Кровь и свет Галагара

Аркадий Застырец, 1993

Первая книга о приключениях юного галагарского царевича – слепорожденного Ур Фты и его верных боевых товарищей – крылатого Кин Лакка, могучего Нодаля, загадочного Трацара. Классическая фэнтези, реконструкция эпоса, рожденного чужим миром со всеми его реалиями – материальными, ментальными, языковыми и этическими. Интересна, прежде всего, тем, что освоение чуждого мира решается на уровне языка – как переводческая задача. Главы из романа опубликованы в 1994 г. в журнале «Уральский Следопыт».

ПЯТЫЙ УРПРАН

В то утро, когда герои покидали Саклар, одолело зимнюю стужу дыханием теплого ветра, запела вода на свободе и черным как сажа вдруг сделался путь. И лапы гавардов зачавкали в месиве грязи.

До самого края деревни Нодаль ютился в одном седле с Кин Лакком, пожалевшим его желтые тарилановые сапоги. Но вот Саклар остался позади, и гаварды легкой иноходью проследовали в довольно тесное ущелье, ведущее под гору и кипящее низом ручьями. Здесь Нодаль попросил ненадолго остановиться, прямо со спины гаварда с ловкостью юного шарпана соскочил на скальный выступ и побежал в гору большими прыжками. Но не успел он достигнуть обширной площадки на высоте около десятка тикубов над дорогой, как ушей его коснулся предостерегающий оклик форла. Нодаль обернулся и заметил давешних своих преследователей, все с теми же дубинами рвавшихся к его кудрявой голове. Правда, числом их было теперь поменьше. Молодцы где-то оставили своего отца, того, что был словно тинтед на задних лапах: видать, старика, утомленного бесполезной погоней, одолел сон.

Нодаль, покосившись на них, не повел и бровью. Передвигаясь прежним способом, он очутился на сказанной площадке в то самое время, когда к ней подобрались и его ненавистники. Только им оставалось пройти вдоль склона еще уктаса полтора. Нодаль плечом навалился на обломок скалы, возвышавшийся посреди площадки, и опрокинул его на бок. Затем он склонился и извлек из невидимого снизу тайника большущий стальной посох, тщательно отделанный, покрытый темно-красным лаком и украшенный ближе к одному концу тремя выпуклыми серебристыми кольцами. Нодаль на один лум выставил сжатый двумя руками посох прямо перед собой, слегка согнул ноги в коленях и, глядя на своих преследователей, страшно выпучил глаза. Затем он крутанул посохом над головой и с воплем, раскаты которого переполошили всю живность окрест, опустил его на только что опрокинутый камень. И камень, взорвавшись острыми брызгами, раскололся натрое, словно в него ударила красная молния, ниспосланная каким-то могущественным двартом.

Деревенские мстители застыли на месте с разинутыми ртами, затем глянули в ущелье, где гарцевали на месте двое всадников вида отнюдь не миролюбивого, затем переглянулись, кубарем скатились на дорогу — и кинулись бежать в сторону Саклара. Нодаль, расхохотавшись им вслед, отложил посох и извлек из своего тайника доспехи и сбрую. Надев на себя длинную тонкую кольчугу и отполированные до звездного блеска наручи, застегнув с ременной перевязью изумительный пояс, украшенный пластинами речного афата и приладив посох наискось за спиной, он вложил себе в рот шестые пальцы обеих рук и свистнул так, что мертвый бы, верно, проснулся. Не позднее, чем на третий лум после богатырского свиста, откуда-то сверху с перестуком мелких камней, осыпающихся из-под лап, спустился могучий гавард бурой масти с волной белоснежного крапа, словно иней блестящего на его гладкошерстных боках. Нодаль, быстро и ловко приладив сбрую, вскочил в седло — и вскоре из ущелья на дорогу, ведущую в Дигал, выехали трое вооруженных всадников.

— Позволь-ка взглянуть на эту твою замечательную вещь, — на ходу обратился к Нодалю Кин Лакк и едва не выронил в грязь темно-красное чудовище, любезно протянутое ему витязем.

— Да в нем не менее десятка циалов! — с почтением воскликнул форл и передал посох царевичу.

— Ровно восемь, — скромно уточнил Нодаль.

— Мне не доводилось упражняться с таким оружием, — сказал Ур Фта, внимательно ощупывая посох.

— Как только сумею улучить на досуге время, я с радостью обучу царевича нескольким приемам, — учтиво проговорил Нодаль и с некоторой долей ревности отправил посох на место.

Все трое без устали погоняли гавардов, и около полудня вдали показались острые крыши Дигала, небольшого крианского городка в верховьях Зиары, жители которого с гордостью говорили, что Саркат пьет их воду. Нодаль взялся продать в Дигале гавардов и нанять лодку, чтобы добраться в столицу кратчайшим путем. Ур Фта и Кин Лакк согласились на это не сразу. И особенно усердствовал в сомнениях форл, столь тщательно выбиравший гавардов в царском гавардгале. Все же, наконец, он смирился с предстоящей потерей и согласие было достигнуто. Дело оставалось за малым — благополучно добраться в Дигал. Но это теперь представлялось не столь уж простым делом, ибо со стороны городка на дороге показались всадники, и Нодаль невозмутимо сказал:

— Тагунский разъезд. Числом — дюжина и один. Зайгалами размахивать — мастера.

Ни царевич, ни Кинн Лакк не успели вымолвить на это ни слова, как раздался властный пронзительный голос:

— Кто такие? Стойте и отвечайте, именем великого Цфанк Шана, властелина Кри и Цли!

— Это гнусная ложь и самозванство, — негромко сказал царевич, а в сторону вопрошавшего с достоинством выкрикнул:

— Здесь Ур Фта, сын воистину великого царя Белобрового Син Ура, и его походная свита.

— Твоя воля, благородный царевич, — вполголоса проговорил Нодаль, доставая из-за спины посох, — Но теперь придется перебить всех до единого. Не следует допускать, чтобы в Саркате раньше времени узнали о твоем прибытии.

— А, это ты, слепой вонючий выродок белобрысого айзурского сарпа! — вновь крикнул тот, кто, по-видимому, стоял во главе отряда. — Как же это тебя мамки без присмотра выпустили? Не ровен час, лобик расшибешь!

Царевич ничего не ответил, только скрипнул зубами, быстро надел на голову шлем, грохнув тугою застежкой, и протянул в сторону Кин Лакка левые руки:

— Лук и стрелы! — словно со дна железного колодца донесся до форла голос Ур Фты.

Тагунский командир, меж тем, хохотал, откинувшись в седле, а вместе с ним веселилась и вся дюжина его подчиненных.

— Дозволь, благородный Ур Фта! — воскликнул закипающий гневом Нодаль. — В три афуса я скину их головы в грязь как мячи для игры в бозабар!

— Постой! Мне нанесли смертельное оскорбление, — раздался из-под зеркального забрала далекий голос царевича. — И не ты, славный Нодаль, прольешь кровь, которою оно будет смыто.

Царевич поднял в вытянутой руке черный лакированный лук и, наложив стрелу с наконечником хо отменной закалки, натянул тетиву, словно прицеливаясь куда-то в сторону, далеко от гогочущих всадников. Это еще больше развеселило их начальника, грузного, осанистого крианина в лихо заломленной тагунской шапке с пучком черно-желтых кистей на макушке.

— Глядите-ка! — вновь закричал он во все горло. — Этот урод с железным яйцом на башке еще и стрелять собрался. Того и гляди попадет в кого-нибудь… случайно! Эй, ты, царевич безглазый! А я — Кул Лах, дюжинник тагунской заставы третьего…

Договорить он не успел. Царевич вдруг развернулся, мгновенно прицелился на голос и спустил тетиву. Уныло и коротко просвистев, стрела раздробила крианину верхнюю челюсть и вышла сзади, пробив затылочную кость.

— Убит? — крикнул царевич.

— Убит, — раздался в ответ голос форла.

— Дозволь, благородный Ур Фта! — повторил Нодаль, воспользовавшись лумом панической тишины в рядах противника.

— Дозволяю, — сказал царевич. Тишина взорвалась щелканьем плеток и улюлюканьем тагунов, в тот же лум перекрытыми боевым воплем Нодаля. Он устремился им навстречь, и посох вращался в его руках, словно соломинка в водовороте.

Утекло не более шести афусов — и все было кончено. Искалеченные тела валялись на площади в дюжину круговых уктасов. Причем среди них оказалось четыре гаварда с проломленными черепами и сломанными спинами, которых Нодаль нечаянно задел своим посохом в пылу сражения. Он подъехал к царевичу и, поборов толчки слегка сбившегося дыхания, сказал:

— Дорога в Дигал свободна, благородный царевич. К твоему удовольствию, мы теперь же можем завершить переход.

По пути в Дигал не случилось более ничего примечательного. В городе Нодалю без труда удалось продать гавардов за хорошую цену и нанять лодку до Сарката. Сбрую, доспехи и кое-какой провиант, закупленный тут же на дигальском базаре, сложили на корму под навесом, сплетенным из тонких побегов мубигала. Двое дюжих лодочников согласно кивнули, когда Нодаль после короткого совещания сообщил им, что отплыть решено завтра на рассвете. Но как только они услыхали, что плыть придется весь день без остановок, чтобы успеть в столицу глубокой ночью, оба враз замахали руками и, сделав вид, что ни за что не согласятся плыть на таких условиях, потребовали убрать с их лодки поклажу. Поломавшись немного и добившись от Нодаля удвоения платы, они, однако, вновь закивали, с довольными улыбками и вполне избавившись от страха перед тяготами предстоящего пути.

К вечеру короткая галагарская весна начала двенадцатидневное царствование и воссела на шатком своем престоле. Теплый воздух пронзили пьянящие ароматы. Закатное солнце пригревало как жарко натопленный круглый очаг.

Устроившись на постоялом дворе неподалеку от лодочной пристани, царевич и его спутники вышли в сад, простиравшийся на задах гостиничного пристроя, и уже не пожелали оттуда уходить. Они велели накрыть себе стол в изящной мубигаловой беседке, окруженной густыми зарослями цветущих бирцид. После обильной трапезы, состоявшей из маринованной речной лирды, белых миарбов в лиглоновом уксусе, длинных серебристых рузиавов, вместе с икрою обжаренных в зеленой заливке, и хрустящих палочек лахи-гухи из отборной корсовой муки, все трое принялись смаковать здешний напиток — кисло-сладкую гирану — и заедать питье, как принято в Дигале, темно-синими ягодами клах. Именно этим сочетанием вызывались приятное головокружение и нежный мелодичный звон в ушах. Оцепенение разорвал хриплый голос Кин Лакка:

— Напиток чересчур тонкий и более пристал изнеженным красавицам, погруженным в бесплодные мечты.

— В самом деле, — сказал царевич, отставив резную чарку. — Не пора ли подумать и обсудить, что станем мы делать в Саркате.

— Полагаю, лучше всего — разделиться, — сказал Нодаль, не подумавший выпускать свою чарку из рук, и закинул себе в рот парочку дурманящих ягод. — Мы без особого труда проникнем в город. Это я беру на себя. Затем ты, царевич, и ты, наставник, позаботитесь о гавардах. Надо будет проникнуть в левое крыло царского гавардгала и вывести трех, ибо царевна весит немного, да и в седле ей будет не удержаться.

— Ручаюсь, мы выберем самых крепких, — сказал Кин Лакк. — Но продолжай, славный Нодаль. Ты, верно, тем временем направишься прямо во дворец.

— Вернее некуда, если не сказать — прямо в опочивальню царевны. Вот эти чудесные зернышки набирского залидиоля я вложу ей в ноздри, и до тех пор, пока кто-нибудь не извлечет их обратно — думаю, благородный царевич сделает это собственными устами — царевна будет погружена в безмятежный сон. Затем я выйду с ней из дворца и поспешу к краю Мигоновой рощи у Северных ворот, где вы с гавардами наготове будете поджидать меня и мою драгоценную ношу. После этого я снимаю стражу, открываю ворота — и мы свободны как ветры прилива.

— Что же, прекрасно, — сказал Кин Лакк, — но ни мне, ни благородному царевичу ни разу в жизни не доводилось бывать в крианской столице. Не заплутать бы нам, оказавшись в незнакомом городе, да еще во мраке ночном.

— И об этом не беспокойтесь. Впереди у нас целый день пути. Я успею описать вам каждый закоулок, а для тебя, наставник, изображу Саркат, каким он выглядит с высоты птичьего полета.

— Твой план хорош, — задумчиво молвил царевич. — И мы попытаемся его осуществить. Но как вы думаете, учитель Кин Лакк и быстроумный Нодаль, куда мы направимся, выехав за пределы Сарката с похищенной царевной?

— Быть может, обратно в Дигал, через Саклар — и в войско великого Син Ура? — наобум предположил Нодаль.

— Ошибаешься, любезный Нодаль. Выехав через Северные ворота, мы и отправимся на север. И устремимся, не слишком задерживаясь на привалах, к самой границе Миргалии, туда, где возвысила свои неприступные стены восьмибашенная Эсба.

— Четыре с лишним сотни аэталов, — сказал невозмутимый Нодаль. — Вероятно, будем на месте к концу четвертого дня.

— Замысел царевича осветил мой разум, как солнце в полночь! — воскликнул Кин Лакк. — То, что не суждено свершить нам в Тсаарнии, мы свершим в миргальских землях! И если ты, славный Нодаль, говорил правду о лучниках и косарях из Миргальского леса, жаждущих мятежа, — мы достигнем исполнения желаний. И вернемся в Саркат среди бела дня во главе мятежных отрядов.

— Предположение о том, что сказанное мною о миргальских головорезах не вполне соответствует истинному положению вещей, не соответствует истине, уважаемый наставник, — с великодушной улыбкой вымолвил Нодаль.

Кин Лакк молча кивнул и, поднявшись, предложил прогуляться по саду. Солнце скрылось, и в наступивших сумерках благоухание сделалось почти невыносимым. В буре белоснежного цветения бирцид, чьи маленькие лепестки уже кружились в воздухе на гребнях теплого ветра, все трое вдруг остановились. И Кин Лакк сказал:

— Разное может случиться. И не диво, если удача не всегда будет сопутствовать нам на избранной трудной дороге. Принесем же клятву, славный витязь, теперь, посреди этого прекрасного вертограда, в том, что не отступимся и не предадимся спокойной жизни, станем верно служить благородному царевичу до тех пор, пока он не вернет в глаза свои свет и не уничтожит злокозненного чернородного дварта Ра Она.

Кин Лакк опустился на колени и прикоснулся рукою к руке царевича.

— Скорее погибнем, — сказал Нодаль и сделал то же самое. Позднее были еще сложены об этом такие строки:

Стал на колени последний из племени форлов

В чистом, как помыслы, вихре весенних цветов.

Рядом склонился могучий боец шестипалый,

С девами нежный, в бою беспощадный к врагам.

Клятву слепому царевичу дали герои —

Следовать рядом туда, где победа и свет.

Смяты цветы — но вовек нерушимого слова

В логове мрачном страшится злокозненный дварт.

Наутро лодка с тремя героями на борту под небольшим прямоугольным парусом, подгоняемая свежим рассветным ветром и плавным течением зеленоватых вод Зиары, заскользила по направлению к Саркату.

Не будем говорить о том, как проводили время в пути царевич и его спутники, ни повторять слова форлийских витвол, которыми веселил сердца Ур Фты и Нодаля славный Кин Лакк, ни пересказывать произносимые тогда для забавы бесконечные истории любовных приключений витязя с посохом, давно заключенные в отдельную книгу, сотрудницу в грезах любвеобильных юнцов.

Перешагнем через день с пристани утра на берег ночи, взлетим на высокую стену из белого сафа вместе с Кин Лакком или, подобно Ур Фте и Нодалю, перелезем через нее по сброшенной форлом веревке из крепких волокон рудлы — пока неусыпные стражи расходятся в разные стороны, повернувшись друг к другу спиной. Оставим двоих у ворот гавардгала и проследим за третьим, крадущимся вдоль стены к восточным воротам сада, окружающего царский дворец.

Ты, верно, спросишь: к чему эти лишние хлопоты? Отчего бы не дождаться ясного дня и не войти в город с толпою жителей окрестных сел, стекающихся на базарную площадь Сарката? Почему бы не купить гавардов вместо того, чтобы красть их, да еще из-под носа у царских гавардиров? Ты недоумеваешь, не в силах подыскать какой-нибудь ответ на эти свои вопросы? Ну что ж, оттого ты и не был никогда в Галагаре, оттого и не стоял в ту ночь рядом со знаменитым Нодальвирхицуглигиром Наухтердибуртиалем, который, крадучись на женскую половину царского дворца, задушил волосяною удавкой одного за другим добрую дюжину отборных стражей, вооруженных топорами на длинных рукоятях, отомкнул не одну дюжину хитроумных запоров и, затаив дыхание, остановился у двери в опочивальню царевны. Прислушавшись и оглядевшись по сторонам, он мягко толкнул дверь и ступил за порог, перешагнув через тело здоровенного евнуха, облаченного в безрукавный тисан и широкие сатьяры из белого и алого цинволя. Нодаль сделал несколько шагов по направлению к невысокому ложу, занавешенному полупрозрачным чидьяровым пологом, — и его сознание помутилось. Но помутилось лишь на один мимолетный лум и, конечно, не от каких-нибудь подлых умыслов. Просто вдохнул он едва уловимый аромат драгоценных курений, витавший в сонных покоях прекрасной Шан Цот, или коснулся тяжелой рукой невесомой волнующей ткани…

Преодолев понятную слабость, Нодаль склонился над ложем и холодно глянул на царевну, окутанную сном. Ее черты, залитые теплым светом, струящимся из множества пристенных фонарей, сияли спокойным совершенством. А все же верный витязь был невозмутим, словно глядел в бревенчатую стену. Пошарив за пазухой, он извлек заветные зерна залидиоля, взял их с ладони в щепоть и протянул руку к погибельно прекрасному лицу. Как вдруг ресницы Шан Цот задрожали, и она широко раскрыла глаза, сверкавшие подобно двум громадным альдитурдам, упавшим на снег. Но отважный Нодаль не дрогнул и спешно пустил свои зернышки в ход. В тот же лум волшебные глаза царевны, неотрывно глядевшей витязю в лицо, подернула томная дымка, и выражение ужаса в них сменилось глубокой волной сладострастья. Однако и эта волна не захлестнула твердое сердце героя. Он не стал дожидаться, пока веки царевны опустятся под тяжестью новой дремы, наспех завернул ее в сорванный тут же чидьяр и кинулся прочь из дворца, неся на плече сокровище, завладеть которым не чаяли и во сне несметные дюжины ловких агаров. А в мягком ларце, где хранилось сокровище прежде, теперь лежал, утопая в пуховых подушках, бездыханный евнух с выпученными глазами и широко раскрытым ртом.

Нодаль двигался быстрым бесшумным шагом по запутанным галереям женской половины дворца, пересекал, держась как можно ближе к стенам, просторные залы, озаренные мириадами светильников. Время от времени слух его чутко улавливал малейшие шорохи и иные подозрительные звуки. Несколько раз он сворачивал не в ту сторону, где, по его разумению, лежал кратчайший путь наружу. То и дело раздававшиеся топот ног и сдавленные крики указывали на то, что подвиги витязя на пути в опочивальню царевны уже обнаружены и следует ожидать серьезного столкновения с целым отрядом стражников за любым поворотом. Теперь это представлялось ему нежелательным делом: ведь надо было прежде всего беречь царевну и постараться выиграть время.

И все же стычки избежать не удалось. В тот лум, когда Нодаль приблизился к концу длинного, едва пропитанного тусклыми отблесками редких светильников перехода, его внезапно ослепило пламенем полудюжины смоляных факелов, и в гуще их шаткого света сверкнули смертоносные лезвия зайгалов.

Не выпуская царевны и только крепче прижав ее к отведенному плечу, славный витязь выхватил из-за спины свой чудовищный посох и провел им с правого плеча свистящую дугу, перечеркнувшую стражников, словно кровавой кистью. Но немедленно им на смену накатила новая полудюжина. Гул впереди нарастал, и Нодаль, отбивая атаку за атакой, одновременно стрелял глазами в поисках выхода из этого узкого места. Теперь действительно надо было торопиться: еще роф-другой — и, обнаружив пропажу царевны, поднимут на ноги весь столичный гарнизон, перекроют все ворота, так что выбраться из Сарката будет не так-то просто.

Наконец он углядел в темной нише слева и сзади то, что искал, или, во всяком случае, очень на то походившее. Не переставая работать посохом и удерживать противников на изрядном расстоянии, Нодаль неожиданно отступил на шаг вправо и, оперевшись плечом о стену, ударил в темную нишу ногой. Дверь, скрывавшаяся в тени, с грохотом распахнулась — и он, пригнувшись, ринулся в проем, не ведая, что там его ожидает.

Удерживая дверь богатырской спиной под нарастающим прибоем размеренных ударов, славный витязь обнаружил, что очутился в кромешной темноте. Но, втянув воздух ноздрями, он без труда определил, что это за место. В трех шагах перед собой нащупав посохом скользкую покатую поверхность, Нодаль точно подгадал между двумя ударами, с ревом сотрясавшими ему спину, и шагнул в сторону, освобождая дверь и закрыв телом свою драгоценную ношу. В тот же лум рев и треск слились воедино и добрая дюжина нодалевых преследователей с беспорядочными воплями, цепляясь друг за друга, отправились вниз по зловонному полукруглому желобу, предназначенному для спуска нечистот.

— Вы ступайте, а я там обойду, где почище, — сказал он, подтолкнув к желобу последнюю пару стражников, сумевших-таки задержаться в дверном проеме, и, не слушая их удаляющихся воплей, кинулся обратно в галерею.

Верхом на лучших гавардах Крианского царства встретили похитители царевны солнце нового дня. И пустившиеся вдогонку царские слуги отставали от них на два атрора. И расстояние это за целый день не сократилось ни на один керпит, а за ночь увеличилось во много раз. Затем солнце вновь поднялось на правом и, прокатившись над головой ушло за левое плечо царевича. И только тогда он и его не ведающие усталости спутники натянули поводья и сделали первый привал. На расстоянии трех керпитов от струившегося из-под земли ключа в мягких травах под сенью одинокого габаля Нодаль расстелил свой белый таранчовый плащ, и царевич бережно опустил на него прекрасную Шан Цот, все еще объятую беспробудной сладостной дремой.

— Теперь она в твоей власти, эта несверленная саора, о благородный Ур Фта, — сказал Нодаль, прикоснувшись к плечу царевича. — Прикажи — и вдвоем с почтенным наставником мы удалимся на положенное расстояние, чтобы стать на страже твоего покоя. А тем временем ты, как говорится, снимешь с девы все сорок сатьяр, осчастливишь ее несмертельною раной и свершишь предреченное талисманом, дабы назавтра увидеть рассвет…

— Сердцу моему отрадна твоя обо мне забота, любезный Нодаль, — отвечал Ур Фта, склонившийся над царевной. — Но я донельзя разгневан твоими словами. Не медля возьми их обратно! Или ты на самом деле решил, что царевич из рода айзурских дарратов способен ради сугубой корысти случиться с благородной царевной без свадебного обряда, наспех, в голой степи, даже не испросив ее согласия и любви, словом, уподобившись какому-нибудь ошалевшему порску, кидающемуся на самку в пору весенней течки?!

— Беру, беру свое слово обратно, о благороднейший из благородных. И да простит меня в сердце своем великодушный царевич за дикий мой нрав и недостаток вежества, столь явный в присутствии достойнейших всякой хвалы. Завершив наш поход, мы непременно войдем в неприступную Эсбу и огласим ее улицы веселым свадебным пиром.

— Это сбудется наяву, если мы не станем тратить время на пустые разговоры, подкрепимся на славу и как следует отдохнем, прежде чем вновь пуститься в дорогу, — сказал мудрый Кин Лакк. — Не следует ли разбудить царевну, чтобы она разделила нашу трапезу и тем поддержала свои телесные силы?

— Что до телесных сил, — возразил с улыбкой Нодаль, — то лучшего для них подкрепления, чем волшебный залидиолевый сон, просто не существует в Галагаре. Верно, тебе, наставник, не ведомы свойства чудесных набирских зерен, а я не однажды испытывал их на себе. Видишь улыбку, что играет на устах царевны? Прекрасная Шан Цот спит, и ее сновидения полны услад и восторгов. Она вкушает любимые яства, поглощает самые утонченные напитки из царских погребов, слушает небесные звуки стострунных крианских тантринов и упивается собранием желанных ее сердцу существ, торопливо исполняющих любое желание царевны. И хотя все эти призрачные события творятся только в безмерных владениях дурмана, они поддерживают в теле жизненный дух и освобождают любого от низменных нужд на несколько дней и ночей.

Покончив с трапезой, царевич положил между собой и царевной свой триострый цохларан, извлеченный из ножен, и мгновенно погрузился в сон. Неподалеку по другую сторону неохватного ствола векового габаля устроился Кин Лакк. Они с Нодалем условились попеременно стоять на страже, и Нодалю по жребию выпала первая половина ночи.

Как только его спутники пустились по волнам ровного дыхания, кромешная тьма обняла витязя на страже, и он ощутил во всем теле неодолимую теплую тяжесть. Но не привыкать было славному Нодалю бороться и с этой напастью. Скинув одежды, он омылся ключевою водой, затем извлек из-за пазухи пурпурный мешочек и, отсыпав часть его содержимого на ладонь, принялся натирать себе грудь и плечи. То был порошок, изготовленный из семян лестерца, называемый в Тсаарнии хуш-раш, или Черное Пламя.

Ветер усилился — и на небе вспыхнули звезды, будто угли ветром раздуло. Стиснув зубы, Нодаль стоял, запрокинув голову, и бормотал себе под нос какие-то страстные речи. Сна — как будто и не бывало.

Минула четверть ночи — и витязь в схватке с новым приливом сладкой сумрачной жажды потянулся было вновь к мешочку с ядреным хуш-рашем — как вдруг воздух наполнился шумом пугающих крыльев. Нодаль схватился за лук и выдернул из колчана стрелу, но в тот же лум руки его сами собой бессильно повисли. На нижние ветви габаля опустилась белоснежная степная сужица величиной в пол-агара, и вся она, словно изнутри, лучилась прекрасным радостным светом. Нодаль не приметил, как от ее крика пробудились Ур Фта и Кин Лакк. Меж тем, чудесная вестница сложила крылья и голосом, хрипотою напоминавшим голос последнего форла, быстро и отчетливо проговорила по-цлиянски:

— Льется ныне кровь недаром —

В безопасности Айзур.

Верх одержит под Фатаром

Над крианами Син Ур.

Путь на север выбран кстати:

Здесь проложен таруан.

Только завтра на закате

В годы Ло уйдет Су Ан.

Ночи хитрое творенье —

Дивноокая Шан Цот:

Тот, кому она — спасенье,

На беду ее берет.

С последними словами сужица развернула громадные крылья, взмыла над темною кроной габаля и растворилась в звездном небе.

Первым воцарившееся молчание прервал Нодаль.

— Что вы на это скажете, мудрый наставник и благородный царевич? Кажется, чудесная сужица принесла добрые вести?

— И добрые, и худые, как показалось мне, — отвечал Кин Лакк, — но можем ли мы вполне доверять словам таинственной птицы?

— Не сомневайся, учитель! — воскликнул царевич. — Правда, не все сужицы в Галагаре служат великому дварту Су Ану, зато нет ни одной, что служила бы его врагам.

— Ну что ж, в таком случае ясно: твоя родина, благородный Ур Фта, пока что вне опасности, хотя и ценою проливаемой братьями крови. Остается сожалеть лишь о том, что победа в битве под Фатаром будет добыта без нашего участия. Зато, если нам удастся осуществить свой замысел и повести Миргалию на Саркат, мы можем рассчитывать на подмогу и при благоприятном стечении обстоятельств соединимся с наступающим войском Син Ура…

— Беспощадный Кин Лакк уже заговорил о подмоге? — изумился царевич. — Разве мы не уговаривались накануне, что выиграем войну вдвоем?

— О, царевич, видит Фа Эль, мой воинственный пыл ничуть не угас! Но разве не противно полководческой мудрости — отказываться от содействия дружественных сил и рваться в бой наугад, доверяясь игре тщеславных стремлений? И разве мы по-прежнему вдвоем? Или ты забыл о славном Нодале? А может, считаешь, что нам должно отказаться от союза с ним?

— Ты прав, наставник, но если позволит благородный царевич, позволь и ты разъяснить, как я понимаю его тревогу.

— Говори, любезный витязь. Кто знает, быть может, мои тревоги понятны тебе более, нежели мне самому.

— Благодарю, великодушный Ур Фта. Я только хотел сказать наставнику Кин Лакку, что, соединившись с войсками непобедимого Син Ура, тебе, царевич, нелегко будет проявлять собственную волю в походе и в битве, волю арфанга, не так ли?

— Да, это так. Ты заглянул мне в самую душу, быстроумный Нодаль. Я готов подчиниться царю, но только после того, как докажу несправедливость слов, сказанных им на военном совете. Только после того, как во главе с собственным войском стяжаю победу хотя бы в одной великой битве!

— Да свершится по слову твоему, и не будем больше об этом, драгоценный Ур Фта, — смиренно проговорил Кин Лакк. — Тем более, что вещая птица подтвердила твою прозорливость в выборе нашего пути. Но не раскроет ли мне кто-либо из вас значения таинственного слова «таруан», произнесенного ею?

— Охотно, учитель, — откликнулся царевич. — Слово это знакомо мне с самого детства. В Айзуре часто говорят, провожая в дальний путь доброго друга: «Да будет дорога твоя таруаном!» Повелось так с незапамятных времен. Но таруан — не выдумка: в последний раз он был проложен великолепным Су Аном от Саина до Айзура, когда Белобровый Син Ур двигался по этой дороге с пышной свадебной процессией, увозя из Междуморья красавицу Дан Бат.

Мятежник Эн Лан, замышлявший во главе лихой дюжины напасть на процессию, погубить царя и завладеть Синезубой Дан Бат, испытал действие таруана на себе.

— Так значит, таруан — это чары, служащие защитой от врагов?

— Таруан — галерея невидимых сводов. Оказавшийся в таруане, двигается он или стоит на месте, поднимается в заоблачные выси или уходит в подводные глуби; спит или бодрствует, живет или умирает — для всех, кто враждебно настроен к нему, просто перестает существовать. Но таруан — средоточие силы Су Ана и не может сохранять свое действие слишком долго…

— Воистину чудо! — воскликнул Нодаль. — А я-то, глупец, истязал себя ядреным хуш-рашем! Очень надо было стоять на страже, когда никакому злоумышленнику не под силу нас обнаружить! Ведь так, царевич? Мы не существуем теперь даже для зловредного Ра Она и всех его оборотней, вместе взятых?

— Никакие злые чары не могут проникнуть под своды таруана, — с улыбкой подтвердил Ур Фта. — Ты мог бы спать себе спокойно.

— Мог бы, но не спал, и — клянусь первозданным яйцом — уснет теперь не скоро!

— Не смею возражать, но почему ты сказал то, что сказал, мудрый Кин Лакк? — в изумлении вопросил Нодаль.

— Неужели ты не помнишь сказанное вещею сужицей? Я затвердил слово в слово и могу повторить: «Завтра на закате в горы Ло уйдет Су Ан». Что это значит?

— А-а! Понятно, — со вздохом вымолвил Нодаль. — Это значит, что завтра на закате своды таруана рухнут. А чтобы их руины не погребли нас под собою…

— Мы должны продолжить поход немедленно и на завтра к вечеру постараться проникнуть за неприступные стены Эсбы, — добавил Кин Лакк.

— Ты прав, учитель, но пока мы седлаем гавардов, я счастлив был бы услышать твое и любезного Нодаля мнения о той части известия, в которой чудесная сужица упомянула Шан Цот.

— Ясно одно, — сказал Нодаль, в сердцах перетянув подпругу, — похитив царевну, мы выбрали единственно верное решение: царевна спасет тебя, царевич, стало быть, прозрение твое не за горами — на исходе первой брачной ночи.

— Кто знает, — проворчал Кин Лакк, уже вскочивший в седло, — спасти-то она спасет и, быть может, не одного царевича: похищали-то мы ее все вместе. Зато и несчастье она нам принесет непременно. Ведь птица сказала: «Тот, кому она — спасенье, на беду ее берет».

— Поздно теперь, учитель, раздумывать и гадать о грядущих бедах, сделанного не переделаешь, минувшего не воротишь, — воскликнул царевич и, прижав к могучей груди спящую Шан Цот, стегнул плеткой гаварда.

И гавард его умчался прочь из пятого урпрана книги «Кровь и свет Галагара».