Ветер перемен

Анюта Соколова

Бездарность – это проклятие. Тот, кто в положенный срок не установил прочную связь с энергетическим полем, обречён на медленное угасание. Оказавшись бездарной, Эльвикэ Сэнье не собирается сдаваться. Она намерена изучать проблему, бороться за своё будущее. Особенно теперь, когда судьба свела её с таким же лишённым дара Ульвэйном Тэгьером. Их встреча похожа на простую случайность, но вдруг возникшее между ними чувство и является ответом на вопрос, который ставился тысячелетиями?

***

С того дня прошла денница. Я не чувствовала в себе никаких изменений — порталы по-прежнему строились легко, свет загорался по щелчку пальцев, из зеркала на меня взирала юная девушка, а отнюдь не старуха. Иногда, проснувшись утром, я, как и раньше, ощущала искрящуюся силу… и с ужасом вспоминала, что это лишь остаточные явления.

Родным было тяжелее. Мама, при мне старательно сдерживаясь, наедине безостановочно рыдала. Отец безуспешно пытался её успокоить, а в результате расстраивался сам. Временами он смотрел в одну точку, и губы его кривились в бессильной ярости. Брат, как я уже упоминала, старался меня избегать. А в Скандье бушевала весна.

Дожди заливали всё вокруг, но на сей раз наш дом не тревожили бесконечные друзья и знакомые, проявив деликатность по отношению к семье, застигнутой горем. Ко мне из десятка подруг не явилась ни одна, я тоже не желала никого видеть. О чём бы мы стали разговаривать? О выбранных ими учителях, первых успехах в управлении даром, их грандиозных планах на будущее? Или же о сватовстве парней, скорых свадьбах с подходящими магами? Мой собственный жених, навязанный мне родителями, примчался на второй день после ритуала, долго что-то мямлил и, к моему великому облегчению, разорвал помолвку. Я несказанно обрадовалась, поскольку давно собиралась объявить отцу, что в качестве будущего спутника жизни Лэсги́р меня ни в коем смысле не устраивает. Целитель он, не целитель, я не племенная тёлка, чтобы меня под надлежащего производителя подкладывать. Получив подтверждение, что парнем двигали отнюдь не романтические и нежные чувства, я даже вздохнула свободнее. Правильно говорят, что перед лицом смерти врать невозможно, вот и Лэсгир проявил себя во всей красе — расчётливый, равнодушный охотник за талантливой женой одного с ним дара.

Я же воспользовалась выклянченным разрешением и быстренько, пока Старшие не передумали, оформила себе официальный пожизненный допуск в главное Хранилище. В моём случае «пожизненный» и «годовой» — понятия равнозначные, но не хотелось бы из-за лишних прожитых месяцев повторять возню с документами. Так что, едва наступало утро, я уносилась в Танрэ́, резиденцию Верховного, где размещалось Хранилище, и с головой уходила в свитки. Не скажу, что узнала много нового, но занятие отвлекало от невесёлых раздумий.

Эти мысли я гнала. Жёстко пресекала любое желание размякнуть и поплакать. Во-первых, что толку? Слезами горю не поможешь. Во-вторых, и без меня есть кому рыдать — мама за двоих старается. Если отцу нас обеих придётся утешать, раньше меня к Богам уйдёт. В-третьих… Вот упрямая я. Пока жива — надеяться буду — на чудо, на тех же Богов. И на себя.

Только сегодня я как никогда была близка к тому, чтобы разреветься. Вернулась раньше обычного — весь день вспоминала, что наша домработница с вечера тесто на пироги поставила, прямо слюнями заходилась. Вкуснейшие у Одьéн пироги получаются, пальчики оближешь. Прокралась на кухню тихонечко — нечего лишний раз добрейшей женщине на глаза попадаться, охов и ахов наслушалась уже на год вперёд. И увидела брата, уронившего голову на стол в такой тоске, что аж сердце защемило.

— Хей, — окликнула его негромко, — с тобой всё нормально?

Он вздрогнул, резко вскочил.

— Викэ? Что ты здесь делаешь?

Странный вопрос, учитывая, что это мой дом и я тут живу. Пока.

Я виновато развела руками.

— Пирогов захотелось.

Братишка тут же постарался овладеть собой, вымученно улыбнулся, но получилось плохо. В глазах плескалась боль, словно это его приговорили и сроку год отмерили.

— Ты ешь, сестричка, ешь. А я побегу, меня ждут.

И умчался. Хорошие дела… Аппетит у меня, конечно же, пропал. Так, из принципа сжевала кусок, даже вкуса не почувствовала. Посидела, подумала и направилась к отцу.

Он тоже уже вернулся с работы, переоделся в домашнее, расположился в кресле, потягивал горячий взвар из объёмистой кружки. Тяжёлый взгляд скользил от стеллажей, заполненных свитками, к окну с бесконечными подтёками дождя.

— Папа! — начала я и тут же поправилась: — Славного вечера. Можно с тобой поговорить?

Отец дёргаться не стал, изображать весёлость — тем более. Серьёзно кивнул, поманил рукой.

— Садись, Викэ. Я всегда готов тебя выслушать.

Больше всего я была ему благодарна за то, что он не пытался меня утешать или, наоборот, делать вид, что ничего не случилось. Не справлялся ежеминутно о здоровье, не причитал, как мама, не пытался обкормить вкусненьким наподобие Одьен. Но и не избегал, как Хей, не прятал своего горя.

Об этом я и спросила:

— Папа, что с Хеем? Он, конечно, прекрасный брат и всё такое, но одно дело переживать за сестру, другое — самому готовиться помирать. И явно не из-за меня.

Отец замялся.

— Говори, — сердито нахмурилась, — я же всё равно узнаю. У Одьен спрошу, у Сильéн. Или у мамы.

Последняя угроза подействовала.

— Хейдеру запретили иметь детей, — злобно выплюнул отец. — Старшие боятся распространения проблемы.

От гнева я задохнулась.

— Почему? Бездарность — не заболевание, по наследству не передаётся! Как же так можно? Что же теперь… А Льен в курсе?

Сильен, красавицу-невесту брата, сильного целителя и мага воды, гордость рода Норьéк, мы обожали не меньше Хея. Весть о том, что по моей вине пострадала она, ударила меня едва ли не больнее, чем собственная незавидная участь.

— Разумеется, — криво усмехнулся отец, — Старшие сразу же после церемонии сообщили. После чего ещё и на беременность проверили… мерзавцы. Сильен — молодец, посмеялась им в лицо — мол, в семье Норьек не привыкли до свадьбы детей плодить. Только, Викэ, потом она ночь проплакала у Хея в объятиях, и уж на что я моралист законченный, и то пожалел, что они такие порядочные. Завели бы ребёночка, обратно б уже не засунули. Прости, доченька, за грубость.

Я стиснула зубы. Ладно, мне умирать в двадцать против обычных трёхсот лет средней жизни мага. Но брата за что?!

— Нельзя это так оставить, — решительно заявила я, глядя отцу в глаза. — Старшие слишком много на себя берут. Нет такого закона, чтобы осуждать на бездетность! И Хейдер должен не страдать молча, а бороться.

— Как, девочка? — покачал головой отец. — Оспорить волю Старших? Восстать против их запретов? Может, заклятиями припугнуть?

— Дойдёт до этого — и заклятиями! — я сжала кулаки. — Для начала — протестовать, громко! Высказать свою позицию, обосновать… пожаловаться Верховному, наконец! Он обязан защищать людей — вот пусть и вмешается в произвол!

— Ничего он не сделает! — сдавленный рык. — С его ведома и согласия Старшие Сильен и Хейдера счастья лишили… Викэ, ты — единственная бездарная на всё Скандье, у нас с твоей мамой детей уже быть не может. Два мага — два ребёнка, таков закон сохранения силы. Если на тебе наказание Богов остановится, Верховный довольно руки потрёт и забудет о досадном недоразумении.

— А если… если Сильен не выдержит? — глухо произнесла я то, о чём подумала. — Она милая девушка и брата любит. Но приговор не на ней, а на Хее. Вдруг она… бросит Хейдера?

— Поэтому мальчик так и мучается. И переживает, что невесте жизнь испортил, и боится, что она от него откажется. Викэ! — отец порывисто обнял меня. — Умоляю — не думай, что всё это по твоей вине! Ты и так наказана — уж не знаю, за что только. Худшее и придумать сложно, ан нет, мудрецы наши позаботились, чтобы тебе и последние дни отравить. Доченька, родная, ты не обижайся на Хея — что он так себя ведёт, в глаза тебе не глядит. Он любит тебя, и Сильен тоже любит, а оно вон как…

— Я понимаю, — прильнула к отцовской груди, — всё понимаю… Пап, может, мне пожить пока отдельно? Чтобы глаза не мозолить. Мне сегодня Зо́лин Решьéк, Смотритель Хранилища, предложил стать его помощницей и переселиться в Танрэ́. Вы потихоньку привыкнете к тому, что меня нет… не так тяжело будет.

— Викэ! — сильные руки встряхнули меня. — Да что ты такое говоришь, доченька? Считаешь, мы родную дочь просто так из жизни вычеркнем? Разлюбим, забудем?! Последние дни не захотим скрасить? Или… тебе нас жалко?!

— И это тоже. Папа, рядом с умирающими трудно. Вы приметесь обо мне заботиться, я начну раздражаться… Льен, приходя в гости, всякий раз невольно станет вспоминать, чего я её лишила. А на Хея мне теперь самой больно смотреть. Словно я его подвела. Потом… мне, правда, в Танрэ будет лучше. Больше времени для изучения свитков.

«А ещё, — подумала я, — вдруг мне удастся разобраться в проблеме бездарности. Не собираюсь я сдаваться!»

Отец протянул руку погладить меня по голове — и передумал, сжал вместо этого ладонь — как равной.

— Выросла ты, Викэ. Поступай, как сердце велит. В любом случае ты моя дочь, поддержу и помогу, только попроси…

Не выдержал — отвернулся, скрывая слёзы. А я поспешила выскользнуть за дверь.

Гадко было на душе, паршиво. Не ожидала я такой несправедливости от Богов… стоп! При чём здесь Боги? Не они же с небес сошли и Хея приговорили. Значит, надо бороться. И для начала — не откладывая переселиться в Танрэ.