрной Дюжине, под командованием капитана второго ранга Дюжева Степана Арсеньевича. Ну, а теперь рассказывай про себя, откуда родом, образование, кем работал?

— Земляк твой. Горьковский водохлёб, — опередил мех, просматривая документы. — Образование среднее, слесарь механосборочных работ, холост. Учебку кончил на отлично, только корочки синие.

— О, значит, есть все-таки извилины под беской. Что-сам-то молчишь? Есть ещё, что добавить?

Макс пожал плечами.

По отсеку распространился запах перегара. Тихие шаги за спиной. Сопение двух человек волокущих что-то тяжелое. И чувствительный пинок по мягкому месту, заставивший нового члена экипажа ввалится в каюту офицеров, схватившись за верхнюю коечку.

— С прохода, шавка береговая.

— Ну, раз ты такой застенчивый и умный, — командира БЧ-5 явно раздражали корочки, выданные в учебке и никак не трогало случившееся секунду назад. — Даю тебе три недели на сдачу самоуправления боевым постом. Через двадцать дней должен уже будешь нести нижнюю вахту. Если нет, пеняй на себя. В трюмах сгниёшь. Понял?

— Так точно!

— Хан! Ты здесь! — нажал клавишу каштана. Услышав ответ: — Проводи Смирнова в кормовой. Пусть завтра командиры отделений разберутся, на что способен и доложат.

Аслахан проводил Смирного по сумраку спящей лодки в кормовой. На своём примере показывая, как нужно двигаться в отсеках, чтобы не набить шишек и не застревать в люках.

Тяжёлый дух торпедного склеил ноздри. Нигматулин молча ткнул рукой на щель свободного места.

— Годы подъём! Собраться в шестом! — Сказал шёпотом, еле слышно.

Странно, но его услышали и беспрекословно заскрипели цепи подвесов. Старший набор призраками потянулся в соседний отсек.

— Хан, будь человеком! Пусти вентиляцию! — Послышался жалобный голос с правого борта.

— Приказа пищать не было! — отрезал нижневахтенный.

Забившись в отведённую нору, обняв свой вещмешок, Максим прислушался к звукам плещущихся за бортом волн. Взбудораженное сознание от всего увиденного и непонятного, в полудреме старалась осмыслить происходящее.

Зашуршали трубы вентиляции. Прохладный влажный воздух принес облегчение и сон.

***

— Экипажу подъём, — провопил каштан, голосом Хана. — Приготовиться к построению на пирсе для проведения физзарядки. Форма одежды — «гады», часы, трусы.

Жмурясь под ярким солнцем, съёжившись от утренней прохлады, Максим внимательно рассматривал собирающийся на плавпирсе экипаж.

Затюканный младший набор видно было сразу. Восемь человек. Взгляд потухший, смотрят краем глаза, стараясь подальше держаться от основной группы экипажа. Все в напряжении, говорят мало и тихо. Форма причёски под ноль.

— Понятное дело, мне к ним, — определился про себя Смирнов. — Не ахти ребята выглядят. Похоже, меня тоже в скором времени это ожидает. Эх, знать бы что?

— Ты новенький? Ночью прибыл? — спросил среднего роста худой, черноглазый парень, в мурашках по всему смуглому телу.

Максим кивнул головой и представился.

— Я Антон Лепин, — косясь через плечё пополнения, произнес тот. — Трюмный. С остальными познакомишься в процессе. Пора строиться, а то навешают. Держись пока рядом сомой.

— Экипаж в колонну по четыре! Стройсь! — гаркнул кто-то сзади.

Меньшая часть полуголой толпы мигом образовала строй.

— Конь старший! Бегом марш! — гаркнул усатый здоровяк с дымящейся сигаретой в руке, спускаясь с сходней.

Плавпирс заухал в такт ровному бряканью разномастной яловой обувки строя, поднимая мелкую рябь на воде. Выбежали на дубовый причал и минуя аккумуляторный цех, ринулись в крутой подьём сопки.

— Ни фига себе, подъёмчик! — Вырвалось неожиданно у Максима. — Градусов пятьдесят?

— Молчи, а то сейчас сдохнешь, — процедил сквозь сжатые зубы Антон. — Конь пинков сразу навешает.

— Левое плечо в перёд, — скомандовал злорадно упомянутый, останавливаясь на развилке и пропуская пыхтящую толпу. — Шевели ластами! Быстрее! Едри вас через коромысло!

Склон стал ещё круче. В ход пошли уже и руки. С непривычки Смирнов задохнулся совсем уже на десятом метре кручи, очутившись на шкентеле. И тут же ощутил увесистый тумак по кормовому фасону. Круглолицый, конопатый, с рыжим ёжиком редких волос, низкорослый, жилистый экзекутор, подхватил падающее тело.

— Новенький? Со спортом не дружишь? Живо занять своё место! А то под секундомер у меня тут будешь тренироваться. — И встряхнув, добавил отстающему, ещё раз для скорости, иллюзорно выматерившись, — … Пришлют же рахитов, майнуй их шкертом при любом ветерке!

— Как он только, сам не сдох, бегая вокруг нас? И ведь орёт как! — Скрепя зубами и выкладываясь через не могу, подумал Максим. — А вдруг действительно заставит тут тренироваться? Нет, лучше сейчас выложусь, чем потом умирать не известно сколько раз.

К Антону он пробился уже на спуске, таком же крутом, как подъём. Только успевай ноги переставлять, иначе грохнешься, и до подножья докатятся голые мослы. Если конечно докатятся, а не перемелят их скошенные подмётки полусапожек и «гадов», бухающих по пыльному базальту.

— Экипаж! Стой! Раз, два! — Остановил летящий строй у схода на плавпирс, тот здоровяк, что недавно отправил его в бега. — Напра-во! Первая шеренга — три, вторая — два, третья — шаг вперёд! Арш! На вытянутую руку разомкнись! Конь, ко мне!

— Это кто? — Еле восстанавливая дыхание и сдвигаясь в шеренге, спросил Максим у Антона.

— Руль. Главный старшина Занозин. Если боцмана нет, он за него.

— Конь, ты чё маршрута не знаешь? — Склонив к массивному плечу угловатую голову с мясистыми ушами, процедил Занозин.

— Егор, я хотел…

Оглушительный шлепок по шее, прервал оправдание и заставил говорящего присесть.

— Хотелка у тебя ещё только на полтора года выросла. Усёк? Или заспал утреннее ЦУ?

— Да. Нет, — потирая раскрасневшуюся шею, изрёк Конь.

— Тогда выдели пару гирь, и продолжай зарядку, — Егор повернулся и качающееся походкой, широко и жестко расставляя ноги, как будто под ним раскачивающаяся палуба, отправился к лодке.

— Эй, там на шкентеле! Крайние из третьей и четвёртой шеренги. Бегом, марш! Гантелями у годов работаете! Остальные делай как я! — Озверело, рыкнул полторашник.

Прекратив истязать отжиманиями, Конь дал команду: — Закончить физзарядку! Вольно! Дись! Десять минут перекура, приготовиться к приёму пищи. Завтрак на лодке.

— За что Конь получил? — Плетясь к трапу субмарины, спросил Максим.

— Не по той дороге нас погнал. По короткой, и самой тяжёлой. А должен был мимо камбуза бербазы. Я тут побегал недельку, прежде чем на белом пароходе доставили на Дюжену, — тяжело вдохнул Антон. — Да, смотри Коня так не назови, когда с ним общаться будешь. Вовка он. А фамилия Конев. Недавно стармоса получил, как полторашником стал. Зверь. Полторашников у нас шестеро. Кто по году отслужил — трое. И нас ластоногих с тобой стало — шесть. На днях четверо гражданских ДМБ играют, может ещё, кого подбросят.

Остановились у сходней, смотря на развлечение старших наборов. Те поочерёдно поднимали, как штанги выделенных бойцов.

— Ладно, пошли готовить птюхи, — повернулся Антон к трапу. — А то не успеем, так сами голодные останемся.

Максим последовал за ним. Но не успел подняться на лёгкий корпус, как его окликнули снизу.

— Эй! Пополнение!

Смирнов оглянулся. Худощавый парень, с отлично разработанной мускулатурой, с квадратиками пресса, резко очерченными скулами и тонким носом, приглаживая назад светлый вихор волос, поманил рукой.

— Comm zu Mir, main libber kinder.

Максим поспешно скатился назад. Его сразу обступили несколько человек.

— Я Богдан, — протянул, улыбаясь руку голубоглазый атлет. — А ты кем и откуда будешь?

— Смирнов Максим, электромеханик. Горьковчанин.

— Смотри-ка, земеля нашему помохе, — удивился кто-то из окружения.

— Значит так, Макс, — положил Богдан руку на плечо, ощупывая его мышцы. — Хиловат ты, браток, но это пройдёт. После подъёма флага жду тебя в шестом, проверим на что ты годишься. А то на твой счёт у нас уж больно жёсткие распоряжения от меха. Дрочить будем по всем статьям. Понятно?

— Да.

— Ну, тогда вали в корпус.

***

Объявили построение. Максим, как неприкаянный, торчал у кромки пирса, наблюдая за увеличивающимися двумя шеренгами экипажа. Богдан, пролетел мимо, подхватив его за локоть. Воткнул впереди, скверно пахнущего, Грозного.

— Твоё место!

И сам затесался во второй шеренге, чуть правее.

— Равняйсь! Смирно! — скомандовал кап три, вышагивающий перед строем, когда из рубки показался здоровенная квадратная фигура офицера в белых перчатках.

Ступал он твёрдо и широко, отдавая честь кораблю, по раскачивающемуся трапу, вошедшему в резонанс под его тяжёлой поступью. Лицо широкое, с волевым подбородком, орлиный нос, глаза глубоко посажены и багровый косой шрам по лбу через левую бровь по щеке и за мочку уха. Как резинка от накладки на пустую глазницу. Форма с иголочки, отутюжена, блестит галунами и пуговицами.

Остановился перед строем, осматривая испепеляющим взором подчинённых и выслушивая доклад.

— Товарищ, капитан второго ранга, экипаж для подъёма флага построен. Замечаний и происшествий на корабле нет. Плотность аккумуляторной батареи один тридцать четыре, давление ВСД…

У Максима внутри всё напряглось, подмышками стало липко. Кэп остановил свой прицел на нём, и желваки заходили по его массивным скулам. Смирнову под таким гнетущим взглядом на секунду показалась, что в кокарде командирской фуражки, улыбнулся облизанный череп, и шевельнулись скрещенные кости, а из-за штанины качнулся кривой ятаган.

— Всё писец, ребята, — пыхнуло перегаром по шее.

–… Доклад закончил, старший помощник командира капитан третьего ранга Васильев.

Затрубил горн из радио колокольчиков базы.

— На флаг и гюйс! Смирно! — Торжественно прокричал с рубки дежурный по кораблю.

Офицеры обернулись к субмарине, отдавая честь.

— Флаг и гюйс поднять!

В корме и на носу лодки по флагштокам поднялись свежие полотнища.

— Экипаж, вольно! Старпом, встать в строй!

— Есть! — кап три улетел на своё место.

— А теперь переходим к приятным процедурам раздачи пряников и добытых слонов, — Дюжев широко расставил ноги и заложил руки за спину. — Командир электротехнической группы, ко мне!

Молодой лейтенант, придерживая карманы на полусогнутых, выбежал из строя.

— Командир ЭТГ лейтенант Селезнёв, прибыл по вашему приказанию! — Не разгибая коленей, доложился вызванный.

— Что, Селезень, уже мелочи где-то раздобыл? Своё дойное стадо собрался обзванивать? Рано пташечка запела, скоро вывернуть тебя! Да на изнанку! Почему не следишь за вверенным подразделением?

— Слежу, товарищ командир, — непонимающе браво отрапортовал лейтенант.

— Следишь, говоришь! — рыкнул кэп. — А ну ка, матрос Смирнов, старшина первой статьи Грозный, выйти из строя.

Прочеканя шаг, оба развернулись перед строем.

— Экипаж! Представляю пополнение, — продолжил командир. — Матрос Смирнов Максим Григорьевич, БЧ-5 электромеханик. Прошу обучать и жаловать. А ты, лейтенант, глянь на него и скажи, что не так.

— Всё по уставу, — оторопело таращась, развёл руками Селезнёв.

— По уставу, то по уставу! А почему этот пионер у тебя в белой панаме?

— Так ночью прибыл, пилотку не успели выдать, — потупись, виновато оправдался ЭТГ.

— И Грозный у тебя ночью причальный расколбас устроил! Ему, то успел выдать? Что завял, как брошенная роза на помойке? Отвечать!

— Виноват, товарищ командир, — вздёрнув голову и зажмурив глаза, выпалил лейтенант. — Исправлюсь.

— Смирнов, Селезнёв, встать в строй! И запомни у меня ЭТГ, продолжатся залёты, вся мелочь из карманов окажется внутри твоего блядского организма, через все доступные щели! — Кап два со злостью дёрнул головой в сторону удаляющегося лейтенанта. — Боцман! Через день на ремень его! На две недели!

Ну, а сейчас самое приятное, — кэп раскачиваясь, подошёл к старшине. — Как себя чувствует Ампиратор? — Склоняясь к плечу побелевшего Царя, заискивающе спросил кэп. — Что денежки тю-тю, головка бобо, во рту кака? Пожалейте меня, урода тряпочного. Так ли?

Командир выпрямился и двинулся «Каменным гостем» вдоль задеревеневшего экипажа. Под каждым его шагом стонал плавпирс, гася свои колебания в телах вверенного ему боевого состава. Заставляя шевелиться головные уборы на застывших челах изваяний.

— Кто с ним вчера употреблял? Пока я добрый обещаю не наказывать. Поднимите клешни, не заставляйте прибегать к постыдным процедурам обнюхивания. Будьте мужиками, отвечайте за содеянное.

Несколько человек подняли руки.

— Вот видишь, Грозный, ребята вчера тоже приняли и не залетели. А не пойман — не привлечён. — Командир быстро вернулся к старшине. — Так, ты наверно думаешь, амулеты берегут, не выбрасывают, и не ломают? Ага, счас!

Царь подпрыгнул над железом пирса на полметра, от хорошего пинка, с достойного размаха. Влетел, под удивлённо неожиданный возглас всего экипажа, в шеренгу, заваливая строй.

— Молчать всем! — урезонил кэп. — Встал на место! Я не посмотрю, что морда у тебя уже гражданская и заслуги на голанке не умещаются. Брелок хренов. Уйдёшь домой в августе с Атлантики! Может так случиться, что и вплавь, своим ходом.

Кап два снова принял позу тюремного надсмотрщика и продолжил:

— Как вы все сейчас поняли, по низкому полёту нашего талисмана, погода для славного экипажа Дюжины — штормовая. Поэтому, делаю единственное китайское предупреждение: даже намёк на залёт — ураган. В этом случае — ни Дома Отдыха, ни отпусков, ни остальных привилегий. Виновных лично протащу на шкерте под килем и всему личному составу объявлю недельный орг. период, с не проходящей борьбой за живучесть на учебном тренажерном комплексе. Еженощные боевые тревоги и ежедневные авралы, обеспечу. — Кэп сделал паузу, дав понять, что переходит к другим проблемам. — А сейчас перешвартовываемся к торпедному причалу, разгружаем боезапас и к вечеру стаём в док. Во время постановки в док на борту будет комбриг. Кроме всего прочего, завтра он проводит для нас строевой смотр. Почует у кого запах из штанов, или какую другую слабость, то выше перечисленное покажется вам мамкиными ласками.

Командир снова прервал своё красноречие, прошёл туда — обратно вдоль строя, всматриваясь в лицо каждого, поднялся на трап, погрозил пальцем.

— И чтобы этот общий возглас осуждения моих действий был последним! Все всё на ус намотали?

— Так точно! — в один голос гаркнул строй.

— Не подведите ребята, — уже более мягко добавил кэп.

— Не подведём, — тихо в разнобой, послышались отдельные голоса.

— Не понял! — Здоровая бровь кап два вздёрнулась к отблёскивающему на солнышке козырьку фуражки.

И вдруг, неожиданно для новичка, экипаж рявкнул так, что все местные чайки сорвались с утёсов, перекрашивая причалы, пирсы и корабли в цвета своей неожиданности.

— Пока мы в Дюжине, да с Дюжевым, всё сдюжим!

— То-то, корсары! Вижу сейчас перед собой волкодавов, а не Тузиков! Старпом объявляй боевую тревогу.

***

Как и предвидел Аслахан, явился Максим в шестой, с печатью сорок третьего размера, на своём белом аэродроме.

— Корабль к бою — походу изготовить! — прозвучала команда центрального.

В отсеке уже все находились на боевых постах, и каждый делал своё дело. Смирнов прижался к кожаному дивану рядом с опреснительной установкой, чтобы ни мешать. В смущении, пытаясь хоть немного стереть с бескозырки отпечаток.

Богдан ухмыльнулся, глядя на его занятие. Снял с себя пилотку и сунул её Максу.

— ЭТГ, новую пилотку мне отдашь, — осматривая приборы своей ходовой станции, произнес, не оборачиваясь к лейтенанту. — Умеешь обращаться с ходовой? — Вопросительно поднял голову, краем глаза зацепив пополнение.

— Да вроде… — не уверенно произнес матрос.

— Запомни, Пионер, вроде и чуть-чуть беременной быть невозможно! — раздраженно пробурчал Грозный от средней станции. — Встал живо на моё место. Сейчас мы тебе экзамен творить будем. Отвечать и действовать будешь не задумываясь. И помни я за спиной.

— Колотушки у него тяжёлые, — хихикнул от станции левого борта, низкорослый упитанный старший матрос, с чёрными торчащими как прутья волосами. — Меня Валеркой Мухиным кличут. Там в трюме мечелист Федька Хромов. Ну а ты теперь у нас Пионер. Сам кэп окрестил!

— Шестой к бою — походу готов, — доложился Селезнёв.

— Муха, сложил крылышки и уткнулся в машинный телеграф.

— По местам стоять со швартовых сниматься, — мигнул жёлтым глазом каштан.

— И так, братва, задаём вопросы по очереди. Хром, тебя там тоже это касается. Слышал! Кто замешкается, у меня от командирского тумака ещё зудит, поделюсь сразу, не заржавеет, — предварил начало экзамена Царь. — Давай Сергей Владимирович, начинай.

— Левый малый назад, правый малый вперёд, — скомандовал лейтенант, дублируя команду центрального. — Что и мне отвесишь! — зажимая в кулак гарнитуру серьёзно поинтересовался ЭТГ.

— А ты что до сих пор сомневаешься?

— Средний малый назад! Марка и мощность главных гребных электродвигателей!

Максим с трепетным волнением закрутил маховики и штурвал, переключая машинный телеграф и отвечая на вопрос.

— Реверс ногами переключай! Какая плотность электролита для начала зарядки батареи!

— Вид батареи. Токи и ступени зарядки!

— Составные части линии вала!

— Стоп левый! Средний стоп! Все три мотора средний вперёд! Сколько видов питания на лодке!

Не большой толчок в спину.

— Не забывать докладывать о выполнении команды!

— Виды цистерн и где находятся!

Максим за десятиминутный переход выложился, как после пяти километрового кросса по пересечённой местности. Надо сказать, что за это время получил всего раза три. Мухе перепало пару раз, Богдану шлепок по спине, и пару раз Царь пообещал достать Хрома из трюма за уши.

После окончания перешвартовки Грозный вынул из нагрудного кармана серый потрепанный блокнот, завёрнутый в целлофановый пакет.

— На. Это книжка «Боевой номер», теперь твоя. Учи, что бы от зубов отскакивало даже во сне, если будут спрашивать. Вечером дам обязанности верхнего вахтенного, через два дня отчеканишь. Командиром отделения у тебя будет старшина второй статьи Богдан Шмынько, когда я на ДМБ свалю. А пока ты в моей свите. Всё, все наверх торпеды чалить, — старшина дружески притиснул Макса к себе и потом подтолкнул к переборке пятого. — Не ожидал. Молодец.

После распределения по разгрузке, когда экипаж бросился исполнять приказы кэпа, мех подозвал к себе Царя, а Максима оставил ждать в сторонке. Во время их разговора Быков, неоднократно бросал удивлённо недовольный взгляд на нового члена своей БЧ. Потом, подзывая, помахал рукой.

— Значит, по тебе определились. Аттестат свой покажешь Богдану Шмынько. Пусть проверит. Пока не сдашь на самоуправление боевым постом, ты за штатом. О чём говорили с тобой по прибытии, остаётся в силе. По всем возникающим проблемам обращаться чётко по инстанции: Богдан, ЭТГ и я крайний. Всё. Можешь идти работать.

Макс по распределению должен был возить выгруженный боезапас на склад в группе с Лепиным и двумя братьями близнецами, под присмотром Богдана.

— Знакомься с братвой, — пока мех беседовал с новичком, они успели сходить за тележкой под торпеду. — Серёга и Саня Светлые. Кто из них — кто, сама мама, наверное, путает, — улыбнулся Антон. — Хорошо у нас боевые номера на карманах нашиты, по ним только и различаем. Год уже оттрубили. Мотористы.

Круглолицые, темно-русые, серые глаза с прищуром, среднего роста, нос картошкой. Братья подошли и подали руки одновременно, как в зеркале.

— 5-53-22, Александр, — представился тихо, немного растягивая слова, один из них. — А Сергей — 5-53-23.

— Если в парадке одеты будете? — усмехнулся Смирнов. — Тогда как?

Братья подняли правые руки, показывая ребра ладоней. На них синели наколки боевых номеров с первой буквой имени.

— Годы придумали, — поведал тягуче Серёга. — Кэп дал ЦУ установить знаки различия.

— Теперь, как только честь отдают, сразу видно кто, — хохотнул Антон.

Со стороны лодки послышались лязгающие щелчки. Матросы оглянулись. Двое здоровенных парней крутили двуручную лебёдку, установленную на легком корпусе, перед рубкой. Конь восседал над наклонным тросом, уходящим внутрь лодки, держа в руках массивный деревянный клин.

— А, что Вовка там делает? — Удивленно спросил Максим.

— Торпеду страхует. Если храповик на лебедке слетит или трос лопнет, её не удержишь. — Подошёл Богдан, куривший до этого в стороне. — Вот он и должен будет клин вовремя в зазор воткнуть. В шестьдесят восьмом на этом месте две лодки погибли. Полностью оба экипажа. Стояли в два корпуса. Первым корпусом разгружали, не сняв взрыватели. Торпеда сошла, когда только оперение показалась. Клин не подсунешь, — Шмынько сожалеюще вздохнул. — Она была первая. На обеих лодках полный боекомплект. Баллоны ВВД по всему Полярному, как ракеты летали. Один до сих пор ещё на крыше нашего кафе лежит. В живых остался верхний вахтенный, который на причале стоял. За пять километров в сопках нашли. В город пойдём, у КПП памятник. Обрати внимание.

Выуженную смертоносную сигару подцепили краном, стоявшим на рельсах причала, и погрузили на приготовленную под неё тележку. Старшина поставил Антона на руль «тачанки» — тянуть, близнецов по краям, Максима сзади, а сам пошёл чуть впереди, командуя направлением движения.

— Слышь, Сань! А чё кэп Грозного брелком зовёт? И почему вокруг него такая суматоха? — кряхтя и упираясь, поинтересовался Смирнов.

Хоть тележка и была на резиновом ходу, но цеплять, по всей видимости, лучше её было к трактору, а не к Антону.

Александр долго сопел, формулируя ответ, с опаской поглядывая на Богдана.

— Не брелок он. Талисман. Традиция у нас такая. Вроде веры что ли. Если Царь на борту и по морде ему никто не настучал, значит всё обойдётся.

— Когда в море уходим, Грозный в лодку спускается предпоследним, перед кэпом. Проходя в рубке мимо нашего талисмана, все его касаются, наудачу, — дополнил Сергей.

— Затем кэп меняется с Царём пилотками, после можно отчаливать.

— Прямо идол, какой-то. А про пилотку — это из фильма «В бой идут одни старики», — натужно хмыкнул Макс.

— Идол не идол, а три специальности освоил, как «отче наш». И случись чего, он первый должен пойти. Проверенно не однократно. Если Царь участвует в ликвидации аварии, значит, без последствий, — отпыхиваясь заметил Сергей. — И бриться ему нельзя. Побреется, так обязательно потом ЧП. То погорим, то потонем. А то ещё какая напасть.

— По всей видимости, нас ждут очень хреновые времена. Сам видел сегодня — Царь обрит и пендаля получил. Значит дело табак. Скоро приключения начнутся, — сделал вывод Александр.

— Суеверные вы ребята, — простонал, упираясь из последних сил Макс.

— Подожди и ты скоро таким будешь, — заверил Санек.

— Грозный скоро ДМБ играет. Кэп после его ухода наверно откажется в море выходить, — переглянулся с ним брат, согласно кивая головой.

Выгрузку закончили в намеченные сроки, но без инцидента не обошлось.

Последняя торпеда уже висела на стропах и её подпихивали, отворачивая от рубки. Конев держался за хвостовое оперение торпеды, когда кран неожиданно дёрнулся и остановился. Чёрная махина встрепенулась и резко мотнулась, раскидывая своей массой моряков. Конь зацепился ногой за швартовую утку и навзничь улетел за борт. Достали Вовку быстро, замёрзнуть не поспел. Но ногу повредил. Захромал за медиком в его богадельню, оставляя на палубе легкого корпуса мокрые следы с маслеными разводами.

— Ну вот, — передёрнувшись всем телом, изрёк Серёга, наблюдая с берега за произошедшим.

— Началось, — закончил мысль брата Александр.

***

После обеда снова объявили боевую тревогу. Кэп, по общекорабельной связи, поставил задачу перегнать лодку в Палую Губу и поставить в док. Уведомив экипаж, что на борту комбриг.

Максима Грозный без сомнений приткнул к ходовой станции, помотав своей колотушкой перед его носом.

— Шуруй! И помни, Пионер: я за спиной.

Во время перехода, когда вышли из гавани и запустили дизеля, комбриг решил пройти по лодке, проверить её состояние и действия личного состава. О его приближении, вопросах и действиях, постоянно перезванивались по телефону. Так что, когда он добрался до шестого, его обитатели уже приблизительно знали, чего ожидать.

— И, что у нас здесь? — Предварил своё появление между станциями проверяющий.

— Товарищ контр-адмирал, командир отсека лейтенант Селезнёв, — вытянувшись в струнку, отрапортовал ЭТГ.

— Старшина отсека старшина первой статьи Грозный, — отчеканил Царь.

— Ишь ты! Прямо так и Грозный? А звать то как?

— Иваном, товарищ контр-адмирал!

— Отчество, надеюсь, Васильевич? — Хохотнул комбриг.

— Ни как нет. Леонидович. Виноват, предок подкачал, — твёрдо, без капли юмора, ответил старшина.

Адмирал зашёлся перекатистым смехом, оборачиваясь к сопровождавшему его старпому.

— В пятом двое из ларца — одинаковых с лица, чуть меня не разыграли во главе с Ханом, а тут у тебя вообще почти самодержец на вахте. Вы с Дюжевым специально так личный состав подбираете, чтобы не скучно было? — Промокая кулаком уголки глаз, поинтересовался комбриг.

— Стараемся.

— По оперативной информации, у вас этот Грозный вроде, как оберег для лодки. А? — Тон командующего резко изменился. — Не моется, не бреется, командирскую шапку Мономаха носит и в почёте ничем не занимается. Так что ли, старпом?

— Ни как нет, — развёл руками Васильев. — Сами видите чистый, бритый и в простой пилотке. Навет и выдумки, товарищ адмирал.

— Ну, а как со знанием специальности у тебя, товарищ Грозный? — От былой весёлости комбрига в миг не осталось и следа.

— Какой из четырёх, товарищ контр-адмирал? — Не растерялся Иван, вгоняя своим вопросом на вопрос, офицера высокого ранга в замешательство.

На широком, прожжённом северными ветрами и морской солью лице командующего застыла маска неподдельного интереса и удивления. Седеющая шевелюра бровей приоткрыла глубокие глазницы с выцветшей радужной оболочкой очей. Расторопным движением руки, он нашарил позади себя диван и медленно прислонился к его краю.

— С этого места поподробнее, — заинтригованно попросил он.

— Основная — электромеханик. Освоил специальности моториста, трюмного машиниста и торпедиста. По всем смежным сдал экзамены командирам групп и комиссии во главе со старшим помощником, — без хвастовства доложил старшина.

Адмирал вопрошающе глянул на кап три. Васильев утвердительно качнул головой.

— Ладно. Пока идём под дизелями я тебя немного попытаю.

На все вопросы командующего Грозный отвечал чётко без запинки, без тени смущения, не отводя взгляда. Но скоро опять перешли на электромоторы, и старшина стал коситься на действия Максима. Контр-адмирал невольно тоже перевёл взгляд на его работу.

— А ты сколько отслужил? — Отрываясь от кожи дивана и собираясь уходить на мостик, задал последний вопрос, как казалась адмиралу.

— Три. Четвёртый пошёл.

— Тогда почему ещё не дома?

— Смену готовлю.

— Это вот этого волчка, что ли?

— Так точно.

— Он сколько отслужил?

— Первый день после учебки на корабле.

Командующий, уже вошедший в проход между ходовыми станциями, неожиданно вернулся и выглянул из-за угла.

— Кто такой?

— Матрос Смирнов, — бодро пролепетал новичок.

В док стали быстро без огрехов. После чего объявили общее построение. Кэп с комбригом поднялись наверх последними, проследив в центральном, как быстро экипаж покидает судно.

— В целом действия и знания экипажа оцениваю на хорошо, — всё ещё с пристрастием осматривая личный состав, начал свою речь адмирал. — Поставленные задачи вы выполнили слаженно в надлежащие сроки, как во время похода, так и здесь в условиях родной базы. На лодке порядок, за вверенной материальной частью следите. Я доволен. Особо хочется отметить старшину первой статьи Грозного и матроса Смирнова. Приказываю указанным лицам выйти из строя!

От такой неожиданности у Максима холодок пробежал по позвоночнику, заставив двигаться его как марионетку. Первые сутки в команде корабля и такой большой чин чем-то хочет его выделить. Поневоле суставы перестанут гнуться, от такого непривычного внимания. Но глянув на действия Царя, спокойные и уверенные, подавил трепет, встав рядом с ним.

— Матрос Смирнов, первый день не только на корабле, но и на действующем флоте, после учебного отряда. Я давно не видел такой грамотной работы зрелого специалиста и сначала не поверил словам старшины отсека, что этот матрос всего-навсего несколько часов на лодке.

Хочу также отметить подготовленность и знания самого старшины отсека старшины первой статьи Грозного. Рекомендую ему подать рапорт на сверхсрочную. Такие высококлассные специалисты очень нужны военно-морскому флоту. Надеюсь, что он воспитал и воспитывает достойную смену.

За высокие личные показатели и знания материальной части приказываю: присвоить обоим очередные воинские звания. Благодарю за службу!

— Служим Советскому Союзу! — Разом выдохнули довольные счастливчики.

— Встать в строй!

— Утром пинки, к вечеру звание, — в полголоса пробурчал Иван, занимая своё место.

— Главное вовремя прогнуться, — хихикнул рядом Муха.

— А сейчас немного дёгтя, — продолжал тем временем командующий. — Вот вы, старшина второй статьи, выйти из строя. — Указал комбриг на явно чем-то проштрафившегося моряка.

— Старшина второй статьи Комсомольцев, секретная служба, — представился вызванный.

На широком одутловатом лице старшины, покрытым угревой сыпью, застыл немой вопрос. Светлые брови выгнулись дугой, серо-зелёные глаза по-лягушачьи вытаращились, губы поджались, грушевидная голова ушла в приподнятые плечи.

— Обувь к осмотру! Правую ногу на носок! — командовал адмирал. — Что, Степан Арсеньевич, комингс площадки не бережём, — указывая пальцем капитану на полусапожки Комсомольцева, грозно пробасил комбриг. — Нам уже на живучесть наплевать? Подковы на самых борзых скакунов набиваем?

— Виноват товарищ контр-адмирал. Не досмотрел. Сейчас же исправим, — холодно отрапортовал кап два.

— Так просто у меня не отделаешься! — вспылил командующий. — Поставишь его отдельно впереди экипажа, да так чтобы до базы строевым шагом, высекая искры, с песней по всему Полярному! Увижу и услышу из штаба — хорошо! А сметёт подковы до КПП — прощу залёт! Понял?

— Так точно!

— Десять суток гауптвахты! Встать в строй!

Ошарашенный старшина, на секунду замешкавшись, громко зацокал, возвращаясь в свою шеренгу.

— На докование отвожу тридцать пять дней! Офицерскому и мичманскому составу на берег даю добро. Матросский и старшинский состав, отслуживший положенный срок, уволить в запас в течение трёх дней. Отпуска, увольнения и Дом Отдыха — по итогам строевого смотра. Всё. Командуйте, Степан Арсеньевич!

Отдав честь экипажу, комбриг ушёл.

Дюжев гневно осмотрел подчинённых. Потёр ладони. Оглянулся на удаляющегося комбрига и тихо произнёс:

— Значит, предупреждениям не вняли. — Желваки запрыгали по щекам кэпа. — Комсомол, рванина леерная! Усердней готовься по легководолазной подготовке. На воду сойдём, как и обещал, весь корпус ниже ватерлинии обследуешь!

А сейчас, командиру БЧ-5, завести питание с берега. Личному составу забрать с корабля парадную форму одежды и атрибуты личной гигиены. Старшему помощнику собрать документы по личному составу и отбыть вместе со мной. Офицерскому и мичманскому составу не занятых в продолжении работ, отдать необходимые распоряжения и по домам. За прохождение строем по Полярному, согласно выполнению приказа, командующего бригадой, назначаю Козлова Владимира Алексеевича. — Кап два обращаясь к помощнику, указал пальцем на Комсомолцева. — Обувь старшины, после этого «славного парада», изымешь и утром предоставишь мне. Боцману и коку выдать ужин экипажу сухим пайком. По возможности максимально освободив провизионку от скоропортящихся продуктов. Вольно. Разойдись!

***

Работы закончились. Готовились к построению для перехода на базу. Максим дрожащей рукой смолил папиросу, оглядывая доки и завод. Спина и ноги гудели от непривычной нагрузки. Поражаясь размерам атомоходов, вытащенных на сушу, тихо разговаривал в компании Антона и братьев близнецов.

–… Ничего себе, махины с двадцати этажку поди. Людишки на них от сюда смотреть, меньше муравьёв.

— Там у них каютная система для всего экипажа, — с завистью заметил Александр.

— Да, и бассейн есть со спортзалом, — дополнил брата Серёга.

— И кормёжка не в пример нашей, — с сожалением вздохнул Лепин. — Только меня лично туда почему-то не тянет. Хочется домой с шевелюрой придти и с женщинами — того, не только общаться.

— Эй, бойцы! — Сзади незаметно появился Комсомольцев. — Ну, быстро определились у кого сорок первый размер ласты.

— У нас сорок третий.

— У меня сорок второй, — удивлённо изрёк Максим.

— И у меня тоже, — потупился на свою обувь Антон.

— Так, — старшина взял Смирнова за плечо. — Потопаешь в моих сапогах. Я сейчас с помохой поговорю, займёшь моё место. Усёк, Пионер?

Максим, не зная, как быть, растерянно посмотрел на своё окружение. Все отвели взгляд, пряча свои чувства.

— Давай снимай свои гады поживее. Времени мало, — напирал секрет.

— Секретарша! Борзеть кончай! — Грозный проходил мимо и как бы обронил невзначай, даже не глядя в их сторону.

— Царь, ты чё своего карася жалко стало? — Съязвил Комсомольцев. — Ты же уже гражданский. Должно быть по барабану всё.

Грозный остановился и нехотя обернулся. Оглядел секретчика с головы до ног с усмешкой. После чего Комсомольцев сложился пополам и засопел. Стремительного удара в грудь никто не разглядел. Но глухой звук стука по полену услышали все.

— Для меня и ты карась, — будто ничего и не было, меланхолично изрёк Иван, засовывая руки в карманы. — Но видно ты об этом забывать начал. Это тебе для укрепления памяти. Пока. И потом, обсуждать мои действия и поступки будешь тогда, когда твоя очередь подойдёт отказаться от птюхи. Два года пропыхтел, а как был ты Стасиком, так рыжим и остался, — Грозный устало повернулся и пошёл дальше.

— Лады, — выпрямляясь, зло выдохнул ему в спину секрет. — Поступим по-другому. Я теперь человек больной, можно сказать раненый. Вывод: вы, двое одинаковых, сейчас пойдёте к Козлову. Будите умолять его заменить меня. Не уговорите — вечером вам профилактика от гриппа обеспечена.

Держась за грудь Комсомольцев, поплёлся к ближайшему кнехту, присесть.

— Ну и сволочь же, этот Стас, — прошептал Максим, провожая старшину взглядом.

— Стас? Какой? — непонимающе уставились матросы на новенького.

— Да Комсомольцев, — пояснил Смирнов.

Все дружно зафыркали, подавляя смех.

— Вообще-то его Олегом звать, — подёргиваясь, еле выдавил Антон. — А Стасикамина на флоте тараканов кличут.

— Я не понял, за что комбриг к нему придрался? — Прикрывая возникшее чувство неловкости, Максим перевёл разговор в другое русло.

— Секрет, набил металлические набойки на пятки и носки сапог, чтобы не снашивались. Будет спускаться в лодку, обязательно комингс площадки люков поцарапает. Потом плотно их не закроешь. На большой глубине обязательно течь будет. И не заделаешь такую, — пояснил Сергей. — Не говоря уж о комингсах аварийных выходов первого и седьмого, где спасательные капсулы прилипать должны. Для нас такие мелочи — жизнь всего экипажа. В РБЖ всё такое прописано жизнями целых экипажей. Преподавали поди в учебке «Руководство по борьбе за живучесть»?

— О! Младший помощник объявился, — заметил Санек. — Вещь-мешок на плечи и пошли строиться. Потом уговаривать его начнём.

— Я не понял. Где Комсомол? Почему не впереди строя? — Рассматривая шеренги, удивился каплей, когда экипаж был готов начать движение. — Ну-ка, старшина займи своё законно завоёванное место под солнышком.

— Владимир Алексеевич, он травмировался, — подал голос Сергей. — Споткнулся и упал грудью на преобразователь. Еле дышит.

— Можно мы его заменим. Полдороги я, полдороги Серёга, — добавил Александр. — И сапоги разметелим. Сто процентов!

— Разговорчики в строю! — прикрикнул Козлов. — Падать надо на амбразуры и в кровать к женщине, а не на преобразователи хитрости или хрен знает чего! И вообще, Светлая братва, ваша эра, как годов ещё не пришла для похода впереди строя. Вы пока ещё годки, а не годы. Комсомольцев на место. Живо! Флажок направляющего ему в руки дайте.

Вышли за ворота судоремонтного завода, молча дотопали до города, вслушиваясь в яростный цокот подковок гайдара. У первых домов офицер дал команду:

— Песню запевай!

— Владимир Алексеевич, на нас, как на идиотов весь Север потом будет смотреть, — взмолился кто-то из годов. — Никто же у нас глотки не дерёт. Западло. Может только у штаба споём?

— Отставить рассуждения! За что боролись, на то и напоролись! Запевай!

Если противник объявит войну!

Мы им устроим прогулку по дну!

Северный флот! Северный флот!

Не поведёт!…

Шагали вяло, пели без энтузиазма, так просто для отмазки. До штаба исчерпали весь свой репертуар.

— Занозин! Бурмистров! Почему молчим? — допытывался помощник. — Хотите ещё больше усугубить положение?

— А мы чё? Что знали, выложили! Осталось только такое:

Где же ты моя счастливая звезда?

Где ж ты ДМБ мой шляешься?

— Отставить фольклор! Давайте нормальную строевую.

— Ну тогда, вон пусть Пионер запевает. Он только из учебки, может, что новенькое или хорошо забытое старенькое выдаст.

Максим почувствовал ощутимый тычок в спину.

Накопившаяся обида за день на все эти тычки, подколы, неверие в его знания, досада на самого себя, что это он почему-то всё терпит, выплеснулась. Его как прорвало.

Взвейтесь кострами, синие ночи!

Мы пионеры — дети рабочих!

Близится эра Светлых годов!

Клич Пионера — всегда будь готов!

Сначала его голос звенел над Полярным один. Но когда потаенный смысл контекста песни стал доходить до рядом идущих, экипаж разом подхватил припев, чуть сдерживаясь от общего хохота. Козлов, прикрыв рукой нос, успел только фыркнуть:

— Экипаж!

Парни впечатали строевой шаг, так, что окна ближайших зданий зазвенели. Панели и каменная кладка домов, запрыгала в такт марша, осыпая пыль. Плохо прикрытые двери балконов и подъездов, закачались на петлях. От такой неожиданности удивлённые жители повылазили на свет божий, вытаращившись на нежданное светопреставление. Спокойно дремавшие собаки подскочили, как ошпаренные, поджав хвосты, жалостно скуля, ломанулись в сопки.

Радостным шагом, с песней весёлой,

Мы выступаем за Комсомолом!

Близится эра Светлых годов!

Клич Пионера — всегда будь готов!

Секрет сдал свои полусапожки с напрочь стёсанными каблуками и одной оставшейся сломанной подковкой, висевшей на последнем гвоздике.

— Жаль сейчас светло, — посетовал помощник, разглядывая обувку. — Ночью какой эффект был бы.

Разместились на плавбазе «Гаджиев», в двух кубриках. Отдельно БЧ-5, в другом — все остальные. На разных палубах. Как только обосновались в полутёмном, с наклонной палубой тесном загоне, с наглухо задраенными иллюминаторами, Богдан подозвал Максима к себе. Присели на его коечку.

— На, это обязанности верхнего вахтенного и аттестационный лист на управление боевым постом, — протянул стопку бумаг. — Первое спрошу через два дня. По второму: — сдавать будешь командирам отделений, указанных БЧ. Последняя подпись моя. А сейчас садись, пиши домой письмо. Вот номер нашей боевой части. И запомни, Пионер, родных ни при каких обстоятельствах не расстраивать. Лучше будет, если они вообще не будут знать, что ты на подлодке служишь. Им и так за тебя переживаний хватает. Это первое, и самое основное: прочитал письмо из дома — порви. — Увидев немой вопрос на лице пополнения, пояснил. — Зам у нас любитель читать чужие письма. Так что не ищи приключений на свою пятую точку. Напишешь, запечатаешь и мне отдашь. Завтра отправлю.

Смирнов поднялся, коечка у него понятное дело, на втором ярусе, примостился писать. Шмынько одёрнул его за робу.

— Садись рядом. Я подсматривать и подталкивать не буду, — улыбнулся, потрепав по голове. — После пойдёшь отстираешь свой чехол с бески и мой прихватишь. На всё про всё у тебя полчаса. Шуруй. Да, — спохватился старшина. — К утру подстричься, как положено по сроку службы. Оброс в учебке.

Через полчаса Максим развешивал выстиранные белые чехлы на пружины верхних коечек, которых пришлось стирать минимум с пяти бескозырок, когда его подозвал Грозный.

— Слушай сюда, Пионер. На тебе галун, — Иван протянул узкую желтую матерчатую полоску. — Форму одежды приведёшь к утру в порядок согласно званию. А сейчас, пойдёшь в кубрик «БЧ Шушеры». Позовёшь годов и подгодов к нам. И Химу передай, пусть дуста захватит, похоже здесь крыс не меряно. Вашим наборам стирать, гладить форму номер три — парадку, и тут не появляться. Бегом марш!

Смирнов озадаченный выскочил на трап, ведущий на верхнюю палубу, где соткнулся нос к носу с Хромом.

— Смотри куда летишь! — Подхватывая в развороте падающего матроса, шевельнул пышными пшеничными усами Федор.

— Федь, а что значит «БЧ Шушера»? И где у них кубрик? — обрадовано выпалил Максим.

— Мы, БЧ-5 — маслопупы, как нас окрестили на флоте, все остальные БЧ: штурмана, акустики, метристы, связь — шушера, — вытянутое худое лицо, низкорослого Хромова, просияло довольной улыбкой. — А кубрик у них, как поднимешься, в нос по среднему проходу первая переборка налево.

— Спасибо!

— Не забудь разрешения спросить, — вдогонку бросил Хром. — А можешь и не спрашивать, всё равно отвесят, — сожалея, пробурчал он себе в усы, открывая переборку кубрика.

— А, Пионер! — Из полумрака коечек, выполз на свет секрет. — Значит, ждёшь эры Светлых годов! Письмо домой успел накатать?

Максим кивнул. Удар в подых, не сильный, но чувствительный, заставил его в следующий момент, согнуться.

— Я тебе, карасина, покажу, как за мною следовать! Значит, выслуживаться сюда прибыл! — От удара по скуле, Смирнов залетел в узкий проход между коечками. — Первый день и уже очередное звание. Над старшими потешается! Урою, гниду!

— Подожди, секрет!

Внушительных размеров, круглолицый, с ухоженными чёрными усиками, широкой, выдающейся вперёд челюстью, старшина второй статьи поднял бедолагу с палубы. Максим оказался у его ног.

— Прежде, чем ты его закапаешь, пусть изречёт, для чего пожаловал. Вдруг чё серьёзное, а мы и не узнаем, — заржал он. — Может он извиниться пришёл?

— Грозный сказал, чтобы годы и подгоды в кубрик БЧ-5 пришли, — вытирая кровь с лица, выдохнула жертва «сказочного» приёма. — И просил, что бы Хим дуста захватил для крыс.

Разом стало темно.

— Ну, давай, очухивайся! — Кто-то тормошил Максима за плечи и шлёпал по щекам. — О, наконец, отудубел! — Конь помог новому члену экипажа присесть. — Кто только тебя надоумил про дуст упоминать? — Мыкнул он.

— Царь, — всё ещё не понимая происходящего, промямлил Максим. — А, что такого?

— У химика нашего — это дурное погоняло! — Хихикнул Владимир, окончательно поднимая на ноги Смирнова. — Знатных врагов ты себе в первый же день нажил, боец. В ушах звенит?

— Немного.

— Запомни на будущие, Дуст вырубает сразу и на долго, только за то, что косо на него посмотрел. Теперь двигай от сюда поскорее, пока не вернулись.

Еле нащупывая полуваттными ногами ступени, Смирнов спускался в свой кубрик. Его окликнули снизу из-под трапа.

— Макс, давай сюда.

В выгородке толпились Лёха, братья Светлые, и ещё пара матросов.

— Знакомься, Паша Трошин, трюмный центрального и Артём Хлебов, торпедист. Тоже нашего набора.

Приветливо пожимая руки каждому, Максим разглядывал собратьев. Усталые, с напуганными глазами, нескладные парни, хлебнувшие первые месяцы военно-морской службы через край.

— Артёмка говорит, ты у Хима дуста выпрашивал? — Невесело ухмыльнулся Санёк. — Ну и как?

— Такое ощущение, словно он в меня его насыпал, — попробовал пошутить новичок.

— В кубрик не ходи. Там гражданские воспитывают свою смену, — предупредил Серёга. — Попадёшь ещё под горячую руку, до утра не откачаем. А ещё надо форму гладить свою и иху, подшиваться, стричься.

— Слушай, вроде уже отбой был? — Поинтересовался Максим. — Так спать, когда же?

— Ты, братишка, забудь такое слово, — с придыханием, посоветовал Артём. — Флот всегда бодрствует, особенно та часть, которая ещё полтора года не отпахала.

— Лёх, ты говорил гражданских всего четверо. Так, что же им годы не выпишут? Их наверняка больше, — прислушался к звукам из-за переборки Смирнов.

— Да, как же выпишут… Пусть только попробуют. Потом свои же со всей бригады отоварят. По всему Северу удобной шхеры до конца службы не найдёшь. Положение хуже карасей будет. Закон годковщины. И самое главное запомни: проштрафился один с набора на лодке — профилактика всему набору. Все отвечают за каждого, а каждый за всех.

Переборка распахнулась. Старшины и матросы вихрем пролетели наверх. Последними вышли химик и Богдан, волоча на себе бесчувственное тело секрета.

— Эй, там! Пионер далеко? — Послышался голос Грозного. — Давай его сюда. Сейчас очередное звание ему пришьём!

Первый бесконечный день на корабле для Максима закончился за два часа до гимна, то есть до подъёма. Уснул мгновенно, ещё даже не коснувшись подушки. Бешенная усталость погасила сном боль во всех мышцах и зуд на животе, от пробитого ложками звания старшего матроса.

***

— Головные уборы снять! Приготовить к осмотру! Правую ногу на носок! — командовал старпом.

Комбриг с кэпом медленно передвигались внутри ровных шеренг экипажа. Под ласковым северным солнышком, придирчиво осматривая форму одежды моряков и её реквизиты.

— Что, корсары доморощенные, без выпендрёжа с вывертами никак не можете? Весь Полярный вчера взболомутили! Люди стёкла после вашего марша меняют и за животы держатся. Циркачи, пионеры — трюкачи! — Ворчал адмирал пока, не находя за что зацепиться.

— Согласно вашему приказу… — твёрдо парировал Дюжев, из-за спины начальства.

— Моему приказу. Моему приказу, — бурчал, рыская опытным взглядом комэск. — Ладно, жене настроение перед сном подняли и народ потешили. Скоморохи! А то бы я вам устроил — марш за комсомолом! Хорошо политотдел не в курсе. Ещё бы одну проблему нажили.

Влажный легкий ветерок трепал отутюженные ленточки бескозырок, срезаясь на острых, прошпаренных с мылом, кромках стрелок брюк, закидывая мелкую пыль на глянец хромочей.

— А, Грозный! Не созрел за ночь? — Командующий остановился перед вытянувшимся глав старшиной.

— Ни как нет, товарищ контр-адмирал.

— Жаль. Жаль, — покачал головой старый морской волкодав. — Думай. Всё равно, через месяц на гражданке посохнешь. Море, оно, брат, просто так не отпускает. Арсеньевич, дай ему время поразмыслить. Напишет рапорт, сразу мичмана и на сорок пять суток домой отпущу.

Осмотр прошёл с несколькими незначительными замечаниями. Комбриг, поблагодарив за службу экипаж, взглянул на часы.

— Моя на балкон вышла, — тихо заметил он. И уже громче, обращаясь к Дюжеву: — Если ещё хорошей песней порадуете старика, прощу в будущем первый залёт.

Кэп подозвал старпома.

— Давай, что бы слезу вышибло и каблуки поотлетали.

— Сделаем.

Встав во главу строя, скомандовал начало движения и затянул «Усталую подлодку».

Лодка диким давлением сжата,

Дан приказ — дифферент на корму!

Это значит, что скоро ребята,

В перископы увидят волну!

Безжалостно дробя кожаными хромочами дубовый настил причала, не полная сотня подводников с душой подхватила припев.

На пирсе тихо в час ночной.

Тебе известно лишь одной.

Когда усталая подлодка,

Из глубины идёт домой!

Белёсая поволока глаз командующего заблестела, сухие губы тронула чуть заметная улыбка.

Хорошо из далёкого моря,

Возвращаться к родным берегам!

Даже к нашим не ласковым зорям!

К нашим вечным полярным снегам!

После прохождения строя, комбриг, опуская руку от фуражки, с глубоким вздохом удовлетворения, проронил шёпотом:

— И за что я люблю вас, таких оглаедов? — Встрепенувшись, зыркнул на Дюжева. Услышал? Нет? — Всё. Можешь своих архаровце в отпуска и Дом Отдыха отправлять. Через две недели получишь пополнение и новую задачу. До конца докования проработаешь, отрапортуешь в чём нуждаться будешь. А пока свободен.

***

Через две недели Максим уже еле таскал ноги. Спал урывками, дай бог по часу в сутки. Ел, что достанется, получал регулярно. Обламывалось то за незнание и халатность, то просто для профилактики, чтобы быстрее соображал и передвигался. Работы в доке хватало, да и на плавбазе посидеть не удавалась. Сутками не вылизал с лодки. От экипажа осталась треть. Кто на Щук-озере калил и набивал пузо, дёргая официанток за подолы, кто в отпуске на домашние харчи налегал, в перерывах между приключениями.

Обязанности верхнего вахтенного сдал и как небольшой роздых получал редкий наряд. Хоть поесть и поспать немного побольше выпадало. Но вот с нижней вахтой и самоуправлением боевым постом — труба. Теории и практики, полученной в учебке, явно не хватало. А досконально изучать лодку и сдавать на штат времени не было совсем. Мех криво улыбался и саркастически хмыкал, когда тот попадался ему на глаза. Час «че» неумолимо приближался. Хотя и так — куда уж хуже. Состояние такое: живой ли, мёртвый — знак равенства. Мысли только две — спать и жрать. Чувство самосохранения выбили совсем. С каждым днём огрехов делал всё больше, естественно и отдачи по организму становилось пропорционально. Соображаловка отключалась.

В один из таких нескончаемых дней ремонтировали компрессор. Муха матерился, ковыряясь в его чреве, и поминутно встряхивал засыпающего Максима. Наконец не выдержал.

— Блин! Завтра моя очередь на Щук-озеро отбывать, а ни хрена не получается. Да ты ещё здесь, того гляди носом своим клапана погнёшь. Не сделаем, мех фиг отпустит. Просыпайся, папу твоего за отхожее место! Дуй к механику в каюту. Пусть документацию на этого ишака даст. Бегом! Одна нога здесь, вторая уже тоже здесь! Пошёл!

Смирнов постучал в переборку каюты.

— Да, — послышалось разрешение.

В каюте сидели оба каплея, разбирая разбросанные по коечке листы бумаги.

— Семён Анатольевич, разрешите обратиться? — Макс уже уяснил, что вне строевой ситуации по рангу на корабле обращаются только к кэпу.

— Излагай, — не отрываясь от своего занятия, разрешил мех.

— Нужна документация на ИКАшку. У Мухина затык.

— Стой, жди. Сейчас Владимира Алексеевича отпустим и найду. Две минуты. Перебору прикрой.

— Муха орать будет, — прикрывая тяжёлые веки и сползая на корточки вдоль вертикальной опоры, подумал старший матрос, утыкаясь в колени. — Ладно, хоть не отвешивает.

— Ты чё всё парня гнобишь? Одни уши остались, — еле разобрал сквозь дремоту голос Козлова Смирнов и насторожился.

— Мне, что прикажешь ещё и сопли им подтирать?

— Пацан не дурак и не разгильдяй, зачем усугубляешь?

— Нам завтра с этим пацаном в море и надолго! Сам знаешь, кэп дал ЦУ — старший набор не брать! Так мать вас всех ети, мне что каждую секунду дрожать! Всплывём или крабовыми консервами станем с этим и с теми молокососами, что завтра с резервного экипажа пригонят! Моя жалость быстро перетечёт, сквозь вовремя не закрытый клапан, в жалость нашей родни!

— Тихо не кипятись. Чего распалился?

— Мне бы хоть одного на отсек успеть смастырить, мало-мальски путёвого. И одного «Грозного» уворовать у соседей, тогда я хоть спать смогу. А меня уже сейчас бессонница с кошмарами колотят!

— Господи, в первый раз что ли такое?

— Да нет, — голос меха стал тише. — Старше становлюсь, прогматичней.

— Скабрезней и мнительней, — хихикнул помощник. — Всё разобрали. Пошёл. А с Иваном я перетолкую, может, уговорю остаться.

— Бесполезно. Пробовал.

Свет из каюты брызнул в полутёмный средний проход отсека. Максим, как отпущена пружина, занял положение по стойке «смирно».

— Через два часа быть у моей каюты, — приказал вышедший Козлов, оценивая взглядом положение старшего матроса. — Вестовым поработаешь. Отпустишь на двадцать минут? — Повернул голову к сидящему меху.

— Добро, отпущу.

Помощник задержался на пять минут. Максим успел выспаться за это время у каюты каплеев. Как мало человеку надо, чтобы хоть сносно восстановиться. Смирнов понял это, когда Козлов растормошил его.

— Смотрю, времени даром не теряешь.

— Виноват. Сморило.

— Не оправдывайся, вижу, как всем тяжело, — капитан-лейтенант забросил свою кожаную папку в каюту. — Разыщи Грозного и ко мне.

— Есть, — в развороте отрапортовал стармос и двинулся в корму. — Чего его искать? Спит, как и положено, по сроку службы, в трюме шестого, — спокойно отметил про себя.

Потом опять стоял за переборкой, вслушиваясь в тихий разговор.

–… окончательно и бесповоротно?

— Да на торговый флот.

— А ты понимаешь, мы завтра в море без годов уйдём. А подгодов так-то мало, и путёвых кот наплакал. Меху положиться не на кого будет. Тебя совесть не заест, если с нами произойдёт последнее погружение?

— Не надо на совесть давить, Владимир Алексеевич. Я своё Родине сполна отдал.

— Значит, до упора будешь дрыхнуть, качаться и киношку по ночам крутить?

— Значит буду.

— И домой пораньше не хочешь?

— Хочу. Только кто отпустит, если сам комбриг рапорта ждёт?

— Через неделю отпустим, если…

— Что если? Вы уж договаривайте, Владимир Алексеевич.

— Даю тебе шесть суток. Из Пионера сделать своё отражение. Пусть немного блёклое и размытое в общих чертах, но по специальности полное и ясное.

— Да вы, что шутить изволите, товарищ капитан-лейтенант?

— Сомневаешься в своих способностях? Тогда труби до победного.

— Хорошо. Идёт. Но одно условие — мои методы даже не обсуждаются в высоких инстанциях.

— Добро. Сговорились. Можешь через час приступать.

Дверь каюты брякнула об ограничитель. Грозный прошаркал мимо, хмыкнув в макушку обалделому подчинённому.

— Ну, теперь точно вешаться или за борт пора, — червячок предательского ужаса, шевельнулся в затылке.

— Макс! Хана ко мне!

— Поговорим на равных, — Смирнов выудил Аслахана из цистерны главного балласта и опять подслушивал сидя у переборки. — Ты мне нужен, как серый кардинал.

— Рад слышать такие лесные речи от собрата. Только двум кардиналам одинокого цвета трудно бывает найти общий язык.

— У нас с тобой разделение епархии.

— Только я как младший по званию не смею пачкать вашу рясу?

— Соображаешь. Паству и границы деятельности, надеюсь, разделили, по совести.

— Тогда чего изволите, Ваше Преосвященство?

— Надо из Пионера сделать талисман.

— Земляка к престолу?

— Сам видел, с его появлением любые двадцать пять пролетают удачно. Да и для команды нужен столб спокойствия, пусть мнимой, но постоянной надежды и удачи.

— Мысль забавная и выполнимая. Тем паче есть на какие факты опереться.

— Просветишь?

— В первый день Конь легонько помог ножкой данному бойцу на пробежке. В итоге искупался за бортом с вывихнутой лодыжкой. Секрет с Химом пытались воспитывать. Одного еле откачали после близко принятого к сердцу разноса комбрига и личной обуви. Другой, бедняга три дня страдал стоматитом. Есть ничего не мог, от похудения чуть ветром в сопки не унесло. Ладно, старпом вовремя попался, подхватил беднягу. Да и другие чудеса за данным отпрыском отмечены.

— Да собрат, в самоволку нынче просто так не пролетишь. Из твоих речей я сделал вывод, дело богоугодное тебе по силам.

— Вывод правильный, но любое чудо требует стимула.

— Вам известно, Ваша Милость, что старейшую часть вашей паствы в очередной крестовый поход Папа не собирается допускать.

— Такие слухи ходят под куполом нашего храма.

— Я могу предложить свою помощь в осуществлении данной экспедиции. И в дальнейшем дележе бонновых сокровищ. Дабы не с пустыми карманами вы могли возвратиться в родные поселения из средиземноморья. Обратный путь предстоит на кораблях, отплывающих из Анабы, где согласно нашим договорённостям должна быть замена основного экипажа, приведшего данное судно в этот порт, запасным. С Балкан вы туда попадёте в круизе на белом пароходе обеспечения. Мечта любого завоевателя океанских глубин. И всё это — за маленькое чудо.

— Стороны пришли к согласию. Позвольте, Ваше Преосвященство, откланяться и приступить к осуществлению заговора.

— Благословляю тебя на добрые дела. Ступай и постарайся сохранить всё в тайне.

Сияющий Нигматулин, расшаркиваясь в поклоне, выплыл на средний проход. Щелкнул Смирнова по носу, и весело напевая по-татарски, исчез за переборкой центрального.

— Максим, зайди, — позвал помощник командира. — Поступаешь в полное распоряжение Грозного до его ДМБ. Которое теперь зависит от тебя. Он сам всё объяснит. Двигай в шестой. У меня к тебе всё.

Смирнов нехотя побрёл в моторный отсек. Не понимая радоваться ему подслушанному заговору или предвкушать люлей от Грозного и меха.

Иван на диване, разложил перед собой закуску: копченую колбасу, банки мяса кита, камбалы в томатном соусе, сгущенки, обжаренный спиртовой батон, пара яиц, шоколад, печенье.

— Садись, Пионер, — командир отделения пошарил за импровизированным столом и достал ПДУ со стаканами. Открыл красную коробку и разлил её содержимое. — Шило пил когда-нибудь? Нет? Учись, на флот попал. Махнул и не выдыхай, пока не занюхаешь.

Максим еле восстановил дыхание, засовывая в рот, что под руку попало.

— Закусывай, закусывай и не спеши. Разговор у нас будет серьёзный и короткий.

Грозный махнул спирту и только занюхал батоном.

— За пять дней должен будешь знать всё то, что я. Если нет — пришибу. Завтра прибывает основная часть экипажа и дают пополнение. На работы только по приказу меха. Остальное пропускаешь мимо ушей. С лодки не ногой. Питаешься с вахтой. От меня ни на шаг. Спать по расписанию. Поел?

Максим утвердительно мотнул затуманившейся головой. Развезло в считанные секунды. В глаза брызнул туман, раздваивая образы.

— Сейчас отбой. Марш на коечку за левую станцию.

Смирнов ещё копошился, в узкой щели за ходовой, когда в отсек влетел Хан.

— Вань, дай рану промыть. Пионера, блин, по носу щёлкнул, а теперь на этом пальце всю кожу свёз. Ага, спасибо.

— Внутри обеззараживание проводить будешь.

— Давай. Ты знаешь, я всё чаще замечать начал, кто нашего Пионера чем тронет, у того с этим местом обязательно беда потом приключается.

Максим отключился с довольной улыбкой.

***

— Пионер! Подьём! — стягивая одеяло с подчинённого, тормошил Грозный. — Ну ты брат и дрыхнуть! Четырнадцать часов на одном боку. Вставай. Сейчас пошамаем и вперед, грызть сталь морской науки.

На импровизированном столе, сглатывая обильную слюну, Максим с глубоким удовлетворением и немалым удивлением, разглядел полбуханки, банку сгущёнки, чашку пшённой каши, печенье и парящий чай.

— Ешь не торопясь, а то кишки закрутит, — усмехнулся старшина, глядя на давящегося Смирнова. — Начнём с первого отсека. Твоя задача запомнить все механизмы, где находятся. А потом будем разбираться, что для чего и откуда какое питание получают. Дальше — во второй. Там та же процедура. Затем возвращаемся в торпедный и ты мне всё по нему рассказываешь. Если будешь «лепить горбатого» — пеняй на себя. Потом третий и возврат во второй. И так далее. Пока зубы останутся…

Максим поперхнулся и испугано уставился на Грозного. Тот хохотнул, оценив гримасу старшего матроса.

— Чтобы продолжать грызть науку, — по всему впечатления от шутки ему понравилось. — В перерывах приём пищи, спортивная накачка с раздвижными упорами, чёпиками, пластырями для заделки пробоин, бандажами и средствами пожаротушения. Уяснил? Тогда прибирай и за мной.

По пути к месту получения «первичных» знаний, Максим решил проверит настрой учителя, хотелось знать сколько сегодня обрыбится и до какого состояния. Поэтому начал из далека, задав вопрос не касающейся будущей темы занятий.

— Вань, что такое бонны? Как их получают?

— Замена валюты. Получают по дням, проведённым на чужой территории. Отоваривают в специализированных магазинах «Берёзка» или меняют на рубли здесь по курсу один к десяти. Но тебе об этом рано мечтать. Сначала надо дожить хотя бы до зачисления в штат. Усёк?

— Понятно, — с горечью в голосе, выдохнул подчинённый. — Значит дело пахнет не только керосином, — угнетающий вывод, уронил чуть приподнятое настроение после наконец-таки роскошного завтрака и отличного сна.

Но предварительное заключение оказалась ошибочным. Иван и пальцем не коснулся. Всё плохо запоминающееся, забивалась собственными ударами головы, кулаками, локтями, ногами по оборудованию. Отжиманиями, потягивания на клапанах и горловин цистерн, многократными разборками и сборками механизмов, засовыванием пальцев и других частей тела в места, где било током, ошпаривало и обжигало, заклинивало и защемляло, без конца повторяя не запоминающееся названия. А от перенапряжения при криках по действиям заделке пробоин и тушения пожаров в спец снаряжении, уже просто мычать было больно.

Зато через шесть дней всё сдал. Мех лично провел последний часовой экзамен. Пожал руку и дал «добро» на несение нижней вахты, выдав нарукавный штат БЧ-5.

Через день после, этого ранним утром, Максим провожал Грозного до КПП.

— Ну, Пионер, давай прощаться, — с повлажневшими глазами, Иван приобнял свою смену у ворот в гражданскую жизнь. — Служи, по совести. Не борзей. Младших за просто так не трогай. И запомни: я Хану и Богдану дал индульгенцию, как бывший шаман нашего Дюжевского клана, на проведения с тобой экзекуций, если нос от ветра воротить будешь. Чувствую, теперь из тебя идола сотворят. Так, что за достойными нагрузками они проследят. Видно тебе теперь колдовать спокойствие и успех. Учи матчасть и не зазнавайся. Пока, Макс. Дай бог свидимся.

Смирнов долго глядел в след счастливчику, покидающему базу, впервые заметив в его явно нетерпеливой походке, неуверенные движения.

— Идола, говоришь, сотворят, — размышлял над прощальным напутствием, старший матрос. — Уже состряпали. Третий день все, кто раньше не прочь был отвесит, теперь шарахаются, как от чумы. Правда, чем это потом обернётся, фик его знает. Но пока спасибо Козлову и Хану. Блин, до чего же хочется, вот так же домой отчалить, вместе с Грозным. Просто жуть!

В печальном развороте, Максим с сожалением махнул рукой и побрёл на плавбазу. До подъёма оставался ещё час, но спать почему-то не хотелось, и он до побудки, поднявшись на «Гаджиев», проторчал на юте. Свесившись за борт и прищурив веки, бездумно всматривался в игру солнечных зайчиков, на почти гладкой поверхности бухты. Впервые за прошедшие дни на его лице появилась подобие улыбки.

***

Отпуск получил ненеожиданно в начале третьего года службы. После того, как прошли от Кубы через Панамский канал, под днищем судна сопровождения. Немного не доходя до нейтральных вод, попали в шторм. Глубины для манёвра не оказалась и ботнулись друг о друга. В отсеке выбило клапан забортной арматуры. Пока заделывали пробоину, вспыхнул пожар. На момент аварии оказался самым старшим в отсеке, и по сроку службы и по званию, оставшимся невредимым. В общем справился. Обгорел немного, но до госпитализации дело не дошло. Правда кэп, вместе с благодарностью, пять суток губы потом влепил за нецензурные доклады и мордобой в отсеке при ликвидации аварии. Но в дальнейшем сделал вид, что забыл.

Лодку сильно порвало и помяло. Пришлось разворачиваться для срочного ремонта на Владивосток, вместо назначенного квадрата дежурства. Там кэп на первое мая и дал отпуск. Двадцать суток на дорогу и десять — дома! Конечно, билеты на поезд сдал и купил на самолёт.

Восьмого мая 1980 года в 18 часов 30 минут Макс ступил на бетонку родного аэропорта. Глубоко вдохнул сухой до боли знакомый воздух, от которого уже успел отвыкнуть. Почувствовал во всём теле дрожь нетерпения и торжества, бегом побежал через пропускник к автобусной остановке.

Про отпуск никому не писал, желая произвести на всех эффект сногсшибательного сюрприза. Ну, как же, герой подводник! Форма моряка северного флота! Все оборачиваются! И самое главное поскорее найти Людмилу. Явно не устоит девчонка при виде такого «форменного» парня.

К дому подлетал, не разбирая дороги, напрямик по ещё бурому скользкому прошлогоднему газону и мелким лужам.

— В окнах свет! Значит свои дома! Вот обалдеют!

— Макс! Смирнов! — знакомый голос остановил прямо у подъезда.

Торжествующе оглянулся. Иринка Кондратьева, одноклассница с двумя подругами. Он проскочил мимо них, не обратив внимание. Высокая, выше его почти на пол головы, с завитками вьющихся золотых локонов у висков из-под мохерового шарфа, заколотого поверх пышной причёски. Морозный румянец на припухлых щечках, обрамленных легким мехом воротника болоньевой чёрной куртки. Удивлённо радостные серые глаза, под здоровенными ресницами. Отточенный носик. С ног сшибательная фигура. Кровь с молоком, первая красавица в классе.

И прежде чем он успел, что-либо произнести бросилась к нему на шею.

— Ну, ни фига себе! — чуть отстранившись и не выпуская его из объятий, ошарашено оглядывала с головы до пят. — Ты откуда такой?

— С Владивостока, — сильно смутившись, Макс отвёл взгляд. — В отпуск, — приподнял левую руку, показывая бэк.

— Надо же какой стал! Не верю просто. Ты и моряк! А возмужал то как! Вот это да!

Она перехватила его лицо теплыми нежными ладонями и поцеловала. От её близости, приятного будоражащего запаха, предательски задрожали коленные чашечки. Ещё никогда в своей жизни он не испытывал такого.

Конец ознакомительного фрагмента.