Призраки не умеют лгать

Аня Сокол, 2016

Меня обвиняют в преступлении. И обвиняют не люди, а призраки. Суд мертвых не знает жалости и не принимает апелляции, там не выступают адвокаты и не совещаются присяжные. Его приговор окончательный, и наказание одно – смерть. А что делать невиновной? Бежать? Прятаться? Или, может быть, довериться следователю, который пугает меня едва ли не больше чем призраки, не зря же его называют «демоном».

Глава 6. Колокольный звон

Парень был молодой и привлекательный. Забора давно не существовало, но он стоял на границе участка, не решаясь преступить невидимую черту. Стоял и улыбался.

— Здравствуйте.

Демон не ответил, подошёл и остановился в метре от незнакомца. Руки в карманах. Улыбка парня медленно увяла, глаза сузились, от уголков разбежались лучики морщин. А он не так уж и молод.

Я молчала, не понимая, в чем дело. От напряжения между мужчинами, казалось, сейчас заискрится воздух. Высокий вытянувшийся в струнку Демон и едва достающий ему до плеча, но более крепко сбитый парень. В воздухе повеяло чем-то странным, чему не удавалось подобрать названия.

— Дмитрий Станин. Вороховка. — Он пошевелился, звякнула вынимаемая цепочка. Показал муляж.

— Александр Немисов. Новогородище.

Точно такое же ответное звяканье. Ещё один псионник. Другим такие простые имена не дают, только прозвища.

— Далековато забрались, Вороховка. По службе или наследство осматриваете?

— Или. А сам?

— Местный. Тётку приехал навестить.

Напряжение спадало с каждым произнесённым словом. Не знаю, чего ждал Демон, но не этого. Всё окончательно развеял колокольный звон. Тяжёлый, ударивший подобно грому с небес, такой непохожий на мелодичные переливы церквушки у Ворошков. Словно набат. По коже побежали мурашки.

— К вечерне зовут, — прокомментировал парень.

— Кто зовёт? — выходя из-за Дмитрия, спросила я.

— Звонарь, вернее звонарка… звонница, тьфу. Монастырь тут у нас. Женский. Тойская обитель скорбящих. Не были?

Я замотала головой. Демон ни с того ни с сего положил руку на талию и притянул к себе.

— Я тоже всё никак не соберусь. — Парень перевёл взгляд с дома на машину. — Здесь останетесь или домой на ночь глядя отправитесь?

Смысл вопроса ускользнул от меня, потому что крепкие руки неожиданно обхватили плечи, прижимая к сильному телу. Тёплое дыхание взъерошило волосы на затылке. Мысли разом вылетели из головы. И, самое странное, мне это понравилось. Ещё как.

— Есть предложение, — не обращая внимания на действия Демона, продолжал Александр. — Давайте ко мне. Ужин на столе, изба протоплена, кровать найдём. С утра, на свежую голову, отправитесь, а сегодня мне со скуки умереть не дадите.

Дмитрий наклонился к уху, словно собрался прошептать что-то интимное.

— Ну, как?

— Отлично, — выдохнула я, говоря скорее об ощущениях, чем отвечая кому-либо.

— Ну, вот и хорошо, — принял на свой счёт парень. Дмитрий засмеялся и зарылся лицом в волосы.

Что он творит? Зачем?

Неважно. Пусть только не останавливается.

Изба у тётки Александра была тоже не ахти, но всё же жилая. Тропинки не заросли крапивой, но огород выглядел запущенным. Из будки выглянула сонная собачья морда, но ничего интересного в гостях не углядела и скрылась, не издав ни звука.

— Запойная она у меня, — по дороге объяснял парень. — Сколько ни звал в город, ни в какую. Накатался сюда до отрыжки. И главное, откуда спиртное берут, непонятно, ничего такого вроде не привожу, только продукты. Магазинов в округе нет. Сами гонят что ли? Так искал…

Ступени крыльца за годы службы стёрлись, коричневая краска осталась лишь в нескольких местах по краям, в центре поблескивало оголённое дерево, отполированное бесчисленным количеством прикосновений.

— Много тут народу живёт? — спросил Дмитрий, услышав, что парень говорит о местных во множественном числе.

— Человек семь, не больше. Все одинокие, кому некуда податься. Не то, что моей.

Было видно, что дому пытались придать подобие уюта. Полные ведра воды в сенях, чистый половичок у порога, пожелтевшие вязаные салфетки почти на всех горизонтальных поверхностях, даже маленький телевизор накрыт.

— Показывает? — полюбопытствовала я.

— Ещё как, — засмеялась вошедшая в комнату женщина.

Александр смутился.

— Две программы, да и то с рябью, — покаялся парень.

— Мне и этого за глаза, — хохотнула она. — Все соседи сбегаются смотреть.

Я с недоумением разглядывала хозяйку дома. Алкоголиков повидать доводилось. Взять хотя бы нашего Семафора — все пороки и пристрастия отражены на лице. А тут статная фигура, румяные щеки, отливающие сединой волосы заплетены в косу, глаза ясные, чистые, морщин и тех немного.

Женщина разглядывала нас с добродушным недоумением, круглыми, как у племянника, глазами, но если у парня они были темно-серыми, то у неё насыщенным карим цветом напоминали спелые вишни. Добротная драповая юбка и хлопковая блузка — всё старое, но чистое.

Кад-арта не было. Ещё один псионник? Не многовато ли для глухой деревушки? Я испуганно покосилась на Дмитрия, вдруг сцена на улице повторится. Но Станин усмехнулся и перевёл взгляд на стену. В углу рядом с иконами на вычурном гвозде с резной шляпкой висела цепочка с камнем. Золотисто-оливковая, словно из мутного стекла капля. Хризолит. Раз не носит, значит, хвостов нет. Сама, бывает, так же делаю. Делала.

Хозяйка плавно переместилась к накрытому столу, между делом успев представиться Ереей Авдотьевной, но тут же попросив звать по отчеству.

— Ну, и наделали вы шуму, — без умолку говорила женщина, доставая из печи чугунную сковороду с дымящейся картошкой. — Чужих в наших краях лет пять не бывало. Я даже за стол не дала сесть, послала Сашку разузнать, кто пожаловал. Разговоров теперь на всю зиму хватит, — мечтательно протянула хозяйка, — за такое не грех и выпить.

Парень мученически застонал. Авдотьевна, метнувшаяся было к двери, развернулась, уперев руки в бока.

— Небось, набрехал, что мы тут пьём без продыху? — Голос поначалу возмущённый, вдруг стих. — А, может, и вправду пьём, — уже миролюбиво согласилась женщина. — Чего ж ещё делать-то?

Саша натянуто улыбнулся и полез в буфет за стопками, глазами прося прощения за родственницу. Я вернула улыбку. Дмитрий расслабленно откинулся на спинку стула.

Бутыль, которую хозяйка водрузила на стол, поражала размерами и странным коричневым, словно чай, оттенком.

Ужин затягивался. Авдотьевна разливала, они пили, закусывая кто огурцом, кто хлебом, кто картошкой. За окнами стемнело, а спать никто не собирался. Женщина то и дело что-то спрашивала, о нас, о новостях в империи и мире, о жизни вообще. Я и Александр что-то рассказывали, Демон пропускал половину вопросов мимо ушей, отвечая по большей части односложно.

— Какой, говоришь, дом они смотрели? — спросила изрядно захмелевшая хозяйка у Саши.

— Десятый, — нехотя ответил парень.

— Мертвецкую, что ли? — удивилась женщина — Неужто старая карга копыта откинула?

Дмитрий предостерегающе положил руку мне на колено и ощутимо сжал. То, что хотела сказать, я благополучно забыла, правда, от неожиданности подпрыгнула на месте. Псионник подался вперёд.

— А почему мертвецкая?

— Тётя… — простонал Александр.

— Чего, тётя, — подперев голову рукой и явно настроившись на воспоминания, передразнила Авдотьевна. — Должны же люди знать.

Парень махнул рукой, мол, делай, что хочешь.

— Мертвецкая потому, что мертвецы нынче там хозяева. Артаховы из-за этого и уехали.

— Нет там никого. Проверял, — вставил Саша.

— Мертвецы знакомые или со стороны кто прибился? — не обращая внимания на парня, спросил Демон.

— Свои, конечно. Чужих не держим, — хохотнула тётка. — Пашка блаженный монахиню туда заманил и того… прибил, а потом и сам повесился.

— Пашка?

— Фамилии не знаю, врать не буду. Сирота. К монастырю прибился, помогал и им, и нам, кому чего. За еду работал.

— Почему блаженный?

— Кад-арта у него не было. Всё голоса слушал, мол, это ангелы с ним разговаривают, — Авдотьевна подняла почти пустую бутылку и разлила ещё по одной. — Пусть земля ему будет пухом.

— А что имперский корпус? Хозяева?

— Какой корпус! — горько ответила женщина. — Нирра прискакала. С кавалерией. Быстренько всё прибрали и в монастырь. С настоятельницей договариваться. Видать, денег дала.

— Что ты болтаешь? — разозлился племянник. — Это же родственники, внуки, поди.

— Вот-вот, пусть знают, — не отреагировала тётка.

— Вы думаете, Артаховы как-то замешаны?

— Не-е-е, — замотала головой Авдотьевна, а потом задумалась. — Черт его знает. Когда всё произошло, Сергий как раз жену в роддом повез, это точно. Дом пустой стоял. Но с другой стороны…

— Что? — не выдержала я.

— Кто из вас Артахов? — вдруг спросила хозяйка, приглядываясь при этом к псионнику.

— Я Артахова, — ответила я, прежде чем Дмитрий успел помешать.

Это почему-то смутило женщину.

— Не берите в голову, просто фантазии старой пьяницы.

Дмитрий подался вперёд, глаза стали цепкими, словно и не было до этого десятка тостов и стопок, наполненных чайной самогонкой.

— Мы должны знать правду, — прозвучало это очень твердо.

Александр странно крякнул, но промолчал.

— Твой отец, — Авдотьевна повернулась ко мне, — как это сказать… он красивый мужик, высокий, уверенный. Женщины всегда на таких смотрят.

— Я знаю. — Облегчение отразилось на моем лице, хозяйка удивлено подняла брови. — Папе всегда слишком нравились женщины. Раньше мама злилась, ругалась. А теперь смеётся над ним.

— И правильно. — Тётка хлопнула ладонью по столу, стопки мелодично звякнули. — Умная у тебя мама. Мужики они все кобели. Помню, мой неделями дома не появлялся, у…

— Может, нам выйти? — иронично перебил хозяйку Александр.

— Так, чего вы не хотели говорить? — не отставал Демон.

— Монахиня. Молодая, красивая. Ей не в обители место, а на танцах. С чего ее в ваш дом понесло? Думаю, Сергия она искала. Да тот как на грех в роддом с женой подался.

— А Пашка откуда взялся?

— Заметил, поди, что божья невеста на свидания бегает, себя не бережёт, не стерпел. Он же верующий был. Взял грех на душу. Да, видать не вынес, там же и повесился. — Хозяйка тяжело поднялась, оглядела стол мутными глазами и, не сказав больше ни слова, раскачиваясь, ушла в смежную комнату.

Через минуту скрипнула кровать, и избу огласили рулады мощного храпа.

— Хм, — откашлялся Александр. — Дмитрий, Лена. Неприятности мне ни к чему, но тётку в обиду не дам. Если Нирра…

— Бабушка не такая, — твердо сказала я.

Что они все словно сговорились, изображают из неё эдакое чудовище. Да, она строгая, иногда резкая, но она — обычный человек.

— Никаких неприятностей, — заверил Дмитрий.

Я стала собирать тарелки, но Саша махнул рукой.

— Оставь, я сам. Ложитесь на террасе. Умывальник на доме за углом. Туалет справа по тропке до конца.

Демон остался на террасе, а я пошла умываться. А вот возвращаться было немного страшновато. Из-за поведения псионника Александр и Авдотьевна думали, что мы пара и, открыв дверь, я вполне могу обнаружить одну кровать. Знать бы ещё, что нашло на Дмитрия. Я вспомнила тепло рук, тело пронзила дрожь, а в животе начала скручиваться спираль страха. Или предвкушения. Будь на моем месте другая девушка, она точно бы знала, что делать. Сама жаловалась на нерешительных парней, а теперь стою и не знаю, как поступить.

Сколько я его знаю? И знаю ли? Не представляла, как скажу нет. Если он меня обнимет, то вряд ли получится. Пора возвращаться, пока псионник не подумал, что я утопилась в умывальнике.

Когда-то давно вытянутую, похожую на пенал террасу застеклили, переделав в жилую комнату. На полу стояла зажжённая лампа с треснувшим абажуром, отбрасывая на доски ровный матовый круг света. Всё остальное тонуло в сумраке. Вдоль стены друг за другом стояли два потёртых дивана, на дальнем спал Дмитрий. Не озаботившись ни раздеться, ни застелить белье, беленькой стопочкой лежащее на стуле, лишь укрывшись коротеньким байковым одеялом.

Кажется, я хихикнула, но тут же закрыла рот ладонью. Поделом. Идиотка. И мысли в голове идиотские.

Разбудил меня низкий гудящий звук. Сердце зашлось в тревожном ритме. Хотелось вскочить и заорать — караул или пожар. И, главное, так близко, громко, будто колокольня сразу за домом стоит.

— К заутрене звонят. — Дмитрий резко сел. — Черт, ещё даже не рассвело.

Небо на востоке едва алело, туманная дымка, предвестница настоящего утра, развернула на земле лёгкое, словно тюлевое, покрывало.

— Надо сходить, раз зовут. — Станин потянулся, какой же он высокий, и зевнул. — Всё равно больше не уснуть.

— Куда? — не поняла я.

— В монастырь. Хочу задать пару вопросов об убитой монахине. — Псионник стал натягивать ботинки. — Ты со мной?

— Но зачем? Ты же слышал, никто из нас к её смерти не причастен.

— Предпочитаю собрать побольше информации, а потом уж разбираться. — Демон посмотрел на меня, по-прежнему по подбородок закутанную в одеяло. — Ты идёшь?

По рукам побежали мурашки, и не только от утренней прохлады. Моё единственное суеверие. Люди верят в силу камней, верят в их предназначение. И я тоже, пусть и отнекиваюсь, но верю, возможно, мне приятно считать себя единственным исключением. Кад-арт не просто так выбирает хозяина. Вдруг, попадя в обитель, мне не захочется возвращаться? Умом я понимала, что нельзя человека заставить, но страхи редко подчиняются голосу разума. Никогда не была в монастыре. А всё потому, что мой кад-арт — сапфир, камень монахинь.

— С одним условием. — Я встала и отбросила одеяло, вряд ли можно найти что-либо соблазнительное в длинной футболке и повязке через плечо. Так и есть, судя по сжатым губам, я снова его разозлила. — Мы придём туда вместе и уйдём тоже вместе.

Он продолжал стоять и смотреть на меня с непередаваемым выражением лица. Я схватила джинсы и стала торопливо напяливать. Хорошо хоть кисть на больной руке рабочая, а то бы пришлось просить о помощи.

— Это глупо, но… — Пальцы коснулись кад-арта на шее. — Не хочу в монастырь.

— Никто не сможет тебя заставить.

— Вдруг я сама передумаю?

— Тогда вытащу тебя оттуда вне зависимости от твоего желания, — он смог выдавить улыбку. — Обещаю.

К Тойской Обители Скорбящих дороги как таковой не существовало, лишь тропинка через густой ельник. Вытоптанная дорожка, постепенно поднимающаяся в гору, словно переплеталась с тоненьким ручейком, перепрыгивая с одной стороны на другую. Дмитрий протянул руку, чтобы в очередной раз поддержать меня, и тут же снова убрал, словно опасаясь касаться дольше, чем это необходимо.

Почему на людях он один, а наедине — совершенно другой?

— Почему тебе сначала Саша не понравился? — начала я издалека.

— С чего ты взяла? — Кажется, Демон удивлён.

— Между вами будто воздух сгустился, разве что искры не летели.

Станин остановился и поднял брови.

— Ты почувствовала?

Я не стала отвечать, в очередной раз перепрыгнув ручей.

— Пять столетий назад это называли магией. — Дмитрий в один шаг догнал меня и пошёл рядом. — Страшно представить, сколько псионников окончили свои дни на костре.

— И скольких пригрели сильные мира сего. Одна императорская семья держала не меньше трёх десятков.

— Ты говоришь о людях, как о собаках, — попенял он. — «Держали»! Мы что, коккер-спаниели?

— Извини. — Я взяла его за руку и совершенно забыла, зачем, собственно, начинала разговор. — Значит, магия?

— Нет. Энергия. Наша энергия не внутри, как у всех, а снаружи. Наше «я», так называемая душа, надёжно спрятано под ней. Никакой мистики. Поэтому нам не нужны ни камень разума, ни камень сердца, ни камень души.

— Хвастаешься? — Наши пальцы переплелись, но Демон тут же выдернул руку. Немного резко, даже жёстко, сомнения стали одолевать меня с новой силой.

— Объясняю. — Он сунул руки в карманы, видно, чтоб больше не хватала. — Я должен был убедиться, что с парнем всё в порядке. Слишком удачно мы его встретили. Псионники в последнее время сходят по тебе с ума настолько, что впадают в буйство. Я дал ему понять, что ты со мной, под защитой. — Демон смотрел прямо перед собой, не поворачивая голову и избегая встречаться взглядом. — Прошу прощения за неприятные моменты. Не бойся, без крайней необходимости я до тебя не дотронусь. Даю слово.

Никогда меня так не спускали с небес на землю. Резко, чётко, со всего размаха. Я почувствовала себя воздушным шариком, который проткнули иглой. Холод побежал по телу, прочно обосновавшись где-то в районе груди.

Падать — это больно, даже если высота находится лишь в твоём воображении. Особенно, если в воображении. Сколько иллюзий из нескольких объятий!

«Держи себя в руках, — скомандовала я себе. — Говори, спрашивай, что угодно, но не молчи, не создавай паузу».

— Алиса, та девушка, которая… — слово «умерла» было благополучно опущено. — Твоя подруга?

— Да, — глухо ответил он. — Коллега, друг и очень хороший человек. Хорошо, что Гоша спасли, а то Адаис Петрович совсем бы…

— Адаис Петрович? Твой начальник? — Я могла гордиться собой, голос почти не дрожал.

— Да. Гош — его сын, а Алиса — невестка. Семья.

— Разве способности псионника не передаются через поколение, а не напрямую?

Дмитрий споткнулся на ровном месте и вот тогда уже посмотрел на меня.

— Кому знать, как не тебе.

— Редкое исключение. — Я пожала плечами.

— На самом деле, не такое уж редкое. По статистике, семьдесят процентов специалистов передают способности по линии крови, от деда к внуку. Пять процентов наследуют напрямую от отца к сыну, всё остальные — дело случая. Потомки могут вообще ничего не перенять, ни в каком поколении, зато в роду, никогда не отмеченном даром, родится пси-специалист.

— Ты тоже унаследовал?

— Нет, — раздражённо ответил Демон, — я как раз из двадцати пяти процентов счастливчиков. Мы пришли.

Ёлки закончились как-то разом, только что перед глазами стволы стояли сплошной стеной, а теперь расстилалось поле. Ни перехода, ни полосы подлеска, будто кто-то выкорчевал всё лишнее, а на освободившемся пространстве устроил кладбище.

Никаких оград, цветов или памятников. Земля, покрытая колышущейся ржавчиной осенней травы, почерневшие от времени распятия, торчащие под разными углами, как иглы из подушечки, таблички вместо фотографий. Маленький погост прямо у монастырских стен.

Дмитрий остановился и со свистом втянул воздух. Верхняя губа приподнялась в оскале, не хватало только рыка. Я снова почувствовала это странное напряжение, густой волной разлившееся от псионника. Словно о шерсть потёрлась, того и гляди волосы дыбом встанут.

В следующее мгновение Станин схватил меня в охапку и потащил обратно к деревьям.

— Стоишь здесь и не двигаешься, — он прислонил меня к шершавому липкому от смолы стволу, — что бы ни случилось, оставайся на месте.

Один проницательный прибивающий к месту взгляд, и он быстро зашагал к погосту.

— Дмитрий.

— Стой там!

Тон не оставлял возможности для двояких токований. Я замерла, не решаясь спросить ещё раз. Демон поравнялся с первым рядом крестов, остановился, задрал голову, словно принюхиваясь, встряхнулся и пошёл вперёд. Такое повторялось несколько раз, специалист застывал, как статуя, то над одним, то над другим захоронением, вслушиваясь, всматриваясь в только одному ему видимое «нечто», и двигался дальше. Кладбище было маленьким, не больше пятидесяти могил. Пройдя участок насквозь, он остановился перед высокими деревянными воротами и постучал. Вернее, от души попинал створки.

Что делать? Он войдёт, а я останусь. Одна. Буду метаться, думать, представлять «что было бы, если бы» и в итоге всё равно пойду следом. Так есть ли смысл ждать? Сердце бешено заколотилось о ребра, все предыдущие душевные переживания показались сущей ерундой.

Сопротивляемость кад-арта повышена, псионник рядом. О какой опасности может идти речь? Даже страх перед обителью был забыт. Тихонько, маленькими шагами я стала обходить поле по кромке леса, чтобы раньше времени не попасться ему на глаза, а потом бегом по открытому участку, прямиком к воротам. Пусть ругается, мне плевать, но без него я здесь не останусь.

— Я где велел ждать? — Станин даже не обернулся.

— Демон…

Один раз я уже видела его таким. Не просто злым, а в бешенстве.

— Я. Просил. Тебя. Оставаться. На месте. Так почему ты…? — Дмитрий, не совладав с собой, грохнул по воротам кулаком.

— Прости. — Я заставила себя подойти ближе. — Я боюсь оставаться одна.

Калитка, вырезанная из деревянного полотна ворот, открылась. Через перекладину перешагнула монашка. Пухленькая, невысокая, поверх рясы накинута серая вязаная кофта, в руках ведро. Сейчас как окатит помоями, в лучшем случае, худшее вообще представлять не хотелось. Демон не дал ей выйти, упёрся руками в доски проёма и вкрадчиво поинтересовался:

— Надеюсь, у вас есть на это, — он мотнул головой назад, — разрешение?

Женщина не стала ни охать, ни ахать, ни ругаться, ни махать руками. От снулого рыбьего взгляда, направленного сквозь псионника, мне стало не по себе.

— Не знаю. — Злость псионника не произвела ни малейшего впечатления. — У настоятельницы спросите.

Взгляд женщины лениво скользнул на меня, и всё изменилось. Рассеянность в мгновенье сменилась чёткостью. Это как навести фокус и щёлкнуть кнопкой фотоаппарата. Я ничего не делала, просто попала в кадр. Ведро упало и, громко дребезжа, покатилось по тропке. Монашка попятилась, прижав ладони ко рту.

Честно говоря, я перепугалась. Судорожно выдохнула и обернулась, ожидая увидеть за спиной всё, что угодно, от дикого зверя до восставшего из могилы мертвеца. Но поле было точно в таком же виде, что и пять минут назад. Никого и ничего.

Мгновенье женщина таращилась на меня, а потом всхлипнула, перекрестилась и, подобрав полу чёрной юбки, побежала обратно на монастырское подворье.

— Вроде это ты их бояться должна, а не наоборот, — сказал Дмитрий, присматриваясь. Злость никуда не ушла, она плескалась в светло-серых глазах, готовая в любой момент развернуться и перерасти в ярость.

— По-моему, мужчинам сюда нельзя, — сказала я, поднимая ведёрко.

— Не мои трудности. Пусть охрану ставят, — сказал Демон и ступил на территорию монастыря.

За воротами начиналась широкая мощённая плиткой дорожка, которая, постепенно разветвляясь, вела к разным постройкам. Когда-то они были белыми, но сейчас потемнели от времени и непогоды. Храм, колокольня, вытянутые одноэтажные бараки, несколько деревянных домов, которые я бы причислила к хозяйственным. Монастырский двор производил странное впечатление, я бы сказала, двоякое. С одной стороны, почти во всем чувствовалось спокойствие и величие. Здания дышали временем, древностью. Они стоят здесь очень долго и простоят ещё не один век. Хочешь, не хочешь, а оробеешь. С другой стороны, везде были заметны следы различных работ, начатых, но словно брошенных на полдороге, часть стены побелили, часть нет, одна из мощёных дорожек вела «в никуда», обрываясь с левой стороны двора. Около деревянного сруба были сложены доски, когда-то свежеспиленные, сейчас потемневшие и разбухшие от влаги, тронутая ржавчиной пила валялась рядом.

Псионник стал методично обходить все постройки, пугая своим видом не только монашек, но и скотину. Не то, чтобы от нас разбегались с криками и воплями, просто при приближении незнакомцев старались закончить или бросить все дела и уйти.

Из длинного приземистого здания показалась высокая сухопарая фигура в сопровождении двух других, поменьше ростом и постарше годами. В чёрных длинных одеяниях они напоминали шахматные фигуры, скользящие по выщербленным плитам двора. Ферзь и две пешки.

— Монастырь закрыт для посещений. Немедленно покиньте обитель, — возмущённо сказала высокая. Что-то мне подсказывало, настоятельницу мы всё же нашли.

— Я не в гости пришёл. — Демон на ходу вытащил цепочку и теперь небрежно повертел в руке.

— Мы не подчиняемся светской власти. — От возмущения кожа на угловатом лице женщины натянулась, лоб и впалые щеки заблестели.

— Вы нет, но для захоронений закон един. Документы на погост, имперское разрешение и список блуждающих. Немедленно, — скомандовал псионник.

Пешки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся пухленькими старушками, не проронили ни слова. Настоятельница окинула взглядом двор. От любопытных ушей и глаз здесь не скрыться. Даже я кожей чувствую пристальное нетерпеливое внимание.

— Следуйте за мной, — процедила женщина.

Самая длинная, похожая на коровник постройка внутри оказалась обычной столовой. Вытянутые столы, лавки без спинок, белёные потолки. Одна из послушниц, ещё недавно натиравшая пол, замерла, прижимая к груди мокрую тряпку.

Короткое распоряжение — и одна из старушек удалилась за документами. На спокойный диалог после выходки Дмитрия рассчитывать было глупо, но я почему-то думала, что монашка кинется на специалиста. Я ошиблась.

— Что дитя обители делает в миру? — Она посмотрела на мой кад-арт. — Да ещё и в такой компании? — Гневный взгляд в сторону Дмитрия.

Я молча убрала кад-арт под свитер. Что делаю? Кто бы мне объяснил сначала.

Ни малейшего желания ни слушать дальше, ни оставаться в обители не возникло. Скорее, наоборот. Где эта пешка, тьфу, монашка с бумагами?

— Разве нет большего позора для родителей, чем неисполнение предначертания? И разве нет судьбы слаще, чем служение и вера?

Послушница с тряпкой в руках закрыла глаза и беззвучно зашевелила губами.

— Мы можем дать новую жизнь, дитя! Можем защитить! Мы живём в мире с умершими. Они не трогают нас, а мы их. То, что некоторые получают с рождения вместо предназначения, противоестественно, этого можно достичь чистотой и верой. — Женщина подошла и взяла меня за руки. Негодование растаяло, его сменила мягкость.

— Прекрасно, но недостаточно, — голос псионника раздался возле уха.

Я не заметила, как он подошёл. Вторая пара горячих рук легла на плечи. Длинные шероховатые пальцы заскользили по куртке, гладя, разминая, лаская шею. Всего два удара сердца, и я забыла, где нахожусь и перед кем. Повинуясь лёгкому нажатию, я сделала шаг назад.

— Методика вербовки не отработана. — Он встал, словно отгораживая от монахини. Говорят, тягаться с судьбой себе дороже. Хотя Семафор пытается и вроде добивается успехов, в смысле, успешно спивается. — Сперва обличить, а потом подарить надежду. Пресловутый кнут и пряник. Но как-то сыровато выходит, матушка, — попенял Дмитрий. — Не тратьте силы. Она не останется.

— В храм ведёт множество дорог. — Настоятельница выпрямилась, худая, длинная, почти одного роста со Станиным. — Она придёт. Пусть не сейчас, пусть не сюда, но придёт.

Вернувшаяся монахиня протянула настоятельнице тоненькую папочку из тёмно-синего пластика. Атрибут любой офисной конторы как-то не вязался ни с обстановкой, ни с её обитателями.

Дмитрий несколько минут изучал её содержимое, и на лбу пролегла озабоченная складка.

— Разрешение не продлено?

— Но и не отменено, — возразила настоятельница.

— Список усопших?

— Я не вправе тревожить покой сестёр. — Удовлетворение, прозвучавшее в ответе монахини, не скрыть никаким смирением в позе.

— А они вас?

— Мы всегда жили в мире со всеми божьими созданиями.

— У вас на погосте две установленные и разорванные привязки. Это что, тоже длань Господня? — Демон усмехнулся.

— Среди нас нет людей… ваших способностей. Откуда нам знать.

— Оттуда. Кто-то же их устанавливал, и я хочу знать, чьи это захоронения.

— Нет. Мы не позволим трогать умерших. Сестры заслужили покой.

— Это отказ? — удивился псионник. — Официальный?

— Да.

— Что ж, — непонятно с чего, но специалист казался довольным, — к вечеру здесь будет бригада с всевозможными разрешениями, бумагами и штампами. Это кладбище опасно, так как имеет незарегистрированных блуждающих, и служба контроля обязана отследить хвосты. Советую запереть ваших впечатлительных сестёр, — он на мгновенье задумался и предложил: — например, в колокольне.

— Вход в обитель запрещён!

— Ошибаетесь. Согласно бумагам, — Дмитрий поднял листочки, — погост и монастырь стоят на единой земле и являются одним культурно–хозяйственным объектом. Отвечать за всё вам, матушка, тут уж простым «не знаю» не отделаетесь.

— Вы не посмеете. — Вот теперь ему удалось пронять её по-настоящему.

— Увидите.

Весь обратный путь Демон, целиком погруженный в телефонные переговоры, едва замечал меня. Станин кричал, уговаривал, ругался и отдавал распоряжения невидимым собеседникам. Он и вправду решил разворошить обитель. Я тоже набрала пару номеров с гораздо меньшей результативностью. В больнице заверили, что родители по — прежнему без изменений, непонятно только, утешают они меня или предлагают радоваться тому, что есть. А бабушка трубку не взяла.

Александр встретил нас на дороге. Исчезновение гостей заставило его поволноваться. Машина Дмитрия всё ещё украшала местный пейзаж, а значит, уехать мы не могли. По тревоге были подняты все доступные резервы Суровищ, то бишь семь человек личного состава. Двое из них по причине болезни выйти на поиски не смогли, а остальные вяло разбрелись по окрестным опушкам, дабы найти если не самих городских, то хотя бы следы. Игра в казаки-разбойники настолько увлекла старожилов, что, когда опасность миновала, бедный Сашка так и не смог собрать всех обратно.

Конец ознакомительного фрагмента.