Дальше был ужас

Арина Полядова, 2017

Маникюрша Кира пригласила свою соседку Алесю в церковь библейских христиан. Проповедник Лиза решила сделать новой прихожанке приятное и подарила Алесе участие в семинаре внутреннего духовного исцеления, куда пускают только своих. Алеся приехала в закрытый частный пансионат, а дальше… Дальше был ужас. Наступило одиннадцать часов, но пытки не закончились.

День первый. Как в страшном сне

Чем Бог послал, а чёрт, а чёрт подсунул им.

Юрий Шевчук, «Правда на правду».

Во вторник с утра Алеся стала собираться в дорогу. В начале девятого заиграл мобильный:

— Алесенька, доброе утро, — прощебетал милый женский голос. — Алесенька, ты не могла бы прийти сегодня пораньше, не к десяти, а к полдесятого? Звонил Миша: дорога тяжёлая.

До белого особнячка церкви библейских христиан Алесе было далековато: выйти из своего микрорайона, и одолеть весь частный сектор. Зимой кромку у коттеджей заваливало снегом, и идти приходилось, всё время уступая место машинам. А в тупике — вечное болото.

Раньше к библейским христианам можно было попасть с улицы, но другая церковь, харизматическая, десять лет арендовавшая здесь помещение, потеряла единственные ключи от ворот, а также оставила неубранным стог сена со свадьбы. Удобные «врата» вели к деревянному домику, обветшавшему до положения сарая, а неудобные — к парадному входу. И сейчас они стояли нараспашку.

Проповедница Лиза в коричневой шубке, при изготовлении которой ни одно животное не пострадало, обняла Алесю и поцеловала.

— Замёрзла? — ласково спросила она. — Давай, пока Миша не приехал, помолимся за дорогу…

Алесю обняла Зуля, «беженка» из Узбекистана, «узница совести»:

— Леся, вы целых три дня проведёте с Богом! Там ни о чём не нужно будет заботиться! Вы взяли с собой какие-нибудь удобные кроссовки?

— Да, я отпросилась с двух работ и бросила больного ребёнка! — похвасталась Алеся. — Я же работаю в М. гостиничным администратором, и у меня в подчинении четыре человека!

— Ваш ребёнок уже сейчас исцелён кровью Иисуса Христа! Кровь Иисуса Христа очищает, покрывает, защищает! Я бы и сама поехала, но у меня девочки… Тётя Лиза за вас денежки отдаст…

— Ой, а почему вы мне сразу про деньги не сказали? Сколько нужно?

— Успокойся, сестра, за всё отвечает церковь! Нам важно, чтобы наши прихожане возрастали духовно!

…Женщины встали под навес соседнего коттеджа и стали ждать Мишу, пресвитера церкви. Вскоре он приехал на серебристой «Тойоте», создатели которой угнетали его народ. Они загрузили вещи в багажник и помчались на другой конец Московской области.

В Мякинине забрали сестру Ларису, сватью Лизы. Они были на «вы» и обращались друг к другу «сватья». Их родители ещё говорили на своём языке, а они — нет. Но чины знали и соблюдали.

— Сколько сейчас машин, пробки! — сокрушалась проповедник Лиза. — Помню, как в 1979 году я решила учиться вождению. Сказала об этом мужу, а он стал на меня орать. «Так я уже сто рублей за курсы заплатила…» «Так ты ещё и деньги заплатила?!!» Но вскоре его посадили в тюрьму за аварию на два года, и, ох, как же меня эта машина выручала на полях, где мы выращивали лук! Помню, как мы с дочками приехали к нему в колонию-поселение. Я местности не знала и просто сказала таксисту: «Нам — в зону». — «С детьми?!!» А Аля как-то звонит мне и говорит: «Я приеду за вами на машине». И я очень удивилась, потому что раньше у неё машины не было. А Аля, оказывается, специально тренировалась, чтобы нас с папой отвезти! Весь день по Москве каталась!

— Сейчас всё на электронике, — сказал Миша. — Молодёжь никаких инструментов с собой не возит.

— Некоторые даже запаску с собой не берут! Да, как же так можно! Чтобы мы поехали куда-то без запасного колеса! Зимой, когда мы ездили на день рождения сестры, нас везла одна девушка, подруга Али, и у неё посреди дороги спустилось колесо! И она не знала, что такое запаска! Но потом сообразила: «Да, у меня есть подкатка…» Зато мы не поняли, что это такое. Но у неё не было с собой никакого инструмента. Пришлось нашим мужчинам останавливать проезжающие машины и просить ключик с домкратом…

И вот Новорижское, а точнее, Новорусское шоссе, и сплошные ёлки в снежных пальто! Кусочек Волоколамки, и «Тойота» упёрлась в зелёные автоматические ворота. Алесе отчего-то стало тревожно. Рядом — дорожный знак с перечёркнутой трубой.

— Здесь что, на трубе нельзя играть? — удивилась Алеся.

— Это значит, что здесь нельзя сигналить, — снисходительно объяснила Лиза, «автоледи» с советских времён.

Их «Тойоту» тут же заметили и осведомились по переговорному устройству о цели визита.

— На семинар, — просто объяснил Миша.

Их тут же пропустили.

На территории пансионата «Солнышко», христианской базе отдыха, росли берёзки да таёжные тонконогие ёлочки. Миша и женщины прошли в один из корпусов. Им навстречу вышла пожилая пара.

— Алесенька, и ты здесь, как же я рада тебя видеть! — обняла их пожилая дама.

Это были пастор их церкви и его жена.

Здесь Лиза узнала, что их номер в четвёртом корпусе. Пастор с женой жили в шестом, семейном.

Пока Лиза, как директор их миссии в России (пастор был президентом, суперинтендантом⁴ и временно исполняющим обязанности главного епископа), улаживала дела, Алеся и Лариса нашли свой номер. Это оказалась крошечная комнатка, отдававшая больницей или зоновским бараком. Здесь всё было зелёное, — стены, занавеска. Друг против друга стояли деревянные двухэтажные кровати с лесенками, и бортиками на верхнем ярусе. Алесе, как самой молодой, определили спать на верхней полке.

— Это — дискриминация по возрасту, — сказала Алеся.

И все засмеялись.

Лиза принесла с собой три голубых комплекта постельного белья.

— Я попросила, чтобы к нам больше никого не подселяли.

— А кормить нас, интересно, сегодня будут? — спросила Лара. — Лично я проголодалась!

— Надо же, у них бельё — крахмаленное! — поразилась Лиза. — Наверное, здесь у них свои «постельничные»! Лично у меня на это сил не хватает. Бельё для наших гостей я просто глажу, но не крахмалю.

— А у мамы в конце восьмидесятых был баллончик с крахмалом! — вспомнила Алеся. — Вроде лака для волос «Прелесть»…

— В Библии тоже есть постельничие! — вспомнила проповедник Лиза. — В книге Деяний, главный служитель при особе Ирода Агриппы Первого, ⁵ответственный за его жизнь и сокровища…

Они подъехали аккурат к обеду. Столовая располагалась в главном корпусе, на втором этаже; лестница с деревянными перилами походила на жёлоб или кишку.

Лара тут же захватила свободный столик у окна, под пальмами и гибискусом, сервированный на семь персон. Их ожидала блестящая, идеально чистая кастрюля из нержавейки, горка суповых и стопка плоских тарелок, и семь сиреневых кружек с компотом. На сверкающем металлическом подносе — мясная запеканка, которую Алеся приняла за аккуратно порезанный мясной пирог, а к ней гарнир, макароны-спиральки в глубокой металлической миске, похожей на дуршлаг.

В сияющей кастрюле оказались щи. Лара, страдавшая всеми возможными желудочными болезнями, взяла на себя роль раздатчицы.

К ним подсели ещё три женщины: крашеная в ржавый цвет пенсионерка, искусственная блондинка с густой длинной чёлкой и в красной клетчатой рубашке, и ещё одна сестра с нелепым крошечным пучком на самом темечке.

Познакомились. Пожилую и ржавую, звали Ларисой, «клетчатую рубашку» — Леной, а «пучочек» — Наташей.

— Откуда вы? — спросила Лиза.

— Из Питера! — гордо ответила Лариса. — Мы — дети Божьи⁶, и все из одной церкви!

— А мы — библейские христиане, и тоже из одной церкви! — радостно сообщила Лиза, директор собрания библейских христиан России⁷. — Но из разных подмосковных городов. С нами наш пресвитер, и пастор с женой. А ваша церковь какого направления, консервативного или либерального⁸?

— Консервативного… — недовольно и неуверенно ответила Наташа.

— Странно… — удивилась Лиза. — Консервативные дети Божьи обычно не хотят молиться вместе с христианами других направлений. А какие инструменты у вас в прославлении⁹, барабаны и бас-гитара есть?

— У нас всё есть, только на них некому играть! — ответила Лариса.

— В нашей церкви та же беда…

Отобедав и собрав грязную посуду, все спустились в холл. Зал для конференций был тут же, на первом этаже.

Пол отделан серой плиткой, в рекреации под фотообоями с солнечным хвойным лесом — три серых, в тон полу, дивана с думочками, и чёрные столики на тонких ножках. Так было модно в середине 2000-х: журнальный столик перед диваном, желательно стеклянный, только клали на него уже не прессу, а пульты от телевизора и дивиди, и кнопочный сотовый телефон. А у входа в конференц-зал — ещё два цветных панно, и синяя рецепция, на которую кто-то любовно положил оброненные кем-то янтарные чётки.

Здесь махрово цвёл экуменизм, на семинар, приехали все-все-все «христиане», кто лютой ненавистью ненавидит православие.

Верхнюю одежду разместили на трёх вешалках, так напоминающих неохраняемую раздевалку в школе Алеси. В углу — огромный кулер, стилизованный под русский самовар, чёрный кофе в баночке, жёлтый кофе три в одном, английский «Ахмат» с бергамотом, зелёный с жасмином, и разноцветные пакетики «чая» с рыбой, рисом, гречкой из далёкой экзотической страны.

Миссионеры с Дальнего Востока, как и сербы, чай не пьют, только кофе. И всякие грибные и травяные отвары.

Три молодых девчонки в синих фартучках внесли блюда с очень красиво нарезанными красными яблоками, пересыпанными бусинками чёрного винограда. Ответственные за питание попросили не выбрасывать, а аккуратно складывать в специально отведённые места одноразовую посуду, её мало. А когда фрукты разобрали, девушки расставили на тех же столах белые пластиковые тарелки с разноцветными конфетами, и подчерствевшими, но всё равно очень вкусными, слоёными сердечками.

Лиза, Лариса и Алеся заняли «четвёртую» парту в огромной, ну просто институтской, аудитории. С ними рядом, словно прикреплённые файлы, оказались те женщины из столовой.

Над серыми ступеньками кафедры висел сине-красный плакат:

Семинар внутреннее исцеление.

ВОССТАНОВЛЕНИЕ И ВОЗРОЖДЕНИЕ.

Пылай, Огонь возрождения!

Благословение.

Орфография и пунктуация сохранены.

Зазвонили, как в школе, в колокольчик, и начался семинар. На сцену вышло прославление, возглавляемое русскоязычным «азиатским тигром» (он и родился в России, а точнее, ещё в СССР) с гитарой, и исполнило несколько восхвалений, уже знакомых Алесе по церкви библейских христиан.

Конференцию прилетела вести делегация с другого конца света, из Центра внутреннего исцеления за восемь тысяч километров. Несколько мужчин и женщин. Их представили до того нечётко, что имена невозможно было расслышать, ни то что запомнить. Алесе бросилась в глаза молодая женщина с волнистыми чёрными волосами, в дорогом голубом свитере с воротником-хомутом, и белом жакете.

— Это…, она готовит сейчас лекцию о внутриутробном исцелении, — представил её самый главный миссионер через переводчика в синей рубашке, пастора Дмитрия в очках, тоже нашего соотечественника.

На сцену вышел заезжий миссионер в чёрном, каком-то католическом костюме, взял микрофон и запел на своём родном языке неаполитанскую песню «Как ярко светит после бури солнце».

— Это — наш гимн! — с благоговением прошептала Лиза.

— Гимн?!! — и Лариса схватилась за телефон с видеокамерой.

— Да, сватья, помните: «Когда поёт мой дух, Господь к Тебе, как Ты велик, как ты велик…»¹⁰

Певцам и исполнителям здесь тоже хлопали, как в театре.

Женщины, собравшиеся на семинаре, в большинстве своём были вышедшими в тираж: уже отцветшие, старше сорока, без капли «гламура». Вместо причёски у каждой — какой-то «вшивый дом». Прямо перед Алесей сидела девушка в чёрном, с изуродованными постоянной перекраской волосами. Чёрные, уже окрашенные, она окунула в «морозную клюкву», и они теперь казались пластмассовыми, опалёнными огнём. Нечесаная, какая-то слипшаяся пластиковая чёлка, и не прочёсанный хвостик с подпалинами.

Слух резал лающий, харкающий агглютативный язык.

Начались свидетельства исцеления людей, посетивших прошлые семинары. На сцену вышла бабушка в очках, кудрявая, как чёрная овечка:

— Меня зовут Аня, — представилась она. — Я на этом семинаре уже в четвёртый раз. Всю жизнь я верила в ложь сатаны, что я — лишняя в этом мире. Ещё одна ложь, в которую я поверила, что я — некрасивая. На третьем семинаре я избавилась от ран, принесённых мне моей старшей сестрой. Помню, как ко мне подошла красивая, весёлая девушка и сказала: «Я — дочь пастора в третьем или четвёртом поколении». — «Так что же ты тут делаешь?!» (Потому что я была уверена, что дети верующих — самые отверженные люди на земле).

На молитве исцеления ко мне подошла служитель, пастор, и дотронулась моих глаз, и это была такая боль, будто к ним прикоснулся раскалённый металл! И я стала призывать Кровь Иисуса Христа, и сразу всё прошло, все страхи! Аминь.

— Аминь! — эхом отозвался зал.

Бабушке аплодируют, за неё молятся на двух языках.

Второй выходит свидетельствовать блёклая мужиковатая сестра с короткой стрижкой на светлых волосах:

— Меня зовут Марина. Более тридцати лет я не могла простить своих родителей. Я выросла в детдоме. Я ненавидела своих родителей. Я чувствовала себя отверженной. Я держала в своих руках горсть таблеток. А сейчас я благодарна своей матери, что она сохранила мне жизнь, ведь она могла запросто убить меня, сделав аборт. Аминь.

— Аминь!

Третьей выходит сестра с широким блёклым лицом:

— Представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Мария, я из Москвы. Мне очень помогли эти «уроки исцеления зависимости от обид».

Тридцать лет я прожила в браке с мужем. Но он нашёл себе молодую даму… От переживаний у меня развился сахарный диабет. Врач выписал мне по этому поводу много лекарств. Но я не стала пить эти таблетки и сказала об этом врачу: «Я — христианка, я могу исцелять рукой!»

В июне я ездила с нашей группой в Центр внутреннего исцеления. Когда я вернулась, я всё время мерила сахар и кричала: «Иисус, Иисус!» И сахар был у меня 4,7 и 5,1, выше 6 не поднимался. И я пришла к врачу, и она сказала мне, что надо сдать анализы. И я сдала их, и никакого диабета у меня не было! Иисус меня исцелил! Аминь.

— Аминь!

Аплодисменты.

— К сожалению, — сказал через переводчика пастор, почти не похожий на жителя Дальнего Востока, поскольку в их стране вошло в моду заказывать себе у пластических хирургов европейские глаза, — у нас очень мало времени, поэтому мы можем выслушать только одно свидетельство.

И на сцену вышла та самая девушка с не прочёсанными волосами, что сидела перед Алесей. Представительный миссионер пролаял что-то в микрофон.

— Он спрашивает, — перевёл пастор Дмитрий, — «А замуж вы вышли?»

Смех в зале.

— Просто когда я встретил эту сестру, она была не замужем, — объяснил он.

— Меня зовут Жанна, я — служитель церкви, — представилась девушка. — У меня была обида на мою маму. Она родила меня без мужа. К отцу у меня нет претензий. Воспитывала меня бабушка. Мама постоянно меня унижала.

Из-за безотцовщины в отношениях с мужчинами я стремилась доминировать. Я мечтала стать матерью-одиночкой. Но семинар исцелил меня. Там я кричала уже не на маму, а на отца. Я кричала: «Что ж ты нас бросил?!!»

И на сцену пригласили мужа девушки, в джинсах и в спортивной, красной с синим, рубашке. Его звали Ван. Он сидел перед Ларисой, рядом с Жанной. На голове у Вана — причёска под панка, хайер, выкрашенный серебряной краской. Жанна, Ван и самый главный пастор сцепили руки, последний молился на своём «изолированном языке» в микрофон, а русскоговорящий Дмитрий переводил.

— Амын! Аллилуйя!

Начались лекции:

— Храни, Господи, всех служителей. Благослови начало и продолжение лекций, чтобы мы могли получить исцеление от ран прошлого. Аминь!

Прочли притчу о сеятеле в Евангелии от Марка.

— У каждого человека есть четыре типа земли, — лаял и харкался миссионер. — Первая почва, это обочина дороги, злое сердце. Второй тип — земля каменистая, когда люди обижаются, уходят из церкви. Третья, земля с колючками, это человек, наслаждающийся миром. И четвёртая почва — добрая.

Это — самое полезное в многословной, занудливой проповеди заезжего пастора.

— В моей правой руке — здоровье, в левой — благословенье! Я буду провозглашать, а вы будете повторять!

И зал послушно загудел:

— В правой… в левой…

Вот это и называется — НЛП.

— На этом мы хотели бы первую серию закончить! Я люблю вас и благословляю!

— Аминь! — грохнул зал.

В перерыве в рекреацию выставили блюда с золотой хурмой, чёрным виноградом, бананами и томатами. Хурма оказалась исключительно вкусной, и не вязала!

— В церкви вся еда — благословенная, — сказала на это Лиза. — Поэтому всегда вкусная.

Зазвонили к началу занятий, и на сцену снова вышло прославление.

Алеся уже освоилась и осмотрелась. Сзади — их пастор с женой, и седой худой мужчина.

— А сейчас мы послушаем людей, получивших исцеление от ран, полученных от отца, — объявил ведущий.

И вышла какая-то женщина, назвавшаяся Надеждой.

— А теперь перейдём к ранам, полученным от матери, — продолжал лаять и харкаться в микрофон через переводчика заезжий пастор. — Под влиянием грозной матери мы становимся грозой для своих детей. Сейчас я — успешный пастор. Больше дел возникло у меня от моей известности.

Сейчас мне пятьдесят три года, и у меня трое детей — двадцати двух, двадцати и девяти лет. А моя мама всё время меня била. Однажды, когда мне было девять лет, я приготовил ей рис и сказал: «Мама, хочешь покушать?» Помню, как я принёс и разложил складной столик. Она принялась было за еду, и отложила ложку: «Я не хочу есть». И тут мама вскочила и ударила меня по лицу четыре раза.

Когда я убирал этот столик, мне хотелось плакать. Разве это жизнь? И если это жизнь, то я хочу умереть. И я сказал: «Мама, я приготовил тебе ужин, за что ты меня избила?» Есть ли среди вас сыновья, получившие раны от матери? Просим вас поднять руку.

И на сцену вышел красивый молодой человек в джинсах и капюшончике, со светло-русой бородой, который сидел перед Лизой, рядом с Ваном. Он стал рассказывать что-то про свою озлобленную мать-одиночку, и плакал, как баба.

— Нужно, чтобы его мать попросила у него прощения, — заявил в конце «исповеди» пастор. — Для этого нам понадобится женщина сорока-пятидесяти лет.

И его выбор пал на какую-то сестру. «Капюшончика» звали Костей, он был из Москвы, из харизматической церкви, основанной и руководимой заезжим американцем.

— Вы будете его матерью и попросите у него прощения за все раны, что принесли ему в детстве. Повторяйте за мной: «Я — Сарра…»

— Я — Сарра, мать всего человечества, — послушно произнесла женщина. — Бог хочет, чтобы я была, как Сарра. Но я была страшной мамой для своего сына.

— Почему вы воспитывали в страхе своего сына?!! — вжился в роль карающего судьи пастор. — Почему вы были для него «страшной мамой»?!! Вы только треплетесь о любви! Разве Бог бьёт вас, дитя своё, за ваши грехи?!! Повторяйте за мной: «Ты, мой сыночек…»

— «…благословение для этого мира!»

И их заставили обняться. Зал утонул в аплодисментах, некоторые женщины плакали.

— А сейчас всех нас ждёт вкусный ужин! После него продолжим!

На этот раз питерские сели где-то отдельно, и их церковная группа воссоединилась. На левой скамье — Лариса, их пастор с супругой, на правой — пресвитер Миша, Лиза, Алеся и Анатолий, друг пастора. В металлической полусфере — картошка с мясом, в корзиночке — хлеб, идеально чистый чайник кипятку, и чайные пакетики в маленьком салатничке.

Где-то в середине ужина к ним подошла незнакомая толстая сестра:

— Извините, а у вас ничего не осталось? А то нам на всех не хватает…

И Лиза недовольно отдала ей остатки картошки.

— Ах, там же Маркович! Она меня всегда напрягает!

Дважды в год миссия библейских христиан проводила семинар семейного служения. С далёкого полуострова прилетали «учителя» — две пожилые семейные пары, и учили обращаться с мужем, детьми, а также сексу. В последний раз, летом, Лиза пригласила на конференцию семейного служения братьев и сестёр из других церквей. Приехала Лариса Петровна Маркович, безобразно толстая, бесформенная женщина, пастор Межцерковного молитвенного центра, ей же и учреждённого. Она надменно болтала без умолку, всем проповедовала правильное питание, — воду через столько-то времени, фрукты — только через полтора часа, а сама заталкивала в себя еду, над которой ещё не молились, и съела всё мясо с Алесиной тарелки! Эта конференция тоже была платной, по полторы тысячи с участника, но Алеся об этом не знала.

— В церкви всё благословенно, всё освящено! — восхищалась между тем Лариса, мало знакомая с импортированной «духовной» жизнью. — У меня и гастрит, и панкреатит был, а здесь ем всё, что нельзя, и ничего не болит!

— Аминь!

А в рекреации десерт — томаты, огурцы, бананы, конфеты. Звонок, и снова психологические пытки:

— А сейчас выйдете на сцену все те, кто был для своих детей страшной мамой!

И во всю кафедру растянулась шеренга женщин.

— Назовите имена своих детей и попросите у них прощения!

И все женщины очень уж вымученно и театрально плакали и причитали:

— Николай… Дмитрий… прости-и меня-а-а!

— А теперь поднимите руки те, кто хоть раз в жизни ощущал себя никчёмным человеком и думал о суициде. Выйдите, пожалуйста.

И таких набралось две шеренги, и Алеся тоже вышла.

— Пока мы ехали сюда, то видели из окон прекрасные пейзажи, — захаркался пастор. — Но самый прекрасный пейзаж — это мы. Самый прекрасный пейзаж — это вы. Приветствуйте друг друга: «Ты прекрасней, чем любой пейзаж мира!»

И все стали оборачиваться к соседям и говорить: «Ты прекрасней, чем…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Суперинтендант — чин старшего протестантского пастора.

5

«Ирод был раздражён на Тирян и Сидонян; они же, согласившись, пришли к нему и, склонив на свою голову Власта, постельника царского, просили мира, потому что область их питалась от области царской» (Деяния 12:20).

6

У каждого «евангельского» направления есть своё гордое неофициальное самоназвание, которые мы используем здесь как эвфемизм.

7

См. сноску 6.

8

В «консервативных протестантских церквях» категорически запрещена рок-музыка и инструменты для неё как «шаманские», вызывающие дьявола, а в «либеральных» это называется «христианский рок».

9

Прославление, в прославлении, группа прославления, оно же восхваление — так у харизматов, пресвитериан и методистов называется «клирос», церковное пение, церковный хор, где используются самые разнообразные инструменты, в том числе барабаны, бас-гитара. «Церковный хор» харизматов — это самый настоящий рок-концерт. «Прославление» может идти под одну гитару или синтезатор, и даже а капелла.

10

Гимн «Великий Бог». Перевод И. С. Проханова, мелодия шведская. Входит в репертуар многих «евангельских церквей».