Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Аркадий Лапидус, 2013

Все истории, которые вы прочтете здесь, не выдуманы. Вот так и было! Мне давно уже говорят – «Напиши про то, что у нас случалось в школе и дома. Слог, мол, у тебя хороший!». Вот я и написал. Даже потом сценки для школьных постановок получились. Но это мои первые опыты. Так что не это… как его… Не обессудьте! А чё? Мое несовершенство – не дефект! Это – путь! Не знаю, как там насчет слога, но то, что я сам не сахар и вообще многим не блещу – это точно! Есть, правда, и почище меня в этом отношении, но и я тоже не особенно… Вот Витька – это да! Витька – это вообще!.. И это не потому, что он мой друг. Хотя, если по правде, то и поэтому. Не зря же слово «Виктория» переводится как – победа, а слово «Виктор» – победитель! Но вы сами все узнаете, когда прочтете. И если вам понравится, то я еще и не такое могу рассказать!

Школьные годы чудесные… (Ты, да я!)

Родные вы мои, любимые, бриллиантовые!..

От рассказчика

Все истории, которые вы прочтёте здесь, не выдуманы. Вот так и было! Мне давно уже говорят — «Напиши про то, что у нас случалось в школе и дома. Слог, мол, у тебя хороший!». Вот я и написал. Даже потом сценки для школьных постановок получились. Но это мои первые опыты. Так что не это… как его… Не обессудьте! А чё? Моё несовершенство — не дефект! Это — путь! Не знаю, как там насчёт слога, но то, что я сам не сахар и вообще многим не блещу — это точно! Есть правда и почище меня в этом отношении, но и я тоже не особенно… Вот Витька — это да! Витька — это вообще!.. И это не потому, что он мой друг. Хотя, если по правде, то и поэтому. Не зря же слово «Виктория» переводится как победа, а слово «Виктор» — победитель! Но вы сами всё узнаете, когда прочтёте. И если вам понравится, то я ещё и не такое могу рассказать!

Царевна-лебедь

Мы с Витькой сидели в актовом зале и ждали руководителя школьного вокально-инструментального ансамбля. Новенькая шестиструнная гитара так и подпрыгивала в руках друга. Целых три аккорда знал Витька, и это позволяло ему аккомпанировать всем песням, романсам и ариям, расположенным в миноре.

«Ещё три в мажоре выучу и всё!» — гордо заявлял Витька, когда обнаруживал, что какая-то очередная песня или ария не вкладывается в его незаконченное музыкальное образование.

— Примут меня в ансамбль, а?

— Ещё бы! — восхищённо восклицал я и думал о том, как морочат голову людям, говоря, что музыке нужно учиться и учиться.

Вот сидит передо мной не Паганини, не Моцарт, а простой ученик обыкновенной средней школы и вся музыка ему подвластна!

Запутавшись в очередном мажорном произведении, Витька махнул рукой и лихо запел нашу любимую:

–"Ты да я, да мы с тобой! Ты да я, да мы с тобой! Здорово, когда на свете есть друзья!"

–"Если б жили все в одиночку, то уже давно б на кусочки развалилась бы, наверное, земля!" — подхватил я.

Спели мы, значит, песню и размечтались о том, что хорошо бы было, если бы все дружили и никто никому на мозги не капал.

— Да-а, хорошо бы было! Только вот с такими девчонками, как Люська всё равно ничего невозможно сделать! — с горечью протянул Витька, когда мы начали обсуждать вероятности контакта с девчонками.

— Это верно, — согласился я. — Люська — это у-у!

Дело в том, что нам житья не было от Люськи Красиковой. Мать Люськи была школьной подругой матери Витьки, и поскольку и Люська и Витька родились в один год, то их всё время сравнивали. Причём не в Витькину пользу. И ходить-то Люська начала раньше, и разговаривать. И кушала больше! А когда оба пошли в школу, то тут начались совершенно непереносимые муки. Люська фазу стала отличницей и взяла Витьку «на буксир». А так как я уже с того времени был другом Витьки, то и мне доставалось…

— Если бы с уроками не приставала, то ещё можно было бы как-то терпеть… — продолжал рассуждать мой друг и я вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что глаза у Люськи синие и смеётся она заразительно.

— А какие, по-твоему, должны быть девчонки? — спросил я и сделал равнодушное лицо.

— Какие-какие! Ну, вот, например… как у Пушкина!

Моё равнодушие как ветром сдуло.

— У Пушкина? Ну-ка, ну-ка!

— Ну-ка, ну-ка! — передразнил меня Витька и, приняв позу, задекламировал — «Днём свет божий затмевает, ночью землю освещает!».

— «Месяц под косой блестит. А во лбу звезда горит!» — подхватил я и загорелся.

Эти стихи я знал ещё с раннего детства.

— «А сама-то величава. Выступает, словно пава!» — продолжает Витька.

— «Сладку речь-то говорит — будто реченька журчит!» — поспешил я продемонстрировать свою прекрасную память.

Последнюю строчку мы с Витькой проговорили одновременно, и это получилось так красиво, что у меня аж слёзы навернулись.

— Вот повезло Гвидону! — сказал Витька и сел.

— Да-а, с такой не пропадёшь. Волшебница! — согласился я. — Чего не захочешь — всё сделает! Правой рукой взмахнула — это! Левой взмахнула — то! А в походе и фонарика не надо. И звезда тебе тут и месяц!..

Витька снова взял гитару, и волны универсального трёхаккордного арпеджио закачали нас.

— Странный этот Гвидон какой-то! — сказал друг. — Нашёл что спрашивать! То в комара его преврати, то в шмеля. Вот я бы… в отличника превратился!

— А я бы — в чемпиона! — торопливо вставил я и напряг свои дряблые мышцы.

— А я бы… — хотел ещё что-то добавить Витька, но в это время дверь актового зала тихонько, как у Пушкина, заскрипела и вошла Люська.

— А-а, вот вы где! — сказала она и по-хозяйски, пройдя прямо на сцену, начала вытаскивать из портфеля учебники и складывать их на стул.

— Вот те на-а! — обиженно протянул Витька и набычился.

— Вечно ты не вовремя! — поддакнул я.

— Как это не вовремя? — удивилась Люська. — Завтра контрольная по математике и мне с вами позаниматься надо. А то опять двоек нахватаете. Еле нашла вас…

— Иди-иди отсюда! Без тебя обойдёмся! — вдруг выкрикнул Витька и замахнулся на Люську гитарой.

— Ой! — сказала Люська и попятилась.

— Действительно! Вот ещё благодетельница нашлась! — обрадовался я Витькиной смелости.

Люська озадачено заморгала своими длинными как штакетник ресницами.

— Да как вам не стыдно! Я же помочь хочу… — растерянно пробормотала она.

— Ты бы ещё в автобусе книжки разложила! — хмыкнул Витька и начал запихивать учебники обратно в Люськин портфель. — Иди-иди! Не мешай! Мы заняты!

Я бросился помогать Витьке. Вмиг портфель был наполнен и защёлкнут. Угрожающе размахивая гитарой, Витька теснил Люську к двери, и, остервенело, цедил сквозь стиснутые зубы:

— Иди-иди… Нигде от тебя покоя нет…

— Да вы что? Вы что? Меня же твоя мама просила… — слабо сопротивлялась Люська и, пятясь, защищалась от гитары портфелем.

— Давай-давай! — вдруг взвизгнул я так неожиданно громко, что даже сам испугался.

Люську как метлой вымело.

— Ну, ты силён! — удивлённо сказал Витька и пожал мне руку. — Теперь долго не заявится. Тоже мне — царевна-лебедь! По маминому велению, по папиному хотению!

— Да-а, — протянул я и приободрился. — Настоящую бы царевну-лебедь сюда! Вот тогда бы пятёрки по контрольным были бы обеспечены! Давай! Нашу!

И мы снова запели: «Ты да я, да мы с тобой! Ты да я, да мы с тобой! Здорово, когда на свете есть друзья!»…

Наставник

Наш актовый зал никогда не пустует. Стоит забыть запереть дверь изнутри, как тут же кому-то он нужен позарез. Как-то раз только мы захотели с Витькой расположиться здесь, как следует, и побряцать на пианино, как с грохотом и топотом ввалился Мишка из десятого"А".

— Родные вы мои, любимые, дуйте отсюдова, дуйте! — запричитал он и неизвестно зачем начал передвигать с места на место кресла.

Мишка всегда был какой-то очень уж шибутной. Говорят, что уже с первого класса от него покоя не было. А теперь, когда его пригласили в районный комсомольский штаб, он просто совсем забегался. То там мелькал, то тут. То он в драмкружке какие-то указания даёт, то приветствие каким-нибудь шефам наяривает, то дискотеку ведёт, то с директором санитарное состояние школы проверяет. На учёбу конечно, времени уже не остаётся. С тройки на тройку перебивался Мишка, но никто как-то не обращал на это внимания, и он всё равно считался самой передовой и знаменитой личностью в школе.

— Ну, чего стоите, родные вы мои, любимые? — уже раздражённо повторил Мишка и прибавил: — Ну! Я тут мероприятие проводить буду!

Ну, мы и вышли. А что ещё оставалось делать?

— Ага! Наконец-то! Идите сюда, родные вы мои, любимые! — снова послышалось из зала, и мы уже хотели войти обратно, но были отодвинуты в сторону двумя девчонками из восьмого «Б».

— Да проходите вы сюда, родные вы мои, любимые! — повторил Мишка нетерпеливо и как-то даже зло, и дверь захлопнулась перед самым нашим носом.

— Интересно, что они там будут делать? — изумился Витька и прилип к замочной скважине.

А так как второй скважины не было, то я прилип сбоку.

— От чего это я улыбаюсь, знаете? Что это мне так радостно, кумекаете? — с какой-то обидой в голосе продолжал Мишка.

— Да откуда нам знать! — ответила одна из девчонок.

— Говори быстрее, времени нет, — сказала другая.

— Ой, бриллиантовые вы мои, а у кого оно есть? — печально протянул Мишка. — Ни у кого его нет. А теперь совсем не будет. Комитет комсомола доверил нам шефство над пионерами!

— Ой, ой, ой… — заохала первая.

— Как вам не стыдно, вы же комсомолки! И, кстати, вчерашние пионерки! — возмутился Мишка. — На своей шкуре, чай, испытали как без шефов-то!

— Да ничего… — вяло протянула вторая.

— Вот именно ни-че-го! А надо чтобы ого-го! — назидательно вымолвил Мишка и продолжил: — Вот чтобы было ого-го, мы сейчас с вами тут кое-что отрепетируем и айда вон к таким малявкам, что сейчас здесь ошивались!

Мы у двери аж подпрыгнули.

Это нас-то малявками обозвали!

Дверь качнулась и заскрипела.

— Вползаем как разведчики! — зашипел мне в ухо Витька. — Нашёл тоже малявок, комсюк…

И мы вползли в зал и спрятались между рядами. Отсюда хоть и не очень хорошо, но всё-таки лучше было видно происходящее. Мишка, скрестив руки, восседал на стуле, а девчонки, одна из которых была тёмненькая, а другая светленькая с прескучными физиономиями пощипывали край занавеса.

— Что репетировать-то? — спросила та, что посветлее.

— Всё! Всё нужно репетировать! — ответил Мишка. — Мы теперь с вами эти… как их?.. Надставники! Ой, нет… как-то по-другому…

— Подставники! — подсказала та, что потемнее.

— Да, подставники! — машинально повторил Мишка и запнулся. — Ой, нет… как это?..

— Подсвечники! — подсказала та, что посветлее и фыркнула.

— Правильно, — подсвечники! — согласился Мишка и тут же возмутился: — Да что вы меня путаете? Наставники! Конечно же, наставники!

— Ну, наставники. Ну, и что? — равнодушно протянула та, что потемнее.

Мишка аж захлебнулся.

— Как что? Как что? — закричал он. — Это ответственно или не ответственно? Я вас спрашиваю?

— Ну, ответственно. Ну и что? — зевнула та, что посветлее.

— А то, что раз это ответственно, то мы, прежде чем идти к подшефным будем моделировать ситуацию, — сказал Мишка и развалился на стуле, как барин. — Вот, смотрите, я как будто пионер, а вы пришли меня обслуживать. Ну, чего встали? Выходите и как будто входите. Ну, поехали! Рраз, два, три! Рраз, два, три!

Мишка захлопал в ладоши, а девчонки замаршировали сначала к кулисе, а потом обратно.

— Ну, вошли, — сказали они и остановились прямо за Мишкой.

— Что вошли? — возмутился тот. — Обслуживайте! Шефствуйте!

— Это что, гладить что ли? — спросила светленькая.

— Зачем гладить? Детей нельзя гладить. Они сразу же на шею садятся. Вы меня нагружайте. Поняли?

— Поняли, поняли! Чем только?

— Чем-чем… А чем нас нагружают? Поручениями! Вот давайте входите ещё раз, и сразу же меня нагружайте. Ну, поехали-и! Рраз, два, три! Рраз два три!

Девчонки замаршировали к кулисе и что-то там застряли.

— Ну, чего вы там? — нетерпеливо крикнул Мишка, и девчонки тут же замаршировали обратно.

Та, что потемнее, прятала за спиной ведро, и физиономии у обеих были презагадочные.

— Ну, сейчас они ему устроят!.. — зашипел мне на ухо Витька.

Действительно, девчонки решили разыграть комедию. Они встали по обе стороны от Мишки, заломили руки и начали смотреть на него так, как будто бы впервые увидели.

— О-о, пионэр сидит! — изумилась та, что посветлее.

— Давай на него нава-ливать! — пропела другая.

— Не наваливать, а нагружать! — гордо и сквозь зубы процедил Мишка.

— Правильно, нагружать, — согласилась светленькая. — Нагру-жай!

И тут же другая девчонка вскинула ведро и вытряхнула на голову Мишки мусор.

Мишка выпучил глаза и вскочил.

— Э-э! Вы что? — закричал он. — Я же просил поручениями!

— А мы и поручаем тебе убрать класс, — успокоила его светленькая.

— А-а, ну это другое дело… — растерянно забормотал Мишка. — Это, значит, вы тоже моделируете?

— Ну конечно моделируем, — подтвердила тёмненькая. — Ты теперь убирай, а мы будем тебе мораль читать.

— Это ещё зачем? — не понял Мишка.

— Как зачем? Так всегда полагается! — энергично заверила та, что посветлее и приняла позу поучающего.

— А-а, ну тогда давайте, — кивнул головой Мишка и начал собирать рассыпанный на полу мусор. — Раз моделируем, значит моделируем…

— Вот-вот, — подтвердила светленькая и прискрипучим голосом начала: — Мора-аль номэр один! «Нэ ссори-и!».

Та, что потемнее, откинула назад голову, задрала подбородок и, вытянув руку, ткнула указательным пальцем прямо в спину ползающего Мишки.

— Мора-аль номэр два-а! «Убирай, как следует!» — пропела она с каким-то завыванием и носком туфли этак презрительно подбросила прямо к Мишкиному носу скомканную бумажку. — Вот тут бомажечка-а. Не видишь что ли, лопу-ух!

— Сама ты лопух, буркнул Мишка и выпрямился. — Ну, кто ж так мораль читает? Мораль надо читать так, чтоб аж до костей продирало. Вот, — слушайте!

Мишка встал, вытряхнул из ведра собранное и, не обращая никакого внимания на «ой!» девчонок, сказал:

— Вы сейчас будете собирать, а я вам прочту мораль. Давайте, собирайте! Моделируем, моделируем!..

Девчонки ошарашено переглянулись, пожали плечами и… начали собирать. Мишка же сел на стул, откинулся на спинку, вытянул ноги и буравя указательным пальцем правой руки воздух и, тыча им в конце каждого слова в сторону ползающих, начал:

— Бездельники!.. Разгильдяи!.. Неряхи!.. Лоботрясы!.. Оболтусы!.. Кочерыжки!..

Последнее слово вырвалось по инерции, и Мишка испуганно зажал рот рукой.

Девчонки аж взвизгнули.

— Какие кочерыжки? — закричали они.

— Ну, ладно, ладно… Вырвалось… — замахал руками Мишка и сразу же ринулся в атаку. — В общем, как читать мораль вам ясно. И как убирать тоже. Не как вы, а лучше!

Мишка подобрал бумажку и кинул её в ведро.

— Теперь моделируем какое-нибудь другое поручение, — сказал он.

— Интересно, какое? — остывая, буркнула тёмненькая.

— Какое, какое! — взвился Мишка. — Что, мало их? Поручите, чтобы учились хорошо! Или чтобы родителей слушались! Ну и учителей тоже можно…

— А что тут моделировать? Тут опять можно ругнёй отделаться, — сказала беленькая и, загибая пальцы, перечислила: — Бездельники, разгильдяи, неряхи, лоботрясы и оболтусы.

— Правильно! Усвоили наконец-то! Универсальный метод! — обрадовался Мишка.

— А если не подействует? — засомневалась тёмненькая.

— О-ой! — заскрежетал зубами Мишка. — Тогда кричите громче. Вот так: бездельники, разгильдяи, неряхи, лоботрясы, оболтусы!

Ударив, как хлыстом, последним словом, Мишка неожиданно затряс руками и заорал так, что мы съёжились за сидениями, а девчонки сбежали со сцены:

— И к директору! К директору! Поняли? Директором угрожайте! Или родителями! Или детской комнатой милиции! Тюрьмой, наконец! Не знаете что ли, как это делается? Ну, никакого соображения! Бездельники, разгильдяи, неряхи, лоботрясы и оболтусы!!!

— Псих! — закричали девчонки. — Чего на нас-то набросился? Подшефные мы тебе, что ли?

— Хуже! — продолжал ещё громче Мишка. — Те пусть попробуют поспорить! А от вас только и жди! Того и гляди начнёте!..

— Да мы ещё и не… — хотела перекричать Мишку тёмненькая, но не тут-то было.

— Молчи, молчи! — обрезал он. — Знаю я тебя!

— Да ты что?.. — попробовала светленькая.

— И тебя знаю! — резанул Мишка. — Бездельница!

— Я?

— Конечно!

— А я? — закипая, как самовар, запыхтела подруга.

— И ты тоже! — рубанул рукой воздух Мишка.

— А ты? Ты-то сам? — в голос завопили обе.

— И я тоже! — крикнул Мишка и осёкся. — Ой, нет! Я шеф! Мне поручили подсвечничать… Ой, нет… как это?..

— Подставничать! Тебе поручили подставничать! — язвительно саданула та, что посветлее.

— Да нет же… — заметался Юрка. — Как это?..

— Как это, как это! Надставничать! — подхватила та, что потемнее.

— Да-да, — надставничать! То-есть нет… заставничать… То-есть… Да что вы меня опять путаете! Наставничать! Поняли? На-став-ни-чать!!!

Мишка аж затрясся.

— Ну и наставничай! Пошли, Катя! — сказала та, что потемнее и, подхватив подругу, направилась к выходу.

Мишку как в прорубь опустили. Из красного он стал белым.

— Э-э, вы куда? — забормотал он и пошёл за девчонками. — Мы же моделируем только… Вы что, чокнулись?..

— Сам чокнулся! — выкрикнула светленькая и выскочила из зала.

Тёмненькая же задержалась и, чеканя каждое слово и обливая его самым змеиным ядом, пропела:

— Бездельник! Разгильдяй! Ннеряха! Лоботряс и оболтус!

Дверь хлопнула. Мы сидели ни живые, ни мёртвые. Если бы Мишка сейчас ещё и нас бы обнаружил, то, наверняка бы, лопнул.

— Сами вы бездельники! То есть бездельницы! — выкрикнул он отчаянно и умолк.

— Ой, что это я… Они же действительно не подшефные… — заговорил он через некоторое время более или менее нормально и прямо на глазах стал меняться.

— С ними же по-другому надо… — продолжал он и оттаивал. — Ну-ка, моделируем улыбочку!

Лицо Мишки расплылось как резиновое в широчайшую и наиглупейшую улыбку, а руки распахнулись, как ворота стадиона.

— Родные вы мои, любимые, бриллиантовые! — выкрикнул он и сделал танцевальный прыжок вправо. — Рродные вы мои, любимые, бриллиантовые! — повторил он и прыгнул влево.

После этого, видимо почувствовав себя снова в форме, Мишка скомандовал сам себе «И-и, пошёл!» и периодически выплёвывая «Родные вы мои, любимые, бриллиантовые!» запрыгал из зала.

Мы ещё некоторое время сидели, не шелохнувшись, а потом постепенно вылезли.

В зале стояла удивительная тишина…

Феномен

Наверное, в каждой школе найдётся хоть один ученик, который всё время что-то жуёт. У нас тоже есть такие. Но Затыка даже среди них феномен. И феноменальность его в том, что кроме постоянного чего-то жевания он ещё ко всему кроме себя абсолютно равнодушен. Абсолютно! Куда его родители смотрят — не знаю, а нам так и смотреть на него не хочется. Витька его даже йогом обозвал. Прирождённым! Они — йоги, говорит Витька, в своём учении до такого равнодушия доходят, что если рядом кто-то гибнет — руки не подадут. Каждый, мол, должен сам выкарабкиваться. Не знаю, правда это или Витька что-то не так понял, но если ждать когда Затыка руку подаст, то точно ноги протянешь. А против йогов я лично ничего не имею. Гимнастика у них мировая! И вообще меня Затыка раздражает, а не йоги. Те далеко, а этот рядом.

Сидим мы как-то на уроке истории, почитываем очередной параграф и вяло так записочками перебрасываемся. У Гермагеновны — учительницы по истории, зуб разболелся, и она задала нам самостоятельную работу, а сама ухватилась за щёку и стонет. Да так стонет, что половина класса тоже за зубы хватается. Один Затыка жуёт и посмеивается.

Витька смотрел, смотрел на него да не выдержал:

— Вот человек! Ну, бары-бер! Неужели ничего нет такого, от чего бы он вздрогнул?

— Конечно — нет, — говорю я. — Что ты его не знаешь!

— У-у, жвачное! — продолжил возмущаться Витька. — Не-ет, я всё-таки попробую… Сейчас вот… Кукушкину подговорю!

И он начал писать записку Кукушкиной.

Та была полной противоположностью феномену. Все самые последние небылицы и сенсации были известны ей. Кукушкина просто захлёбывалась, когда рассказывала о чём-нибудь и надоедала нам постоянно. Но мы особенно не обижались. Не всё же, что она рассказывала, было выдумкой!

После урока Витька и Кукушкина сразу же побежали за Затыкой. В столовую! Я за ними. Когда я вбежал, Затыка уже успел выпросить у поварихи старый сухой бублик и теперь грыз его с наслаждением.

— Эй, феномен, иди сюда! — позвала Затыку Кукушкина.

— Ну, чего ещё? — недовольно промямлил тот и нехотя вышел из столовой.

— Чего-чего! Вчера снежного человека по телевизору показывали. Видел?

— Видел. Ну и что?

Витька как бы невзначай тут же поддержал Кукушкину.

— Да-да, я тоже видел. Лохматый такой!

— Подумаешь! — пожал плечами Затыка и осторожно начал зубами прощупывать очередной кусок бублика.

— Ишь какой… бережёт зубки-то… — подумал я и, не выдержав, вмешался в разговор. — А ты знаешь, наши космонавты с инопланетянами встретились.

— Точно, — подхватила Кукушкина. — Нам тоже про это папин знакомый лётчик рассказывал.

— Ну и что? — равнодушно сказал Затыка.

Витька сразу куда-то исчез и тут же появился снова.

— Эй, феномен! — задыхаясь, как от быстрого бега, выпалил он. — Пойдём с «бешниками» в футбол сыграем!

— Не пойду!

— Да кончай ты жевать, нам одного человека не хватает!

— Отстань! Бери его! — указал на меня Затыка и захрустел бубликом.

— Да у него нога болит, — сказала Кукушкина.

— Витька, мы тут про инопланетян разговариваем. Представляешь, наши космонавты их на станции чаем поили!

— Да ты что! — как будто страшно удивился Витька.

— И какие они?

— Вроде людей, но только маленькие, — опередил я Кукушкину.

— Но это секрет! — сделав большие глаза, предупредила Кукушкина.

— Вот здорово! — как будто ещё раз очень удивился Витька и, подмигнув мне, опять убежал.

— Подумаешь! — буркнул Затыка и собрался идти в раздевалку.

— Да подожди ты, подожди! — задержала его Кукушкина. — А ты слышал про то, что двух бессмертных нашли? Представляешь, они ещё с первобытного общества живут и всё-всё видели!

Я аж присел. Такого мне никогда не придумать!

— Ну и что? — сказал Затыка.

— Как что? — возмутился я. — Наверное, все учёные всполошились?

— Ещё бы! — подтвердила Кукушкина.

— А зачем? — пожал плечами Затыка.

— А затем, — не выдержал я, — что солнце и всё остальное опять вокруг земли вертится!

— Ну и что? — сказал Затыка.

— Как что? Да неужели тебе и это всё равно? — теперь уже не выдержала Кукушкина.

— Подумаешь!.. — сказал Затыка.

— О-ох, сил моих больше нету! — застонала Кукушкина и уже хотела уйти, но тут, как будто неожиданно появился Витька.

Я видел, как он зорко наблюдал за происходящим из-за спин, проходящих ребят.

— Ребята! — закричал он. — Мы у «бешников» в футбол выигрываем! Один — два в нашу пользу!

— Ура-а! Молодцы мальчишки! — запрыгала Кукушкина и изобразила на своём лице радость.

— Ну и что? — сказал Затыка.

Витька зашипел как компрессор, и выдал последнее:

— А то, что в связи с тем, что завтра из нашей школы будет проводиться телерепортаж про наши спортивные успехи, уроки для нашего класса отменяются! Только что классная объявила!

— Ура-а! — закричал Затыка и убежал.

— Наконец-то… — безрадостно сказал Витька.

— Феномен! Почище инопланетян… — вздохнула Кукушкина.

— И живут же на земле такие… — махнул рукой Витька и мы пошли в столовую.

Кушать хотелось зверски…

Филателисты

Коллекция — это тогда хорошо, когда она может друзей собрать. Заглянуть с ними в прошлое и будущее. Кругозор расширить… А когда только себе да побольше, да в уголочке втихаря полюбовался и спрятал, так зачем это нужно? Я думаю первых коллекционеров всё-таки больше, чем вторых, хотя в нашем классе есть несколько заядлых и все как на горе вторые. Так уж получилось! То ли они друг от друга набрались, то ли ещё от кого, но эти вообще какие-то особые. Ну, где вы видели, чтобы в нашем возрасте дети по магазинам шастали, дефициты высматривали и приценивались? А эти шастают… Да и разговоры у них какие-то пыльные — про барахло, да про барахло. Тоска!..

И вот этим-то «деловым» поручили организовать в классе какое-нибудь полезное для всех дело. Взрослым же вечно некогда! Откуда им знать, что они за люди? Вроде бы энергичные, серьёзные… Да и родители какие-то там… где-то… В общем, контора солидная. Так Витька говорит. Он хоть по магазинам не бегает и ничего не собирает, но кое в чём не хуже их разбирается.

Собрались, значит, эти наши коллекционеры — Генка, Кайрат, Анжелка и Машка после уроков в классе, вытащили японский магнитофон, врубили музыку и ждут, когда мы с Витькой закончим пол мыть. Мы как раз в этот день дежурные по классу были. Музыка чистая, отличная. Субтропическая какая-то. Витька даже назвал её сюжетной. Так, говорит, и кажется, что Амазонка журчит, а от бунгало пирога отчаливает. И вокруг по берегам всё магнолии да голубые иксии цветут. А в воде сплошь аллигаторы, аллигаторы… Здоровые такие, как брёвна.

— Живут же люди! — заслушался я не то Витьку, не то музыку.

— Се льва! — щёлкнул языком Витька.

Кайрат как увидел, что мы заслушались, так сразу магнитофон выключил.

— Кончайте уборку! Вы нам мешаете! — говорит.

— Это ещё неизвестно кто кому мешает! — сразу окрысился Витька.

— Да пусть скоблят! Жалко, что ли? — капризно оттопырила губки Анжелка.

Машка и Генка молчали, и Кайрат махнул рукой. Дело в том, что все они знали, что с Витькой особенно связываться не стоит. Очень вспыльчив он и в гневе спуску не даёт никому. Даже мне иногда попадает. Тем более что друг мой ходит на дзюдо, а я в свободное время, в основном, ангиню.

Махнул этак, значит, Кайрат рукой в нашу сторону и начал:

— Директриса сказала, что пора нам кипеть, бить ключом и браться за дело. Мол, хватит в собственном соку вариться!

— Ничего себе! — сказал Витька, а я от удивления даже пол перестал мыть.

— А что? — сказала Анжелка. — Давайте откроем в нашем классе клуб интернациональной дружбы!

— Ого! — говорит Витька.

И только он это сказал, как вступил Генка:

— Светлая мысль! И вам, и нам! Письма, письма… Из Аргентины, из Канады, с островов Зелёного мыса… Приходят письма, а на них марки!

— Правильно! — подхватила Машка. — У меня знаете, какая коллекция!..

— Так мы тебе и дали! — усмехнулся Кайрат.

— Да-да! Марки только отличникам! Как поощрение! — объявила вдруг Анжелка и гордо нос вздёрнула.

Машка аж подпрыгнула.

— Ишь ты, какая хитрая! — закричала она. — Если ты единственная в классе отличница, так всё тебе?

— А кто тебе мешает? Хочешь марку — становись отличницей!

И тут как прорвало. Все заорали, как на восточном базаре. И громче всех заорал Генка, так как осенило в нужную сторону всё-таки его.

Мы с Витькой переглянулись и взялись за швабры.

Наконец, когда уже невозможно было разобрать, кто что кричит, осенило Кайрата.

— Стойте, стойте! — заорал он ещё громче, чем Генка. — Марки будем делить поровну!

Стало тихо. Только мы стучали швабрами, да какая-то птичка посвистывала за окном.

— Как это поровну? — растерянно начал Кайрат. Они же не одинаковые приходить будут. У меня есть целый блок канадских — мне их больше не надо. А вот с берега Слоновой кости ни одной.

— Со мной поменяешься! Мне как раз канадские нужны, — успокоила его Анжелка.

— А у тебя что?

— Два берега Слоновой кости!

— Беру!

— Как это ты берёшь? Почему? — возмутился Кайрат. — Мне может быть Слоновая кость во как нужна! Кость я беру! Моя кость! А ты взамен получишь перуанские!

— Да что ты лезешь со своими перуанскими! — в свою очередь набросилась на Кайрата Анжелка. — Он со мной уже поменялся!

— Когда поменялся, когда? — изумился Кайрат.

— Только что! И не лезь не в своё дело!

— Стоп, ребята, стоп! — замахала Машка руками. — Не будем зря спорить. Марки все собирать будем?

— Все! — сказали все.

— Вот и хорошо. А раз все собирать будем, то давайте составим список. Кому, какие нужны, в ту страну и запрос направим, чтоб высылали.

— Молодец Машка! — похвалил Генка. — А значки выписать можно?

— Не знаю…

— Значки в конвертах не посылают. Для этого бандероль нужна, — вздохнул Кайрат.

— Так в чём дело! Пусть бандероль и высылают! — обрадовался новой своей гениальной идее Генка.

— Правильно! И пусть вышлют календарики! — подхватила Анжелка.

— И переводные картинки! — вставила Машка.

— И фломастеры! — добавил Генка.

— И конфеты-ы! Импортные… — качнувшись в сторону, протянул Кайрат.

— Вот олухи! — кричит им Витька. — Для конфет-то посылка нужна!

— А что им стоит посылку отправить в знак дружбы? Конфет им, что ли жалко? — отвечает ему Анжелка, а Кайрат добавляет:

— Да и какое твоё дело! Моешь пол и мой себе!..

— Верно, Витька, — говорю я другу. — Пусть подавятся своими конфетами! Давай пол домывать! Немного осталось…

— Подожди… — отталкивает он меня. — Чего это они разгоношились?..

— Да ладно… Ну их!.. — сказал я так, что Витька плюнул и тут же вытер свой плевок тряпкой.

Филателисты же продолжали. Машку теперь уже осенило такой идеей: пусть те, говорит, что за границей живут, в посылку и сувениры всякие положат.

Анжелка как услышала это, так даже запрыгала.

— Правильно, правильно! — закричала она. — И уж если сувениры, то только отличникам!

— С чего это вдруг! — удивился Генка.

— Да-да! Как награду за отличную учёбу! — кривя губы, ответила Анжелка.

Тут Машка вскочила, упёрла руки в боки да как рявкнет:

— Да?

— Да! — тоже рявкнула Анжелка и тоже вскочила. — Да?

— Да!

— Да сядьте вы, сядьте! — посадил обеих Кайрат. — Если уж на то пошло, то вы хоть знаете, какие сувениры бывают?

— Известно какие. Игрушки всякие… — протянул Генка.

— Это с какой стороны подойти! Тебе, например, кажется, что это игрушка, а вообще-то сувениром может быть любая вещь. Например… фотоаппарат!

— Ого! — удивились все.

— Морской бинокль!

— Ну да! — поддразнил Витька.

— Вот тебе и"Ну да"! Даже автомобиль может быть сувениром!

— Ой, ой, ой! Дураки! Для автомобиля-то контейнер нужен! — сказал Витька.

— Контейнер-то контейнер, а вот как делить-то будем? — продолжила свою песенку Анжелка.

— А что тут делить? — сразу же нашёлся Кайрат и очень довольный откинулся на спинку стула. — Организуем лотерею. Кто выиграет, тому и достанется.

— Да!.. Да!.. В таком деле лотерее довериться? — давясь, заорала Анжелка и опять вскочила. — Чтобы автомобиль какому-нибудь двоечнику достался? Ни-ког-да!

— А причём здесь оценки?.. Ишь чего захотела… — начала подниматься Машка.

Анжелка насупилась и вдруг как стукнет по столу кулаком:

— Моё!

— Моё! — тут же заорала Машка в ответ.

Кайрат попытался и на этот раз разнять девчонок, но видя, что ничего не получается тоже вдруг заорал:

— Моё! Моё!

Ну и Генка не выдержал.

— Моё! Моё! Моё! — орал он громче всех и прыгал вокруг стола.

— Жадина! — вдруг присев, и ткнув пальцем в Анжелку выкрикнул Кайрат.

— Сам жадина! — тут же отпарировала Анжелка.

— Сама жадина! — закричали все и ткнули пальцами в Анжелку.

Анжелка отскочила и заткнув уши заорала так, что у нас чуть было не выпали из рук швабры:

— Са-ми вы жа-ди-ны!!!

— А-а! — опять закричали все, и Витька снова плюнул в сторону этого балагана и опять ширкнув шваброй пошёл к двери.

Ну и я за ним потопал, так как пол мы уже домыли.

— Ну и гадюшник! — сказал Витька уже за дверью. — Пойдём, водички похлебаем!

— Попили мы из фонтанчика и вернулись, чтобы забрать орудия труда. И как раз в это время дверь класса открылась, и вышел весь красный Генка. За ним — Анжелка.

— Наконец-то… — сказал Генка.

— Отмучались, слава богу… — пробормотала Анжелка.

Появилась Машка, а за ней Кайрат.

— Организовали клуб-то, марочные? — подковырнул Витька.

— Делать что ли больше нечего… — отмахнулась Машка.

— Тут выспаться-то не успеваешь… — добавила Анжелка.

— Автомобиль? Автомобиль-то как же? — опять ковырнул Витька.

— Да ну тебя! — огрызнулся Генка. — Сам катайся!

И все ушли.

— Я же говорил… — сказал Витька. — Нашли, кому поручать!..

И мы пошли развешивать тряпки.

Следственный эксперимент

Всю жизнь меня тянуло к искусству. И понял я это тогда, когда нас с Витькой пригласили принять участие в спектакле. Но если я сразу почувствовал себя тут на своём месте, то Витька не бросил это дело только из-за меня. Ему не понравилось. Тут уж, как говорится, любви не прикажешь! А девчонки, которые этот спектакль ставили, как специально не мне главную роль дали, а ему. Плечи, говорят, у него как у героя. И двигается он очень сценично. Надо же! Я лично никогда этого не замечал. Двигается человек и двигается! По-моему я тоже не хуже его это делаю…

Кроме нас в спектакле были заняты ещё несколько мальчишек, но всё внимание девчонки сконцентрировали на Витьке.

Витька долго терпел, пока они заставляли его кланяться и реверансы всякие выделывать. Но когда они стали заставлять его петь «Прекрасны вы как свет зари, о мадемуазель! Портфель таскать, пальто подать позвольте мне скорей!», он не выдержал. Он бросил шляпу и сказал:

— Не буду я играть в вашем дурацком спектакле!

Я сразу заорал:

— Я буду играть, я!

Но девчонки сказали, что для меня у них припрятана самая изюмистая роль — роль комика в жизни.

Ну, за что, а? Нет, я вас спрашиваю — за что? Неужели я похож?

Пока я так рассуждал, девчонки как-то уговорили Витьку в последний раз попробовать. Теперь уже не он, а они делали реверансы и пели на мотивчик из оперетты"Сильва":

Ничего, что ты случайно

Мне попал портфелем в глаз.

Ты отважный, ты отчаянный!

Самый лучший ты у нас!

Это Витька вытерпел. Ещё бы! Потом девчонки стали объяснять ему и всем нам, что они не просто так ставят спектакль — для развлечения, а хотят показать всем, как плохо быть некультурным и как хорошо быть вежливым. Витька им говорит, что это ему ни к чему. Итак, все культурные и вежливые.

— Ничего подобного, — говорят девчонки. — Многие страдают отсутствием культуры.

— Кто страдает? — удивился я. — Я, например, совсем от другого страдаю. От её присутствия!

— Не суди по себе! — говорят девчонки. — Ты вообще какой-то ненормальный. А нормальные мальчишки все грубияны!

— Значит я ненормальный? — возмутился я.

— Ненормальный! — говорят девчонки.

Ну тут уж я обиделся не на шутку.

— Если, — говорю, — я такой ненормальный, то кому нужно, чтоб все были такими культурными?

— Нам надо! — говорят девчонки.

— Так вот я — берите!

— А ты нам не нужен!

— А кто же вам нужен?

— Немножечко такой как ты, — говорят, — а во всём остальном, такой как Витька!

Тут уже возмутился Витька.

— Почему это, — говорит, — вы только немножечко его берёте, а меня всего?

— Настоящий друг! — подумал я… и сам себе позавидовал.

Тут все зашумели, заспорили… В общем, жарко стало, и кто-то залез на подоконник, чтобы открыть форточку. А когда спрыгивал, толкнул кого-то. Тот толкнул другого. Другой следующего…

И заварилась каша…

Злее всех оказались девчонки. Не знаю почему, но так уж получилось. Они сразу же напали на нас и не успели мы сообразить, в чём дело, как между нами и ими разгорелась самая настоящая битва. У нас это часто так бывает — раз! — и все дерутся. А почему и из за чего никто и не помнит.

— Бей их! — кричит самая до битвы вежливая.

— Портфелем её, портфелем! — орёт кто-то из наших.

Пыль столбом!

И, главное, опять всё внимание на Витьку. Теперь тот сразу от четверых отбивается.

Я как увидел, что вокруг такая каша началась, так сразу к двери отбежал, чтобы тыл прикрыть.

— Ну, их… — думаю. — Заденут невзначай — опять ангинить придётся…

И только я так подумал — меня ка-ак стукнут! И именно по шее. Я — брык, да как заору:

— Перемирие! Перемирие!

Все, наверное, решили, что задавили меня, так как драться перестали. Дышат тяжело и на меня смотрят. И ничего не могут понять. Я поднимаюсь и кричу: «Стойте, стойте! Давайте разберёмся кто первый начал?

— Зачем? — удивляются все.

— А затем, — говорю, — чтоб выяснить первопричину.

— Чего-о? — спрашивают все.

— Следственный эксперимент проведём — вот чего! У меня дядя в милиции работает, так я в этом деле не одну собаку съел!

Вру, конечно, но шея-то болит. Надо же как-то внимание переключить, а то опять сцепятся, и ещё больше накостыляют!

Смотрю — заинтересовался народ. Про Витьку сразу забыли и всё внимание на меня. Приятное ощущение! Окрыляющее!

— Вот сейчас точно узнаем — кто кого первый толкнул, — говорю. — Ему и накостыляем.

— Меня толкнули первую. Я вот тут стояла, а Глобин меня толкнул, — кричит Крапивина.

— Враньё! — говорит Глобин. — Никого я не толкал. Вам девчонкам соврать, как высморкаться!

— Чего-о? — завопили девчонки, и одна как пнёт Глобина по ноге.

— Ах ты, поганка бледная! — кричит Глобин и бьёт книжкой по голове девчонку… да не ту!..

Девчонки визжат и лупят чем попадя Глобина, мальчишки за него вписываются — снова пыль до потолка! И в это время я кричу так, что стёкла дребезжат:

— Стойте, стойте! Мы же следственный эксперимент проводим!

Все опять на меня вылупились. Ангина ангиной, а все-таки, какой силищи у меня голос! Интересно, Шаляпин болел в детстве ангиной?..

— Ну, чего стоишь? Проводи! — говорит Витька.

— Бондарева стояла на подоконнике. Так?

— Ну, — говорит Бондарева.

— Что ну? Залезай на подоконник!

— Зачем?

— Затем, что надо повторить всё, как было.

— А что повторять? Я и так всё помню. Я когда спрыгивала, кого-то нечаянно и задела. Вот так!

И толкает эта красавица Глобина так, что тот на пол падает и, вскочив, бросается на Бондареву, а Крапивина тут же как кошка в шевелюру Глобина вцепляется. Да так, что кажется перья… то есть волосы во все стороны летят. Мальчишки заступаются за Глобина, девчонки за подруг — и пошло, и пошло… Я бегаю от них как можно дальше и ору, что мы же уже всё выяснили. Что разве так можно следственный эксперимент проводить!..

В общем, я до тех пор кричал, пока опять по шее не заработал. Брыкнулся я, как и в первый раз, и ору так же как тогда, а никто уже внимания не обращает. Привыкли! Я ору ещё громче — хоть бы хны! Собрал я тогда весь воздух, который ещё остался в лёгких, да только хотел в последний раз по-шаляпиновски крикнуть, как чувствую, кто-то тащит меня в сторону. Поворачиваю голову — Витька!

— Эх ты! — кричит он мне. — Следователь несчастный! Лежи тут, а то действительно раздавят!

— Витька! — ору я что есть силы. — Утихомирь народ! Мы же спектакль так никогда не поставим!

— Как утихомирить, как?

— Как-как! Как в спектакле! Пусть извинятся друг перед другом!

— И всё?

— И всё!

— Ну, ты даёшь! — кричит Витька и хватает ножку от стула, который разгрохали ещё до нас.

Подбегает он к отопительной батарее и начнет так колотить по ней, что кажется потолок рушится. Все шарахаются в разные стороны, а Витька кричит:

— Стойте, стойте! Идея есть! Идея! Глобина Бондарева толкнула нечаянно!

— Ну и что? — кричат все.

— А то, что надо как в спектакле! Пусть Бондарева извинится перед Глобиным, Глобин перед Крапивиной. И так по кругу!

— Ещё чего! Стану я перед кем-то извиняться! — тяжело дыша, выговаривает Глобин.

— Извинись, кругляк! — цедит Витька сквозь зубы.

Сморщился Глобин и вдруг как схватит шляпу! Да как сделает реверанс перед Крапивиной, а после неё перед Бондаревой, а после неё…

— Извините! Извините! Извините! — кричит и приплясывает.

Крапивина и остальные девчонки аж в сторону шарахнулись от неожиданности.

Ушам своим не верят…

Витька же времени не теряет.

— Давайте репетировать! — кричит он. — Нужный спектакль, нужный!..

И снова началась репетиция. И хотя опять вся слава досталась Витьке, и он снова был в центре внимания, но я на него не в обиде. Что я без Витьки?

Так…

Комик в жизни…

Алло, зелёненькие!

Интересная книга — это кошмар!

Если не вовремя.

Не верите?

Ну, так я расскажу, как моему другу попала одна такая, и что с ним от этого сделалось.

Взяли мы как-то в школьной библиотеке по книге, и пошли к Витьке. Я полистал свою — так себе! А Витька как открыл, так словно слепой сделался. То в дерево ударится, то на прохожего налетит. Полдороги пришлось вести его под ручку.

Дома он схватил какой-то сухарь, плюхнулся в кресло и всё! Нет Витьки, хотя он и рядом!

— Давай нормально поедим! — кричу я ему с кухни. — Вон мать твоя сколько наготовила!

Витька и ухом не ведёт.

— Ну что ж, — думаю. — Дело хозяйское…

Поел, как следует, выпил стакан томатного сока, булочку с маком взял и сытый такой в комнату вхожу. Смотрю — Витька, как сидел, скрючившись, так и сидит.

Я осторожно так обошёл его и булочку на вытянутой руке ему к носу подношу.

Витька нюхнул раз, нюхнул другой и, не глядя, булочку цап, — и в рот.

— Ну, — думаю, — совесть моя теперь чиста. Покормил! Можно и за уроки садиться.

Вытряхнул я учебники из портфеля, разложил на столе и смотрю на них этак тоскливо-тоскливо. Вдруг слышу — в коридоре телефон звонит. Только хотел вскочить, а Витька уже там. В одной руке книгу раскрытую держит, а в другой телефонную трубку. Забыл, видимо, что я тут.

— Алло! — кричит. — Да! Я!.. Не-е, не могу… Ну, страшно занят… Ну, как чем? Уроки конечно. Дела домашние. Полы, например, сейчас буду мыть… Да… да… Да какая там стенгазета? Тут вздохнуть-то некогда! Вон пусть Колька рисует… Ну, какой Колька? Барашкин! Бе-е-е! У него папа не то маляром, не то скульптором работает… А, вспомнил! Оформителем работает! Как раз то, что надо! Ну, конечно поможет! Так и скажи: родители должны помогать ученикам, так как современные школьные программы очень сложные… Сложные, говорю!.. Ну, всё-всё-всё! Хватит! А то у меня вода в ведре стынет! Стынет, говорю, вода! Пока!..

Слышу; трубка — стук! — и тишина. Ну, ничего не слышно. Потом грохот, как будто что-то тяжёлое упало и опять тишина.

Я даже похолодел…

Медленно так встаю и как на чужих ногах иду к коридору.

Смотрю — всё в порядке! Витька живой и невредимый на полу сидит и продолжает книжку читать.

— Ну и испугал ты меня! — говорю. — Разве так можно?

— А-а, ты здесь! — отвечает он, не отрываясь. Ну-ну!..

— Что ну-ну? — спрашиваю я.

— Потрясец! — говорит он. — Вот послушай: «Вокруг космического корабля копошились какие-то зелёненькие бугорки.

— Командор, они же разъедают корабль!

Голос биолога прозвучал в абсолютной тишине. Все с ужасом следили за действиями бугорков, превращающих обшивку корабля из суперстойкого сплава в лохмотья…»

И только я хотел сказать, что всё это хорошо, но пол-то всё равно мыть надо, да и уроки тоже никто за нас не сделает, как телефон опять зазвонил.

— Фу ты! Ну, никак не дают делом заняться! — с досадой сказал Витька и схватил трубку. — Алло! — закричал он в неё сердито и вдруг испуганно ойкнул — Ой, мамуля!.. Да, пришёл… Вот сижу и делаю уроки… Пообедал! Конечно, пообедал!.. И сок томатный выпил… И булочку с маком сжевал… Что сейчас делаю?..

Витька закрыл нижнюю часть трубки рукой и на меня вылупился:

— Ты что сейчас делаешь?

— Географию зубрю!

— Географию зубрю, мамуля, географию! — кричит он в трубку. — Про знаменитые путешествия командора читаю…

Я кручу пальцем у виска, а Витька только рукой машет. Мол, без тебя знаю, что говорить! И тут мать его видимо спрашивает: про какого такого командора в географии нашей пишут.

Витька только на секунду задумался и выпаливает:

— Как про какого? Пржевальского! Конечно же, Пржевальского!

Я повернулся и пошёл в ванную.

— Выручу друга, — думаю. — Помою пол.

Ищу ведро и слышу, как он продолжает с матерью разговаривать:

— Да… да… слушаю!.. Пол помыть? Не-е, наверное, не успею. Книга слишком толстая… Ну, какая книга? География, конечно!.. Ну что ты, мамуля, разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Вовремя я за пол взялся, — думаю я, а шёпотом кричу: — Я пол вымою! Скажи, что пол помоешь!

— Пол я вымою, мамуля! Ну да… Шоколадка? Какая шоколадка? Где?.. А!.. Съем! Конечно, съем! Пока!..

Положил Витька трубку и говорит мне:

— Ну, старик, теперь не подведи! Я как эту заразу дочитаю, так в долгу не останусь — три дня за тебя буду полы мыть!

— Ладно, — говорю. — Что нам с тобой делить?

— Нет, — говорит Витька. — Так нечестно!

Сорвался он с места, убежал в комнату и возвращается с шоколадкой.

— На, кушай! — говорит. — Она энергетику увеличивает и улучшает работу мозга!

— Спасибо, — говорю, — но я один кушать не буду. Итак, я уже поел как человек, а ты только сухарь да булочку…

— Ладно, — отвечает Витька и делит шоколадку пополам. — Бери!

Беру я половину шоколадки и иду с ведром в комнату. А Витька сунул свою половинку себе в рот и тут же опять с книжкой на пол грохнулся.

— Вкусно! — говорит. — Где мы тут остановились?.. Значит так… «Надо немедленно стартовать! Включаю двигатели!..»

Бедный Витька! Не везло ему сегодня. Телефон зазвонил снова. Слышно было, как Витька ударил кулаком по полу и схватил трубку.

— Алло!.. Да!.. Узнал, узнал!.. Какой доклад?.. Ты думаешь, что говоришь? Да у меня уже нервное переутомление начинается!.. Ну, как это что делаю?.. Стенгазету рисую! Прямо покоя от вас нет — от общественности! То стенгазету рисуй, то доклад читай, то уроки учи… Нет! Нет и всё!.. Да жалуйся ты, сколько хочешь! У меня вода в ведре стынет!.. Какая вода? Какая надо! Пока!

И Витька уже в третий раз бросает трубку.

— Безобразие! — кричит он и лихорадочно громко читает дальше. — «Двигатели не работали. — Всем немедленно надеть скафандры! — Очередной приказ командора был выполнен в считанные секунды…»

Звонок! Опять раздался звонок!

Слышно было, как Витька рушит что-то от того, что слишком быстро вскакивает и шипит в трубку как удав:

— Шшто-о? Да слышу я, что это ты, Лю-ся! У тебя тоже что-то общественное? Да? Так я и знал! Да что, у нас, что ли других нет? Что вы на меня всё наваливаете? Я уже стенгазету рисую и доклад пишу. Совести у вас нет! Всё! Пока! Что там дальше… Ага!" — Вызываю орбитальный корабль! — На пульте зажглась зелёная сигнальная лампочка. Командор облегчённо вздохнул. Связь работала. Неожиданно Биолог резко дёрнулся и в наушниках скафандров всего экипажа раздался пронзительный крик…».

Звонок! Опять звонок!

— А-ааа! — закричал Витька и схватил трубку. — Алло!.. Мамулечка, милая, ну позвони попозже! Они превращают меня в лохмотья! Я погибаю!.. Ну, как кто? Ну, зелёненькие такие… Ну, лошадки Пржевальского!.. Ой, тьфу ты… Да нет, не зелёненькие, а в полосочку!.. Ой, нет… Ой, мамуля, это не я говорю! Это Биолог!.. Повесила трубку… Сейчас придёт… Придётся вытаскивать учебники…

— Придётся, — говорю я. — Да ты не волнуйся! Я и пол помою, и стенгазету помогу оформить. Дай только посмотреть, что это за шедевр такой мировой литературы?

— Не дам, — говорит Витька. — И сам сегодня больше читать не буду. Смотри, что со мной сделалось! А ты совсем пропадёшь!

И не дал!

В этот раз!

А в другой — мы с ним уже вдвоём прочитали эту книжку с начала до конца. Витька с удовольствием по второму заходу прошёлся. Шедевр — не шедевр, а когда попало и где попало, раскрывать такие книги не советую. Можно и под машину попасть, и шею себе свернуть, и со всеми на свете переругаться. Потому что — не оторвёшься!..

Особый подход

Я к девчонкам всегда относился хорошо. Раньше они как-то этого не замечали и даже, наоборот, — крысились, но с возрастом тоже стали как-то по-человечески в мою сторону поглядывать. Даже с Люськой у меня за последнее время наладились вполне сносные отношения. Может это потому, что мы с Витькой работали, как каторжные, и выбились в ударники, а может и почему-то по-другому.

Вообще-то на Витьку наше ударничество не произвело особого впечатления. Он как был в центре внимания, так и остался. Но зато я просто ошалел от счастья. Теперь я всем всё объяснял, никому не отказывал в помощи и мог рассуждать на любую тему и до бесконечности. Меня тут же обозвали «профессором» и я делал вид, что очень сержусь, а на самом деле просто млел от удовольствия.

Особенно хорошо у меня пошло дело с математикой. Временами получалось даже так, что никто не мог решить задачу или пример, а я — запросто! Ну и естественно, что полкласса, если не весь класс, и списывали у меня. Некоторые так увлеклись, что сами уже и не вдумывались. Ну точно как мы с Витькой когда-то. Позвонят мне, запишут решение и — порядок!

Так было до тех пор, пока Галина Григорьевна — учительница по математике, не узнала. Она тут же вызвала меня в учительскую и такое прописала, что это было хуже двойки за четверть. В общем, списывать я стал давать только Витьке. Ну и ещё кое-кому из мальчишек…

Но сердце — не камень! Перепадало иногда и девчонкам. Они, правда, не обижались на меня и тогда, когда я отказывал, потому что сочувствовали. Знали, что я теперь на контроле и мне в любую минуту может влететь.

Но однажды Наташка и Ленка подстроили ловушку. Вернее придумала Наташка, но это всё равно. Вместе звонили, — значит вместе и придумали. А дело было так… Мне рассказывали потом…

Как-то забегает Наташка к Ленке и кричит прямо с порога:

— У тебя, что с телефоном? Звоню, звоню, гудки идут, а никто не подходит!

— Да я только что пришла, — говорит Ленка.

— А, ну тогда ладно, — машет рукой Наташка. — Ты задачу решила?

— Ещё не бралась.

— И не берись! Всё равно не решишь! Я уже всех обзвонила. Никто не может!

— На переменке спишем. Кто-нибудь осилит, — говорит Ленка.

— Не успеем, — перебивает её Наташка. — Наверняка один «профессор» решил, а он даст списать только мальчишкам. Там такая «куча мала!» будет, что не пробьёмся!

Тут Ленка испугалась.

— Ой-ё-ёй, — говорит. — Галина меня завтра обязательно спросит, а тут ещё и задача…

— Вот что, успокаивает её Наташка. — Я пока к тебе шла, всё продумала. Звоним «профессору»!

— Да ты что! Не получится!..

— Получится-получится! Когда с мужчинами по простому нельзя, то тогда к ним особый подход нужен. Набирай номер!

Ленка и набрала.

Я как раз в это время только-только уроки закончил делать.

Слышу — звонок!

Поднимаю трубку.

— Алле! — говорю и слышу такой ласковый, ласковый и ну совершенно незнакомый голосок:

— Профессор — это ты?

— Я, — говорю я растерянно. — Да не профессор я…

— Профессор, профессор! И не отпирайся! О тебе уже вся школа знает. Как дела-а?

— Ну, — думаю, — какая там школа! Кто-то из наших! Вот только кто?

— А кто это?

— Угадай…

— Вот ещё… Машка что ли?

— Не-а!

— Ну… не знаю…

— Ну… ну… — запинается голос. — Это тот, кто тебе больше всех нравится!

— О-о! Сказала тоже… — говорю я обалдело. — Откуда ты знаешь, кто мне нравится?

— Я всё про тебя знаю! — вещает голос. — Знаю даже, кому ты нравишься!

Ну, тут уж я совсем растерялся. Мне, например, нравились многие девчонки. В детском саду мне, например, нравилась одна такая… с большим белым бантом. У неё ещё такая фамилия была привлекательная — Красутская! В первом классе сразу две и, кажется потому, что они отличницы были и их все хвалили. В следующих классах… Ну, в общем, в одном этом году мне нравилась в сентябре одна, в октябре другая, а в ноябре я даже растерялся — сразу четыре! Так что это могла быть… Ну, кто-то из них! Но вот кому я нравлюсь — это конечно… Поэтому я, не задумываясь, выпалил:

— Кому?

— Ну… — замялся голос. — Это не телефонный разговор… Нам надо встретиться!

— Ого! — подумал я и обрадовался.

— Вот что… — продолжает голосок. — Мы с тобой в кино сходим. У меня тётя контролёром работает. Сейчас как раз её смена. Пойдёшь?

— А фильм-то, какой? — спрашиваю я лишь для того, чтобы с мыслями собраться.

— Кинокомедия. Американская. Дети до шестнадцати лет не допускаются!

— Нормально, — думаю, а вслух машинально так говорю: — Бесплатно, что ли?

— Конечно!

— Иду!

— Тогда через полчаса у кинотеатра «Казахстан». Договорились?

— О, это же рядом! — восклицаю я и думаю, что если даже обманет — не придёт, так просто прогуляюсь, подышу воздухом.

Но тут этот ласковый голосок торопливо так и очень досадливо выщебечивает:

— Ой, подожди, совсем забыла! Я же сейчас не могу. Я математику не сделала! А там такая задачка… Мне её так быстро не решить…

Как я не догадался, что меня разыгрывают элементарно — ума не приложу. То ли на уроки всё соображение потратил, то ли ещё чего, но помню только, что закричал с досадой в трубку:

— Ерунда какая! Бери скорее ручку! Я тебе продиктую!.. Взяла?

— Взяла-взяла… — говорит голосок так безрадостно, что и тени сомнения во мне не шевельнулось. — Диктуй!..

И я всё выкладываю…

Под конец промелькнула всё-таки мысль, что что-то тут не то, но пока в трубке не расхохотались, я так ничего и не сообразил.

— Ой, какой ты молодец! — услышал я очень знакомый такой Ленкин голос. — Большое спасибо!

И Наташка тоже не выдержала и добавила:

— А о том, кто тебе нравится и кому ты нравишься, мы расскажем тебе в следующий раз! Пока!

Вот так-то!

Девчонки потом всех обзвонили и решение сказали. А я в тот раз как раз ошибся. Так что у всех эта ошибка и оказалась. Скандал был — знаменитый!

И всё-таки интересно, кому же это я нравлюсь?

Не может же быть такого, чтобы никому?

А?..