Спроси призрака

Ари Хёственн, 2019

Сквозь ночной сад ведьма пробирается к горящим окнам уютного английского особняка. Движимая жаждой мести, она взывает к тёмным силам в мольбе покарать женщину. Она и не предполагает, что её главным препятствием на пути станет 14-летняя девочка, увлекающаяся психологией, – Элли.Сумеет ли её цепкий ум разобраться в хитросплетениях прошлого до того, как темнота заберёт кого-то из близких, или же в одиночку это окажется ей не под силу?..Мари, ощущающая призраков, Анна, давно впавшая в глухую депрессию, и остальные герои могут утаивать от других, или даже от самих себя, далеко не один роковой секрет, грозящий трещинами тонкой грани между детским и взрослым миром.А может, вы сами ухитритесь разгадать причины бед этой семьи?

Глава 6

Как всегда незатейливо, Филиппа управлялась у плиты и успевала всё сразу. Иногда, для отдыха глаз, она оборачивалась к окну — проверить: на месте ли все осенние красоты. В приоткрытые ставни иной раз забегали отголоски птичьих игр, припорошенные знакомым каждому прелым шорохом листвы. Солнце на редкость быстро сменило давешнюю дождливость и расплескалось по охровым насыпям закутков сада. Пела природа, и, понятное дело, запела и душа кухарки.

Будучи в приподнятом до неугомонных ласточек настроении, она затянула не очень благопристойную деревенскую песенку, сначала пропуская «крепкие» места, затем тихонечко мыча их, а потом и вовсе распевая на всю кухню. Дела спорились, куплеты резво лились, дообеденное время размеренно испарялось.

И вот, ближе к самой высокой ноте, Филиппа размашистым вибрато затянула первые буквы непристойного (даже лучше сказать «пикантного») слова, самозабвенно закрыла глаза, приподняла руки, будто идя навстречу другу, чтобы обняться, но не успела докончить…

— Да ты что! Осядь!

От испуга звуки в горле перепутались, сдавились в ком, перекосились в короткий визг и застряли поперёк. Кухарка громко закашлялась и завертелась перед кастрюлями, как курица, обнаружившая, что две минуты жевала не червяка, а простой серый шнурок.

— Господи приди! — выскочил её первый, собранный в слова вскрик. — Нельзя же так подкрадываться! Аж дух в зобу спёрло! Я чуть с роднёй своей не встретилась — добрая им память!.. До сих пор руки колыхаются.

— Я не кралась, просто кто-то так разорался, что своё печёночное рагу оглушил, не считая бедных жителей нашего перекосившегося от срама дома, — сказала Бетти, которая уже сидела в привычном кресле у двери, закинув ногу на ногу, и делала записи в свой блокнот повседневных забот. Видимо, она достаточно наслушалась куплетов, пока дело не дошло до предела её слуховых децибелов, не говоря уж о границах приличия. — Кто-то так разорался, что у меня три ресницы завернулись.

— Боже, да кто же это?! Я и не знаю…

— Да уж… действительно загадка.

Филиппа покраснела и стала громко перемешивать стряпню, чтобы быстрее стереть предыдущие звуки из памяти Бетти, но, заметив боковым зрением, что план не особо эффективный, решила поскорей перевести тему:

— Я сегодня утром такое молоко взяла в деревне — жирное, вкусное, ароматное! Там дворовые мальчишки такие развесёлые, шальные песни пели… — тут она быстро осеклась. — …Такое молоко, такое молоко! Ммм… чудо пахнущее! Будто коровушку-душку моими наваристыми, пышными кашами кормили!

— Да. Наверно, и горло, на зависть оперным крикунам, отменно смазывает…

Кухарка уже не знала, как выпутаться из сраму в приличие. Спасение явилось в виде Элли, залетевшей на кухню с распалённым взглядом и красными щеками.

— Вспомнишь солнце — вот и лучик! — просияла «певица», а потом без нужды прибавила: — Легка на поминках!

— Да уж какие-то потешные «поминки» получаются, с такими-то «романсами»! — добавила Бетти.

— Что это с тобой приключилось, Птичка? Вся всклокоченная, как перед ощипом, — Филиппа повернулась к ней не без удивления.

— Просто удирала от дневной летучей мыши, — решила отшутиться та, учуяв царящее в комнате оживлённое настроение.

— Да как же так? — возмутилась няня, — я же только вот прибиралась! И откуда она только вылезла, кровопийца!

Бетти подняла взгляд, пытаясь понять, всерьёз ли на сей раз встрепенулась кухарка, которая продолжила:

— Ну а если всё-таки увидала — значит, мытая, чистая, как мои обеденные скатерти, была мышь, не так ли? Чего ж её тогда пугаться? Филиппа нигде грязи не допустит укрыться.

Здесь все рассмеялись, и обстановка разрядилась со всех сторон. Элли забралась в любимое местечко у окна, выглянула из окна в сад и вздохнула:

— Эх… какая живописность! Всё такое непередаваемое, неповторимое, и так успокаивает! Вовсе и не грустно, как обычно пишут, такими осенними деньками — приветливыми, как твои сказки. Я их так часто и представляла в детстве: красочными, сочными. Сад на самом деле будто нарисованный.

— Ты ещё со мной давно за продуктами не ходила. Там по пути такие липы! Не листья — а золото! Думала ими расплатиться, да боязно стало: я с констеблем уже не на короткой ноге — недавно повздорили. Ну как повздорили? Просто рассказала, что у меня однажды хряк был — ну вылитая его тёща, когда улыбается! Ха-ха! — Тут она попыталась изобразить лыбящуюся гримасу, только непонятно было: кого из двух. — Да уж! весёлый, эффектный был хряк! Копия! — Кухарка помолчала, но всё же «строго» присовокупила: — А нечего было его тёще мне продавать в закрытом мешке зерно, смешанное с нелущёным! Поэтому я по делу сказала. Тем более правду. Ммм… какой был улыбчивый хряк! — в задумчивости продолжала смаковать кухарка.

Бетти хохотнула и погрузилась внимательнее в составление будущего меню, сметы расходов или кто знает чего ещё; а Элли придвинулась поближе к столу и поинтересовалась у Филиппы:

— Помнишь, ты мне про папу рассказывала?

— Пока дня три последних в память умещаются, — Довольно схватилась та за косы на голове.

— А можешь и про Лили рассказать? Какой она была, когда я была совсем маленькой?

— А чего же тут помнить? Ох… Ничего и не менялось годами.

— Может, ей становилось легче? Были улучшения в её состоянии?

— Не помню я такого. Вот хуже — да, становилось. Но вроде получилось, с божьей помощью, остановить эту тяжбу.

— А что было сделано, кроме «божьей помощи», Липпи?

— Мистер и миссис Пёрк решили приобрести ещё не до конца проверенные лекарства — надежда их была сильна. Ещё изменили само питание Лили: теперь, как ты знаешь, я ей готовлю всегда только самую здоровую пищу. За столько лет приучилась я уже к этому, и добавляю, как ты выражаешься, «безвкусные соусы», хотя сколько они стоят и подумать страшно. О, батюшки наши святы! Чуть не забыла как раз! Раскладывай специи скорее, а то уж всё к готовности подходит!

Специи были разложены, блюда накрыты, чтоб «доходить», и Филиппа поспешила в гостиную накрывать стол. Элли не успела всего расспросить и решила разузнать всё у Бетти:

— А это уже было до Липпи?

— Что «это»? — не сразу сообразила та, погрязнув в бумажных делах, требующих строгих вычислений и точности.

— Ну, новая диета Лили, дорогостоящие лекарства. Ты же до Липпи всем этим занималась?

— Насколько помню, не я. Готовила я на остальную семью, а за дочерью они смотрели сами. В лекарства я не вникала.

— Но ты же говорила, что была медсестрой.

— Это так, но такими редкими препаратами занималась куча нанятых иногда из других стран докторов. А о подпольных изысканиях мистера Пёрка я вообще не знала — в первый раз слышу. Всё равно никто не сможет предсказать то или иное влияние неапробированных средств. В любом случае, врачам гораздо виднее.

— А как сама думаешь: может ли моя сестра выздороветь?

— Боюсь, что нет. Мне очень жаль.

Глаза Бетти погрустнели, и она опустила голову.

— Совсем-совсем никакой надежды?

— Если только молитвами Филиппы — она, кажется, хоть немного верующая.

Бетти тяжело выдохнула и начала водить пальцами по подолу.

— Как бы не стало хуже, — еле слышно добавила она.

Элли задумалась, чего бы ещё спросить, но раскатистый, трубный зов Филиппы перебил весь поток:

— Есть тут кто голодный?! Все к столу!!! Такого рагу ещё никто не пробовал: прямо с небес упало к нам в кухню! Хорошо, что я как раз там была и с пылу с жара его — сразу по тарелкам!

* * *

— Сейчас проверим «небесное происхождение» нашего обеда, — рассаживалась с аппетитом Анна, поглядывая на Лили.

— Проверьте, проверьте, — раскладывала всем дымящиеся вкусности кухарка. — Прекрасное и сытное нам скрывать нечего! Сейчас и желудки ваши начнут причмокивать пуще голодных синиц! Кто недовольным уйдёт, тот посуду мыть пойдёт! — пропела она.

Хозяйка странно покосилась на неё, и та спохватилась:

— Но недовольных, конечно же, не предвидится, не волнуйтесь. Ну… пусть пища сия пойдёт нам за лекарство! — И первая пустилась в кулинарное путешествие.

Даже Мари сегодня сидела не просто погрузившись полностью в свою тарелку, а иногда улыбалась чему-то — то ли «своему», чуждому среднему разуму, то ли происходящему вокруг.

— Гляди, Лили, какой светлый радостный денёк! — Кормила дочь Анна, показывая в окно. — Просто загляденье! И настроение у меня на редкость такое же светлое (сказала уже всем).

— Ясное дело! — с полунабитым ртом без задней мысли подтвердила кухарка. — Солнышко любые морщины расправит!

Анна, естественно не приписывавшая себя к пожилым, тем же странным взглядом осенила её снова. Бетти чуть не подавилась от сдержанного смеха, а Элли всё поглядывала на молчавшую сестру: ведь чем взрослее становилась, тем тяжелее было осознавать стёртое будущее Лили. Так хотелось что-то исправить, помочь — всё бы она отдала ради её выздоровления, — но в том-то и зрелость: надо начинать смиряться с обстоятельствами выше нас и сглаживать уже имеющиеся углы, не тратя бесполезного времени на переживания о несбыточном.

— Ну как вам кушанья-лакомства, миссис Пёрк? — спросила кухарка.

— Пальцы облизывать, по твоему выражению, я, как ни странно, не буду — но, как всегда, во рту всё тает.

— Тут скорее не пальцы, миссис, — тут язык проглотить можно. Не знаю, кто ещё в округе так душу обедами радует, как мы.

— Хвастовством свет пройдёшь, да назад не воротишься, — улыбаясь, сказала мажордом.

— Бетти, но ведь действительно вкусно! — поддержала няню Элли.

— Этого не отнять, конечно.

— Ну вот! — обрадовалась насторожившаяся Филиппа и обронила «к месту»: — И ворона своих детей хвалит.

Тут уже мажордом странно посмотрела в её сторону. Но в любом случае кухарка завсегда разгоняла и скуку, и грусть, а вкупе с сегодняшним солнцем и вовсе держала расположение духа встряхнувшимся и бойким.

Затрапезная беседа и далее лилась игривым и дружным ручьём, который то огибал стройные веточки в обличье правил приличия Анны и Бетти, то натыкался на камни в виде прямолинейности и задорности Филиппы, но, торопясь, перетекал их и стремился дальше. Половина обеденного времени миновала. Давнее давного в этой понурой гостиной не царила такая спокойная и умиротворяющая жизнерадостность.

Раздался стук в дверь. Как-то разом все вместе застыли.

— Чего сидишь, Филиппа? — «разбудила» её Бетти.

— Ох, взаправду, чего это я? Уже ползу, уже лечу!

За тридцать секунд ожидания сердце Элли напряглось непомерно, хотя приём пищи неторопливо продолжался.

В следующее мгновение в комнату зашла Филиппа и Великан.

— Добрый всем день! — Своим громогласным голосом он моментально развеял висевшие в гостиной фразы.

Лицо Анны два раза поменяло выражение — от бывшего радостного на раздражённое и в итоге на чопорно-этикетно-приветливое. Мари просто с интересом поглядела в его сторону, как и Бетти, а Лили обыденно продолжала смотреть в сад, не обращая ни на что внимания.

«Вот и всё… мне конец! — промелькнуло у Элли. — Что же теперь будет?»

А мысли эти пролетели не зря. И пора читателю прояснить стремительные происходившие где-то за полчаса до обеда события, которые ей очень не хотелось выдавать на всеобщую огласку. А выглядели они вот как:

— Вот ты и попалась, шельмовка! — прошипела сквозь зубы незнакомая женщина, державшая у горла Элли нож. — Думала, тебя никто не поймает? А управа-то нашлась!

— Господи! Кто вы? — Девушка вся тряслась, инстинктивно поставив между кончиком лезвия и своей шеей ладонь.

— Кто я?.. Я тебе сейчас покажу, «кто я»!

Женщина, сжав крепкий кулак, замахнулась, целясь в щёку Птички.

Та взвизгнула, упав на пол и прикрыв голову руками; забилась в угол у окна. Не увидев никакого сопротивления, незнакомка поумерила разгорячившийся норов и не стала атаковать — просто, как коршун, нависла над добычей и продолжала нарочито выкрикивать угрозы, не давая девушке прийти в себя. И когда та начинала приоткрывать глаза и опускать с макушки руки, снова замахивалась на неё. Это произошло несколько раз до тех пор, пока гнев окончательно не покинул нападавшую.

— Ты же совсем девочка, — Вгляделась женщина получше. — А такие поступки затеяла, зазорница. Как только не стыдно!

Но ни стыда, ни позора Элли испытать не успела. Даже не знала: сколько всё длилось, ведь в эмоциях время растягивается непомерно длинно, а для подростка — так это надо ещё надвое умножить.

— Пожалуйста, успокоитесь, — шептала она. — Я ничего не сделала.

— Да ты же маленькая хитрая воровка!

— Вы… вы не правы, — запиналась Птичка, пытаясь незаметно протолкнуть папку с бумагами поглубже за пазуху, и, естественно, густо залилась румянцем. Но поскольку и была в пылу со страха, то это не особо выделялось в общем фоне.

— Как же не права! Здрасьте! Я с вчера не стала хозяину рассказывать, что дверь открытой нашла. Сама забыть я не могла — за столько лет такого ни разу не наблюдалось, — а в доме никого не было. Увольнений и подозрений мне не надо — вот я тебя, зараза, сама и словила сегодня!

Женщина потянулась к телефонной трубке, как будто бы зачем-то медля, и не спеша подняла её. Растерявшаяся Элли только и смогла выдавить:

— Ну пожалуйста, не надо! Простите, простите меня.

— Вот те раз — «простите»! С каких это пор воры прощением отделываться начали? Я тебя раз и навсегда сегодня отучу погаными делами заниматься!

Она снова грозно помахала кулаком, забыв, что в нём всё ещё находился нож.

Элли по инерции опять начала защищать ладонями свою бедную голову, на этот раз совсем уж безропотно и жалостно. Нервы у неё не выдержали, и один за другим побежали вниз слёзные каскады.

Всхлипы сотрясали её напряжённое, сжавшееся в комок тело, а нападавшая стояла молча, оценивая обстановку. Кулак медленно опустился. Видя, что девушка даже глаз не могла поднять, женщина намеренно громко отложила на стол нож и, сделав шаг назад, сказала уже не деланным голосом:

— Ладно… а ну-ка встань, сядь и расскажи тогда, в чём здесь дело.

Птичка начала приподниматься, но застыла на полдороге, не зная всё-таки, встать ей или сесть.

Малозаметная улыбка скользнула по губам женщины, и она решила озвучить просьбу более внятным способом:

— Вставай с пола, садись на стул. — Она указала на хлипкий трёхногий экземпляр, стоявший около надутого, старого, глубокого и комфортного кресла.

Виноватым котёнком девушка поместилась на качающееся и скрипящее место, склонив голову, как на казни. Только перебирала пальцами воздух.

Глубоко выдохнув, женщина начала разговор первой:

— Меня зовут Дора. А у тебя есть имя?

— Элли, — попыталась разборчиво произнести девушка, но накопившиеся меж губ солёные капли смешались со звуком. — Элли, — повторила она.

— Вот и хорошо, Элли. А теперь переставай плакать, иначе мы так ни до чего не дойдём. Почему ты очутилась в этом доме, коли ты не воровка, а?

— Да… я не воровка. Я… я… просто хотела, — никак не получалось у неё придумать хоть сколько-нибудь разумного объяснения, и она решила начать по-другому: — Я дочь хозяйки.

— Ха! Да что ж ты меня совсем за негодную умом держишь?! Что ж я, миссис Крейг не знаю, что ль?

— Я не про неё — я про Анну Пёрк, мою маму.

Эти слова произвели сильное впечатление на Дору: правая рука сжала видавший виды засаленный подол, а левая неожиданно для себя самой потянулась почесать «резко зазудевшую» шею. Бровь вздёрнулась, потянув за собой вторую, а желваки туго подпёрли скулы.

Взгляд забегал сначала по комнате, потом по самой Элли и, наконец, запутался где-то в напрягшихся извилинах мозга, закатившись слегка вверх. Вид при этом Дора приобрела недоумённо-ошарашенный.

На полминуты время застыло в молчании. Часы, казалось, вот-вот оглушат их обеих своим ровным тиканьем. И первой не выдержала Дора:

— Вот это да! — вскинула она руками. — А как же?.. А… зачем же ты… — Дальше дело снова не шло.

Элли насилу успела придумать два оправдания, но выбрала, как ей показалось, более подходящее для Доры — эмоциональное:

— Мы не так уж близки с мамой. Точнее, она не любит мне рассказывать о прошлом, а мне, наоборот, хочется узнать как можно больше о своих бабушке с дедушкой — ведь это их дом.

— Но… но почему ж ты раньше не заходила?

— Может, это выглядит неправдоподобным совпадением, но я об этом узнала только на днях — нечаянно, от прислуги. И начала тайком от всех ходить сюда. Просто сидеть и разглядывать их вещи, представлять, какими они были, как бы говорили со мной, где бы гуляли… Я их совсем не знала, но так всегда мечтала, чтобы, как у других детей, у меня была забота бабушки с дедушкой.

Дора не знала: то ли поддержать сейчас ей надо девушку, то ли не поверить ей.

— Не верится мне что-то: речь твоя будто из книги какой выдернута.

— Простите. Это всё от волнения. — Слёзы снова стали копиться у неё меж вéками.

— Ладно, детка, не волнуйся. Тут надо с разумом собраться и всё расставить по углам. Так… Значит, действительно ты вчера была в доме, пока мы с хозяевами были в отлучке, и забыла закрыть дверь, когда уходила?

— Получается так… Но я не хотела ничего красть или пугать кого-то.

— О, меня так просто не напугать: я таких негодяев ловила — меня вся округа знавала! Но не суть…

— Я лишь боялась, что новые соседи выкинут все вещи, а я и одним глазком не успею их обглядеть. Маме, наверное, всё равно на них, а мне — нет!

— Ну а чего ж ты просто не пришла да и не сказала? Что ж я тебя, дитя, не пустила б, что ли?

— А вы бы не сказали маме?

— Ну не знаю… — Насупилась Дора.

— Вот и я не знала.

Птичка почувствовала, что её стали слушать, и начала без контроля вываливать всё новые и новые логические доказательства своего пребывания здесь:

— Я увидела, что каждый день в одно и то же время соседи уезжают вместе с прислугой на час-два. Тем более я знаю, что мама и мистер Крейг повздорили недавно. То есть вряд ли кто-нибудь из них был бы в восторге, узнав о моих проделках.

— М-да… сцепились они точно не на шутку, тут ты в точку попала, — связывать их не стоит… Ну что же делать мне с тобой-то? Вот задача…

Дора принялась наглаживать волевой подбородок, прикусив контрастирующие пухлые губы.

— Может, просто забудем? — обнадёжилась Птичка, хоть из «своих книг» знала, что перебивать в такие моменты человека не стоит.

— Да как же! Ежели мать тебя не воспитывает, то нужно кому-то урок тебе преподать! Давай так: сердце моё защемилось о твоих деде с бабкой, и, будь моя воля, я бы позволила тебе хоть каждый день здесь рассиживать, покуда мистер и миссис Крейг назад не будут возвращаться. Да и боялась ты не зря: сегодня-завтра на самом деле наступила бы пора на свалку оправить старьё, захламляющее дом, а для тебя — памятные вещи. — Тут она бросила сострадательный взгляд в сторону Элли. — Но как же с ними быть: миссис Пёрк и мистеру Крейгу не скажешь, а выкинуть теперь жалко. Однако без их разрешения я никак действовать не могу… Тупик, что ли?

Обе опять замолчали, стараясь отыскать выход из положения. Элли скорее надеялась на Дору, ведь сама до этого не смогла найти компромисс, потому и скрывала свои «походы». Но также понимала, что сельская женщина, с её бытовым складом ума, едва ли сможет разрешить сей сложный вопрос. Вот и сидела, ожидая от Доры приговора.

Та, в свою очередь, сморщила лоб донельзя, обыскивая закутки сознания: может, что из молодых лет вылезет или озарение какое спадёт невзначай. Замучив напрочь свои морщины, Дора сдалась:

— Не по мне, деточка, такие головоломки, — свела она к нулю все свои размышления.

— И как же нам быть? — в сложившейся ситуации Элли рискнула присовокупить Дору себе в помощницы.

— Мы поступим так, — сначала поддалась та, но поправилась: — Я, тебе в назидание, всё выдам мистеру Крейгу, а там пусть он сам решает твою судьбу. У него точно ума хватит дельно растолковать, как быть. Ты если и взяла что-то — то мне и дела нет до ветхого хлама. А сейчас ступай покамест домой, скоро хозяева вернутся… Ох и запутала ты всё поперёк, мне и так невпроворот занятий в доме, а теперь ещё и новая докука! Ступай.

Птичка, не поднимая виноватых глаз, словно призрак, направилась к выходу: ответить на решение Доры ей было нечем. Ожидать так ожидать, хотя это было ещё пущим наказанием. Думала, всё здесь и решится, но нет…

Итак, вернёмся в гостиную, которую посетил незваный Великан — мистер Крейг.

— Добрый день, — разом вторили все в ответ на его раскатистое приветствие.

— Каким ветром занесло вас сюда, Айзек? — Анна растерянно проглотила недожёванный кусок пирога и поставила чашку с чаем мимо блюдечка, так и не запив.

— Умеренным, Анна, умеренным.

Айзек неторопливо проследовал к столу, а Филиппа осталась стоять позади, пытаясь слиться с рисунком обоев, чтобы раздражение хозяйки, яркой зарницей вспыхнувшее в гостиной, не отрикошетило по ней.

— Моё почтение, юные леди! — Великан нагнулся больше чем вдвое, чтобы дотянуться поцеловать ручки Элли и Мари.

— И вам, — растерялась Элли.

— Благодарю, — кокетливо ответила Мари и слегка покраснела.

Айзек поклонился также Бетти и Анне (Филиппу, видимо, он поприветствовал при входе) и застыл у стола. Возникла неловкая пауза. Бетти было хотела предложить гостю место за обеденным столом, но осеклась, не имея ни малейшего понятия о мыслях миссис Пёрк. Она отвернулась к Филиппе, чтобы потянуть время, а та вздрогнула, поняв, что её заметили, и начала медленно, как облако от лёгкого порыва ветерка, двигаться в направлении стола, высматривая что-то на потолке.

В этой неудобной тишине глоток чая, который сделала Бетти, оказался достаточно громким, чтобы вывести Анну из оцепенения:

— Хотите чаю?

— Хочу, — ответил Айзек.

Но поскольку Анна далее ничего не добавила, явно нарушая знакомые ей правила приличия, он сам ни капли не смущаясь отодвинул стул и присел, приветливо смотря на Мари и Элли.

— Филиппа! — Бетти обратилась к снова вздрогнувшей от этого кухарке.

— Ах да. Поняла! — встрепенулась та и поспешила на кухню, но почему-то не вернулась.

Мажордом, пытаясь сгладить глупую ситуацию, нелепо улыбнулась, направилась к серванту и совершила очередную оплошность, спросив, какой чай ему лучше предложить: зелёный или чёрный, — ведь на столе стоял только зелёный. Испытывая от этого явную неловкость, она аккуратно достала самую красивую чашку и поставила перед гостем. Тот, заметив её смущение и оглядев уже налитый остальным чай, дружелюбно ответил: «Зелёный». Налив ему порцию, Бетти села напротив, глупо улыбаясь. В ответ Великан делал то же самое.

— Чем обязана? — перебила искусственность ситуации Анна.

— Собственно, я пришёл поговорить о вашей дочери…

Рот Анны чуть съехал вниз, и она не сразу нашлась, что сказать. Полузаикаясь, всё-таки выдавила:

— А… а с каких это пор малознакомые люди (это явно резануло уши Элли) с порога приходят ко мне поговорить о моих детях?!

— Или даже послушать, что ваша дочь расскажет мне, — продолжил свою фразу Крейг, проигнорировав вопрос.

От такой наглости рот Анны будто и вовсе отклеился. Она не знала, пора ли начать раздражаться или сперва выяснить, в чём было дело. Окинув беглым взором всех сидящих, она собралась с нервами. Чтобы не получить очередного пренебрежения со стороны гостя, решила обратиться к Птичке:

— Дочка… Элли… посмотри на меня. Что случилось?

Девушка еле-еле, будто с пудом на шее, подняла голову. Лицо её слегка подрагивало и стремительно бледнело прямо на глазах. Анне показалось, что та сдерживает слёзы… от страха, что ли.

— Элли, не молчи, прошу!

— Молодая леди желает, чтобы всё рассказал я? — вступил Айзек.

— Я… я не знаю, как сказать… — сбивалась Птичка.

— Да чёрт возьми, что происходит?! — не выдержала Анна.

Тут скрипнула дверь, и в комнату неуклюже ввалилась Филиппа (видимо, подслушивая, она так увлеклась, что не рассчитала своего веса, повиснув на двери). «Эх», — только и вырвалось из её уст.

Тут же она сделала непринуждённый вид и зашла в гостиную полностью (почему-то без чашки для чая). Бодро домаршировала к своему месту и уставилась в окно, чтобы ни с кем не столкнуться глазами, — ведь понимала: все сейчас смотрели только на неё.

— Ваша дочь, очевидно, не так уж близка с вами по духу, Анна, раз боится вам говорить о своих переживаниях.

— Что? Что ты такое городишь? Это она тебя боится! Пришёл тут без спроса и давай, непонятно зачем, к дочери моей лезть!

— Ваша дочь только что мило беседовала с моей горничной Дорой, и…

— Ох! Я знаю Дору, мы тоже с ней не раз уже во дворе сталкивались и мило беседовали — хорошая женщина, боевая, с ней не пропадёшь! — влезла кухарка.

— Подожди ты! — махнула на неё Бетти, а Анна продолжила:

— Ну… ну, если даже так — то чего здесь предосудительного?

Элли застыла — ведь развязка должна была наступить в этот момент, но не ожидала той позиции, которую дальше в разговоре занял Айзек.

— Скажите, Анна (её уже начинало распалять, что он постоянно обращается к ней по имени, будто пытаясь давить на неё), вы хорошо знаете свою дочь?

От такой фамильярности миссис Пёрк так оторопела, что забыла разозлиться, и просто ответила, беспомощно опустив кисти на край стола:

— Отлично знаю, мистер Крейг.

— Тогда вы определённо знаете, что… — Тут он сменил выражение лица от настоятельно-неотступного на улыбающееся и повернулся к Элли, хотя вопрос продолжил задавать Анне). — …что она делала каждый день в моём теперь уже доме во время нашего с супругой и прислуги отсутствия?

— Вы… ты… о чём?

— Мама, дело в том, что… — осмелилась начать Элли, но Великан её перебил:

— Вы плохо воспитали свою дочь или вообще она для вас стала безразлична? Юные годы — подспорье и залог будущего добропорядочного человека, не так ли? А вы отстранились от своего ребёнка настолько, что ему проще втайне от вас нарушать границы чужого дома — даже если в этом и не было злого умысла, — чем спросить вашего разрешения? Видимо, она боится с вами делиться, или что вы просто-напросто будете её игнорировать, или что без объяснений откажите в подростковых удовольствиях? Так стоит ли в чём-то винить одинокого запутавшегося ребёнка? — или матери вместо очередного наказания нужно принять своё дитя, сесть и расположить его к себе, признав и часть своей вины в происходящем?

Доверие — вот основа для добропорядочности, а оно начинается с матери, извините за прямолинейность… Элли, ты хотела что-то сказать.

— Я?.. Да. Мне очень жаль, простите, такого больше не повторится!

— Видите, — снова обратился он к Анне, — она говорит перед вами, будто ещё с пелёнок не вылезла, хотя ей уже, наверно, лет четырнадцать-пятнадцать. А тебе, Элли, скажу, что нечего стыдиться узнавать о своей родословной, собственной семье. Но спросить всё-таки разрешения у меня или Полин — моей жены — стоило. Это тебе на будущее. И перестань мучить совесть там, где она тебя за сердце и ведёт! Спасибо, чай был отменный. Если ещё свидимся, я захвачу с собой и чёрный чай — его больше предпочитаю. Благодарю за терпение, Анна, но мне нужно торопиться — работа не будет ждать.

Он быстро встал из-за стола, так же статно всем поклонился и семимильными шагами направился к выходу. Анна встревоженно засуетилась на стуле, в итоге вскочила и окликнула его:

— Мистер Крейг…

— Да, миссис Пёрк, — будто этого и ожидая, обернулся с прищуренной улыбкой Великан.

— Я… я хотела бы… ммм… попросить прощения за мою дочь. Вы уж извините нас, я попробую всё загладить. Такая неловкая ситуация вышла! Это, видимо, оттого, что мне, как вдове, тяжело одной управляться со всем, и у меня больна вторая дочь. Сами догадываетесь, как тяжело порой находиться наедине со своими дурными мыслями. Я понимаю, что они не должны быть видимы другим, но не всегда хватает сил всё сдержать, не пустить наружу.

— Понимаю вас. Но не лучше ли разделить что бы то ни было с близкими? Быть может, это придаст новые силы. Об этом также не стоит забывать.

— Возможно, вы правы.

— Не думайте, что я хотел вас задеть или обидеть, меня вы тоже должны понять: чужой ребёнок в моём доме…

— Да-да, я понимаю. Так вот, не будете ли вы против принять моё приглашение к званому вечеру через неделю-две? Всё же, действительно, негоже начинать соседские отношения не с той руки, ведь вы с женой собираетесь обосноваться здесь надолго?

— Именно так. И мы с Полин почтём за честь принять ваше приглашение и обязательно посетим ваш званый семейный, как я понимаю, вечер.

— Да, круг будет узким. Но Элли замечательно владеет фортепьяно, а стихи великих классиков даже прислуга у меня декламирует не хуже столичных чтецов! Не беспокойтесь, скучно не будет!

— Я и не беспокоюсь, отнюдь. Семейная обстановка мне гораздо ближе светской мишуры. Всё же мне пора. Доброго всем вечера, леди!

Он снова повернулся по очереди ко всем; называя по имени, поклонился и вышел.

Опешила только Филиппа, которая сидела до сих пор с вытянутым в крендель лицом, не менявшимся последние минут десять. «Перечитавший кулинарных книг, невыспавшийся филин», — так, скорее всего, она описала бы саму себя в тот момент.

* * *

Для Элли ужин прошёл не менее напряжённо. Все молчали, видя, какое хмурое лицо у миссис Пёрк и боясь попасть под горячую руку. Сначала Анна сильнее сжимала желваки, затем столовые приборы — и в итоге не выдержала и задала Элли словесную трёпку. Перебрала каждый случай в отдельности и повторяла одни и те же обвинения раз за разом, всё больше раздувая ситуацию: безответственность, подростковая несерьёзность, постоянное беспокойство и прочее.

Конец ознакомительного фрагмента.